Kitabı oku: «Роковое клеймо», sayfa 3
Глава 5
– О! Королева Марго у плиты! – воскликнул Марат откровенно удивленный, как Рита, накинув его рубашку, суетится на кухне в приготовлении завтрака, – ты готовишься к счастливой семейной жизни? – уронил последнюю фразу Марата и напрягся.
От этого вопроса возникла неприятная пауза. Скорее, от не остывшего в памяти, недавнего раздора. Они переглянулись, но Рита ничего не ответила, да и Марат не повторился, задев не только свои болезненные нотки, но и Риты.
Он сел за стол и склонился над тарелкой.
– Вроде как съедобно, на вид. Надеюсь, мне не придется целый день потратить в поисках волшебного домика с отверстием в полу?
Рита вспыхнула, усмирив его строгим взглядом.
– Я начинаю тебя бояться, – демонстрируя страх, произнес Марат, вжал голову в плечи, – тебе только сковороды не хватает в руку вложить.
– Тебе не обязательно растворять серной кислотой сарказма это прекрасное утро, – Рита кинула прихватку на стол и села напротив Марата, – я, между прочим, старалась.
– Я вижу, как ваши утренние старания, чуть не затмили ночное воплощение желаний, – ответил он и заглянул Рите в лицо, – может, ты взрослеешь?
– Хотел сказать старею? – Рита обидчиво отвела взгляд от Марата, – ты всегда ко мне так добр… хоть бы сделал вид, что тебе хорошо. Я пришла, накаламбурив с три короба вранья, чтобы сбежать к тебе, а ты…
– Думаю, ты сама поставила наши отношения именно в этом ракурсе, – Марат откинулся назад и прислонился затылком к стене.
Рита приподняла невольно бровь на это заявление. Повернулась к Марату, так чтобы смотреть прямо в лицо, и сузила глаза.
– Ты хочешь сказать, что во всех бедах виновата я?!
– Не начинай, – спокойно произнес Марат.
– Нет, раз уж начал ты…
– Ты теоретически и физически не можешь быть виновата во всех бедах, – ответил Марат, не смотря в ее сторону, пытаясь хоть как-то разрядить накаляющуюся обстановку, – ты же не виновата в том, что я не могу закончить во время объект, да? А то, что с утра была хорошая погода и вдруг к вечеру, стало так мерзко и сыро, ты же не виновата?! А что говорить о том, что твориться в мире…
– Хватит! – закричала Рита, хлопнув ладонью по столу, – твой юмор не уместен! Ты знаешь прекрасно, что я не могу все поменять, так как тебе этого хочется! Я не могу все бросить и прийти с чемоданом к тебе, чтобы стирать, шить и стоять у плиты целыми днями! Я не готова к этому! Неужели нельзя просто жить, радуясь каждой встрече?! Ты вечно, вечно все усложняешь!
Марат отстранился от стены, отставил в сторону остывающий омлет с яркими загогулинами из кетчупа и поставил банку-пепельницу на ее место. Рита насупилась, но виновато глянула исподлобья, понимая, что вспылила и зря. Марат закурил сигарету и громко выдохнул дым, смешивая приятный запах еды с густым запахом никотина.
– Ты еще не решила, что этот стол будет и твоим тоже. Поэтому не стучи по нему, хорошо?
Он сделал еще одну смачную затяжку, потянулся к окну и приоткрыл его впуская утреннюю прохладу.
– А то, что ты сказала, будто мне хочется, – он стряхнул пепел в банку и снова поднес сигарету ко рту, втягиваясь и зажмуривая один глаз, чтобы не резал дым, – мне действительно хочется, только до нашей милой беседы, я считал, что и тебе хочется того же, но, как я понял только что, сильно ошибся. Тебе трудно будет расстаться с той роскошью, за которую ты указала цену…
Рита подняла голову и глянула на Марата.
– Потому что ты не дашь и половину того, что у меня есть сейчас!
– Да, – спокойно ответил он, – ты права.
– Но тебе ведь нравиться получать объедки с барского стола? – ехидно прищурив глаза, выпалила Рита, кривя при этом некрасиво рот.
– Ты имеешь в виду себя, говоря об объедках? – затушив окурок, произнес Марат.
Не ожидая такой реакции, Марат только успел пригнуться, когда в его сторону полетела тарелка, а следом наскочила Рита и пыталась ударить его по лицу. Схватив ее больно за запястье, Марат грубо развернул ее и усадил на стул. Рита замахала свободной рукой, все еще кипя от гнева. Рубашка на ней расстегнулась, оголив грудь.
