Kitabı oku: «Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья», sayfa 20

Глава 25. Рейхстаг.

– Да давай, проезжай уже! – напирали и вопили сзади. Бибикали клаксоны, матерились водители.

– Тьфу ты, чёрт! Доехали до Рейхстага! Федька, твою маковку, опять у тебя что-то случилось! – осерчав, капитан Илья Кутеев выпрыгнул из кабины.

– Да щас, щас, товарищ гвардии капитан! Я щас! – шофёр засуетился, выскочил из другой дверцы, и откинул крышку капота.

– Что там, товарищ гвардии капитан? – с кузова свесилось несколько девичих голов – в числе прочих, которым было разрешено увольнение для посещения Берлина, было и несколько девушек из БАО.

Илья только махнул рукой, мол, не до вас.

Андрей Чудилин, тоже сидевший в кузове, через борт легко и пружинисто спрыгнул на землю:

– Слышь, Илья, надо бы машину столкнуть на обочину, посмотри, что сзади твориться!

Сзади продолжали бибикать и материться.

Илья наградил водителя-растяпу злым взглядом, и бросил:

– Да чёрт его дери, растяпу! Придётся… доехали, бля, до Берлина!

Андрей кивнул:

– Сейчас всех, кто в кузове, отмобилизуем… И столкнём.

И в сторону напирающих сзади зычно гаркнул:

– А ну, молчать! Сейчас столкнём!

С кузова горохом посыпался народ…

За полминуты совместными усилиями полуторку оттолкали на обочину, и движение по дороге восстановилось.

С натужным воем моторов мимо ехали грузовики, проскочил, всех обгоняя, виллис с усатым майором, показалась колонна танков.

– Слушай, давай отойдём, не могу я видеть его рожу! – в сердцах сказал Илья Андрею, кивая на раздолбая-водителя, – так и дал бы в рыльник!

Они отошли назад, за кузов, Илья нервно курил папиросу. Андрей снисходительно улыбнулся:

– Да, ладно, не серчай. Это не его машина, он не причём.

Илья сердито посопел, выдул струю дыма вбок, облизнул высохшие губы:

– Тебе хорошо, ты ни за что не отвечаешь, сам по себе. А меня назначили командиром всего этого… – он кивнул в сторону нескольких хохочущих девчат, – балагана… мать его! Хотели же, как нормальные люди, взять виллис, да вчетвером и смотаться по-быстрому… так нет же! Навязали этих… хи-хи, да ха-ха! Тьфу! Виллис оставьте, берите грузовик! Взяли… мать их…

Илья ругался и зло сплёвывал, а Андрей, щурясь на тёплом майском солнце, и засунув руки в карманы галифе, наслаждался покоем и какой-то снизошедшей тихой и спокойной благодатью. Рядом ревели и урчали танковые дизеля, лязгали гусеницы, а он стоял, и улыбался: войне конец! И против этого факта меркло всё: и заглохший мотор, и грязь на дороге, и…

Из благостного состояния его вырвал истошный вопль:

– Андрюха!!!

Он разом приоткрыл, прищуренные было на солнце, глаза, и увидел съехавший на обочину танк, из переднего люка которого высовывался чумазый донельзя танкист и который орал благим матом:

– Андрюха!!! Друг!!!

– Пашка!!! – Андрей сорвался навстречу.

Пашка Махалов, а это был он, ловко выпростался из люка и бросился навстречу закадычному другу. Обнялись.

Андрей обернулся:

– Ильюха, смотри, это – тот самый Пашка, что нас с Агнюшей тогда спас! Пашка!!!

Они снова бросились в объятья друг друга.

– Ты куда? – Андрей с восторгом смотрел в чумазое лицо своего товарища.

– Как куда?! В Берлин! Ты же помнишь, мы с тобой договаривались! Помнишь?!

– Да помню! Помню! И я туда же! Я тоже помню!!!

– Ну да! Мы же договорились, что в Берлине встретимся!

