Kitabı oku: «Монах-император», sayfa 2

Когда по приказанию патриарха Полиевкта их волосы упали под ножницами, и когда на них надели монашеское одеяние, то из утонченной жестокости их разлучили одну с другой. Тогда царевны возмутились, совлекли с себя власяницы и объявили, что каждый день они будут есть мясо.

В конце концов, Роман все же смягчил их жизнь. Младших сестер распорядился отправить во дворец Антиоха и приказал разрешить им тот же образ жизни, что и в Священном дворце. Только старшую сестру Агафу, вместе с Софьей сослал в монастырь. Но даже там, к неудовольствию патриарха Полиевкта, вместо власяниц и постной пищи, Роман распорядился выдавать им тоже содержание, что и во дворце. Тем не менее, они навеки умерли для мира. И теперь, презираемая ими, жена государя Феофано торжествовала.

Через какое-то время поползли слухи, распространяемые злопыхателями. Кто-то видел, как в то время как базилевс Константин болел и кончался, снова показалась звезда, как при его рождении. Но на этот раз с тусклым и неярким свечением. Кто-то видел, как сын подсунул отравленное питье отцу, во время их паломничества к Олимпу. Кто-то вообще заговорил о заговоре Романа и Феофано против Константина.

Роман не обращал внимания на слухи. Он без промедления разослал дружеские письма ко всем ромейским начальникам и стратигам, а также царю Болгарии и всем государям западных и восточных народов, заключив с ними дружеские союзы.

Таким образом, расставив своих людей на ключевых постах империи, обезопасив себя от близких родственников и подтвердив мир с соседями, Роман посчитал, что потрудился достаточно, настало время для отдыха. И предался развлечениям со всем пылом и неутомимостью двадцатилетнего юноши.

Он был молод годами, крепок телом, строен и широк в плечах. Все поражались и восхищались его неуемной энергией. Порой целыми днями, скакал Роман по полям, наслаждаясь охотой за стенами столицы. По нескольку дней даже ноги его не было в царском дворце. Проводя время в пирах с ровесниками и льстецами, он был спокоен и приветлив. Одних он украшал почетными санами, других награждал щедрыми дарами. Бывало, просто так раздавал деньги многочисленным стражам и охранникам, еще более возбуждая и разжигая любовь к себе.

А иногда, в один день он и на ипподроме сидел, и с синклитом обедал. В полдень играл в мяч с соперниками умелыми и опытными, которых нередко обыгрывал. Потом с торжественной свитой отправлялся в пригород ловить кабанов, а уже вечером после охоты возвращался назад во дворец к жене и детям.

Анастасия опять была в положении, поэтому лишь иногда совместно с мужем посещала театральные представления, да радовалась, наблюдая за победами мужа из императорской ложи ипподрома. И радовались ему граждане, поскольку он и удачлив был, и над народами властвовал. И много доставлялось тогда в Византию всякой пищи и продовольствия.

Однажды вечером, Роман застал Анастасию в слезах.

– Дорогая, почему ты плачешь? Кто обидел тебя? Если это из-за моей поездки на охоту, то клянусь. Больше не покину пределов города.

– Ну что ты Роман. Разве я хотела бы привязать тебя к своей юбке? – Улыбнулась Анастасия и тут же снова разрыдалась. Роман сжал ее в объятиях стараясь успокоить. Наконец, чуть успокоившись, Анастасия рассказала мужу о смерти своего любимого отца.

– Его уже погребли. Я не смогла проститься с ним, – всхлипывала Анастасия.

– Почему мне не доложили? – Скрипнул зубами Роман. – Кто принес эту весть?

– Моя мать Цира после похорон, немедленно отправилась в Константинополь, чтобы сообщить мне о его гибели.

– Почему я ее не видел? – Удивился Роман.

– Моя мать – своеобразная женщина. Она остановилась в пустующем доме Никифора Фоки, своего названного сына, прислав мне письмо со знакомым палатином. И во дворец, ее проводили с черного входа, как она пожелала. Побыв немного со мной и поиграв с внуками, она также тихо и незаметно покинула дворец.

