Kitabı oku: «Кристалл времени», sayfa 3
– Вы говорите – были, почему? – удивился я. – Разве они умерли?
Старушка испуганно огляделась по сторонам, наклонилась через стол ко мне и зашептала:
– Два дня назад сюда приехали все три сына Вяземского. Такое случалось только в дни самых ответственных опытов. Они работали в научной лаборатории отца, в Москве, а здесь у них устроена частная лаборатория. Старшего Вяземского с ними не было. Сыновья по обыкновению закрылись, а утром исчезли.
– Как исчезли? – не понял я.
– Бес-след-но, – зловеще и раздельно, по слогам, ответила хозяйка. – Я плохо сплю по ночам, и слышала какой-то странный шум, доносившийся со стороны их усадьбы. А утром отправилась к ним, хотела пристыдить, но… Ворота были открыты. Я вошла внутрь и не поверила своим глазам. Дом был пуст. Абсолютно, как будто его только что построили. Не осталось ничего – ни мебели, ни ковров, ни обоев. Даже лампочки исчезли. А главное, неизвестно куда подевались сыновья Вяземского. Не иначе, как сам дьявол призвал их к себе. Знаете, поговаривали, что они работают над созданием машины времени, и не безуспешно…
– То есть вы хотите сказать, что Вяземские исчезли в одну ночь вместе с лабораторией?
– Вы поняли меня совершенно правильно, молодой человек, – склонила чуть вбок голову Анастасия Леопольдовна. – Они исчезли, словно растворились в воздухе. Сначала я подумала, что они отправились в Москву. Пыталась связаться с ними по телефону. У меня записаны телефонные номера всех Вяземских. Но уже два дня не могу до них дозвониться. Звонки все время обрываются короткими гудками, будто занято или испорчен телефон. Тогда я связалась со своей внучатой племянницей, Ритой. Она у меня умница, красавица. Работает лаборанткой в одном закрытом научном учреждении. Видели бы вы ее… Я попросила Риту съездить к Вяземским домой. Понимаете, меня стало одолевать беспокойство. Вдруг на дачу Вяземских забрались грабители или какие-нибудь бандиты? Знаете, их столько развелось. По телевизору каждый день говорят о новых убийствах и похищениях. Вот я и испугалась… Вчера Рита позвонила мне и отругала за то, что я дала ей неправильные адреса. Там, куда она ходила, живут совершенно посторонние люди. Но я не могла ошибиться, молодой человек! Мне восемьдесят семь, но я не жалуюсь на память.
Услышанное поразило меня. Если все, что говорила старушка, верно, то логично было бы предположить, что с семьей Вяземских профессионально разобрались те самые силы, которые уже успели инсценировать самоубийство Радзиевского и всюду преследовали меня. А значит, у меня отныне не оставалось даже потенциальных союзников.
– Я дам вам ключ, – решила вдруг Анастасия Леопольдовна, вставая из-за стола. – Вяземские всегда доверяли мне присматривать за их владениями во время своего отсутствия. Знаете, Кашповка давно стала другой. Теперь тут, в основном, живет городская, приезжая молодежь. Так называемая, «золотая» На мой взгляд, надо было их назвать по-другому. Совершенно невоспитанные и грубые люди, поверьте мне на слово. Слава Богу, здесь они не живут постоянно, а только бывают наездами. Из коренных, так сказать, кашповцев, ученых, которым когда-то государство даровало здесь дачи, остались только Вяземские и я. Между собой мы немного и общались… Сейчас найду вам ключ, он должен быть в шкатулке. Я сама запирала два дня назад двери их дома и ворота… Ага, вот он, держите. Можете сами все осмотреть.
Она принесла ключ, но сопровождать меня отказалась, сославшись на боязнь якобы обитавших там темных сил. Меня никакие темные силы не тревожили. Мне просто было не до них, поэтому я без колебаний взял у нее ключ.
Необъяснимая тревога охватила меня сразу, как только я вошел в ворота. Позже я понял, что вызвала это чувство тишина. Она была здесь тягостная и застоявшаяся, как на кладбище, когда лишь карканье ворон умело и незаметно вписывается в ее печально-траурные кружева.