– Так уже встретились! – захохотал Андрей, хлопая Пашу по спине.

– Точно, встретились! Правда, до Берлина ещё не доехали! Что, ваш транспорт? – Паша кивнул на стоявший на обочине грузовик.

– Да наш – дали вот… – с легкой досадой засмеялся Андрей.

– Так садись к нам! Вместе поедем! На танке!

Андрей обернулся на Илью, потом снова на Пашу:

– Да я-то со всем удовольствием! А машина? Может, дёрнем, а, Паш?

– Да говно вопрос! Лишь бы был хороший трос! – скаламбурил Пашка, и, надев рукавицы, пошёл сдёргивать буксировочный трос с укладки на борту.

– А трос у нас завсегда! А ну, подсобляйте! – махнул он Андрею и Илье.

Через минуту полуторка, после могучего рывка 500-сильного дизеля, неуверенно фыркнула мотором, и весело затарахтела на радость всем, кто в ней ехал.

– Ну вот, а ты боялась! Андрюха, давай вали уже к нам! – перекрикивая басовитый гул танкового двигателя, проорал Пашка, высунувшись по пояс из люка мехвода.

Андрей обернулся к Илье. Тот в ответ только махнул рукой:

– Да поезжай, конечно! На танке ещё разок прокатишься! От такого не отказываются! Мы тут сейчас потихоньку-потихоньку… У Рейхстага встретимся! Лады?

– Лады! – и Андрей порысил к тридцатьчетвёрке. Пашка, убедившись, что Андрей уже полез на танк, ловко нырнул в свой люк, а к Андрею сверху протянулись сразу несколько рук и разом втянули его на броню. Взревел дизель, и Т-34-85 рывком сдернувшись с места, встроился в общий поток движения, и меся грязь, уверенно попёр по дороге.

У рейхстага было не протолкнуться, и танки взвода, к которому был приписана и Пашкина тридцатьчетвёрка, остановились, не доезжая до Рейхстага, метров за пятьдесят, но Пашка, расталкивая толпу носом своего танка, и ловко объезжая разложенные повсюду костры, всё-таки умудрился протиснуться на танке почти вплотную к зданию Рейхстага. На него орали, матерились, Пашка зычно орал, срывая голос, и матерился в ответ, но упорно продвигал свой танк вперёд. Наконец он заглушил двигатель, и обернувшись, крикнул:

– Слезайте, граждане, приехали, конец! Конечная станция – Берлин, Рейхстаг!

Танкисты, с которыми Андрей уже успел познакомиться, с шутками и прибаутками попрыгали с брони на землю.

– Сейчас умоемся! – Пашка сдёрнул с моторного отсека затрофеенную где-то немецкую 20-литровую канистру: – Андрюха, слей!

И подставил под струю чёрные от масла руки. Танкисты долго мылись, фыркали, Пашка меж делом ещё и успевал давать пояснения своему экипажу:

– Это, парни, тот самый Сталинский сокол! Помните, я вам рассказывал! Летает, как Бог! Мы с ним в воздушном бою участвовали! Он меня на самолёте прокатил, а тут мессеры, ну, короче, я весь переблевался! Два мессера мы тогда с ним сбили, вот!

– Так получается, не вы, а он сбил! Ты то причём? Ты же блевал! – снисходительно отпарировал командир танка, молоденький младший лейтенант Петр Маслов.

– Ну и что?! Я его морально поддерживал! – нашёлся Пашка.

Все захохотали.

– А вот не верите мне, так вот проверьте!

– Чё проверить-то? То, что ты брехло, так это вся рота знает!

– Брехло?! Хорошо!!! Вот сейчас вы и увидите! – Пашка подошёл к Андрею, хлопнул его по плечу, и глядя на свой экипаж, грозно спросил: – я вам рассказывал про тот самый бой? Так вот, помните, кем Андрюха в том бою у меня в экипаже был? – он вопрошающе уставился на членов своего экипажа.

