Kitabı oku: «Смятый лепесток», sayfa 5
Мрачные мысли на какой-то промежуток испаряются, когда я окончательно погружаюсь в свой мир. Выруливание на взлетную полосу. Созерцание огоньков, – если рейс ночной, как сейчас, – пока идет согласование курсовой системы. Рев двигателей на максималках, шасси и крыло – под колоссальным давлением. Затем – закрылки в нулевое положение, они обеспечили обтекание воздушным потоком на малой скорости, стали продолжением крыла, увеличивая площадь и уменьшая сопротивление.
Итак, доводим скорость до максимальной. Мчимся. Еще через несколько мгновений плавно отрываемся от земли. Это любимый момент в моей профессии – начало. Пилот подобен музыканту-виртуозу, который чувствует мелодию – когда адажио, а где надо и аллегро. Часто мне кажется, что самолет – это мое продолжение, словно единый организм. И не требуется внешних подсказок, хотя, если что-то пойдет не так, световая и звуковая сигнализация дадут об этом знать.
Многолетняя лётная деятельность на всевозможных типах воздушных гражданских суден закалила. Мандраж, как и ступенчатый подъем по карьерной лестнице, остался позади. Только романтика полета в этой бескрайней стихии.
Очнулся только после громогласных аплодисментов. Это всегда выводило меня из транса, в котором я находился на протяжении всего полета. Еще одно подтверждение того, что пилотирование – искусство, схожее с музыкой.
Удачное совпадение – у меня три свободных дня, успел отлететь свои девяносто часов за месяц, чуть выше законной нормы, но не нарушение, если согласовано с самим пилотом. Совсем скоро посадка на мой рейс. Домой. Уже шесть недель не видел семью, предпочел в прошлое «окно» остаться в столице. В этот раз нельзя, нужно присутствовать…
Присаживаюсь в одном из кафе и прошу принести крепкий кофе. Хотелось бы собраться с мыслями. Но мимо вдруг проносится толпа стюардесс, причем не только нашего экипажа. Это явление редкое и тем более удивительное, что они обступили конкретную молоденькую девушку, что-то демонстрирующую на своей ладони. Она заметила мой взгляд и смутилась:
– Дмитрий Евгеньевич, Вы тоже еще здесь…
Киваю в ответ.
– А я сережку нашла… – пытается оправдаться неуклюже. – Это на удачу, Вы же знаете?..
– Да, Жанна, знаю.
Пилот Дима и стюардесса Жанна – у нас просто феерический состав. И если в кабину пассажиры с творческими наклонностями, желающие продемонстрировать знание песни про пилота Диму, никогда не попадут ввиду строгого запрета, бедной девушке приходится ловить ухмылки и выслушивать интерпретации известной композиции про стюардессу Жанну весь полёт. Её бейдж с именем действует на людей, как призыв к действиям.
У любой профессиональной области есть своя копилка суеверий и примет. Я когда-то слышал о том, что для стюардессы найти женские серьги в салоне после рейса – это несказанное «счастье». Приносит какие-то успехи. Но такая ситуация случилась впервые на моем веку. Ну, хоть одной «обеспечено» что-то хорошее.
Девушки исчезают так же внезапно, как и появились, спеша по домам к родным и друзьям.
Я же, четвертуя местного бариста, вновь погружаюсь в свои мысли…
* * *
– Ну что, давайте помянем?..
Передергивает от этих слов. Каждый раз. Будто впервые. Когтями по незажившей ране. И вспарывает, вспарывает… Мутит от этого действа – собранных за столом людей, фотографии на стене…
До сих пор не смирился! Вулкан внутри бушует, заставляя стиснуть челюсть до характерного скрежета.
Выхожу на балкон и делаю шумный вдох полной грудью. Смотрю вдаль на детскую площадку, где две девочки возятся с ведрами в песочнице. Казалось, еще недавно я, стоя на том же месте и с тем же прищуром, следил за тем, чтобы Соня далеко не уходила. Выполнял школьные задания, то и дело срываясь, чтобы проверить, как там моя любимая малявка. Сестра часто чувствовала мой взгляд, поднимала голову и лучезарно улыбалась. Соня действительно была крохотным солнышком. Её невозможно было не любить.