Марат встряхнул ее за плечи.
– Все! Слышишь? Угомонись!
Рита дернулась вперед и вдруг, что-то выпало из кармана рубашки упав на пол. Марат только в мгновение успел уловить что-то знакомое, как Рита в вдруг наклонившись, схватила листы и зажала крепко в руках.
На щеках Марата нервно заиграли желваки. Он посмотрел на Риту и медленно, пытаясь сдерживать свои эмоции, выдохнул через нос.
– Положи это назад, – практически по слогам произнес Марат, чувствуя, как начинает лихорадочно пульсировать висок.
– Положу, если расскажешь, – хитро заявила Рита и подразнила письмом перед носом Марата, скомканным в кулаке.
– Не вынуждай меня… на грубость…
– А ты по-другому и не умеешь!
– Рита, не стоит доводить все до абсурда, – процедил он, – просто положи письмо.
– Скажи, если тебе так дорого это послание, от кого оно? Тайная любовь?
Рита развернула к себе смятую сторону и прочитала:
– Мой дорогой и единственный…
Марат попытался выхватить листы, но Рита увернулась.
– Да-ри-я, – прочитала она с другой стороны, – так ее зовут Дария?!
– Что тебе надо? – спросил Марат, понимая, что это не более чем женская истерика, отравленная ревностью. Он успокоил свой гнев и тихо сказал, – это тебя не касается, Рита. Ты не успела прочитать, а так бы не несла этот бред. Но будь другая ситуация, я конечно бы поделился с тобой содержанием этого письма, но теперь, не считаю нужным это делать. Верни мне его и не будем усложнять то, что и без того стало невыносимым.
– Ты грубая, хамская скотина!
– Возможно…
Рита соскочила с табурета, толкнула Марат в сторону и прошла к порогу кухни.
– Я бы никогда не согласилась даже просто жить с тобой, а тем более рожать детей от подкидыша!
Она хотела выйти из кухни, но вдруг передумала, развернулась к Марату лицом, вытянула руки и мгновенным движением разорвала листы на несколько частей, демонстративно вскинув руки вверх, от чего кусочки закружились в воздухе и опустились на пол в хаотичном рисунке.
Марат поморщился, будто ощутимый разряд тока прошелся по его жилам. Он не слышал, как Рита быстро оделась и, хлопнув дверью, ушла.
Как всегда яркая, она и уходила от него, словно смешанные воедино четыре стихии. Врывалась словно буйствующее торнадо, сметая его разум до крайности и уходила, выжигая все, даже нежность.
Марат опустился на колени.
Рита. Чертова истеричка.
Он глянул на жалкие остатки письма. Шумно выдохнул накопившийся гнев, невольно выискивая глазами аккуратные буквы из мятой строки.
Может быть, Рита сумеет остановиться сама? Может ее гордость не позволит вернуться к нему опять, хотя о чем он. Сколько раз между ними было скандалов, но всегда она возвращалась, и Марат ее ждал, терпеливо, иногда до волчьей тоски, но ждал. Но этот сомкнутый безумный круг рано или поздно нужно разорвать. Нужно было поставить жирную точку, и сейчас это был бы хороший повод решиться…
Марату, конечно, нравились внезапные, загадочные визиты Риты. Ее манера кружить голову по поводу и без. Она взбалмошная, как подросток и безумно притягательна, как опытная женщина. Единственное чего Марат не любил, если Рита пыталась делать ему подарки. Эта было табу с тех пор, как они первый раз повздорили. Было не важно, что она старше его на несколько лет. Рита страстная женщина, но возможно не для семьи, словно кошка, только прибившаяся к хозяину, который вкусно ее кормит. Он не сразу это понял, не сразу осознал, что Рита не станет ему женой никогда. Только чувство, идиотское чувство, нехватки семьи, заставило его сделать ей предложение, сказать, как он сильно желает, чтобы она стала хозяйкой в его доме и не скакала после бурной ночи, еще пахнущая им, к другому, одевая самостоятельно поводок, который тот затягивал, на свой извращенный вкус.
И она права, он не сможет ей дать и половину того, что она имеет с богатым сожителем под номером один.
Марат собрал разорванные куски письма, поднялся с пола и сел на табурет.
Выложив с широких ладоней белые обрывки прошлого, он уставился на них невидящим взглядом.
Рита права, он грубая скотина и хам. Как будто ему от этой неотесанности, было легче жить. Даже не смог должно отнестись к посланию матери.
