Kitabı oku: «Смятый лепесток», sayfa 16

– Алина… – уже почти рычу.

– Дима, просто отпусти меня. Я же тебя не обвиняю. Сама не справилась с ситуацией, сама допустила, но этого достаточно. Больше не стоит…

– Всё сама, да? – перебиваю и действительно выпускаю её. – Я тебя понял.

Она как-то странно, даже затравленно прошлась по мне, после чего поспешно отвернулась и зашагала прочь.

Я пнул ближайший камень. Поступил также с какой-то сухой веткой, издавшей скрипучий жалобный звук. Опустился на корточки и зачерпнул ладонями воды, плеснул себе в лицо и очень зло выдохнул, пытаясь успокоиться.

Как противно, Боже…

Ведь права, всё так и есть. Будто меня действительно интересовал очередной тр*х. Забыл, кто она, что пережила, через какие лишения прошла…

Я так хотел её, так нуждался именно в ней, что не сумел сдержаться, увидев сегодня. А должен был. Чтобы не испоганить, не довести до таких мыслей. Обещал всё исправить, а сделал только хуже.

С горечью улыбаюсь, вглядываясь в рассветные блики на глади.

Самый мой большой грех, самое искреннее покаяние.

Как же нам с тобой будет непросто…

Глава 26

– Объясни мне, почему ты не хочешь с ним сойтись окончательно? – доедаю свое лакомство.

– Что тут объяснять? Чтоб не расслаблялся. Не хочу повторения сценария.

– Лен, вы живете вместе, какое повторение, это уже второй сезон конкретно.

– Что ты понимаешь, – фыркает подруга, откусывая мороженое, – святая простота. Так Валера осознает, что я в любой момент могу послать его к чертям, старается не оплошать со своими очередными закидонами ревности, чаще приезжает домой, не задерживаясь на работе, как раньше, даже цветы дарит почти на каждую встречу.

Нет, в моей голове это не укладывается. Я смотрю на нее и задаюсь вопросом, откуда такая житейская мудрость?

– Ты не веришь, что он изменился? Боишься?

Она выкидывает обертку в мусорное ведро, разворачивается ко мне и пытливо заглядывает в глаза:

– А ты веришь, что люди меняются, Аль?

Казалось бы, простой вопрос с простым односложным ответом – да или нет.

А я теряюсь. Отвожу взгляд, находя наших девочек на детской площадке и наблюдая за ними.

– Вот видишь. Никто не знает, что правильно. Всегда страшно давать второй шанс.

– Ты ему его дала. И ты любишь. Откуда тогда страх? – размышляю, хмурясь.

– Как раз от любви. Помнишь, как я рыдала в твоих руках? Этой любви мало. Женщина нуждается в гарантии безопасности и стабильного будущего. Кто-то это интерпретирует как деньги и власть мужа. Неплохо бы, конечно, если бы оно шло в комплекте. Но! – замечаю боковым зрением, как тонкий пальчик с безупречным маникюром и покрытием бордового цвета взметнулся вверх. – На кой хрен мне миллионы и должности, если в его объятиях я даже элементарной потребности в комфорте и постоянстве утолить не могу? А это, между прочим, базовые ступени в иерархии Маслоу.

Лена неожиданно жалобно стонет и кладет голову мне на плечо, заставляя обеспокоенно обернуться.

– Аль, ну как тебе объяснить, каково это – подрываться среди ночи, не чувствуя его рядом? Валера уверен, что это в порядке вещей, а я – нет.

– Ты хочешь, чтобы он сменил работу?

– Я знаю, что этого не случится, мой бывший муж – редкий представитель фанатиков своего дела. За это тоже люблю, кстати. Но ему надо понять, что во всем должен быть баланс. И не появляться в доме сутками – это не норма. Типичный случай, когда человек женат на своей работе. А быть элементом гарема я не собираюсь…

Я прыснула со смеху, эта девушка в своем репертуаре.

– А где твой авиатор, Алёк? Что-то после дня рождения Мии его не видать. А до этого каждый день тусовался.

Огромным усилием воли заставила себя остаться бесстрастной. Отмахнулась и беспечно заявила:

– Лена, он не мой. Наверное, там, где положено – у своей жены.