– А вот теперь давайте у него спросим! – он повернулся к Андрею: – ответь, Андрюха, этим фомам неверующим, кем ты был!

– Заряжающим.

– Вот!!! Видите! – возопил Пашка, поднимая вверх палец, – это первый пункт. И заметьте, я не подсказывал, он сам сказал!

Экипаж, подхохатывая, с удовольствием наблюдал за «концертом».

Пашка, возжелав правды и справедливости, раздухарившись, продолжал:

– А теперь, друг мой, скажи… заметьте! – он повернулся к зрителям, – я не подсказываю! Скажи-ка, друг, сколько мы в тот бой переколошматили фашистских танков, а?!

– Двенадцать. Одиннадцать Пантер и одна трёшка. Плюс один тигр. – спокойно сказал Андрей.

– Во-о-о-от!!! – проорал Пашка в восторге, – теперь, черти полосатые, поверили?!

– Что, серьёзно, не разыгрываешь? – стали наперебой терзать вопросами Андрея танкисты.

– Да не, мужики. Я уж не знаю, что там вам Паша рассказывал, но то, что я вам сказал, это – чистая правда.

– Ну, и за это сейчас тоже выпьем! – наводчик, молодой чернявый парень, стал вытаскивать откуда-то бутылки тёмного стекла.

– А всё почему?! – не унимался неугомонный Паша, – у Андрюхи стрелок-девчонка. Пигалица такая маленькая, Агнией зовут, так это, я вам скажу, снайпер от бога! Она-то всю эту шелупонь и укантропупила! Во, девка, парни! Я её после того боя всё к нам, к танкистам звал! Не согласилась! Я, говорит, с Андрюхой на ероплане летаю, и летать буду, вот так! Верно, Андрюха?

И увидев, как изменился в лице Андрей, сморгнул, облизнул пересохшие губы, и встревоженно спросил:

– Андрюх, ты чего? И… это… пигалица-то твоя где?

Андрей сглотнул и отвернулся. Пашка забежал сбоку, заглянул в глаза:

– Неужто…

Андрей молча кивнул. Паша обернулся к своим, махнул рукой:

– Вы это… давайте, раскладываетесь тут, я щас…

Взял Андрея под локоть, отошёл с ним в сторону, серьёзно посмотрел в глаза:

– Расскажи.

Андрей вздохнул:

– Да чего тут рассказывать… сбили нас, попали в плен. Допрашивали, склоняли к сотрудничеству. Ну, мы их, понятное дело, послали, куда следует… Вырвались – Агнюша там фрицев переколошматила без счёту, меня подстрелили, она меня по болоту да по лесу тащила на себе…

Андрей замолчал – вспоминать это было очень трудно, но продолжил:

– Короче, нашли нас. На самолёте прямо в госпиталь. Мне пулю из спины вынули. А ей… а она… обморозилась вся… и… в общем…

Голос его предательски задрожал, и не в силах продолжать, он снова замолчал – комок поднялся к горлу и не давал говорить.

– Померла? – с замиранием в голосе жалобно спросил Паша.

– Не померла, Паша, не померла. Просто улетела. Забрали её.

– Так значит… значит… это всё правда была? Ну, то, что она… ангел… там…и всё такое…

Андрей молча покивал, не в силах продолжать разговор.

Пашка молча и горестно покачал головой, и, вдруг, желая отвлечь друга от тяжких мыслей, схватил его за плечо:

– Вот что! Сейчас мы с тобой… напишем! Вон, смотри, как люди пишут!

И он кивнул на стену Рейхстага. Андрей вздохнул, отгоняя от себя сумрачные мысли, и посмотрел туда же:

– Слушай, а там уже негде писать – вон, смотри, свободного места нет.

Пашка тут же нашёлся:

– А я сейчас танк подгоню! Задом сдам, мы влезем повыше, и напишем!

И он тут же прыгнул в танк, тёплый ещё движок радостно взрыкнул, и обдав всех чёрным выхлопом соляры из патрубков, завёлся.

– Ты куда? – загомонили танкисты.