Про себя Анастасия вспомнила слова матери: «Большая власть – большая опасность. Тот кто не пожалел своих сестер, тем более не пожалеет дальних родственников».

– Да она мудрая женщина, – словно прочитав ее мысли, сказал Роман. – Как погиб Алан Каратер?

– Глупая, нелепая случайность. Пираты напали на его галеру во время морской прогулки. Они отбились, и галера вернулась в порт. Но его раны оказались смертельными, – всхлипнула Анастасия. – Отец и Кон Сивас хорошо укрепили порт. Мелкие шайки, им не страшны, но пираты уже нападают на корабли в море, на виду у города.

– О чем еще говорили? – Продолжал допытываться Роман.

– Да все больше о женских делах. Дома все хорошо. Вот только торговля хиреет по всему побережью. Там царит страх. Люди покидают дома и переселяются в горы. Нет никакой гарантии, что в один злосчастный час пираты не соберутся большой эскадрой и не сомнут оборону города.

– Да я помню, это старая проблема. Сколько не руби гидре голову, их только больше будет. Я обещаю, что разберусь с этой проблемой. Передай Цире мои соболезнования. Я распоряжусь, чтобы ей назначили достойную пенсию. Пусть спокойно возвращается домой. Твои родные не будут нуждаться ни в чем.

На следующий день Роман пригласил Иосифа Врингу, рассказал о горе, постигшем его тещу и супругу. Потом предложил тому высказаться о проблеме пиратства и возможности начала войны с ним.

– Только настоящая женщина может сделать из ничего: прическу, обед и мировую войну, – криво усмехнулся Вринга, выслушав Романа.

– Что это значит? – нахмурился Роман.

– Нет, нет, ничего, государь! Просто мысли вслух.

– Избавь меня от философии и говори по делу! – Сказал, как отрезал Роман.

– Мой государь! Будучи еще недавно флотоводцем, я как раз думал над этой проблемой. Уже полторы сотни лет прошло после того, как агаряне с большим флотом берберских боевых кораблей захватили остров Крит. А Крит контролировал свободный выход галер Византии в Средиземное море и безопасность греческих островов. С той поры морские разбойники каждодневно чинили зло и беды на нашей земле. Они захватывали добычу и пленных, создавая препятствия нашим торговым судам, – говорил Иосиф. – Зато работорговцы Всемирной торговой организации жируют, деля с пиратами баснословную прибыль.

– Эти разбойники разрушают все, до чего дотягиваются, – подтвердил Роман. Правда, не уточнил, кого именно имел в виду. Пиратов или торговцев. – Что предлагаешь?

– Нашими стараниями, флоты Магриба и Тарса понесли значительный урон. По сути, Крит остался один на один с Византией. И момент благоприятный, государь. Суннитский халиф Кордовы с Иберийского полуострова не станет помогать исмаилитам Крита. Да и тюркский наместник Египта предан Багдадскому халифу, который терпеть не может сектантов халифа Магриба. Чей стратиг Явхар, носится по Африке, захватывая новые территории, тревожа набегами и Египет. Но тюркские и кавказские «волчата», мамлюки¹⁴ Багдадского халифа, успешно отражают набеги берберов на суше. Кроме этого из дельты Египта традиционно идут поставки зерна в Византию. Египетский наместник, предводитель мамлюков будет только рад, если мы пресечем разбой пиратов на море.

Но и легкой эта война не будет. Так или иначе, нарушится сложившееся равновесие в Средиземноморье. Нарушаться торговые пути. В войну будут втянуты все мировые державы. Нельзя сбрасывать со счетов огромное давление, которое мы почувствуем со стороны царства Атиля¹⁵ и его Всемирной торговой организации.

– Слишком долго мы жили спокойно. Пора встряхнуть этот мир и показать малеху Иосифу¹⁶ из Атиля и всей фатимидской кодле Северной Африки, кто хозяин в Средиземноморье, – «рубанул» рукой Роман. – Значит решено. Повелеваю! Займись подготовкой войска, посылай гонцов во все провинции, будем собирать большой флот для вторжения. Отпиши царям федератов, пусть присылают казар, а крестница моего отца царица русов Елена¹⁷ – норманнов в ладьях.