Ну, я немного лукавлю. Пока родители Димы были здесь, его отец забирал Мию во всякие походы, поездки на озеро, пикники. Приезжал на своей машине вместе с женой. Но дочь рассказывала, что любимый папа к ним потом всегда присоединяется. В отличие от меня самой, даже в выходные отказывающейся от такой благодати. Лена права, вот уже неделю после той ночи он предпочитает сюда не заявляться. Почему-то это не удивляет. И даже интересно, что будет дальше, учитывая, что чета Зотовых днем уехала домой в столицу.

В какой-то степени я даже благодарна ему за такое решение. Это явилось передышкой, в течение которой я смогла принять реальность во всей красе. Признать, что совершила ошибку, поддавшись чувствам и не справившись с эмоциями. И видеть его в этот период было бы для меня подобно смерти. Я не смогла бы смотреть Диме в глаза.

И не факт, что смогу сейчас и потом.

Сколько часов проведено в размышлениях? Легче выявить обратное – несколько часов в сутки во время сна я забывалась. В остальные – попытка проанализировать, как-то упорядочить чувства и, наверное, оправдать себя.

В какой момент я поняла, что люблю Диму? И как, вообще, объяснить, что такое любовь?

Его собственные признания меня ни в коей мере не трогали, я не наивная дурочка, способная поверить в сказку – ни характер, ни жизненный опыт не располагают.

А я… А я не справилась.

Полтора года держалась на расстоянии, не допуская его к себе. Встретила свою первую влюбленность и вознамерилась попробовать закрутить с ним роман. Стремилась жить обыденно, несмотря на то, что наша с Димой ситуация – из ряда вон выходящая. Ради Мии. Это правда.

И как-то незаметно в это самое «обыденно» вплелась забота, внимание и соучастие, выказанные мужчиной, – феномен! – который почти шесть лет назад стал моим насильником.

И ведь реально – мужчиной. В отличие от Гарика, который таковым лишь казался. Вспомним то самое «Быть, а не казаться». Пока второй пускал мне пыль в глаза ухаживаниями, первый – молча появлялся, когда была необходима помощь. За все эти месяцы Аванесов ни разу не поинтересовался моей дочерью, будто ее нет и вовсе. Допустим, чужой ребенок. Но это же часть женщины, которой, как утверждаешь, ты увлечен. Очень странно не принимать факт наличия у нее детей, игнорируя тему. О своих тоже не рассказывал, избегая информации о личной жизни. И там, где я видела тактичность и нежелание трепаться о «бывшей» жене, оказался наипримитивнейший обман. Как почву из-под ног выбили… Вот тебе и иллюзия, Алмаст, попробуй на вкус житейскую драму.

Даже думать о нем больше не хочу, мерзко от воспоминаний о последней встрече…

А Дима… Конечно, он не совершенство, если вспомнить его образ жизни. Хотя, тут Аванесов ему даст фору, безусловно. А Дима…он просто по-тихому стал частью меня самой. Озарение снизошло во время праздника Мии, пока я наблюдала за тем, как он суетился, чтобы все прошло идеально. Сложила все минусы и плюсы, в результате получив такую вот картину. В сущности, интуиция меня не подвела. В начале нашего знакомства им двигала боль. А это неконтролируемый монстр. Даже физическая боль способна исказить человека, пока тот не искоренит ее. Что же говорить о душевной?.. Я не оправдываю его. Ни тогда. Ни сейчас. Это произошло, и всё.

Но за упомянутое время я узнала, какой он сын… Какой друг. Каким был братом. И каким стал отцом. И во всех этих ипостасях Дима безупречен. Последняя роль – до дрожи в сердце. Его связь с Мией – мечта любой девочки. Искренняя, всепоглощающая и абсолютная любовь. Настоящая.

Единственный его минус – личная жизнь, и та меня не касается. Как вижу, всех его женщин устраивает такой расклад. Похоже, я теперь одна из них. И, оказывается, это до болезненных спазмов неприятно.

Мне не впервой любить безответно. Но впервые это происходит на сверхосознанном уровне – я знаю его недостатки и достоинства, владею собой и признаю неправильность проведенной с ним ночи.