Пальцы невольно потянулись к лежащим кусочкам, сдвинули их вместе. Марат наклонил голову, пытаясь прочесть слово, получившееся вверх ногами. Он глянул на поверхность стола, где лежали перевернутые куски хлеба, посуда и тарелки с остывшим завтраком.
Встал, скинул еду в мусорное ведро, убрал хлеб и все, что стояло на столе, вытерев тряпкой столешницу.
Машинально глянул на часы. Еще полтора часа до работы. В выдвижном ящике, он нашел скотч.
«Я не смогла бы…» читал он обрывки на одной стороне, отыскивая глазами подходящий кусок. « Это был высокий мужчина…»
***
«Была уже середина августа, когда назначили дату свадьбы…»
Марат оторвался от строчек из письма и глянул на свое творение. Буквы стали жалкими и кривыми, изрубцованные и склеенные местами, измученные строки бесконтрольными эмоциями, разбегались перекошенными дорожками, не везде совпадая с линией, но все-таки не утратившие первоначальный смысл своего содержания.
Письмо очень сильно стало походить на него самого. Такое же в миг осиротевшее, брошенное и смятое сложившимися обстоятельствами жизни.
Он видел себя в его изломах, а больно было по-настоящему. Он теперь почему-то не верил своему первому мнению, что эта женщина ищет повод. Что-то его толкало не просто прочесть это письмо, но знать, точно знать, что он не один из многих подкидышей в этом мире, что что-то там было в этой ее судьбе, что и привело к трагическому разрешению того, что он Марат, стал сиротой.
Он видел в своем воображении, хрупкую девочку, практически подростка. Видел как она тайно, теснясь худенькой фигурой, в тень чужого двора, качает головой в такт веселой песне, которую распевали гости и притопывая ногой в скромной туфельке. Никто ее не видит сейчас и не надо. Она так привыкла быть одна. Радуясь ли, грустно ли ей, а может, она тайно влюблена, что свойственно девочкам ее возраста. И ведь она, может любить, она имеет на это полное право, только есть преграда, черта, зазеркалье, где она для всех не такая, какой рисует себя в воображении.
Марат потер размашисто затылок, будто кровь, ее кровь этой юной мечтательницы, подарившая ему жизнь, бурлит в его жилах, неспокойно, пьяно! Он теперь знает, что в нем казахская, ее кровь!
Что же, что же ты хочешь рассказать мне? Ведь это письмо не простое. Не все матери решаться найти ребенка, чтобы исповедоваться. Он ведь мог не читать. А там же за углом выбросить его или вчера не возвращаться, чтобы поднять, принести в свой дом. Оно прошло испытание.
Марат мотнул головой от этой мысли.
Действительно прошло испытание на прочность, на верность, на выживание. Исстрадалось и вот все равно лежит перед ним, будто постаревший лик той девочки, вглядывающийся в его склоненное над ней лицо. Видит ли она схожесть черт? Есть ли они между ними или он унаследовал все от отца.
А он, отец? Она еще ничего не пишет о нем. Неужели тот, кто посмел обидеть ее?
Марат соскочил с места, сделал жадный глоток холодного кофе, глянув при этом на лежащие склеенные скотчем листы письма, будто боясь, что с теми опять что-нибудь может произойти, сел обратно за стол и нашел нужные строчки.
«Мама жутко волновалась, отец ходил нервный. Это было не просто. Ведь все хлопоты должны были взять на себя родители жениха. А я же металась в нерешительности, как бы так сказать в такую неподходящую минуту, что поеду в город, буду учиться на медсестру. Я, бывало, сидела с подругой на лавочке возле дома и перед ней репетировала…»
1970 год
…Дария откашлялась и посмотрела на Айгуль.
– Мама, – начала она решительно, – мне нужно с тобой поговорить.
– Хорошо, Дариюша, жаным, – напыщенно ответила подруга, – садись рядом.
Девочки рассмеялись.
– Хорошо получилось, – сказала Дария.
– Все не отвлекайся, – строго приструнила ее Айгуль, – экзамены на носу!
– Ладно. Все.
Дария поправила прядь волос.
– Мама, я решила, что….
– Нет, начни с того, что я еду поступать, посмотришь, как она отреагирует, – подсказала Айгуль.
Дария кивнула.
– Знаешь, Айгуля собирается поступать в медицинское училище. Будет медсестрой.
– Скажи, что если кто заболеет, сможет лечить, делать уколы, – снова подсказал подруга.