– Все будет исполнено, государь, – склонился в низком поклоне Вринга. – Но надо будет заручиться поддержкой синклита. Такое предприятие требует больших затрат, а сенаторы как всегда скупы. К тому же есть подозрение, что некоторые из них, в тайне имеют свои интересы на Крите. Есть и другой вопрос требующий решения. Кого назначить командующим? Ведь его будут пытаться подкупить, а может даже и убить.

– Двух мнений быть не может, – не задумываясь, ответил Роман. – Разумеется, назначить командующим магистра Никифора Фоку. Я давно обещал ему эту битву. Да и после смерти сына он слишком увлекся мистикой на Афоне. Его, как отличного военного, надо занять настоящим делом, войной.

– Выбор хороший, но говорят, он стал послушником и готовится принять монашество, – ровным голосом возразил Вринга.

– Своим повелением я отзову его. Пусть проходит послушание не при монастыре, а в сражениях.

– Еще болтают, что побывал он в Никопсии, что на побережье в Абхазии. Там разговаривал с каким-то старцем в горах, – продолжал Вринга вкрадчивым тоном.

– Это ты о сплетнях? О предсказании? Да знаю я. «Захвативший Крит, познает великое горе, но овладеет скипетром Ромейской державы», – процитировал Роман. – Это всего лишь бредни выжившего из ума отшельника. Но даже если это и так. Разве это не дополнительный повод послать на Крит именно Никифора? Не может же будущий монах сидеть на троне! Это исключено.

Не откладывая в «долгий ящик» Вринга собрал синклит на внеочередное заседание. После заявления базилевса Романа, сенаторы долго спорили. Некоторые из выступавших напомнили собравшимся сенаторам о подобных экспедициях при прежних басилевсах Льве и Константине. Тогда были потрачены впустую огромные средства. Достижений не было, а загублено было много людей.

Другие боялись опасности на море, а также помощи Криту со стороны соседних держав и их флотов. Третьи предрекали ухудшение отношений с Всемирной торговой организацией Атиля. Потом нашелся один сенатор, якобы слышавший о предсказании. Будто тот человек, который захватит Крит, овладеет скипетром Ромейской державы. Страсти кипели. Мнения разделились.

Наконец слово взял патриарх. Оглядев зал прямым взглядом, от которого многие почувствовали себя неуютно, Палиевкт сказал:

– Сердце басилевса в руке Господа, и Бог внушил ему эту мысль! А наш долг повиноваться его боговдохновенному приказу. Все мы знаем, дети мои, какие беды причинили нам, враги Святого Креста. Вспомним убийства, насилия над девами, разрушение церквей, опустошение прибрежных городов. Вы говорили о предсказании. Так вспомните и предсказание Иоанна Богослова. Накануне второго сошествия Христа появятся Антихрист – Зверь из моря и Лжепророк – Зверь из земли. Пираты и их самозваный халиф из Кайруана – вот предсказанные Антихрист и Лжепророк. Осталось дождаться только пришествия Сатаны. Я спрашиваю вас ромеи! Будете вы покорно ждать прихода проклятого, который сожрет ваши души или будете драться ради Христа!? – Сенаторы опустили глаза, никто не хотел встретиться с пылающим взором Полиевкта.

Настрой военной партии синклита озвучил убеленный сединами Варда Фока, отец Никифора:

– Я поддерживаю государя Романа. Надо сразиться за христиан и единоплеменников. Не побоимся ни долгого пути, ни морской пучины, ни изменчивости победы, ни немощной молвы, ни дурных предсказаний.

Подвел итог паракимомен Иосиф Вринга:

– Сенаторы! Торговля на греческих берегах несет огромные убытки из-за произвола пиратов. Казна скудеет! Настало время показать всему миру кто хозяин в Средиземноморье. И залог нашей победы – командующий этого похода. По внушению Бога, басилевс назначил верного и честного слугу своего – магистра Никифора Фоку, принявшему послушание. А чтобы пресечь нехорошие слухи, басилевс объявляет соправителем на престоле своего сына Василия.