Я шел по вымощенной декоративным булыжником тропинке, вдоль которой росли куцые голубые ели, резко контрастировавшие со стройными дубами и соснами, росшими по всему двору. Вокруг царствовал живительный, наполненный лесным озоном, воздух. Сам двор, казалось, нес на себе печать забвения, хотя хозяева исчезли всего два дня назад. Тем не менее, несколько аккуратно разбитых цветочных клумб выглядели пожухшими, детские качели уныло пустовали, слабо раскачивался вдали подвешенный к двум деревьям просторный гамак…
На крыльце я некоторое время стоял перед закрытой входной дверью, все никак не решался войти и ловил звуки изнутри. Все ждал, что дверь сама распахнется навстречу. Не дождался и вставил ключ в замочную скважину.
Из прихожей пахнуло застоявшейся затхлостью. Будто дом стоял в запустении не один десяток лет. Я вошел внутрь и в сумеречном свете, падавшем из оставшегося за спиной дверного проема, увидел лишь голые стены. Внутри дом казался огромным. Видимо, сказывалось отсутствие мебели. Я медленно переходил из комнаты в комнату, пугаясь гулкому эху собственных шагов, и везде натыкался на одну и ту же картину. Пугающе одинокие брошенные коробки комнат, зияющие звенящей пустотой глазница окон.
На первом этаже я обнаружил вход в подвал. Спустился туда, освещая путь свечей, которой меня на всякий случай снабдила Анастасия Леопольдовна. Подвал растянулся во весь периметр дома, и был разделен на две неравные части толстой прозрачной стеной из какого-то прочного пластика. Скорее всего, это и была домашняя лаборатория Вяземских. Здесь ставили они свои опыты, может быть, здесь и встретили свой последний день жизни…
Мне стало не по себе. Теперь не оставалось сомнений в том, что Радзиевский и Вяземские попали под пресс какой-то мощной, несокрушимой машины, подмявшей их под себя и размоловшей кости ученых в муку сразу, как только они стали для нее опасны. Но что за силу представляла эта машина? Неужели государство? Или были еще какие-то скрытые механизмы в этой запутанной истории?
Одолеваемый невеселыми мыслями, я вернулся к соседке. Анастасия Леопольдовна поджидала меня во дворе собственного дома, сидя на скамеечке с неизменным зонтиком в руках. Подле нее стояла небольшая дорожная сумка.
– Я собрала вам поесть на дорогу, – сказала она, гораздо более доверительно глядя на меня. – А еще у меня есть к вам огромная просьба. Кое-что я тут собрала для Риты, и хотела просить вас о том, чтобы вы передали это ей. Я объясню вам, как ее найти, а Риту предупрежу о вашем визите по телефону.
Признаться, просьба старушки меня не только удивила, но и обрадовала. Я сам собирался просить ее свести меня с Ритой. Мне хотелось переговорить с ней о Вяземских. Так что предложение Анастасии Леопольдовны оказалось как нельзя кстати.
Старушка торопливо написала в моей записной книжке адрес, нарисовала подробную схему и повторила на прощание:
– Я ей позвоню и предупрежу, что вы приедете. Она будет вас ждать.
Полтора часа спустя я снова брел по улицам Москвы. Судя по адресу, Рита работала в самом центре города. Найти ее закрытое учреждение не составило бы труда и младенцу. Правда, сперва меня одолели сомнения. По указанному адресу вдоль дороги тянулся длинный, глухой и высокий забор, сверху надежно опутанный спиралью колючей проволоки. На крохотной табличке над массивными воротами значилось: «Студия народных промыслов». Но когда я увидел, как надежно «студия» охраняется, у меня отпали всякие сомнения в том, что я пришел не по адресу.
В ожидании окончания рабочего дня я устроился на скамейке под каштаном на противоположной стороне улицы. Судя по всему, ждать оставалось недолго. Рабочий день в учреждении должен был вот-вот закончиться. Единственное, что беспокоило меня, так это то, как выделить в толпе работников «студии» Риту. Описывая ее, Анастасия Леопольдовна то и дело повторяла одно-единственное слово – красивая. Оставалось надеяться на то, что остальные работники «студии» физической красотой не отличались. Впрочем, известно, что для родственников свои дети и внуки всегда самые красивые.