Моя слабость оставила трепет и горечь послевкусия. Новые грани чувств. Я еще долго буду вариться в них. И никогда не найду оправданий. Их попросту нет. Есть вековые клише. И я им соответствую, разочаровавшись в себе.

– Аль, ты чего задумалась? Говорю, чай пить пойдем? Гузель уже заканчивает костюм. Только что написала.

Я выплываю из транса и киваю.

– Пойду звать детей.

Не люблю кричать на весь двор, хотя подавляющий процент мам так и поступает, свесившись с балконов и надрывая связки. Естественно, проказницы просят еще пару минут, чтобы доиграть, и я не противлюсь. Лето же, пусть наслаждаются. В наступивших сумерках, возвращаясь к скамье, не сразу замечаю знакомый седан. Когда Гарик, хлопнув дверью, вырастает передо мной с перекошенным от злости лицом, вздрагиваю. Но попытка отстраниться не увенчалась успехом, он уже пленил мое запястье, цедя сквозь зубы:

– Пойдем, поговорим без лишних криков. Или хочешь устроить сцену перед своей дочуркой?

Холодею от ужаса. Не верю. Не верю в благие намерения и порядочность этого человека. Но он прав – и детей пугать не хочу.

– Не глупи, – тошнотворно ухмыляется, видя, что я заглядываю ему за плечо, тщетно пытаясь воззвать к помощи Лены, уткнувшейся в телефон. – Я и так потерял с тобой достаточно времени, не стоит подливать масла в огонь. Сядь в машину.

– Тебе понадобилось три недели, чтобы обрести смелость? – интересуюсь спокойно, чтобы вывести его на эмоции и потянуть время.

– Смелость? – одаривает оскалом. – Ты себя кем возомнила? С каких пор перед подстилками нужна смелость?

– Сомнительное заявление, – стараюсь вырвать руку, но хватка только твердеет.

– Я должен был уехать прямо на утро. А вернулся сегодня. Если бы ты не была такой дурой, мы бы тогда отлично провели ночь, и не возникло бы никаких проблем. Пошли.

Ведет за собой, но я пробую отстраниться и оглядываюсь на подругу.

– Ты же хотел поговорить, зачем затаскивать меня внутрь?..

– Ты реально дура?! После всего, что натворила, надеешься от меня вот так просто отделаться?

Я проживаю неописуемое изумление.

– Натворила? Я?! Ты меня обманул! Хотел воспользоваться! И мне выдвигаешь претензии? Ты в своем уме, Аванесов?! – шиплю, вцепившись в дверцу, чтобы у него не получилось усадить в машину. – Да еще и сюда приехал, не думая о последствиях! Тебе же будет только хуже…

– Заткни свой грязный ротик, Масенька, – обманчиво ласково, приблизив ко мне лицо почти вплотную, – найдем ему другое применение, или же заберем с собой твою Мию?.. Может, пусть тоже приучается к семейному ремеслу с детства?

Если речь заходит о самом бесценном…о крохе, ради которой я стала сильной, на любую опасность я готова рычать разъяренной тигрицей.

Увесистая пощечина заставляет его ошарашено отшатнуться. На мгновение Гарик забывает о том, что меня надо держать в плену, отпустив запястье, чем я и пользуюсь, врезав еще раз.

– Ты ох*ела?! – потрясенный шепот.

– Только посмей притронуться к ней, я тебя тут же убью! Если ты надеялся найти здесь забитую жертву, то очень ошибся!

Только вот озверевшая особь передо мной, некогда бывшая объектом грез, потеряла над собой контроль. Он схватил меня и встряхнул так чудовищно, что спина от удара заныла дикими очагами боли в разных местах в зависимости от степени соприкосновения с металлом позади.

Так и не издав ни единого громкого звука, мы со стороны выглядели очень странно. Но с площадки нас видно не было – закрывал автомобиль, а выглядывающие из окон люди наверняка приняли за парочку, выясняющую отношения. Да и Лена слишком гибло углубилась в свой смартфон.

– Неужели ты настолько самоуверен и не сомневаешься в свой безнаказанности? Думаешь, не закричу?

– Не закричишь, я тебя знаю, – противный утробный смех, – люди не меняются.

– Меняются, Аванесов. Ты вот был гнилой, а теперь стал конченым…

Наша возня продолжается, в результате чего Гарик зажимает меня между собой и дверью.