Пять лет!
Боже, пять лет! Как они пролетели?! Чудовищный срок без неё.
Дверь открывается, и через мгновение рядом оказывается мама. У неё глаза на мокром месте, но она не даёт слезам пролиться. Обнимает меня осторожно за пояс, и я привычно перекидываю руку через её плечи, прижимая к себе.
– Димочка, я понимаю, как тебе больно. Я понимаю! – сколько скрытого отчаяния в этом голосе, – но так нельзя. Ты срываешься и уходишь, ни разу не провел за столом больше пяти минут…
– А зачем? Насмотрелся в лица дражайших родственников. Ты ведь тоже замечаешь, мам? Замечаешь? Произносят высокопарные слова, а у самих на лбу так и светится – гулящая девка получила по заслугам. Шлюха, короче. Что с неё взять? Очередной аборт. Просто неудачный.
Заметно побледнев и непроизвольно дернувшись, родительница поспешила доказать обратное:
– Дима, что ты такое говоришь! Они все любили Сонечку!
Саркастически ухмыляюсь. Ага, конечно.
– Мама, тебе пятьдесят семь лет, но ты наивнее младенцев.
Понимаю, что груб. Это происходит непроизвольно. Весь мой негатив, аккумулируемый до этого в течение года, разом выливается на поминках вот уже пять лет подряд. Вроде бы, даю себе слово на этот раз сдержаться, а как вижу вызывающее оскомину сборище в квартире – сатанею. На кладбище я их не замечаю. Занят тем, что осматриваю территорию, что-то подправляю, где-то выдергиваю мелкий сорняк. В уборке нет необходимости – мама тщательно ухаживает за могилой.
– Может, я и наивная, мой дорогой, – тон приобретает строгие нотки, – а вот ты, Димочка, совсем одичал в своей Москве. Это – твоя семья. Будь добр, уважай и светлую память сестры, и людей, которые пришли помянуть её…
Резко отстраняется и оставляет меня одного со стойким ощущением, что я вновь обидел самого дорого человека… Нервно провожу пятерной по волосам. Не становится легче ни на йоту! Эта боль меня пожирает, я заложник собственной вспыльчивости.
Следом появляется Яна, которая плотно прикрывает дверь и, преданно заглядывая в глаза, прижимается губами к моему виску.
– Дим.
И ей больше ничего не надо говорить. Только произнести моё имя так, чтобы я понял – она действительно понимает, она сочувствует, она поддерживает.
Стискиваю её в объятиях, пытаясь забыться. Девичье тело податливое и теплое, отчего умиротворенно вздыхаю.
– Я скучала.
Да, сложно быть женой пилота, отсутствующего большую часть года. У нас с ней непростая ситуация – Яна не хочет перебираться в Москву, я – возвращаться домой. Но мне приходится переступать через себя. Я принял эту ответственность несколько лет назад, и теперь должен подстраиваться под такой темп.
– Пойдем, ну, правда, неудобно. Папа твой один там отдувается, тебе надо его поддержать.
И возразить нечего. Молча возвращаюсь с ней в гостиную. Снова обвожу презрительным взором собравшихся. Отец сильно сдал. Смерть Сони и его выход на пенсию случились одновременно. Не успели проводить с почестями лучшего пилота местных авиалиний в заслуженную свободную жизнь, буквально через неделю-другую произошла трагедия. В отличие от мамы, достопочтенный мужественный Евгений Александрович сдерживается с большим трудом, украдкой вытирая влагу в уголках глаз.
Выворачивает от бессилия!.. Отвожу взгляд.
Будь моя воля – никого бы не пустил. Как не заметить эту гнильцу? Уважаемая Светлана Егоровна, мамина родная старшая сестра, которую я ввиду её профессии учителя не имел права называть тетей Светой, всю жизнь причитавшая, что та и удачнее замуж вышла, и дети в люди выбились, а у неё – всё не так, сейчас ахает и охает, картинно качая головой. Как она смотрела на мать, встречающую отца после рейсов! С какой завистью, далекой от чего-то светлого. Никогда не понимал, почему люди терпят это лицемерие в семье. Что за священные узы, построенные на низменных чувствах?