– Я щас! Андрюха, садись, будешь направлять! – и танк, ворочаясь, как бегемот в болоте, среди заполнявших площадь людей, развернулся, и стал медленно сдавать задом прямо к стене Рейхстага.

Андрей сидел на башне, свесив ноги в люк, командовал Паше:

– Так… так… ещё чуть-чуть… ещё… стоп!

Скошенная корма тридцатьчетвёрки упёрлась в стену. Андрей прошёл по крыше моторно-трансмиссионного отделения и попытался дотянуться до стены. Да, где писать, место было, но скошенная корма не давала возможности дотянуться до стены. Он спустился чуть ниже, встав ногой на выхлопной патрубок. Чёрт, теперь низковато!

– Щас, щас! Андрюха, вот, держи!

Пашка ухватил валявшуюся 200-литровую бочку, и поднатужась, взгромоздил её на корму танка:

– Ну-ка, подсоби! Сейчас мы вот такой шахер-махер сделаем!

Совместными усилиями они уложили бочку между стеной и скошенной кормой тридцатьчетвёрки.

Андрей попробовал ногой бочку – вроде встала устойчиво. Пашка вскочил на броню:

– Подожди, дай-ка я сперва! У меня тут и угля кусок припасён!

Он вытащил из кармана кусок угля и влез на бочку. Старательно вывел на стене крупными буквами:

«Мы победили!»

И внизу приписал: «ст. серж. Махалов Павел Иванович. 09.05.1945». Сунул кусок угля в руку Андрею и соскочил с бочки на крышу моторного отсека.

– Давай!

Андрей стал на бочку, и подумав, крупно написал:

«Мы дошли! Победа!»

И снизу приписал: «Андрей и Агния». Подумал, и приписал ещё, пониже: «и Антонина».

Слез, отряхнул руки, посмотрел на написанное ими, обернулся на Пашу.

– И Тоня тоже? – потухшим голосом спросил Пашка.

Андрей кивнул:

– Да, Паша, смертью храбрых. Подвиг совершила.

– Расскажешь?

– Давай чуть погодя…

– И то верно, а то уж кишка кишке бьёт по башке! А у нас тут столько заготовлено! С собой целый кутуль снеди везём! Затрофеили по дороге!

У костра уже на расстеленных газетах стояли банки тушёнки, лежал хлеб, котелок с картошкой был водружён на костёр, который бодро разгорался.

Хлопнула первая пробка. Разлили по кружкам.

– Ну, за Победу!

Дружно выпили. Пашка поморщился:

– Винишко – газировка. Хорошо, что много!

Ещё раз дружно выпили, снова за Победу. Закусили тушёнкой.

За разговорами не заметили, как прошло полчаса. Вода в котелке быстро вскипела, и теперь активно булькала, пузырьками весело подбрасывая мелкую картошку. Народ вокруг веселился, то тут, то там слышались радостные крики, весёлый матерок, в нескольких местах разухабисто рвали меха несколько гармоней. Там где надрывались гармошки, весело оттопывали сапогами – где просто солдаты, а где и с девчонками. Повсюду слышался весёлый смех и песни.

Что-то тревожно ёкнуло. Где-то в животе. Потом чувство тревоги переместилось в голову, неудержимо защекотало в ухе… отметив про себя то, что это уже когда-то было, Андрей почесал ухо, и вдруг…

Откуда-то из-за уха стремглав вылетел маленький, бледно-светящийся пушистый шарик! Он облетел голову Андрея по кругу, и завис, покачиваясь, перед самым его носом. Андрей скосил глаза на Пашу – тот сидел совсем рядом и увлечённо что-то рассказывал. Остальные, подхохатывая, увлечённо слушали. По всему было видно, что никто из них не замечает маленький пушистый шарик, крутящийся вокруг головы Андрея. Участился пульс, по спине пробежал неприятный холодок. Внезапно появилось чувство переполненности мочевого пузыря.