Более никто оспаривать решение Романа не посмел. Синклит проголосовал: «За войну».

Заручившись поддержкой синклита, по поручению басилевса, Иосиф Вринга начал подготовку к компании. Незамедлительно был отправлен гонец на гору Афон, где в одной из пещер уединился Никифор. Там ему было вручено повеление базилевса вернуться в Царский город.

Константинополь встретил магистра Никифора ликованием. Всякий хотел пожелать ему удачи и победы в предстоящей войне.

С большим радушием встретили его и во дворце царя царей.

– Помнишь, магистр наш разговор в тот год, когда я встретил Анастасию? – Спросил Роман у Никифора. – Тогда ты говорил, что мог бы расправиться с пиратами. Теперь в моей власти предоставить тебе этот шанс. Готов ли ты возглавить эту военную компанию?

– После смерти сына я жил в малодоступных и уединенных местах Афона. Там, где живут монахи подвижники, – отвечал Никифор. – И там я повстречал святого отца Афанасия, который успокоил мою душу и принял меня в послушники. Как оказалось, и на Афонской горе нет спокойной жизни из-за неоднократных опустошительных нападений арабских пиратов с моря. Монахов убивают или увозят в плен. Я всей душой жажду покончить с этим. И это будет моим послушанием. Отец Афанасий будет сопровождать меня на войне, защищая молитвами от диавольских козней.

Роман, проявляя завидное упрямство, решил приставить к Никифору телохранителя, китонита Михаила.

– Зачем мне телохранитель государь, если все в руках Божьих? – Стал возражать магистр. – Душу мою будет лечить отец Афанасий, которого я смиренно попрошу отправиться со мной. А охрана для тела мне без надобности.

– Молитвы дело хорошее. Но они спасают душу, а телохранители – тело, – настаивал Роман. – Я знаю Никифор, что ты никого не боишься. Вокруг тебя преданные воины, и ты сам можешь справиться с десятком. Но это не простая война. Нужно помнить о наемных убийцах, ассасинах! Слишком многое поставлено на кон и мне нужна только победа. Я не хочу, что бы она зависела от случайности. Михаил обучен защищать. Он будет твоей тенью. Клянись, что не станешь препятствовать ему защищать твое тело!

– Ну, хорошо, государь! Клянусь Богом! Возьму, если он не будет путаться у меня под ногами, – С кислой миной, вынужденно поклялся Никифор. – Эх, если бы этим можно было бы решить все проблемы.

– Что-то еще тебя беспокоит? Говори, – велел Роман магистру.

– Я, государь, хочу напомнить, что по поручению твоего Багрянородного отца ездил с отцом Афанасием в Никопсию на Кавказ. Там, у могилы Святого апостола Симона Канонита я повстречал другого монаха, который проводил меня к святому отшельнику. Когда я спросил его что ждет нашу державу, старец сделал маловразумительное предсказание, – слегка замялся Никифор.

– Ах, это, – махнул рукой Роман. – Про то предсказание уже судачат по всему Константинополю. Пустое. А тебе что он предрек? – Поинтересовался Роман.

– Он предрек мне долгую жизнь и многие ждущие меня трудности, – как на духу поведал Никифор. – Но если я буду с Богом в душе, то преодолею свои страсти. Там у старца я дал обет: в случае победы построить Храм в том месте, где Святой апостол Симон Канонит принял мученическую смерть, спасая друзей своих. В том числе и Святого апостола Андрея. Его отсеченная голова стала реликвией для близживущих народов. Правда в 850 году патриарх Игнатий изъял останки головы из Коман¹⁸ и увез в Константинополь, объявив, что это утерянная голова Иоанна Предтечи. Но в Команах сохранилась ниша, вырубленная в скале, где отпечатался нерукотворный образ этой главы. А последователи Святого Симона почитают за честь принять смерть за тех, кто им дорог. Это и мне близко по духу. Общину монахов в Никопсии отец Афанасий уже нарек Новым Афоном.

– Если победим, я помогу тебе в обустройстве новой святыни, – сказал Роман серьезно.