– Она будет лечить людей и если кто-то из родственников заболеет, сможет делать уколы. Ведь это хорошо, когда есть свой медик. Мама, я тоже хочу получить профессию. Родители Айгули рады ее решению и она будет жить с братом и его женой, которые станут приглядывать за ней.
– Ну, вроде получилось хорошо. А, мне надо домой идти, – сказала Айгуль, – ты давай иди и говори с мамой сегодня! Постарайся без отца. Он начнет кричать не разобравшись. Я тоже вначале с мамой провела беседу, а потом она все как нужно доложила папке. Одним словом решительно заяви, что хочешь учиться и через пару недель, поедем в город!
Попрощавшись с подругой, Дария вошла в дом. Отец еще не вернулся, братьев тоже не было дома, Лейла, еще гуляла, а младшие смотрели телевизор. Дария прошла в летнюю кухню. Мама сидела за столом что-то читала. Дария подошла к ней и тихонько обняла.
– Мам…
Та глянула на дочь и снова приковала свой взгляд к чтению.
– Я хочу поговорить с тобой, – начала Дария, – сегодня Айгуля сказала, что собирается поступать в мед училище. Хочет стать медиком. Это же так здорово, если у них будет своя медсестра, которая сможет лечить родственников. И ее родители согласны, тем более, что она будет под присмотром брата…
Мама отложила газету и внимательно посмотрела на Дарию.
Пока та не начал что-то говорить, девушка перешла в наступление.
– Я тоже хочу, тем, более зная, как часто у тебя болят пальцы от дойки коровы и папка спиной страдает. Я бы тоже смогла отучиться и лечить вас. Тем более всего четыре года, лекарства привезла бы вам. А меня бы тоже к Айгулиному брату поселили, чтобы и он за мной смотрел. Он у них строгий очень….
Мама покачала головой.
– А ты будто все решила! И с отцом не посоветовалась!
– Нет! Просто для меня это очень-очень важно. И потом…
Дария опустила голову.
– Я бы ожоги лечила, ну помогала бы тем… кто от этого пострадал…
Губы мамы задрожали и она не выдержала.
– Жаным меным, это мой грех, кызым! Я не уберегла тебя тогда от страшного несчастья!
Мама стала плакать, прижимая дочку к себе и гладя ее волосы.
– Ну, ма, ну все, не плачь….
– Моя девочка! Ты самая лучшая! Я хочу, чтобы ты была счастлива, жаным…
– Поговори с папой, мамочка. Пусть я в любимом деле буду счастлива. Я буду хорошо учиться, а может и на врача, потом поеду, отучусь. Как вы будете гордиться мной! Всем рассказывать, вот мол, наша доченька Дария Серекпаевна, врач! Уважаемый человек!
Мама зарделась от таких представлений и добро улыбнулась дочке.
– Дай немного время, кызым, отец сейчас такой нервный, что я сама боюсь лишний раз к нему подходить.
– Мне нужно будет ехать сдавать экзамен, мне нужно успеть, мама.
– Я поговорю, обязательно….
2012 год
…« Время ожидания, это как смола, растекающаяся по стволу дерева, но когда ты торопишься, его не хватает. Прошла неделя. Я была на взводе. Не могла найти себе места. Это заметила все, кроме папы. Он рвал волосы на голове от предстоящих расходов на свадьбу старшего сына. Закончились выходные и пошла вторая неделя моих мучительных ожиданий. Айгуль уже собрала вещи, ругала меня. Однажды решила сама спросить у моей мамы, отпустят ли они меня учиться. Но та ничего не сказала..
Тем временем, уже происходили события, повлиявшие на мою будущую жизнь…
Это был вечер, я пригнала коров, когда увидела, как чьи-то Жигули отъезжают от нашего дома. Мне стало любопытно, кто это мог быть. Может будущие родственники? Я сделала все дела во дворе и когда зашла домой, стала расспрашивать маму, кто у нас был. На что она только вздохнула, но ничего не сказала.
Лейла, старшая сестра, фыркнула, как всегда недовольная моими глупыми расспросами, мол, это дядя Жанай, один из родственников стороны невесты брата.
Бывает так, что лежу, одна в комнате, нет рядом никого, и я вспоминаю годы своей юности, думаю, а что если б я была бойкой? Что если бы сказала, как подруга, что буду учиться и все тут! Нет, я не была такой, всегда робкая, не решительная. Жаль, что в своих тайных мечтах, мы не такие как на самом деле. Там, в этих несбыточных грезах, у нас совсем не тот характер, даже внешность и та, отличается от реальной. Мы бежим в эти грезы, когда нам плохо, они укрывают нас, как теплая ладонь матери, ласковое солнце после дождя, но прячась за ними, мы не решаем проблему, не исправляем ошибки, не изменяем свой быт. Плывем по течению времени, которое крадет не только молодость, но и всю жизнь, проедая ее год за годом, день за днем.