Что за напасть? Только что ничего не хотелось, и вот нате! Андрей встал, отряхнулся.

– Ты куда? – поднял на него смеющиеся глаза Паша.

– Да это… отойду на минутку. Пойдём вдвоём сходим.

– О! точно! – вдруг вскинулся Паша, – я тоже! Мне тоже чего-то захотелось! Пойдём, отольём!

И они, пробираясь между кострами, гармонистами и пляшущим народом, пошли к ближайшему зданию.

– Ффффух… как пожарный конь! – выдохнул облегчённо Пашка, застёгивая комбез, – чё-то как-то сидели-сидели, не хотелось, и вдруг… как захотелось!

Андрей тоже застегнул галифе, и согласно кивнул. Он уже было хотел рассказать Паше про пушистый едва светящийся в солнечном свете шарик, и про то, что это самое у него было ровно год назад, в мае 44-го, как где-то недалеко раздался негромкий хлопок, потом свист летящей мины, и прямо посреди толпы празднующего победу народа, раздался взрыв! Всех, кто был рядом, разметало в стороны, многие попадали, все стали крутить во все стороны головами, несколько стволов короткими очередями стали бить куда-то по окнам того дома, у которого они с Пашкой только что справляли нужду. Сверху посыпались битые стёкла и куски штукатурки… Несколько солдат и офицеров, те, что стояли у подъезда, вскочили в подъезд, и рванули вверх по лестнице.

– Чччёрт… там же мои… – растерянно выдохнул Пашка и подхватившись, стремглав помчался, распихивая толпу, к тому месту, где был разложен их костерок. Андрей устремился за ним вослед.

– Всех, всех четверых уложило… прямо в костёр мина угодила… – подбегая к месту костра, расслышал Андрей голоса тех, кто стоял в том месте. Через три секунды он стоял у костра, рядом, в двух шагах, стоял, сгорбившись, Пашка.

Вместо костра зияла небольшая воронка. Обгорелые дрова валялись, разметённые взрывом. В пяти метрах лежал разорванный котелок с разбросанными ошмётками варёной картошки. Битые бутылки, кружки, помятые взрывом банки тушёнки. И посреди всего этого – четыре окровавленных тела, нашпигованных осколками мины. Все вокруг орали, суетились, перевязывали стонущих раненых, кого-то куда-то тащили…

А Пашка стоял, и сдёрнув танкошлем с головы, плакал, как ребёнок.

Андрей стоял рядом, ошеломлённый и подавленный, не в силах успокоить друга. Да и какое тут к чертям собачьим, успокоение?

– Всех… всех… – всхлипывал Паша, – четыре раза я в танке горел! Дважды оставался лишь я один… из всего экипажа! Два раза терял половину экипажа… думал, ну всё… войне конец, до Берлина дошли, всё уже… а оно вон так… опять один остался! И этих тоже… такие парни! эх…

Из подъезда, не церемонясь, волоком тащили кого-то в немецкой форме. Затянутый в круг фриц оказался подростком лет 14..15 из Гитлерюгенда, в мешковато сидевшей на нём немецкой форме. Он, безобразно раззявив разбитый в кровь рот, навзрыд рыдал, и что-то визгливо и с надрывом выкрикивал. За ним следом тащили и небольшой 50-мм миномёт, с которым он и был пойман на чердаке дома.⁴⁴ Пашка, стиснув кулаки, молча врубился в толпу и зло расталкивая собравшихся, стал стремительно пробиваться к её эпицентру…

Во вспыхнувшей суматохе и находившийся в шоковом состоянии Андрей не заметил, что его вещмешок, валявшийся среди разбросанных взрывом вещей, занялся почти невидимым в солнечном свете неярким пламенем. Бутылка с трофейным спиртом, лежавшая неподалёку, разбилась при взрыве и спирт, попав на его вещмешок, мгновенно вспыхнул. Когда спустя несколько минут, вспомнив о нём, Андрей вернулся к размётанному взрывом кострищу, от вещмешка остались только лямки…

Всё остальное превратилось в пепел, в том числе и семьдесят одно письмо, которые он за эти полтора года успел написать Агнии.