Ровно в пять ворота учреждения распахнулись, и из них вывалила толпа народных промысловиков. Глядя на сухие, подчеркнуто казенные лица, я невольно усмехнулся. Хороша же конспирация. Ну кому в голову придет принять этих заумных людей, явно погруженных в ученые думы, за художников, резчиков по дереву, иконописцев… Но Риту я узнал сразу. Она была слишком хороша, чтобы я мог ошибиться. Анастасия Леопольдовна была права. Эта девушка была невероятно красива.
Сердце мое дрогнуло и затрепетало, когда огненно-рыжие, густыми волнами ниспадавшие на плечи, волосы жарким пламенем вспыхнули в толпе. Она вышла из ворот легкой, стремительной походкой, взглянула на хмурившееся небо, зябко передернула худенькими плечиками под светлым, осенним плащом, и, попрощавшись с кем-то из сослуживцев кивком головы, заторопилась по улице. Немного выждав, я двинулся следом за ней. Слишком близко не подходил, из соображений конспирации. За последние два дня я стал гораздо осторожнее, и уже ничему не верил. Рыжие волосы девушки служили прекрасным ориентиром в толпе прохожих. Они то всплывали, то исчезали в волнах бурлящего людского потока.
Нагнал я ее только у автобусной остановки, убедившись, что за мной нет слежки. Подошел к ней сзади и слегка взял под локоть. Она обернулась, тревожно распахнула веки и отпрянула назад, увидев перед собой совершенно незнакомого человека. В ее больших, изумрудно-бархатистых глазах плеснулся немой недоуменный вопрос, алые губки приоткрылись, но она так ничего и не произнесла. Просто стояла, молчаливо и настороженно глядя на меня. А я все никак не мог ею налюбоваться, не ожидал, что она окажется такой красивой. И не мог подобрать нужных слов, взамен тех, которые твердил по дороге.
– Меня зовут Дмитрий, – прохрипел я, наконец, с трудом совладав с волнением. – Я к вам от Анастасии Леопольдовны.
Услышав это, Рита успокоилась. Черты ее лица неуловимо смягчились, и она стала еще прекраснее. Легкая улыбка тронула ее губы.
– Ах да, бабушка Настя звонила мне, предупреждала, – кивнула она. – Что ж, идемте ко мне, не стоять же на улице. Вот-вот пойдет дождь.
Ее голос был так певуч и мелодичен, что, казалось, от одних звуков его должны расходиться тучи и распускаться цветы. Мы нырнули в автобус, проехали несколько остановок, храня молчание, затем вышли и минут десять шли пешком. Жила она в типовой многоэтажке, на седьмом этаже. Даже в лифте мы не обмолвились ни словом, с трудом выдерживая время, пока подъемный механизм не доставит нас на нужный этаж. Только открыв входную дверь своей квартиры, она сказала:
– Разувайтесь и проходите в гостиную. Чувствуйте себя, как дома.
Она растворилась где-то в глубине квартиры, а я неторопливо выполнил ее указания. Разулся в прихожей, там же на вешалку повесил отсыревшую куртку, посмотрелся в зеркало, с неодобрением отметив излишнюю худобу, вызванную переживаниями, пригладил волосы и, прихватив с собой сумку, прошел в гостиную. Комната не отличалась изысканной роскошью, но обставлена была со вкусом. Вдоль одной стены тянулся широкий диван с бархатной обивкой, по сторонам которого стояли два кресла из того же набора. Перед диваном, на овальном коврике, стоял журнальный столик с вазочкой, из которой торчали три искусственные розы. Напротив возвышалась стенка из светлого дерева: слева крыло с хрусталем, справа – с книгами, посреди место было отдано под теле- и видеоаппаратуру. В углу в большом вазоне стояли еще какие-то длинные, искусственные цветы, в другом – возвышалась этажерка, заставленная фарфоровыми статуэтками животных. На стене, в позолоченной рамке, висел портрет самой Риты. Я остановился у него и невольно залюбовался. Эта девушка словно создана была для того, чтобы с нее писать портреты.