– Не телохранителю, а тебе государь, придется вместе с паракимоменом Иосифом прикрывать мой тыл, – еще добавил угрюмо Никифор. – Будет не до веселых пирушек. Сунувшись на Крит, я разворошу такой улей, что наша война в Сирии покажется тебе детской забавой.

– Не думай об этом, – отмахнулся Роман. – Делай свое дело и будь уверен, что я не отступлю.

Местом сбора разношерстного войска был объявлен Азиатский берег, напротив Константинополя. Никифора снабдили деньгами на текущие расходы. В начале лета магистр попрощался с отцом и братом и, прихватив с собой неугомонного Цимисхия, отправился инспектировать военный лагерь.

Глава вторая: осада Крита

Для войны с пиратами, на Азиатском берегу, в полевом лагере напротив Константинополя, собирались фемные тагмы стратиотов ополченцев, призванных на войну по постановлению синклита. Из них формировался византийский экспедиционный легион.

Там же собирались морские охотники со всех ближних и дальних окраин, сами порой не брезговавшие промышлять пиратством.

По призыву царицы-наместницы Ольги-Елены Киевской, из Варяжского моря в море Греческое, по рекам спускались варяги севера. Струги и ладьи норманнов выходили из устьев Днепра, Южного Буга и Днестра. Собираясь в небольшие флотилии, они шли вдоль западного, болгарского берега к Константинополю.

Одновременно с северянами, с благословления митрополита России из устьев Дона Роси к Сакиру¹⁹ , шли ладьи казар, наполненные гетами. Там они соединялись с парусными лодками Чигов гетов и Чер гетов, жителей Тмутаракани и Зихии. Дальше на юг возле устья Фасиса флотилия пополнилась ладьями абхазских союзников царя Леона Кутатиского, с благословения каталикоса Иверского. И вся эта разномастная флотилия шла вдоль восточного побережья Черного моря к Петре. А затем, повернув на запад, следовала берегом моря мимо Трапезунда и Синопа к месту общего сбора.

На побережье фемы Оптиматы всего судов, собралось около двух тысяч. «Дромонов» оснащенных жидким огнем – сто, прочих галер двести пятдесят, а транспортных судов, груженных продовольствием и воинским снаряжением – триста восемь. Остальные корабли составляли вспомогательный флот федератов.

В центре военного лагеря были развернуты палатки бюрократов. Чиновная братия встречала вновь прибывших «казос», ставила на довольствие и распределяла по отрядам, объединенных в тагму федератов. Разноплеменное войско было сосчитано и поделено согласно воинской иерархии. Во избежание хаоса, в каждый отряд федератов, начиная от тысячи, был назначен младший стратиг или комит из ромеев. После этого войску уплатили часть причитающегося жалования.

На берегу, где собралось огромное войско, было шумно и пыльно. Где-то устраивали смотры. Где-то проходили военные тренировки, а где-то встречали вновь прибывших и указывали их место расположения. Повсюду бегали вездесущие посыльные. По установившемуся обычаю военные прибывали с трехмесячным запасом продовольствия. Тем не менее, возле временных военных лагерей ставили свои повозки и палатки продавцы мелких розничных товаров и услуг.

Вечером, брат Циры Кахраман, призванный в стратиоты от фемы Пелопонеса, долго бродил между различными биваками, выспрашивая и выискивая земляков. Пока не нашел казбека Робити Лада. Так на тюркский манер звучала должность походного атамана братства гетов с берегов реки Куры. Старые знакомые крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.

– Ты я вижу по-прежнему крепок, старый бродяга, – улыбался Лад. – Как поживают Алан с Цирой? Давно их видел?

– Ты тоже молодец Ладо, крепок, как прежде, – отвечал Кахраман, который произнес имя атамана на манер, принятый у саков с Куры. С ударением на «о». Потом когда радость встречи поутихла, печально добавил:

– Сестра жива. Слава Богам! А вот Алан, царство ему небесное, не дожил до этого дня.

– Я ничего не знал об этом. Соболезную, – ответил казбек. – Как это случилось?