Глава 26. Высший приоритет.

Агния снова находилась в том же зале. Но теперь она не висела, подвешенная в пространстве, а просто стояла босиком на прохладном полу. Как тяжёлые свинцовые капли падали в душу слова, которые она слышала. Так же, как и тогда, 500 дней назад, вся её эфирная сущность трепетала. Но теперь не от страха, а от радости.

– …Ты с честью прошла испытание, все 500 дней и 500 ночей. За это время ты не сделала ни одной ошибки. Поздравляю. Теперь насчёт твоей просьбы.

Голос умолк, выдерживая томительную и тревожную для Агнии паузу.

– Ты изъявила желание снова стать человеком. Необычная просьба. Для Ангела. Обычно просят другое.

Долгая, долгая пауза, во время которой Агния, вся трепеща, стояла, переминаясь босыми ногами на холодном каменном полу.

– Во время твоего полуторамесячного наказания ты проявила поразительные способности по решению кризисных ситуаций различными силовыми способами. Такое дано немногим. Это талант, который надо развивать. Тебе предлагается после завершения естественного жизненного пути твоего подопечного пройти новый цикл развития. Ты станешь Ангелом-Воителем. Это большая честь, и ты это знаешь. И такое предложение делается только один раз.

Ноги Ангела дрожат на холодном полу, руки нервно теребят свисающие вниз кончики крыльев…

– Подумай трижды, прежде чем ответить НЕТ.

– Нет! Нет!! И ещё раз Нет!!! – выкрикнула она, и многократное эхо, усилив её голос, десятки раз, затихая, отразилось от сводов, теряющихся в вышине.

– Я! Хочу! Быть! Человеком! Отпустите! Меня! К нему! Я его люблю!

И снова эхо прогрохотав много-много раз, и затихая, ослабло наконец, и с рокочущим бормотаньем растворилось в пространстве.

Наконец, Голос, выдержав долгую-предолгую паузу, промолвил негромко и внушительно:

– Ты ещё раз изъявила желание снова стать человеком. Основным и единственным мотивом ты назвала то, что за время отбывания твоего наказания у тебя и у твоего подопечного возникло чувство взаимной Любви.

Снова долгая и томительная пауза…

– Высший Суд, руководствуясь принципом, что Любовь является Высшим Приоритетом и Смыслом Бытия, решил удовлетворить твою просьбу – ты снова станешь человеком.

Глаза Агнии просияли, лицо озарила улыбка.

– Но покинуть свой пост ты сможешь только через 100 дней и 100 ночей. Этот срок отводится тебе для того, чтобы ты смогла подготовить себе преемника. Ибо не один человек не может существовать без личного А-хранителя. Введите рекрута!

Подуло сквозняком, тяжко хлопнула дверь в зал. Агния обернулась…

– Ну, здравствуй, родная…

– Здравствуй, Агнюшенька!

Глава 27. Сбывшиеся пророчества.

Вокзал в городе Харьков в этот июньский день жил своей жизнью – важно пыхтели, пуская струи пара и дыма, и с лязгом толкая вагоны, паровозы, на платформе колготился народ, обходчики в промасленных робах внимательно и сосредоточено сновали вдоль составов.

Один из эшелонов стоял уже с утра, на платформах стояли зачехлённые танки, получившие серьёзные боевые повреждения, которые невозможно было отремонтировать в ПАРМе, и поэтому доставленные на завод для капитального ремонта.

Паша важно и не спеша, засунув руки в карманы широченных галифе, прохаживался вдоль эшелона.

– Слышь, Павлуха, айда к нам, в подкидного перебросимся! – послышалось сверху.

Паша, неопределённо хмыкнув, дёрнул плечом, и продолжил фланировать вдоль рядов вагонов, зорко оглядывая платформу насчёт появления на ней женского полу.