– Видимо, ты тоже была латентной шлюхой, слабой на передок? Многих успела обслужить?

Его слова меня никогда не трогали. Да и сейчас была задача поважнее…

– Лен! – позвала я так, чтобы меня было слышно именно ей.

Подруга встрепенулась, подняла голову, открыла рот, округлила глаза…и бросилась ко мне. Да, это животное не ожидало такой реакции от хрупкой девушки. И такого развития событий…

Лена ударила его в коленный сустав, заставив согнуться и сползти на корточки, и я тут же вырвалась, чуть не попав под колеса подъезжающего кроссовера. Гарик встал и с яростью метнулся ко мне.

– Не понял…

Передо мной материализовалась знакомая фигура и темно-русый затылок.

– А вот и *бырь подоспел… – выдал Аванесов.

Моя нескромная, далеко не праведная подруга, ежедневно практикующая нецензурную составляющую языка, резко зажала в ужасе рот от такого похабного высказывания. Мне-то не привыкать. Я повернулась на ее резкое движение и упустила момент, когда завязалась драка. И оцепенела, следом за ней уставившись на мужчин… По силе ударов они были равны, по уровню гнева – кажется, тоже. Месили друг друга, являясь феерическим зрелищем. Не удивлюсь, если все соседи вывалились из окон, жалея, что нет попкорна.

– Дима! Там дети! Не надо! – пытаюсь дозваться.

Но моя мольба делает только хуже. Он свирепеет, одарив противника серией коротких мощных выпадов, а затем заламывает тому руку, опуская лицом на асфальт.

– Я тебе крылышки-то твои обрежу, летчик, – сплевывает кровь Гарик, – будешь подаяния просить у церквей, никто не возьмет на работу.

– Заткнись! – рявкают ему в ответ, отчего мы с Леной синхронно подпрыгиваем.

– Аль, девочки идут, – шепчет подруга.

– Отведи их обратно, пожалуйста.

Пытаюсь взять себя в руки и подталкиваю ее вперед в сторону площадки.

Терпеть не могу, когда ребенок становится свидетелем таких разборок, особенно с участием собственного родителя. Растерянно привожу в порядок волосы, не слыша, о чем низким шепотом переговариваются эти двое.

– Дима! – снова взываю к его здравомыслию.

– Аль, иди присядь подальше! Разберусь!

Это было грубо. Но, видимо, нужно.

Потерянно оглядываюсь и действительно вышагиваю к скамейке. Впадаю в ступор, и на меня тут же наваливается удушающая апатия. Так мерзко от происходящего, что внутри ноет, словно обожгли раскаленным железом. Как же так… Почему?

Краем глаз улавливаю движение сверху и замечаю целых три руки, наведшие камеры телефонов на драчунов. Двадцать первый век – каждую секунду рискуешь заработать славу героя авторского кино. Становится еще горше.

Сколько проходит времени, даже не представляю. Продолжаю напряженно всматриваться в макушку Гарика в нескольких метрах от себя, над ухом которого Дима что-то очень зло и медленно выплевывает.

Мне страшно. Он такой…каким был со мной годы назад… Дикий, неконтролируемый, наводящий ужас. Я представляю, на что способен этот мужчина, поэтому…боюсь за него! Чтобы не натворил дел из-за меня, за что потом придется поплатиться. Аванесов очень состоятельный и имеющий многочисленные связи человек… Угроза, слетевшая с его уст – не просто финт.

Но внезапно Дима поднимается. Следом вскакивает Гарик, отряхивая свою дорогую одежду. Бросает в своего обидчика взгляд, полный лютой ненависти, сжав челюсть. Затем обходит свою машину, разворачивается и цепляет глазами меня. Сверлит долго. После чего медленно сплевывает, будто избавляясь от накопившегося яда, а через несколько секунд исчезает.

– Папа! Папа! – как только препятствие исчезает, Мия тут же замечает отца.

Пока они обнимаются и щебечут, Лена с Владой подходят ко мне.

– Ты как?

Киваю в ответ болванчиком. Не отрываюсь от Димы, идущего к нам с дочкой на руках, которая интересуется, что у него с лицом. Встаю и плетусь за ними, не участвуя в общем разговоре. Я просто не верю в то, что произошло. Не верю, что удалось скрыть это от детей. Не верю в своеобразную удачу и в то, что подобное не повторится.