Её дочь Катя со скучающим видом листает ленты в социальных сетях, явно желая находиться не здесь, а где-нибудь в очередной веселой компании в лесу на шашлыках. Ещё бы – последние дни лета. Катерина у нас умница, защитила кандидатскую и теперь укрепилась на кафедре экономической теории в нашем государственном университете. У Катеньки с теорией всегда были отличные отношения – в теории она «самая прекрасная и умная» девушка в области. Сей факт не помешал ей выйти замуж и развестись через несколько месяцев, заявив, что муж её попросту не был достоин. Кате можно. У неё мать – гарпия, тут же заткнувшая рты всем сплетникам. В отличие от моей, молча терпящей доводы посторонних о скоропостижной кончине Сони.
Ещё несколько семейных пар – друзья, коллеги родителей. Я вырос среди них, мы проводили вместе праздники, отдыхали на природе, ездили на море, до которого рукой подать. Будучи ребенком, а позже – молодым парнем, я возводил всех в ранг прекраснейших людей. А потом, когда уехал на учебу в академию в Питере, возвращаясь, почему-то стал замечать резкие перемены. Странные разговоры, которым изначально не придавал значения. Но суть которых уловил лишь после смерти Сони.
Зависть. Настоящая неприкрытая ничем, старая, как сам мир. Гнусное чувство, разрушающее и самого человека изнутри, и его отношения с другими.
У нас была обычная среднестатистическая семья, державшаяся на плаву после развала Союза. Мать – терапевт, отец – пилот. Это сейчас данная профессия считается одной из самых высокооплачиваемых и даёт множество привилегий и льгот, а в то время мы едва сводили концы с концами, ожидая, что всё устаканится. Очень долго я оставался единственным ребенком, поскольку на фоне вечных стрессов у мамы просто не получалось сохранить ни одну из беременностей, что пришлись на период до моего одиннадцатилетия. А я, жуть, как хотел братика или сестричку, наблюдая за своими друзьями, у которых с этим никаких проблем не было, ибо у каждого были либо старшие, либо младшие.
Когда случилось чудо и родилась Соня – поздний долгожданный комок, я, без преувеличения, был самым счастливым среди всех. Правда, энтузиазм поубавился, когда она подросла и начала рвать школьные тетради, вырисовывать каракули в дневниках и учебниках, что были казенными и подлежали возврату. Потом с ней приходилось гулять, вести разъяснительные беседы, но что поймет малыш в таком возрасте? Сестренка выслушивала внимательно, даже хмурилась для антуражу, как говорится. А потом заливалась смехом и целовала меня, с такой любовью и обожанием глядя мне в лицо, что я моментально ей всё прощал.
Когда поступил в Питер, Соня пошла в первый класс. Рискуя очень многим, я пропустил этот день в авиационной академии, а сам, как и обещал, держал за руку мелкого чертенка с двумя длинными хвостами и огромными бантами. Напыщенным павлином, выражая гордость оттого, что у неё такой взрослый брат, Сонька сделала свои начальные шаги по двору школы. Я наблюдал за ней, мысленно ведя счет бедолагам, которые склонят головы перед уже рождающейся ослепительной красотой. Одни её глаза чего стоили – любовался бы вечно. Хотя они у нас и одинаковые, но в ней также искрилась какая-то женская сущность, хитринка, кокетство.
Очень переживал за неё, лишь бы не наделала ошибок, не поддалась мнимым чувствам, не натворила дел в переходном возрасте. Я помнил своих одноклассниц, многие из которых примерно с четырнадцати-пятнадцати без зазрения совести расставались с девственностью, вступая во взрослую жизнь. Может, немного цинично, но своей сестре я такой участи не желал. Поэтому пытался держать руку на пульсе. Не давил, но контролировал, ежедневно звонил, переписывался, приезжал сразу, как появлялась возможность. Соня была счастлива и светилась, получая подарки из разных стран, когда я ещё только-только осваивал самостоятельность в качестве второго пилота после получения лицензий. Сам балдел от её реакций – искренних, живых, восторженных. Здорово, когда ты для кого-то являешься героем.