– Слышь, Павло, ну давай ужо к нам, хорош там круги нарезать, от тебя в глазах мельтешит! Ну чего ты, как тигр в зоосаде – без передыху по клетке бегаешь?!

Вдали, на самом конце платформы, мелькнуло цветастое платье… второе… третье! Прищурясь, и не обращая внимания на призывные крики товарищей, Паша зорко и внимательно вглядывался в приближающуюся стайку девушек, идущих в его сторону. Так, трое! Ближе, ближе… да, так и есть, три девушки.

Всё в точности, как говорила Агния! Пора действовать!

Пашка сорвался с места. Но пробежав два десятка метров, спохватился, и перешёл на важный шаг – негоже фронтовику-ветерану бегать, подобно мальчишке. Рассчитав упреждение, свою скорость и курс, он ловко перехватил троицу на середине платформы.

– Здравствуйте, красавицы! – козырнул он, – разрешите представиться: старший сержант Махалов, Павел Иванович, танковые войска.

И без паузы, волнуясь, выпалил:

– Кто из вас по фамилии Марфенко?

Девушки сначала изумлённо посмотрели на Пашу, а потом взорвались хохотом:

– Да мы все Марфенко!

– К… как… все?! – опешил он.

– Да так, все! Мы же сёстры! Я – Маруся Марфенко, она – Лена Марфенко, а это – Дарья Марфенко! Мы её из эвакуации пришли встречать! Она ещё осенью сорок первого вместе с другими работниками завода эвакуировалась, там, в эвакуации, завод танки и делал! А сейчас всех обратно… вот и она тоже! – самая худенькая из всех троих показала на свою сестру, в руке у которой был небольшой чемоданчик.

У Паши отлегло от сердца.

– Фу-у! – он вытер выступивший на лбу пот, но на всякий случай, для 100-процентной уверенности, уточнил ещё и последнюю деталь: – стало быть, это вы и есть Марфенко Дарья Алексеевна?

– Да, я самая, – ответила девушка с чемоданчиком в руке и заинтересованно посмотрела на бравого военного.

– Вот вас-то мне и надо! Я по поручению, очень важному. Но сначала позвольте вас всех угостить мороженым! А потом я расскажу, как на ваших, Дарья Алексеевна, танках мы Берлин брали! Пойдёмте, пойдёмте!

И перехватив рукой её чемоданчик, он увлёк хохочущую стайку девушек за собой…

***

Теплое августовское солнышко изрядно припекало, по спине, между лопаток весело, одна за другой, бежали струйки пота. Толкаясь в толпе уезжающих, шумно бравших приступом готовый вот-вот тронуться состав, майор Степан Дунько стоял на платформе вокзала Будапешта и тревожно вглядывался в то место, где рельсы сходились в одну точку. Наконец, далеко-далеко, показалось мутное тёмное пятнышко. Пятнышко росло, постепенно превращаясь в чёрный столб дыма из паровозной трубы, под которым уже угадывались контуры паровоза…

Паровоз, пыхтя и выбрасывая на платформу белые бакенбарды из пара, с шумом проехал мимо Степана. Вытягивая шею, и приподнимаясь на носки, он тревожно вглядывался в лица тех, кто начал выходить из ближайших вагонов. Неделю назад его Вера, наконец-то, смогла вырваться из Киргизии, где работала всю войну после окончания горного техникума, и дала телеграмму, что выезжает. Война уже несколько месяцев, как закончилась, но только сейчас Степан смог вызвать её к месту своей службы в Румынию. И вот теперь, после недели напряжённого ожидания, он тревожно всматривался в лица сходящих с поезда: он не знал ни номера поезда, на котором она должна была приехать, ни, тем более, вагона. Он знал только одно – что она ДОЛЖНА сегодня приехать.

И она приедет.

Мелькнуло в дверях тамбура знакомое и милое лицо. Ёкнуло сердце. Вера, его Вера, на пару секунд задержалась на ступеньках лесенки, вглядываясь в толпу встречающих. Не увидев Степана, она с чемоданчиком и большой сумкой стала неловко спускаться на платформу.