В таких своих грезах, я сбегала из дома, после того, как мама тянула с разговором с отцом. Я шла пешком, ночевала на улице, но, в конце концов, становилась не просто медсестрой, а доктором в очках и белом халате, которым непременно гордятся все! Но это были только мои юные мечты»
Глава 6
Марат откинулся назад и вздохнул. Конечно, он помнил и свои мечты тоже. Пустые кораблики воздушного счастья, мыльные пузырьки наивного сердца. Сколько раз, получая от старашаков тумаки, а потом, прячась вместе со слезами где-нибудь на чердаке, вытирая кровавый нос, он думал о том, как станет взрослым, сильным, как научится хорошо драться и обязательно, обязательно сумеет встать на ноги, чтобы никогда и ничто не напоминало ему о том, кто он. Сколько их мечтающих было тогда, до него и после. Но все как один верили, что в их жизни произошло недоразумение. Ошибка, где цыганка выкрала младенца или еще схожая душераздирающая история, только не родители наркоманы и алкоголики, не мамаша, выкинувшая новорожденного в общественный туалет или мусорный контейнер. Были, конечно, и те, что действительно стали сиротами, где погибшие родители, а других родственников нет. Каждые глаза, всматривающиеся вдаль своего будущего: серые, карие, голубые или зеленые, они были разными судьбами с одинаковым существованием. А потому, маленькими надеялись, что скоро очень скоро случится чудо и родители, найдут их. Взрослея, эта ложная вера превращалась в надежду обрести семью в своей зрелой жизни, а выходя из стен интерната, реальность искажала все представления о мире. Но, не смотря на то, что мечты у казенных детей может, были и разные, только цель всегда одна. А цена ее свобода. Не все понимали этот смысл. Не все представляли, как на самом деле будут жить там, за стенами интерната. Но каждый видел хорошее, светлое и настоящее. Девчонки, конечно же думали, что найдут работу, им выдадут жилье и можно жить, так как захочется. Пацаны, рисовали другие представления о счастье. Только проработавшие не один десяток лет воспитатели знали, с практической точностью, тоскливо поглядывая на них, что ждет, пусть не каждого, но многих из этих сирых птенцов. Даже приговаривали под нос, мол, с одного режима, да в другой. И вроде не пожелание это со зла, так обычно бабушки внучкам приговаривают: «не смейся много, плакать будешь», « не прыгай перед сном, не уснешь»… и ведь действительно так все и выходило. Сбывалось и с интернатскими детьми, потому что это действительно был режим. Почасовое расписание жизни с той минуты, как ты попал туда и до тех пор, пока серые стены не выплюнут полуфабрикат человека наружу, где все равно, рано или поздно привыкший к режиму, ищет его себе в защиту, как замерзший человек одеяло. Свобода она пьянит, дурманит, словно первый раз кайф, а потом ломка, жестокая ломка правды, когда содеяно что-то незаконное и уже без пяти минут новый режим, только уже тюремный. Но были и такие, кто оставался в стенах приюта в качестве уборщицы, помощника по слесарным работам. Ведь такая жизнь въедается в каждую клеточку живого существа, словно пропитанный воздух прогорклым маслом. Противно только в начале, потом принюхиваешься и больше не можешь жить без другой атмосферы. Все они, как и сам Марат, насколько ненавидели, настолько и любили этот образ жизни, невольно вдавленный в их судьбы, с его инвентарными номерами на кроватях, столах, стульях, посудой в столовой, постельным бельем чистым, выглаженным, но с неизменной черной печатью. Все было на пересчете, даже паек, рассчитанный на одну казенную несовершеннолетнюю голову – яблоко одно, конфеты карамельные пара, пирог по праздникам и дням рождениям по куску. А потому эта свобода была самой дорогой мечтой, у которой была своя цена, но в основном, цена выживания.
И даже сейчас, когда Марат уже почти пятнадцать лет, как оторвал свою прилипшую душу от казенного места, получив билет свободы после совершеннолетия, замашки, привычки и даже тот самый ненавистный режим, глубоко пропитали его характер.
Он потянулся было за очередной сигаретой, но поморщился, только сейчас заметив, свою квартиру, словно после побоища.