Настоящая нервотрепка ожидала меня, когда она поступила в университет. Был долгий период обид, когда все в один голос отказались отпускать её в Москву. Ну да, у нас город не самый большой по России, но достаточно значимый и занимает хорошие позиции. Государственный университет вполне престижное место, вот туда я и пророчил ей путь.
– Ну, Дима, почему?! Ты же там, я буду с тобой! Хочу учиться в столице!
Хныкала, давила на жалость, не разговаривала по несколько дней.
А я объяснял: меня нет в городе большую часть времени, я мотаюсь по миру, и не смогу помочь в случае чего. Криминогенность на высоком уровне, а красивая молодая девушка – и вовсе под ударом, если её некому защитить. А дома и отец рядом, и окружение у нас хорошее, шансов быть обиженной практически нет. Обходя стереотип, согласно которому в восемнадцать пора вылетать из гнезда и строить судьбу самостоятельно, никто из нас Соню никуда выпускать не собирался. И работать ей не было нужды – обеспечивали втроем.
Уговорили с горем пополам. Я радовался, что мелкая больше не дуется.
И в таком режиме прожил весь её первый курс…
А потом этот ночной звонок в августе пять лет назад.
Вакуум в голове.
Сони больше нет.
Глава 11
Спустя ещё полтора месяца…
Яна выходит из ванной, понурившись, отводит взгляд и сразу направляется в кухню. Выбрасывает очередной тест. И так понятно – отрицательный.
Иду следом и молча обнимаю со спины, пока она смотрит в окно.
– Ян, прекрати.
– Что прекратить?
– Изводить себя, будто это конец света.
– Дим, мы четыре года женаты. Мне тридцать пять. Думаешь, нет причин переживать, что у нас не получается зачать?..
Что я могу на это ответить? Ведь даже проверялись по всем статьям, нет никаких проблем ни у неё, ни у меня. Что за злой рок? Люди сплошь и рядом «залетают», от детей отказываются, а у нас никак не выходит и одного завести.
Разворачиваю её к себе и заглядываю в кошачьи глаза светло-зеленого цвета. В них читается отчаяние и готовность сдаться. Никогда раньше не видел эту боевую девушку такой.
– Ян, ну, серьезно, давай поедем со мной? – пытаюсь вновь уговорить её. – До каких пор мы будем жить на расстоянии и раз-два в месяц заниматься сексом, чтобы ты забеременела?
Она раздраженно высвобождается из объятий и отступает, иронично усмехаясь и тихо бросая:
– Ещё пожалуйся мне, что тебе не с кем там тр*хаться, Зотов.
Меня передергивает от этого заявления, сразу же вспыхиваю, забыв о благих намерениях:
– Есть что сказать – говори прямо.
– Я уже сказала. Никогда дурочкой себя не считала, всё прекрасно осознаю, и ты не унижай нас обоих отрицанием этого факта.
– Что-то не вижу скорби на лице. По-моему, тебе до лампочки, есть ли у твоего мужа любовница или нет.
Яна горько рассмеялась и тряхнула шевелюрой.
– Дим, ты всё же стал конченым циником. Думаешь, я упаду тебе в ноги и начну просить, чтобы ты не изменял мне? Даже самые яро любящие мужчины ходят налево, а между мной и тобой только привязанность, от былой пылкости и той же самой любви ничего не осталось очень давно.
Хочется крепко выругаться. Да что там, бл*дь! Орать благим матом!
Мы с Яной были влюблены ещё со старшей школы, бросали друг в друга многозначительные взгляды, ждали чего-то… Но мне уже тогда казалось, что такая прагматичная девчонка не для меня. В этом возрасте хочется легкости, любовных подвигов в горизонтальной плоскости, веселья. А не выноса мозга, что обеспечено, если ты вступаешь в серьезные отношения. И о каких серьезных отношениях могла идти речь, если я всегда знал, что укачу в авиационную академию, куда мечтал попасть с детства. И что? Кто бы меня здесь ждал? Так ничего у нас и не вышло, мы даже не пытались.