– Это рисовал мой дедушка, – раздался позади меня ее певучий голосок.
Я смущенно хмыкнул и опустился на диван. Рита, переодевшись в легкое, расписное кимоно, вернулась в комнату, открыла бар и вынула из него бутылку красного вина и два бокала. Затем оттуда же появилась коробка с шоколадными конфетами.
– Извините, но в доме почти нет ничего съестного, – смущенно улыбнулась она. – Большую часть времени я провожу на работе. Часто задерживаюсь допоздна, иногда пропадаю там целыми сутками. Это сегодня я ушла пораньше, из-за звонка бабушки…
Я вновь почувствовал себя неловко.
– Муж, наверное, ругает вас за постоянное отсутствие дома? – не найдя ничего лучше, спросил я.
– О, нет, нисколечко, – внезапно развеселилась она. – У меня просто нет мужа, некому на меня ругаться. Ну что же вы, мужчина? Вино ждет вашей руки…
– Вы, наверное, проголодались, – сказал я, аккуратно наполняя бокалы. – Если позволите, у меня в сумке есть кое-какие продукты…
– Но я совершенно не умею готовить.
– Ничего, главное, пустите меня в кухню.
Она вновь залилась звонким смехом и в знак согласия слегка склонила набок голову.
– Но сначала давайте отметим наше знакомство, – произнесла она, первой поднимая бокал.
Потом она проводила меня в кухню. В сумке нашлись сыр, колбаса, консервы, спагетти, огурцы и помидоры, хлеб. Все это я купил по дороге. В отдельном пакетике лежали завернутые мне на дорогу Анастасией Леопольдовной отбивные. Там же находился еще один сверток, предназначавшийся Рите. Я отдел ей его, и занялся приготовлением ужина. Рита показала мне, где какая кухонная утварь у нее находится, и убежала в комнату.
Полчаса спустя я уже подавал горячие блюда. Рита, отчего-то загрустившая, встретила ужин аплодисментами.
– Ваша жена, безусловно, в восторге от вас, – проворковала она.
– Увы, я не женат, – притворно вздохнул я. – Единственное существо, с которым я делю кров – крыс Талиб.
Я рассказал ей о своем крысе, и настроение у девушки заметно улучшилось. За ужином мы исчерпали запас любезностей и, наконец, затронули интересующую нас тему.
– Вяземских я видела всего несколько раз в жизни, – рассказала Рита. – Но много наслышана о них. Их исследования в области торсионных полей полгода назад произвели настоящий фурор в научном мире. Доказать наличие этих полей – значит, научиться понимать природу, ее слойное устройство. Впрочем, то, что я говорю, наверняка, вам не совсем понятно. Попробую объяснить с точки зрения обывателя. Вы когда-нибудь слышали о путешествии во времени? Так вот, открытие торсионных полей открывает прямой путь к детальному изучению этого феномена. Вполне возможно, что путешествие во времени не так уж и фантастично.
Я напрягся, слушая ее. Радзиевский тоже когда-то мне об этом говорил.
– Но на ассамблее Вяземские изложили лишь теоретические выкладки. Доказать на практике они так ничего и не смогли. Выдвинутая ими теория пересекается с теорией эфирного устройства Вселенной. А доказать существование эфира еще никому не удалось.
– Тут вы не правы, – взволнованно ответил я. – Удалось. Причем, у меня имеются доказательства.
Теперь напряглась она. Судя по всему, Рита прекрасно умела владеть собой, но тут ее скулы слегка заострились, а глаза заметно потемнели, выдавая сильное внутреннее волнение.
– Доказательства? Какие доказательства?
– Это долгая и, боюсь, грустная история. Мне не хотелось бы отнимать ваше время и обременять ваш слух подобными рассказами. Поверьте, подробности не предназначены для женских ушей.