– Миюш, ополоснись, хорошо? И пижаму надень сразу.

Иногда самостоятельность ребенка особенно остро кажется благодатью. Она преданно заглядывает отцу в глаза, на что тот смеется задорно:

– Обещаю, не уйду, почитаю тебе сказку.

Когда малышка скрывается за дверью, мы проходим в гостиную. Я молча открываю шкаф и достаю аптечку. Сажусь напротив Димы и трясущимися руками начинаю обрабатывать мелкие ссадины. Мужская ладонь накрывает мои дрожащие пальцы, и я замираю.

– Успокойся, всё позади.

Прикрываю веки, стараясь последовать его словам. Но терплю фиаско. Дыхание отяжеляется. Истерика подкрадывается незаметно.

– Почему ты мне соврала тогда? Он тебя и в прошлый раз принуждал ведь…

Кажется, его тоже штормит.

– Я же просил мне рассказать! Звонить! И не дошло бы до сегодняшнего…

Вырываю свою конечность, открываю глаза, избегая его взгляда. И прохожусь смоченным ватным диском по ранкам.

– Он к тебе больше не подойдет. Надеюсь, ты не очень расстроена.

Застываю. Не верю своим ушам. Это сказано с таким пренебрежением, будто он не в курсе, что с Гариком у меня ничего не было. Таращусь на волевой подбородок в недоумении. Во мне просыпается тихая ярость…

– Сам закончишь, – вручаю бутылёк и белоснежную упаковку, ретируясь.

В комнате только и успеваю включить свет. Рывком притягивает к себе и впечатывает в грудь спиной, опаляя горячим шепотом:

– Ты-то чего злишься? – ладонь перемещается на мой живот.

Теряюсь от этого напора, лишаясь дара речи от всплеска ощущений.

Господи, неужели так теперь будет всегда? Мои реакции на него – мгновенные, парализующие, будто удар кнутом…

– Это я должен беситься и бешусь, что не даешь себя защитить. А если бы не успел? А если бы…

– Я всё!..

Звонкий голосок Мии позади нас приводит меня в чувство, заставляя отпрянуть.

– Давай выбирать сказку.

На секунду зависаю, любуясь счастливой дочерью, хлопнувшей в ладоши и кинувшейся к полкам. Маленькие пальчики скользят по корешкам. Книг прибавилось в десятки раз. Дима привозил огромное количество сборников, видя, что Миюша любит их.

Пытаюсь незаметно выскользнуть, но в последний момент ловит мое запястье и наклоняется к уху:

– Советую принять ванну, чтобы хорошенько расслабиться, нас ждет серьезный разговор.

– Не ждет. Я устала и хочу спать.

– Малыш, прекрати сопротивляться.

Это его «малыш»… Черт… Дрожью по коже.

Еще посмотрим.

Полчаса я действительно отмокала, успев нанести маску на волосы. Потом тщательно отмывала эту смесь. Дальше пошли лосьоны и крема, я даже сделала массаж кожи головы, плавно перетекая к мышцам лица и шеи.

Думала. Думала. Думала.

Приходила в себя, отпуская тревогу.

Не подозревала, что Гарик окажется настолько низко павшим подонком, чтобы угрожать мне ребенком. Но почему-то обещание Димы не вызывало никаких сомнений. И я верила, что история с первой любовью осталась в прошлом. По крайней мере, именно ко мне он не подойдет. А вот распустит ли слухи… Плевать. Мне абсолютно плевать на этого гнилого человека.

Ударившись в размышления, выхожу из ванной, направляясь к сушилке на балконе, чтобы повесить полотенце. В гостиной подпрыгиваю, включив свет, когда на диване материализуется Дима, вскинувший брови, мол, ты чего.

– Я надеялась, что ты ушел.

Красноречивое хмыканье в ответ. Которое игнорирую, продолжив свой путь. Досадно, конечно, я ведь так старалась оттянуть время. Не спать же мне там, в конце концов. Твердолобый!

Само собой, я не могу избегать его и дальше.

А как быть с трепетом внутри? Как не вспоминать…что делал со мной…

Это сложно, Господи. Женатый мужчина и я, предавшая свои принципы.