Второй раз судьба столкнула нас во время моего приезда спустя несколько лет. Отмечали с друзьями окончание университета – каждый своего, мы разбрелись по разным направлениям. И надо же было в клубе встретить компанию Яны, которая собралась там же праздновать чей-то день рождения. Пара взмахов ресницами, многозначительные взоры, схлестнувшиеся во мраке помещения, рассекаемого светомузыкой, и продолжение у этой ночи могло быть лишь одно.
Да, нам было чертовски хорошо. Я пробыл дома около четырех месяцев, пока получил ответ из компании и поступил на официальную работу после всех экзаменов и испытаний. И за всё это время мы практически не расставались. Я и раньше слышал о том, что медики – самые приземленные люди, их ничем не проймешь, даже брезгливость ко многим бытовым вещам притупляется, но с Яной в этом убедился. Эта девчонка в постели творила такие вещи, что столичным путанам впору было у неё учиться, как ублажать мужчину. С ней всегда было интересно, беззастенчиво и остро. Невозможно не свихнуться от накала. Она любила эксперименты, а я слетал с катушек из-за неё, творящей безумства. И мне казалось, что, вот она – любовь всей моей жизни, классная, неординарная, лучшая. На тот момент Яна только-только попала в интернатуру и грезила о будущем. Так же, как и я, она ещё с малых лет знала, чего хочет. А именно – стать педиатром. Так что, можно сказать, сейчас она – сапожник без сапог. Лечит чужих детей.
Я уехал, мы были на связи, ничего не обещали, но и без слов с ума сходили друг по другу. О, тогда Яна ещё не была столь мудра, чтобы принимать измены как данность. Словно фурия, устраивала мне показательные выступления, грозилась прилететь и оторвать все стратегические места, а потом пришить на лоб. Очень талантливая. Обожал её. И уже тогда расстояние стало для нас камнем преткновения. Никогда не понимал, что людей держит в провинции. Жизнь кипит именно в столице, меня тянуло к этим огонькам, я наслаждался суетой. А Яна, наоборот, предпочитала в этом плане размеренность, стабильность и тишину.
В таком режиме прошло ещё два года. Естественно, я, молодой парень весьма и весьма недурной наружности, не ощущал недостатка женского внимания. И иногда давал осечки – реалии жизни. Куда без этого? А Яна будто чувствовала. Но в агонии полыхала не только она. Я тоже подыхал от мысли, что её окружают всякие похотливые самцы. Умница, красавица, за словом в карман не полезет – девушка всегда была в центре внимания. И эти больные отношения выматывали обоих.
Даже не помню, кто из нас, наконец, предложил расстаться. Крышесносный секс – это здорово, но всё остальное шло в минус. Не дотягивали мы до адекватного формата. Было очень жаль, потому что я понимал, насколько она необыкновенная и неповторимая в своём роде. Среди пустышек, которые меня окружали, я четко осознавал, что из себя представляет самодостаточная Яна.
Но, увы, мы, гордые и амбициозные, не хотели поступаться своими принципами и целями. Так и разошлись, не остыв, но признав, что эти отношения нас разрушают.
Прошло ещё несколько лет. Третий раз судьба столкнула нас на похоронах Сони. Я был удивлен, что бывшая одноклассница и просто моя бывшая присутствовала на данном мероприятии. Оказалось, они с матерью теперь ещё и коллеги, работают в одном учреждении.
Каждый по-своему пытался пережить это горе. Мне в компании пошли навстречу, предложив взять отпуск прямо сейчас, не придерживаясь графика, я сначала, было, хотел согласиться, остаться рядом с родителями. Но буквально на следующий день после того, как сестру предали земле, сорвался обратно. Чуть сам не умер в этой обстановке, где всё напоминало о ней. Утешающих сплошь и рядом было много, мама находилась в надежных руках, да и отец не позволил бы ей сдаться. Они меня не стали отговаривать и ни разу не упрекнули.