Но Рита настаивала. Пришлось кое-что ей рассказать, опуская, впрочем, некоторые подробности. Не знаю, что подействовало на меня больше: уютное домашнее тепло, ощущение безмятежного спокойствия и защищенности, от которых я успел отвыкнуть за последние несколько дней, или же магические чары сидевшей напротив меня девушки. Мы были знакомы не более пары часов, но я уже чувствовал приятное волнение в груди, радостное томление, которое испытываешь не так часто в жизни. Мне казалось, что Риту я знаю невероятно давно, и теперь мы с ней просто беседуем по прошествии лет. И все было в ней таким родным и знакомым…
Да, я чувствовал, что влюбляюсь. И уже этим был благодарен Радзиевскому. Зачарованно глядя в ее умные, глубокие глаза, я рассказывал ей о своих приключениях, о смерти Радзиевского, о смерти Вяземского-старшего, о лже-академике, которому отдал лже-сверток, в последний момент побоявшись брать с собой на встречу настоящий. Умолчал лишь о трупе в гостиничном номере. Девушка слушала меня с нескрываемым интересом, иногда играя стальным блеском в глазах. От моего внимания, впрочем, не укрылось то, что смерть незнакомых ей людей мало волнует ее, а вот сведения об исследованиях Радзиевского вызывали в ней живой интерес. Она то и дело задавала наводящие вопросы, но что мог я ей ответить, сам мало понимавший весь глубинный смысл стариковских открытий?
– Вы обязательно должны показать мне эти записи, – настойчиво требовала она. – Возможно, в них отыщется рациональное зерно. Уже одно только это способно произвести переворот в науке.
– Радзиевский тоже говорил об этом, – грустно отвечал я. – За это его и убили… Но я не могу отдать вам записи. Я обещал передать их лично в руки академику Вяземскому.
– Но Вяземского уже нет в живых! – воскликнула она. – Вы же сами об этом говорили. Он выпал из окна. Или его выбросили, это не важно. Важно то, что вы просто не имеете права скрывать от науки такие ценные сведения!
– Я не силен в науке, но умею держать данное слово. Если академика нет в живых, я должен отыскать хотя бы одного из его сыновей.
Но Рита ничего и слушать не желала. Она выдавала все новые аргументы, и в спорах прошел весь вечер. Под конец Рита так распалилась, то ли от жаркого разговора, то ли от вина, что сильно раскраснелась, но пунцовый румянец, покрывший щеки, удивительно красил ее. В приглушенном освещении комнаты я уже не таясь любовался ею. В конце концов, мы пришли к соглашению. Рита завтра же проведет меня по тем адресам, по которым должны были жить сыновья Вяземского, а я позволю ей взглянуть на исследования старика Радзиевского.
Ближе к ночи я засобирался уходить.
– Куда вы?
– В гостиницу.
– Ни в коем случае, – решительно встряхнула она копной рыжих волос. – Я вас никуда не отпущу. Оставайтесь на ночь здесь. Места достаточно. Диван вас не смутит? Вот и отлично. А завтра с утра отправимся на поиски Вяземских. И не спорьте, я этого не люблю.
Ну как было не влюбиться в эту девушку? Она постелила мне на диване в гостиной, пожелала спокойной ночи и ушла в соседнюю комнату. Я долго не мог заснуть, думая о ней, а когда пришел сон, то в нем ожила и она.
Утром меня разбудила Рита. Она возвышалась надо мной все в том же кимоно, но была все же какая-то другая, нахмуренная и озабоченная.
– Вставайте, – строго велела она. – Уже полседьмого.
За окнами было темно. Хотелось еще спать, голова гудела от недосыпа, но ослушаться я не посмел. Встал, побрел в ванную. Кое-как поскреб щеки затупившимся одноразовым станком, почистил зубы. Когда вернулся в гостиную, постель уже была убрана.
На столе в кухне меня дожидался легкий завтрак, сооруженный девушкой из остатков вчерашнего ужина. Риты уже не было дома. Она ушла, оставив записку, в которой велела дожидаться ее и никуда не уходить.
Позавтракав, я от скуки перебрался в гостиную, исследовал содержимое книжных полок, но не успел остановить выбор на какой-то одной книге, как в двери послышался скрежет вставляемого в замочную скважину ключа. Вернулась Рита.