– Не беспокойся, он к тебе больше не полезет, – уверяет, когда вхожу и сажусь в кресло подальше, что сопровождается насмешливым взглядом.

– Что ты ему сказал?

– Пусть это тебя не волнует. Просто будь уверена, что в безопасности.

Мне становится тепло. Приятно-приятно. Такой контраст после всех событий обескураживает.

– Я очень благодарна, – протягиваю медленно. – Тебе пора, уже одиннадцатый час, да и я завтра работаю.

Для меня на этом «серьезный» разговор окончен.

Встаю. Шаг. Его неуловимый рывок. Мое потрясение, когда падаем на пол, не сумев сохранить равновесие. Дима на мгновение придавливает меня своим весом, но тут же приподнимается на локтях, тихо посмеиваясь.

– Ты нормальный? Что ты делаешь?!

Вместо ответа трется своим носом о кончик моего, этой легкой нежностью заставляя замереть.

– Я так скучал…

Так и хочется съязвить в ответ, что именно поэтому целую неделю пренебрегал моим существованием, но вовремя прикусываю язык. Вот бы еще подавить нарастающую волну радости…

– Нет. Как мне быть нормальным? – теперь ласки удостоилась моя щека, на которой рисуют вензеля. – Я уже давно по тебе с ума схожу.

– Не думаю, что к этому отклонению имею какое-либо отношение…

Дима застывает. Миллиметр за миллиметром приподнимает голову и ловит мои глаза, заставляя утопать в этой невозможной лазури… Там в глубине пляшут бесенята.

– А ты, оказывается, умеешь быть змеюкой…

Задыхаюсь от возмущения и…волнующей близости его тела.

– Слезь с меня. И уходи! Немедленно!

Мой визг от прикосновения широкой ладони к бедру тонет в поцелуе. И первые же «аккорды» воскрешают каждую мельчайшую деталь ночи недельной давности. Я с горечью для себя все эти дни признавала тягу людей к тактильным излияниям, потому что интим с человеком, которого ты любишь, это наивысшая форма проявления чувств. Слова словами, но, когда кончики его пальцев оставляют на тебе горящие дорожки, оживляя, воскрешая и обновляя твою сущность, ты воспринимаешь посыл совершенно иначе. Твоё мироощущение претерпевает метаморфозы, и пространство видится через призму чувственности, наслаждения, какой-то слишком прекрасной вечности. Её так легко принять… И так сложно возвращаться в грешный мир, признавая свою же падкость…

– Дима, остановись… Пожалуйста…

Приятная твердость его губ скользит по подбородку и дальше… Такое впечатление, что они вдыхают в меня свежесть, возрождают, реанимируют женское начало, на котором я давно поставила крест. Постепенно теряю связь с реальностью, и эта мысль меня очень пугает…

– Дима! – упираюсь ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, но тщетно.

Как он это сделал?! В следующую секунду одной своей лапищей завел обе мои руки над головой и вынудил взглянуть себе в глаза.

Вкрадчивый зомбирующий голос гипнотизировал силой откровения:

– Ну, какая ты любовница, малыш? – щекочет дыханием у самого рта. – Ты – любимая женщина…

Пускаю в ход колени, даже успеваю попасть ему по животу средним по тяжести ударом. Но Дима, лишь слегка поморщившись, фиксирует и нижнюю часть моего туловища своими ногами. Теперь я окончательно стала пленницей. И моё единственное оружие – язык.

– Молодец, что запомнил что-то из моей речи. Но я тебе припомню главное: ты женат, Дима.

– Я развожусь, Аль. Мы несколько дней назад подали заявление через портал.

Перестаю брыкаться и теряю дар речи. Я ни разу не представляла себе такого исхода. Ни разу! Это слишком невероятно…

Отпускает мои руки, но те остаются безвольно лежать, не делаю попыток пошевелиться. У меня действительно шок. Вижу по глазам – правду говорит. Я чувствую такие тонкости. Всегда чувствовала. Именно поэтому что-то внутри сдерживало, не давало до конца проникнуться ухаживаниями Гарика. Был подвох, просто понадобилось время, чтобы он всплыл.