А я…даже по-мужски оказался неготовым к потере такого близкого человека. Соня была целым миром. Маленьким ярким миром. И вдруг всё померкло. Это не укладывалось в голове. В сердце. В душе. Отрицание шло полным ходом. Я отказывался принимать это, жить в атмосфере, пропитанной болью потери. Слушать шепоток «добрых» языков, не стеснявшихся обсуждать судьбу сестры даже у нас дома.
Превратился в настоящего психа. Видел всё в черно-белом цвете. Ненавидел всех и каждого. Задавал один и тот же вопрос: почему?! И не находил ответа. Только мерзкая холодная тишина.
Растворялся, прятался и забывался в полётах. Там нужна сконцентрированность, высокий уровень ответственности всё же включал мозг, стоило только войти в кабину. Пусть огромный процент пути и преодолевается на автопилоте, но командир обязан быть начеку. Даже не знаю, как отлетал полгода, приезжая домой только на девять и сорок дней. Засыпал и просыпался с каким-то смутным грызущим чувством, отмахивался от него, злился на себя за слабость, шел дальше.
Пока в одну из ночей не проснулся в холодном поту с четко сформированным желанием – хочу мстить. Сука, хочу крови! Выпотрошить того, кто виновен в её уходе! Сжечь, заставить биться в предсмертной агонии, видеть ту же боль, муки и страдания, что испытывает вся семья. Я был чертовски уверен, что это принесет мне облегчение. И не только мне, но и Соне, мысли о которой не покидали. Посмотреть в глаза этому ублюдку, от которого она была беременна, решившись потом на аборт. Не сомневался ни секунды – он её и отправил, побоявшись ответственности!..
Начав действовать, связался с друзьями, парочка из которых служила в органах и имела свои надежные каналы. Попросил любыми способами установить личность парня, даже Сонин телефон предоставил в их распоряжение, считая, что его взлом вполне способен сообщить нужную информацию, что впоследствии доблестные стражи правопорядка и проверят. Через месяц мне на почту скинули файл. Читал и ох*евал, не соображая, что происходит. Впадал в бешенство, стирая костяшки ударами в стену. Неужели не могла найти никого другого? Зачем ей этот «белый воротничок», да ещё и хач! Пелена плотно завесила глаза. Я больше ничего не соображал. Спал и видел, как буду ему мстить. Тумблер сдох. Не жил, а существовал во имя этой мести. Плевал на человечность, доводы разума, жалость или принципы.
Око за око, зуб за зуб.
Извилины усиленно работали, складывая и вычитая, вырисовывая и стирая пункты плана. А дополнительные сведения предоставлял один из близких корешей, следак, который проникся моим незавидным положением – у самого две родные сестры. Время от времени подкидывал данные по семье Спандарян. Просил быть осторожным, но всё равно помогал. Даже на разведку со мной пошел в их дом… Где готовились к празднику. Старшую сестру этого подонка выдавали замуж, а он уже и сам был несколько месяцев, как женат – я знал. И взрывался ещё сильнее. И вдруг понял, что это шанс удвоить свою месть. Если забить на младшую, с этой можно разыграть интересный финт, расстроив торжество. Чем не эпопея?..
От одних воспоминаний бросает в пекло, что произошло потом…
Я творил такую дичь…
Как очнулся – тоже не помню.
Только настойчивый голос матери, который обволакивал.
«Яна такая умница», «Яна настоящий врач», «Яна потрясающая девушка», «Яна так поддержала меня», «Жаль, что вы тогда расстались», «А Яночка до сих пор одна»… И кучу всего, что оказывало влияние на мое дальнейшее решение.
Уже после всего содеянного и несостоявшейся мести я, находящийся в отпуске и сходящий с ума в собственном доме, в один прекрасный день просто взял и завалился к ней в квартиру. Девушка уже тогда жила одна, и никаких проблем это не вызывало.
Чего я хотел?
Унять пульсирующую боль.
Услышать, что я вовсе не зверь, а раненый человек.