– Одевайтесь, едем! – крикнула она с порога. – Я отпросилась с работы, и весь день буду в вашем полном распоряжении.
Десять минут спустя мы вместе вышли из дома. Перед подъездом нас ожидало небольшое, компактное авто немецкого производства.
– Взяла напрокат, – пояснила Рита, усаживаясь на водительское место; я устроился рядом. – Поедем к Михаилу, – решила она, выводя машину со двора. – Он старший из сыновей.
Машину она вела так, будто обладала, по меньшей мере, тридцатилетним опытом в этой области. Ее изящные руки уверенно сжимали руль, легкое авто послушно подчинялось ее воле и умело маневрировало в густом тягучем потоке машин.
– Вот его дом, – сказала она, когда мы въехали во двор, очень напоминающий ее собственный – один на другой тут налезали и теснились высотные дома.
Мы вошли в подъезд, на лифте поднялись на восьмой этаж. Перед дверью Вяземского Рита остановилась.
– Звоните сами, – велела она. – Я здесь была позавчера, меня уже знают.
Она спустилась этажом ниже и спряталась от взоров хозяев. Только тогда я позвонил. Дверь открыл заспанный мужик с растрепанной прической, в спортивном трико и обычной белой хлопчатобумажной майке. Протирая кулаками глаза, он с трудом подавил зевок и поинтересовался, какого черта мне от него надо в такую рань. Я вежливо объяснил ему суть своего визита.
– Опять Вяземский? – взревел он. – Кто вам дал этот адрес?! Я живу здесь уже пятнадцать лет и не знаю никакого Вяземского. Вы что, с ума все посходили? То одна тут приперлась ненормальная, теперь этот. Убирайтесь отсюда, не то вызову милицию.
Успокоить его было не проще, чем заставить перестать извергаться истекающий лавой вулкан. Поэтому я решил ретироваться, пока ему и правда в голову не пришло вызвать милицию.
– Думаете, что я вас обманула? – на улице спросила меня Рита. – Вы легко можете убедиться в обратном.
Она затащила меня в ближайшее отделение связи. В телефонной книге отыскала искомый адрес, показала мне. Несомненно, адрес значился тот самый, по которому только что мы ходили. Напротив стояла фамилия «Вяземский М.А.». Сомнений быть не могло. Кто-то нарочно пытался сбить меня с толку.
– Кстати, вы обратили внимание на то, какая обувь была на ногах у этого заспанного мужика – домашние тапочки или цивильные туфли? – как бы невзначай спросила она, когда мы подходили к машине. – Когда я приходила к нему, он вышел в цивильных туфлях и спортивном трико. Согласитесь, что друг с другом эти предметы туалета не совсем вяжутся.
От ее слов я вздрогнул и испуганно завертел головой по сторонам.
– Спецслужбы?
– Не исключено, – ответила она. – Ныряйте в машину, за нами может быть слежка.
Авто, яростно взвизгнув колесами, рывком сорвалось с места и вылетело на улицу. Лицо Риты было напряжено, губы плотно сжаты, глаза стиснуты в узкие щелочки. Она напряженно вглядывалась в дорогу перед собой, в зеркало заднего вида, и не сбавляла скорость.
– Теперь вы понимаете, что действовать надо очень быстро? – спросила она. – Кто-то нарочно старается стереть с лица земли все следы существования Вяземских. Говорите же, куда вы спрятали сверток?
Она была права. Тянуть с этим больше было нельзя. Если сверток Радзиевского попадет в руки тех, кто не остановился перед убийством, неизвестно, чем обернется это для всего мира. Радзиевский настаивал на мирном использовании своих открытий. Но любое научное открытие в первую очередь испытывается военными. Страшно подумать, какую великую силу военным мог дать обыкновенный эфир! Помнится, Радзиевский утверждал, что всего в одном кубическом миллиметре этого невидимого глазу вещества содержится энергия, эквивалентная мощности взрыва сорока мегатонных ядерных бомб!