– Набег морских разбойников с Крита. Ты же знаешь его. Он никогда не прятался за спинами и всегда лез туда, где жарче всего. Подлый выстрел в спину оборвал его жизнь. Поэтому я здесь, хотя мог бы откупиться от призыва. Хочу собственными руками перерезать несколько глоток пиратов, в память об Алане.

– До нашей глуши дошли слухи, что твоя племянница стала царицей. И еще, что Никифор Фока стал приемным сыном Циры, – размышлял вслух Лад. – Выходит, не только ты хочешь перерезать несколько глоток. Похоже, вся эта война затеяна в память об Алане.

– Я знаю свое место и не лезу так высоко, – ответил искренно Кахраман. – Все что происходит во дворцах, некоторые называют политикой.

– Ну да, ну да, – согласился казбек.

Приятели уселись возле костра, возле которого кашеварил дежурный воин братства. Пока в котле варилась пища, остальные браты отдыхали или занимались делами по своему усмотрению.

– Как твоя семья? Хорош ли урожай винограда? Давно ли с Хоранты²⁰? – сменил разговор Кахраман.

– Слава Богу! Все хорошо и урожай знатный. Дети подрастают. В конце весны я покинул свою станицу Верхнее Мачхаани.

– Что там нового? – Снова спросил Кахраман. – Ходят слухи, что идет война в Гургистане?

– Была война, – подтвердил атаман. – Горцы Кавказской Иверии, Кавказской Албании и Армянского Рана объединились в Кахетинский союз. Так греки назвали конфедерацию племен саков, южных скифов, осевших в Закавказье в давние времена. Центр территории их расселения древние называли Сакосеной, или Шакошеной в царстве Гургистан. И цанары и абхазы хотели объединить Кахетинский союз и Абхазию, чтобы возродить древнее царство Гургистана. Вопрос был в том, кто и как будет править.

Цанары признали главенство династии Аносинов, ведущих родословную от потомков второго брака Горгаслана²¹. Ведь Дачи, сын Горгаслана от первого брака, отрекся от своей половины царства в пользу персов. Но абхазы сторонники сильной царской власти и единого государства. А это не по душе цанарам, которые хотели строить взаимоотношения на федеральной основе, а еще лучше союзничества. Так как они уже федераты Горусии, горной Руси-Иристана, той, что арабы называют царством Сарир. А у горного Владыки родословная постарше будет, чем у Аносинов.

Так как взаимопонимания не было достигнуто, сначала Георгий Абхазский, с помощью гардабанцев овладел землями вдоль Куры и взял в плен самого хорепископа, князя цанар Квирика²². Чтобы сохранить свою жизнь, хорепископ обещал сдать остальные владения победителям. Но поставил условие не брать в эту зиму крепость Бочорму. За зиму обещал подготовить крепость для передачи и уйти оттуда после пасхи. Просьбу его уважили. Поэтому абхазы взяли только самую восточную крепость Сакошены – Нахчеван²³, а в качестве заложника – младшего его сына Давида, и отпустили Квирика в день Сретения.

– Не верится мне, что горцы цанары могли так просто сдать свои земли абхазам, – покачал головой Кахраман.

– Ты правильно думаешь, – снова подтвердил Ладо. – Царь Гиоргий отправился зимовать в Кутаиси, а Квирике вошел в Бочорму. Туда же хорепископ созвал азнауров и мтаваров из Кахетинской конфедерации, числом около пятидесяти. Там они сговорились и распределили области, требующие зачистки. Начав одновременно, в течение немногих дней они отвоевали и вернули себе крепости от Нахчевана до Арагвети. И вновь стал Квирике владеть своей столицей Телави и стал во главе территорий Сакошены, Кахетинской конфедерации.

– Ай, молодец, князь цанар, – похвалил хорепископа Кахраман. – Так быстро овладеть целым краем. Ты тоже там был?

– Разумеется, – подтвердил атаман. – Там были и цанары, и кизики Сигнахи²⁴ и Хоранты, и атаманы переселенцев из Мачхаани и Лагодехи. А горный Владыка Сарира прислал воинов иронов . Дзурдзуки²⁵ тоже подтянулись.

– А что же Георгий? – Снова спросил Кахраман.