Желал открыться ей, рассчитывая, что именно Яна сможет хотя бы немного понять поступки, ужасающие меня самого…
А она просто посмотрела в глаза… И я, увидевший там что-то до хруста в ребрах родное, не смог сделать её частью этой жуткой тайны. Зато мы, словно бешеные, отлюбили друг друга, как в старые добрые времена. И это стало началом…
Предложение руки и сердца естественным потоком слов вырвалось из меня спустя неделю. Почему бы и нет? Почему не попробовать? Может, это спасет меня от полного крушения? Отвадит от психиатрической наклонной, по которой я медленно и верно катился? Яна – сильная и преданная девушка, мне с ней хорошо. Наверное, мы даже любим друг друга, никак не отпуская до конца на протяжении десятка лет. Обоим тридцать с мелким хвостиком. Раз мы свободны и не нашли вторые половины – это о чем-то же говорит?.. С ней я смогу. С ней я забудусь, попробую возродиться, жить с нуля, построить крепкую семью…
Так я думал четыре года назад, отбывая последние отпускные дни в конце октября. Яна мое предложение приняла. А под Новый год мы сыграли свадьбу, и я увез её на неделю в Москву, познакомил с атмосферой своей столичной жизни, попытался соблазнить перспективами. Но непробиваемая уже жена никак не поддавалась. Потихоньку я смирился с таким раскладом – ей важна работа, как и мне. Мы уже взрослые, без эмоциональных заскоков, сможем контролировать себя и не срываться на расстоянии.
Так и вышло, я приезжал, она – тоже иногда меня баловала сюрпризами, всё потихоньку вошло в обыденное русло, мы хотели завести ребенка. И просто жили.
Иногда меня накрывало с такой силой…так душила эта однообразность и статичность, что тормоза срывало. И тогда я пускался во все тяжкие – пил, тр*хал всё, что движется, посещал подпольные казино. Прожигал себя, чем мог. Лишь бы забыться. Жалел, когда очухивался. Жена этого не заслужила. Но и я больше не мог иначе. Всё не то.
Потому что даже брак с Яной не помог.
Эта дыра внутри зияла.
Я всё еще горю. Я не успокоился. Я долбаный бездомный странник, потерявший ориентир.
И сейчас все её претензии обоснованы. Я вспыхиваю мгновенно, но, признавая правоту слов жены, постепенно остываю. Потираю лицо ладонями, затем сдавливаю виски, приводя в порядок разбегающиеся мысли.
– Ян, поедем на Доминикану под Новый год, а? Я куплю нам путевки на месяц, у меня как раз отпуск в декабре. А там мягкий сезон, самые красивые оттенки моря, это волшебно. Ты не была на Карибах, тебе понравится – гарантирую. Давай не будем ссориться, я и так завтра уезжаю. Хорошо?.. Не хочу терять то, что у нас есть.
Она задумчиво поджимает губы и кладет ладонь на шею – жест, сигнализирующий о том, что девушка в сложных размышлениях. Её красивые черты обостряются, пока Яна застывает без движения. А я любуюсь, из раза в раз отмечая, как же она отличается от всех представительниц женского пола…
– Ладно, Зотов. Думаю, я могу выпросить положенный отдых. Умеешь ты уговорить, Дим.
Перемирие скрепляется крепким поцелуем.
– Ну, хоть покажи мне это ваше захолустье… Два дня здесь, а дальше местного супермаркета ничего и не видел.
– Ах, зажравшийся столичный мажор, – смеется в ответ, – тебе не угодишь! Если даже дома воротил от всего нос, то чем тебя в пригороде удивить?!
– Ты у нас очень изобретательная, вот и постарайся, Яночка…
* * *
– Ты по зову сердца обязан полюбить это место. Первая причина – это негласная столица российской авиационной отрасли. Здесь даже открыли филиал Московского авиационного института! И, представь себе, товарищ, пока ты называешь его захолустьем, очень многие со всей страны приезжают сюда получить высшее образование в этой сфере! Вот так! Плюс – не забывай о том, что ГЛИЦ имени В. П. Чкалова2 находится под боком…
Яна с большим энтузиазмом рассказывала о городке. Само собой, часть фактов я уже слышал, но никогда не вникал и не придавал значения. Многое изменилось с тех пор, как я покинул эти места в восемнадцать лет. Всё казалось мелким и не шло ни в какое сравнение с Питером и Москвой. Что ж поделать, таков я, потерял интерес к своей настоящей родине, то есть, области, в которой родился и рос.