На полу валялись осколки разбитой тарелки и крошки, в зале перевернута постель и вещи, которые Рита швырнула на пол.
Марат вытащил их шкафа пылесос.
Воспоминания о Рите слепили, словно солнце и обжигали, глубоко, как лазерный луч проделывает бороздку из сваренной ткани. Было тяжело думать о ней, так же как невозможно не вспоминать безумие, сводившее с ума их обоих. Его держало возле Риты что-то, чему название он дать не мог. Может это и есть любовь? А какая она должна быть эта любовь?
Заглушая мысли Марата, пылесос стал втягивать мусор с пола, продвигаясь по всей поверхности пола, захлебываясь мелкими осколками и частицами пищи. Как только кухня стала в надлежащем виде, Марат быстро прибрал в комнате.
Убирая постель в ящик дивана, он заметил сережку забытую Ритой. Покрутил ее в пальцах и усмехнулся. Та самая, что так часто теряется…
Марат присел на край дивана и поднял сережку чуть выше уровня глаз, разглядывая драгоценную вещь. Целых два года отношений, Рите удавалось скрывать от него, своего благодетеля. А однажды все сложилось так, как наверное и должно было случится, с теми, кто мечется как икра. Он позвонил Рите в неподходящий момент, чтобы сказать про сережку, эту самую, что она потеряла у него дома, так же как сейчас. Рита что-то сказала невнятное и в тот самый момент, когда Марат оглянулся назад, увидел, как она переходит через дорогу с мужчиной под руку. Ему было вдвое больше чем ей, тучный, едва переставлял ноги при ходьбе.
Марату ничего не пришло в голову, как только подумать, что это кто-то по работе, потому, он буквально подскочил к Рите застав врасплох, особенно после того, как широко улыбнулся и протянул пропажу.
Мужчина был не менее обескуражен. Его наливное лицо стало пунцовым, когда он вопросительно посмотрел на Риту, в ожидании объяснения. Марат тоже остался стоять в непонимании, туго соображая, как Рита мило улыбается ему и что-то воркует, мол, спасибо вам молодой человек, что честно вернули серьгу, возможно, она обронила ее по дороге. Все получилось, красиво и убедительно. Марат автоматически ответил что-то и ретировался с места, как мальчишка, обознавшийся и покрасневший от собственного конфуза.
Марат кинул серьгу в вазочку на тумбочке. Значит это еще не конец отношениям? Значит, она еще объявится, когда килограммы сала ее спонсора, начнут перекрывать ей кислород. Тогда она вспомнит про него, Марата. Снова будет ластиться, как кошка, мурлыкать про счастье и так далее. И что же он? Снова примет ее, до очередного скандала…
Тогда Рита прилетела в тот же вечер. Устроила как раз таки такой дебош, – их первый раздор. Но он был слишком опьянен ею, одурманен, потому все решилось как всегда головокружительным безумием в постели. А потом она рассказала, что в юном возрасте стала содержанкой у этого толстосума, что он снимает ей жилье, обеспечивает, ну и конечно спит.
Марату было трудно даже представить, как это жирное существо… Ему было до тошноты противно и больно. Ревность заглушала здравый смыл. Он тоже кричал на Риту с требованием уйти от этого человека. А Рита только слушала, кивала головой и приговаривала, мол, обязательно, конечно и как только так сразу.
Не только и не сразу, Рита бежать от своей кормушки не собиралась, и этого Марат понять не хотел, сопротивлялся, и даже вот в их предпоследнее свидание, предложил выйти замуж.
Ну, а оставленная серьга означала одно – лицемерие продолжается…
***
Марат нахмурил брови и прислушался. Где-то дребезжал сотовый телефон на беззвучном режиме. Нащупав его под диваном, он нажал кнопку и ответил.
– Да, здорово! Забыл предупредить, я немного задержусь.. Хорошо-хорошо, проследи, чтобы на этот раз все было доведено до ума.
Марат положил телефон, приготовил кофе и бутерброды, сел за стол и придвинул письмо ближе. Глазами он пробежался по прочтенным строчкам, чтобы отыскать место, где остановился.
«Моя горячая решительность в один из вечеров, заставила меня подойти к родителям. Мама сразу догадалась, что я хочу сказать отцу, это означало, что он до сих пор ничего не знает, поэтому она делала знаки, мотая головой, мол, не сейчас. Но меня это не остановило. Я подошла ближе к папе и сходу стала сбивчиво тараторить…»