И я велел Рите ехать на железнодорожный вокзал. Предчувствуя беду, настоящий сверток я спрятал в камере хранения. А лже-академику отдал лже-сверток. Представляю, как ему досталось от начальства, когда ничего, кроме старых газет, там не обнаружили.
– Если я вам его отдам, что вы с ним сделаете? – спросил я у Риты, когда мы въехали на привокзальную стоянку.
Она полуобернулась ко мне со своего кресла и впилась в мои глаза долгим, полным заветной нежности, взглядом.
– Милый, я работаю в секретном НИИ, – сладко проворковала она. – В своем научном наставнике я уверена, как в себе. Он сумеет разобраться в записях и добьется того, чтобы изучались они на государственном уровне.
После этого она наклонилась ко мне и жарко припала к моим губам своими. Я задохнулся от волны нахлынувших чувств.
– Когда все закончится, ты пригласишь меня в ресторан? – спросила она, продолжая меня целовать, теперь в кончик носа, в щеки, в краешки губ. – Ты мне очень понравился.
И все же острый коготок недоверия ковырял мою душу. Слишком уж по накатанной дорожке развивались события. Казалось, что я двигался в каком-то лабиринте по кем-то указанному мне пути. Совсем как Талиб, когда я выпускал его в учебном лабиринте у Радзиевского. Только в отличие от меня, крыс всегда с первого раза находил правильный путь. Я же пока тыкался носом в стены, упирался в тупики.
– Подожди меня здесь, – попросил я Риту. – Если за нами установлена слежка, то лучше пострадаю я один.
Она ответила чарующей улыбкой.
Вокзал бурлил привычной жизнью. Кругом шум, гомон, снующие приезжие, встречающие, провожающие, нищие, милиционеры, вереница киосков, манящих вкусными запахами, эскалаторы на второй этаж, к залам ожидания, голос дикторши, объявляющей посадку…
Прежде чем направиться к камерам хранения, я зашел в туалет. Приятная на вид кореянка потребовала у меня за вход плату, и только затем пропустила внутрь.
Туалет, несмотря на платный вход, не стал лучше, чем во времена моей юности, когда я бывал в Москве и в подобные заведения ходил бесплатно. Сервис был тот же. Внутри едко бил в нос резкий запах хлорки, из рыжих от ржавчины кранов сочилась вода, зеркала были засалены, а в углу угрюмая старушка-уборщица тряпкой на швабре вяло развозила грязь по когда-то белому кафельному полу.
Я вошел в отдельную кабинку и замер. Передо мной, прямо на стене красными жирными буквами были начертаны слова: «Не говорите ей про Кристалл Вселенной». Прочитав это, я похолодел. Опять послание. На сей раз на стене. Кто их автор? Откуда он столько знает обо мне? Откуда ему известно про Кристалл Вселенной?
Пулей я вылетел из туалета, где, кроме меня и уборщицы, никого не было. Пересек, почти бегом, зал, добрался до камеры хранения. Но потом передумал, и, искоса поглядывая вокруг себя, зашагал прочь от камеры. Забрел в закуток, где кормили вполне сносной на вид пищей. Уселся на стул за стойкой и заказал чашку кофе. Меня не отпускало чувство, что за мной следят. Если так и было на самом деле, то самому соваться в камеру хранения было опасно. Необходимо было придумать, как вынуть оттуда сверток. Конечно, можно было попросить Риту сделать это. Но ее жизнью я рисковать не мог. К тому же, она могла засветиться вместе со мной. Необходим был кто-то незаметный. И тут меня осенило. Я допил кофе и покинул пределы заведения. У входа на вокзал без труда отыскал оборванца, сидевшего у стены с протянутой рукой. Я склонился к нему и, делая вид, что ищу мелочь, процедил сквозь зубы:
– Хочешь заработать?
Оборванец оказался сообразительным, и моргнул в знак согласия, но так, чтобы со стороны не было видно, что мы с ним беседуем.
– Я дам тебе ключ от камеры хранения, – инструктировал его я. – Вынешь из нее сверток, затем зайдешь в мужской туалет. Я зайду следом, дождусь, пока ты выйдешь из кабинки. Сверток оставишь там. Там же получишь деньги. И не вздумай бежать со свертком, я буду за тобой следить, понял?