Мы прошествовали мимо Гарнизонного дома офицеров – здание, как здание. Четыре стены, фасад с колоннами. Затем ходили смотреть на самолет «МИГ-23», это было немного занимательнее, но тоже не впечатляло после того количества и типов воздушных кораблей, что были в моей практике. Следующим пунктом Яниной экскурсии был мемориальный комплекс «Крыло Икара». Он плавно переходил в парк с небольшой набережной. Там-то мы и наговорились вдоволь, обсудив планируемый отдых.
– А когда приедешь в следующий раз, мы обязательно должны поехать на озеро Баскунчак и гору Богдо. С неё, кстати, и открывается замечательный вид на само озеро… Вообще, Зотов, чтоб ты знал, сюда съезжается огромное количество туристов. А мы жили в городе и игнорировали такие красоты в трехстах километрах от нас.
– Ты согласилась работать здесь из-за горы и озера, Яна Павловна? – насмешливо вздергиваю бровь, провоцируя её.
Улыбается в ответ. Мол, ты неисправим.
Кошачьи глаза с прищуром останавливаются на моем лице. Она внимательно смотрит. Что-то выискивает. Медленно шагаем по аллее, вдыхая свежий воздух.
– Вот у тебя профессия такая…с ноткой романтики, ты должен быть окрыленным во всех смыслах этого слова, а стал жестче металла, из которого изготавливают самолеты. Ничего тебя не трогает, даже если кругом красота. Я понимаю, что боль потери не угасает. Сонька была солнышком. И невозможно забыть. Но, Дим, ты превращаешь свою жизнь в ад, продолжая из года в год терзать себя воспоминаниями. Кому от этого легче?
Не ожидал, что шутливый разговор перейдет в такое русло. О Соне мы никогда не говорили. Обычно, Яна просто понимающе обнимала, прижималась к груди, старалась отогнать накатившую тоску. И, признаться, я вдруг оказался совершенно не готов обсуждать с ней данную тему. Это открытие поразило. Потому что свою жену я считал по праву одним из самых близких людей наряду с друзьями детства.
– Ян, не грузи Соней, – отрезаю твердо, – не надо. С чего вдруг такие выводы? Мы договорились, что не трогаем друг друга по поводу места жительства. Захотела переехать из областной столицы в маленький городок, посчитав это правильным – Бог с тобой. Мне просто дольше до тебя добираться. Потерплю эти несколько часов. Но не пытайся навязать мне местный флёр. Я же не достаю тебя тем, как в Москве всё за*бись, правильно? У нас интересный формат, нам хорошо вместе, мы готовы терпеть лишения, связанные с расстоянием. Это к тому, что хватит упрекать тем, что я забил на свои корни…
– Не бузи, Дим, – примирительно вскидывает ладонь, – я не упрекаю, а тактично капаю на мозги. Мало ли, вдруг сработает?
Последняя фраза произнесена так задорно, что я не сдерживаюсь и смеюсь. Вот за что люблю эту девушку – прямолинейна, как никто другой. Без лишней чуткости и гибкости. В последнее время даже задумываюсь о том, что моя жена достойна лучшего. Парадоксально, немного избито и банально, но…правда. Пока нас обоих устраивает сложившаяся ситуация, мы сосуществуем. Но, положа руку на сердце, признаюсь, что пожелал бы Яне чего-то более настоящего, а не практичного брака. Это я сухарь с нулевым уровнем жизнерадостности и выжженым внутри когда-то красочным полем. Но ведь она-то – нет…
– И зачем я тебе такой, м-м? – останавливаюсь и прижимаю её к себе, нежно касаясь губ. – Я ж гиблый случай, Яна Павловна.