Степан молча врубился в толпу, и мощно работая плечами и локтями, прорвался, наконец-то, к невесте.

Изумлённые, широко открытые глаза, растерянность, радость, восторг…

– Стёпа!!!

– Веруська!!!

Единым движением Степан сгрёб в охапку невесту, вместе с чемоданом и сумкой, поднял, закружил, расталкивая ругающихся людей. Долгий поцелуй…

– Я приехала…

– Я так ждал!

Он схватил в одну руку чемодан с сумкой, другой подхватил невесту за талию, и увлёк её за собой:

– Пошли, пошли, милая! Идём.

– Да, да! Идём! Мне так много надо рассказать тебе, Стёпа!

– И мне тоже! Мне тоже есть, что рассказать тебе…

Вырвались, наконец-то на привокзальную площадь…

– Слушай, Веруська! У меня ж наказ есть один, обещал исполнить! Пока помню.

– Что за наказ? – на него снизу вверх доверчиво смотрели такие близкие глаза.

– Да видишь, какая история приключилась… В конце сорок третьего попал наш батальон в переплёт, думал, живыми не выйдем. Но вот подишь ты, батальон наш тогда выстоял, а помог нам наш, советский танк, случайно он на нас вышел, из окружения наши танкисты выбирались. Так вот, в экипаже танка там э-э… девушка была, наводчиком, знаешь, такая… ну, не такая, как все.

– Какая такая «не такая»? – в глазах любимой мелькнули искорки удивления и лёгкого недоверия.

– Да нет, ты не подумай, это не то! Я о другом! Понимаешь, она всё наперёд знала, ну, как Мессинг, что ли… Знаешь, такой прорицатель есть? В Москве сейчас живёт! Так вот, она, девчушка эта, всё-всё обстоятельно мне объяснила, где и как фашисты наступать будут, сколько их на нас пойдёт, и что надо делать. Собственно, благодаря ей-то мы и выстояли! Так вот, она, прощаясь, сказала, чтобы я о ней тебе рассказал, мол, ты знаешь, кто она была, и наверняка её вспомнишь!

Степан пытливо посмотрел в глаза любимой и произнёс:

– Её звали Агния.

– Агния? – любимая широко распахнула свои глаза.

– Да.

– Агния… Я помню только одну Агнию. Агнюшей её ещё звали. Да. Мы в Тубоссе жили, отец при церкви там служил, это Вышневолоцкий район, Тверская губерния, в двадцать восьмом отца раскулачили, и на поселение отправили, а я сбежала, и бегом, бегом, к двоюродной сестре, Александре Ильинской. Пятнадцать вёрст! Она в селе Берёзка живёт, в двухэтажном доме, да… Ей тогда уже около тридцати было. Так вот, она ж мне заместо матери стала, там я и выросла. Я ж тебе про это рассказывала, помнишь?

– Ну да, помню. А Агния что ж?

– А-а… Агния. Так она родная сестра моей двоюродной сестры, которая Александра Николаевна. Но живой я её не видела, только на фото. Её фотография у нас в уголке зеркала стояла. Она ещё в девятнадцатом умерла, за два года до моего рождения. Александра говорила, что Агнюша зимой простудилась, заболела, и… и всё. А почему ты… Подожди, а как ты её мог видеть, ежели она давным-давно померла?

– Да, вот, видишь, какая загадка природы! Выходит, что сначала померла, а потом… вот взяла и воскресла!

Какой-то седой дядька с вислыми усами чувствительно пихнул Степана в спину своим мешком, который он нёс, перекинув через плечо.

Степан нахмурил брови, уже вознамерился что-то сказать в ответ, но взглянув на любимую, разгладил морщинки на лбу, широко улыбнулся и подытожил:

– Ладно, потом расскажу! Будет ещё время, интересная история, там тако-о-ое…

И обняв улыбающуюся Веру за плечико, он повлёк её с привокзальной площади.