Оборванец вновь согласно моргнул. Вынув из кармана мелочь, я опустил монеты вместе с ключом в его грязную руку, скороговоркой прошептал номер ячейки и код, и вернулся в здание вокзала. Устроившись перед тумбой автоматической справки, я делал вид, что изучаю расписание движения поездов, а на самом деле не сводил глаз с входа на вокзал. Несколько минут спустя в дверях возник оборванец. Он шел не спеша, весь сгорбленный, какой-то жалкой походкой, и выпрашивал по пути подаяние. Словом, вел себя как обычно.
Мое сердце тревожно забилось, когда к оборванцу подошел милиционер. Но они о чем-то поговорили, и милиционер, криво усмехнувшись, отпустил его. Оборванец продолжил свой путь. Когда он отошел от меня достаточно далеко, я, не спеша, последовал за ним, старательно выдерживая безопасное расстояние. Таким, как он, нельзя было верить, но у меня не было другого выбора.
Послонявшись вдоволь по вокзалу и поиграв на моих нервах, оборванец заглянул, наконец, в камеру хранения. Без труда отыскал мою ячейку и, вставив ключ, начал набирать код. К нему тут же подошел служащий камеры хранения. Сердце мое вновь едва не оборвалось. Этого я не учел. Подобных типов ведь пускают не везде. Но, видно, оборванец обладал определенным красноречием, ибо служащий довольно быстро от него отошел. Потом мой посланец благополучно вынул из ячейки сверток и сунул под полу потрепанного пиджака.
Мои указания он выполнил в точности. Вошел в туалет, уединился в кабинке и вышел из нее, на ходу протянув ко мне руку. Я вложил в нее крупную купюру. Лицо оборванца засветилось радостной улыбкой.
– Если будут проблемы, всегда обращайся, – предложил он. – Меня зовут Профессор. Меня тут все знают.
– А почему профессор? – спросил я.
– Когда-то работал на заводе, мастером, – невесело улыбнулся он. – Отлично разбираюсь в технике, потому и Профессор.
Я еще раз кивком головы поблагодарил его и вошел в кабинку. Сверток лежал на сливном бачке. Трясущимися от волнения руками я развернул его. Все записи были на месте. Перебрав их, я отложил в сторону те, которые касались непосредственно Кристалла Вселенной и всего с ним связанного. Затем сложил их вчетверо и сунул во внутренний карман куртки. Обратно завернул лишь описания некоторых изобретений Радзиевского, чертежи аппаратов и приборов, многие из которых существовали лишь на бумаге. Если Рита и ее руководитель достаточно сведущи в этой области, они смогут понять, насколько далеко продвинулись исследования Радзиевского, но не сумеют ухватить их сути. С этой спасительной мыслью я и покинул свое убежище.
Рита терпеливо дожидалась меня у машины. Она стояла, прислонившись к авто спиной, и курила. Этой привычки за ней я вчера не заметил. Увидев меня, она махнула мне рукой.
– Ну что? – нетерпеливо выдохнула девушка и нервно швырнула в сторону недокуренную сигарету, когда я к ней подошел.
В ответ я помахал перед ее носом свертком. Она буквально вырвала его у меня из рук и нырнула в машину. Я не так спешил, и когда устроился на пассажирском сидении, Рита уже успела распаковать сверток и бегло просматривала исписанные листки. Лицо ее попеременно отражало гамму самых разнообразных чувств: от легкого удивления до крайнего восхищения.
– Гениально, гениально, – с чувством шептала она. – Ты даже представить себе не можешь, как все просто.
Ее слова бальзамом проливались на мою душу. Теперь я был уверен в том, что смерть Радзиевского не была пустой. Он умер, но оставил после себя что-то действительно важное. При этом самое важное по-прежнему оставалось в моих руках.
– Это надо отметить, – обняв меня от радости и чмокнув в ухо, предложила Рита. – Сделай одолжение, сбегай в магазин, купи шампанское! И стаканчики…