– Когда поведали царю Георгию о потере всех крепостей Кахетинской конфедерации, тот рассвирепел. Тяжела была ему эта весть. И он стал винить всех тех, кто подвигнул его на отпущение хорепископа Квирике. И когда прошла та зима, вновь отправил свое войско под предводительством сына своего Леона. Вторгся тот в Арагвети, район вдоль реки Арагвы, и начал жечь ее.

Но во время этого похода сообщили ему весть: кончину царя Георгия. Леон тут же призвал на переговоры хорепископа Квирике. Встретились они в Базалети²⁶, на берегу озера, сопутствуемые по одному всаднику и собеседовали целый день. Там договорились о мире, поделили области Иверия и Эрети, и царь Леон признал Квирике своим союзником.

По этому договору города Мцхета-Мтианети и Уплисцихе с его знаменитым храмом Солнца оставались в составе царства Леона. Кроме того к ним присоединили часть Арагвети западнее реки Арагвы. Чтобы уравновесить этот договор, царь Леон предложил женить Давида, сына Квирике на своей дочери. Ей в пожизненное пользование он отдавал занятое абхазами нижнее Эрети. Точнее возвращал в Кахетинскую конфедерацию гардабанцев из области Ташири, которые незадолго до этого переметнулись под «руку» абхазского царя. Они должны были достаться цанарам в качестве ее приданного.

– Они же, наверное, еще дети, – покачал головой Кахраман.

– За детьми будущее, – философски заметил Лад.

– Значит, в Гургистане мир и поэтому казары Хоранты приехали драться с берберами.

– Что поделать, друг. Дело для воинов всегда найдется, – кивнул головой Лад. – А золотые монеты лишними не бывают.

Кстати, князь Квирик, помимо абхазов на западе, вынужден еще следить и за претендентами на Гургистан с востока. Ведь эмир Гургана Ибрагим Мусафарид²⁷ тоже претендует на Кавказскую Албанию, которую арабы называют провинцией аль-Арминия I. Это одна из трех аль-Арминий, входящих в Багдадский халифат. Хотя себя он считает персом и мечтает снова объединить Гурган с частью Гургистана. Ведь, как известно, Дачи отказался от отцовского наследства в пользу персидского шаха.

– А думаешь, Леон из любви к миру согласился на союз с цанарами и породнился с Квирике? – Поворошив угли в костре, спросил Кахраман. – Сомневаюсь! Просто он тоже не хочет драться с двумя противниками сразу. Я слышал, что по настоятельному совету из Константинополя, у него появился другой противник. Его северный сосед – Хазария. Значит скоро быть большой войне на Сакире!

– У нас тоже ходят слухи, что Леон хочет пощипать склады жидов в Тмутаракани²⁸.

– Да Таматарха и ее побережье – лакомый кусок, – понимающе протянул Кахраман. – Торговые порты Эллинов – богаты товарами. Пошлины, налоги с продаж и все такое…

– Точно! Добавь еще, что кто контролирует выход из Азова в Черное море, тот контролирует всю торговлю, идущую морем из Хазарии в Византию и Карпатскую Болгарию.

– Да, но пока стоит на Дону крепость Саркел, удачной для Леона эта война не будет, – рассуждал Кахраман.

– Вот видишь, – подвел итог Лад. – А ты говоришь казарам Хоранты делать нечего.

Они помолчали, глядя на горящие ветки костра.

– Послушай, Ладо, прими меня в свой отряд. Сил моих нет шагать со стратиотами, – попросил Кахраман атамана, глядя ему в глаза.

– Ха! Так ты же теперь кинто, горожанин. В византийской армии вся конница состоит из курдских и армянских наемников, твоих земляков. Попросись туда. – Стал отговаривать его атаман. – А мы приплыли сюда на лодках, и значит, тоже будем воевать пешими, как стратиоты. Да и сотня моя, в основном, из кизиков, т.е. казаков в арабских землях. А мы живем по своим, казачьим обычаям.

– Кинто? – Переспросил Кахраман. – Я не помню этого слова. Что оно означает?