Воспользовавшись моим замешательством, Дима вновь приникает к моему приоткрытому рту, выбивает из меня судорожный вздох напористостью и требовательностью. Будто говорит, включайся, отвечай мне. Конечности живут своей жизнью – я машинально обвиваю напряженную шею, скрестив запястья где-то в районе его затылка и зарываясь в отросшие волосы. В какой-то момент чувствую, что Дима подкидывает мою ногу, схватив под коленом, перемещая себе на поясницу. И продолжает поглаживать по оголившемуся бедру.

Ловлю глоток воздуха и успеваю выплыть на секунду из дурмана:

– Не может быть, чтобы разводились из-за меня! Ты не бросил бы такую шикарную девушку ради…

– Аля! – рычит, разозлившись. – Лучше молчи. Нельзя же быть такой дурой! Откуда такая низкая самооценка! Я развожусь по многим причинам, но точку в этом списке поставила ты! Мне нужна ты! Не Яна, не те, что были раньше… И технически с этого ракурса ты никак не могла быть моей любовницей. Я очень давно не сплю с женой…

Лихорадочно скользит по лицу, затем утверждает траекторию от глаз к губам. И так десятки раз. Как тогда, зрачки его расширяются, вытесняя синеву, оставляя лишь тонкое кольцо вокруг. Я даже не помню, когда последний раз вдыхала кислород, настолько всё меня захватило, парализуя. Но следующее признание добивает окончательно:

– Я, вообще, бл*дь, понимаешь, как импотент… Ни с кем не смог… Не хотел. После Нового года заделался евнухом, потерял интерес ко всем… Я тебя почти каждый день видел во сне. Думал, такое только в кино бывает. Чуть не сдох, изнывая, зубы почти крошил, так сводило от мысли о…том, что я могу касаться, целовать, любить… Клянусь, Аль. Клянусь. Как одержимый…

Припечатывает очередным поцелуем. Теперь в нем голод, жажда, мольба… И я поддаюсь, позволяя шершавому языку прорвать оборону, слиться с моим, вновь взорвать нервные окончания остротой этих действий. Боже, как же это восхитительно в своей пронзительности…

– Я же говорю, это всего лишь зависимость, родившаяся вследствие синдрома… – успеваю выдохнуть, когда переводим дыхание.

Его взгляд становится насмешливым и снисходительным, что довольно странно, но внезапно застывает в районе моей груди. Прослеживаю за ним и с досадой вижу, как безбожно разъехались полы халата.

– Это твой последний аргумент? – почти бесшумно сглатывает и тянется к обнаженной коже.

– Нет! – шикаю, успев просунуть ладонь между нами и прикрыться. – Мия может зайти в любую минуту! Прекрати!

– Я закрою дверь, – мотает головой.

– Она не закрывается!

– А где закрывается?

– На кухне, – отвечаю на автомате и тут же расширяю глаза от ужаса, поняв, что проболталась.

Хотя, что бы его остановило в эту минуту, когда взор горит такой похотью?..

– Господи! – пугаюсь, по мановению палочки оказавшись на его руках.

С похвальной целеустремленностью и скоростью мы оказываемся на озвученной кухне. Дима подкидывает меня чуть выше, придержав снизу согнутой в колене ногой, после чего слышу щелчок.

И понимаю, что это конец.

Или начало.

Не прерывая зрительного контакта, который грозился вылиться в яркую вспышку и что-нибудь да поджечь, – и мне даже немного страшно, хоть в целом и упоительно, – приближаемся к гарнитуру.

– Ты очень серьезная, малыш. Скажешь, почему?

По-моему, с ним разговаривают исключительно мои ресницы. Хлоп-хлоп.

В этом неравном бою за сохранение крупиц целомудрия падшей женщины, то бишь, меня, халат потерпел сокрушительное поражение, соскользнув на пол. Причем, махровый предатель капитулировал самостоятельно, его никто не стягивал. Раздавшийся в тот самый момент, как Дима посадил меня на столешницу, шлепок от соприкосновения голой попы к поверхности был тихим, но звучным и почему-то вмиг оглушил, отчего я неимоверно смутилась.

Похоже, он даже не обратил на это внимания, пытливо вглядываясь в меня. Что-то там в глубине его омутов было неспокойным.

– Аль… – дрогнул в напряжении голос. – Тогда ночью…ты хотя бы на секунду, хотя бы раз…вспомнила…как я…тебя…насиловал?..

Выпускает, вперившись ладонями в стол по обе стороны от моих бедер. И буравит в ожидании ответа.

Непроизвольно распахиваю веки шире.

Меня пусть и скручивает болью от этого вопроса, но и изумляет одновременно очевидная вещь. Не вспомнила! Потом, когда думала, анализировала, постоянно возвращалась в исходный пункт этой истории… Но в тот момент, когда целовал, брал нежно, страстно…нет!

Как в замедленной съемке, отрицательно качаю головой.

Зачем он напомнил?!

Падает лбом на мой лоб, вынуждая прислониться макушкой к шкафчику. Этот жест такой…трогательный, что внутри всё хаотично пляшет, превращаясь в нераспутываемый клубок. Какие-то непосильные мне качели, Боже.

– А я помнил…но потом забыл… – признается проникновенно.

Так, что ноют даже кости от пропитанного раскаянием шепота. Искреннего. Надрывного. Запредельного.

Я просто не могу не утешить. Беру его лицо в руки и прошу:

– Ты мучаешь нас обоих, не надо.

– Это же никогда не пройдет? Дыра не затянется, событие не сотрется.

– Если будешь постоянно об этом говорить, конечно, не затянется.

Тяжелой протяжный вздох. Минутное молчание.

– Аль…верь мне только, пожалуйста. Я тебя люблю. Впервые в жизни подписываюсь под каждой буквой.

Киваю. Не могу на это реагировать иначе.

Понимает. Усмехается печально.

– Не веришь. Какие-то дурацкие диагнозы припоминаешь…

– Не дурацкие. Всё так и есть. Это сродни психическому расстройству…

Взгляд Димы становится жестче.

Отстраняется, сузив глаза, и…снимает майку, являя миру свое натренированное и лишенное каких-либо изъянов тело. Я бесстыдно прохожусь по многочисленным изгибам визуально, получая колоссальное эстетическое удовольствие. Впервые позволяю себе рассмотреть его так тщательно и вблизи…

– А теперь слушай меня внимательно, бриллиантовая ты моя…

Резким движением разводит мои ноги в стороны, вклиниваясь между них, рождая что-то необузданное, новое, неопознанное. Этот контраст между решительными движениями и твердым невозмутимым тоном сводит с ума, заставляя таять.

– Я целую неделю давал тебе возможность поразмыслить, вникнуть, сделать выводы. Сам перелопатил кучу литературы, чтобы сообразить, что за гадость ты мне приписываешь вместо того, чтобы поверить в мои чувства. Так вот, – горячие пальцы волнуют, начав путешествие от плеч и двигаясь дразняще кропотливо к ключицам, – нет такого синдрома в природе. Нет. Его не существует как психического расстройства, это лишь состояние, когда жертва испытывает симпатию к агрессору. А теперь вспомни и скажи, ты симпатизировала мне, когда я тебя украл, запер и насиловал?

Как сложно сосредоточиться, когда такой мужчина замирает на твоей ложбинке…

– Н-нет. Вообще.

– Это раз, – возобновляет свои действия, вынуждая затаить дыхание, когда ладони примеряются с упругими полушариями, и по моим ощущениям – это просто идеальное сочетание, – в медицинской литературе я не нашел доказательной базы или диагностических критериев стокгольмского синдрома. Это два.

Какой к черту счетчик в такой момент?!

Боги благосклонны ко мне, ибо Диме приходится прерваться. Потому что рот его в следующее мгновение занят изучением тугой вершинки. Простреливает жгучей нитью удовольствия, я немею от этих ощущений. Он играется с чересчур чувствительными сосками, то терзая пальцами, то вбирая в себя.

И я почти разочарованно хныкаю, когда всё прекращается.

– Не существует шкалы идентификации. И в девяносто пяти процентах случаев исследователи не фиксировали этого синдрома. Люди не испытывали ничего подобного к своим мучителям. А остальные пять – не до конца изученные явления. Есть конкретные истории с террористическими захватами, когда сведения по стокгольмскому синдрому внедрялись в операции по освобождению заложников. И эти истории – капля в море, да и только для полицейских. Это три.