– Да это жаргон, – объяснил Лад. – Когда нет войны, казары Хоранты нанимаются на работу в городе к арабским торговцам из Тбилисского эмирата. Некоторым это так понравилось, что они и сами стали горожанами. Но вольными. Не приписанными к определенному цеховому объединению.

– Я, конечно, помогал Алану управлять трактиром, но с гетами прошла большая часть моей жизни, – проворчал Кахраман. – Я жил по законам казарского братства. А обычаи казар мало чем отличаются от обычаев кизиков и казаков. Разве что в вашем отряде могут быть женщины, и у вас принято принимать в отряд после испытания. Может я и стал кинто, но готов пройти испытание. Кому тут надо рожу начистить? – Набычился Кахраман.

– Казбек! Этого бродягу можно принять без испытания, – сказал казар, внезапно появившийся из темноты и усевшись на корточки возле атамана. – Не зря же он носит имя Кахраман, что означает «герой».

К удивлению Кахрамана, Лад и глазом не повел. Он даже не шевельнулся, чтобы осадить невежу вклинившегося без разрешения в разговор войскового начальника. А казар, между тем, неторопливо пододвинулся к костру, чтобы пламя огня осветило его лицо.

– О! Ханум! – Словно молнией пронзило память Кахрамана.

– Узнал бродяга, – удовлетворенно сказала женщина в мужском одеянии, снова отодвигаясь в тень.

– Сколько лет и зим прошло, с нашей последней встречи! А ты все не меняешься. Значит в этом походе ты духовный лидер, пир отряда? А как же дети? И твой муж? – посыпал вопросами Кахраман.

– Успокойся ты! – Резко осадила его Ханум. – А то договоришься, что я стала слишком стара, чтобы ходить в геть.

– Виноват! Я вовсе не это хотел сказать, – оправдывался Кахраман.

– Ладно, ладно, – примирительно ответила Ханум. – Дети выросли. Мужа я пережила. Что мне сидеть дома? Круг избрал меня пиром этого похода. Надо же передавать опыт молодым сестрам.

– Ну что же, Кахраман, – вернулся атаман к прерванному разговору. – Если Ханум за тебя поручилась и мне любо. Я не возражаю против твоего вступления в отряд. Ты воин славный. Тебя многие знают, и куренные атаманы противиться не будут. Будешь при мне вторым есаулом.

– А кто первый? – Полюбопытствовал Кахраман.

– Карача. Он из горцев вайнахов, которые называют себя нохчий. Они тоже когда-то брали в жены женщин амазонок. Поэтому наши обычаи схожи.

– Знаю. Они из Дома Орла и из их числа набирает свою охрану Владыка гор. И о Караче слышал. Воин лютый в бою.

– Ну, вот и ладно, – заключил атаман.

– Есть еще одна загвоздка, Ладо, – виноватым тоном сказал Кахраман.

– Что еще?

– Видишь ли, мы не на воле. Видал, как ромейские бюрократы ходят тут и составляют списки?

– Меня тошнит уже от этих крючкотворов, – сплюнул Лад.

– В том то и суть! Меня приписали в отряд из Пелопоннеса. И официально, меня будут считать там дезертиром. Я же попал сюда по призыву, – изложил проблему Кахраман.

– А от меня чего ты ждешь? – Взвился Лад. – Чтобы я сунулся к бюрократам и заставил их нарушить отчетность? Бред. Проще порубить их в капусту!

– Я надеялся, что ты сможешь это уладить, – заискивающе сказал Кахраман. – Ведь не зря же тебя прозвали Робити Лад – улаживатель.

– Почему бы тебе просто не попросить своего высокопоставленного племянника помочь тебе? – Несколько успокоившись, пробурчал атаман.

– Э-э, Ладо. Посмотри туда, – Кахраман махнул рукой в сторону военных лагерей и дымов, поднимающихся над бескрайней равниною. – Все это сборище надо превратить в дееспособную армию способную сражаться. И ты хочешь, чтобы я в такое время беспокоил магистра по пустякам?

– Надо поговорить с его непосредственным начальником. Предложить ему взятку и тот станет сговорчивым, – посоветовала Ханум.