Kitabı oku: «Белый Лис на большой дороге», sayfa 2
А почему бы и правда не прыгнуть с обрыва? Маргарита насчитала несколько причин «за» – вечно чем-то недовольная и громко ругающаяся гувернантка Матильда, школа, учителя, сверстники, Яков, Марк. И ни одной причины «против». Хотя Яков наверняка потом скажет, что она поступила неправильно – как ребёнок.
«Ребёнок!» – с болью думала Маргарита.
Чем дальше, тем сильнее парк зарастал, становился совсем непролазным: пробежав его насквозь, Маргарита оказалась на отвесном скальном обрыве. Он был открыт всем ветрам, только простор и далёкое море – а внизу, метрах в тридцати, бились о камни белые барашки волн.
Шум моря и далёкие крики чаек.
Даже здесь, на обрыве – запах солёных брызг.
И рос на обрыве кряжистый старый кряжистый дуб – один против хмурого моря. Маргарита решила, что это место отлично подходит для того, чтобы умереть, и утвердилась в своём намерении прыгнуть с обрыва.
С моря дул ветер.
«Надо было чаще бывать в этом месте, – подумала маленькая Маргарита, – Раньше, когда ещё можно было жить!»
Она решила прыгнуть с разбега – чтобы наверняка. Отошла шагов на десять, побежала к обрыву – но остановилась на полпути, решив, что надо разбежаться получше.
Она снова разбежалась – и снова остановилась перед обрывом. Ноги тряслись, тяжело отчего-то дышалось – маленькая Маргарита поняла, что всё-таки боится смерти.
«Знаю я, ничего в жизни не вернуть. И теперь у меня один лишь только путь» – твёрдо сказала себе она. В маленькой Маргарите жила та наивная честность духа, которая придаёт самому безрассудному поступку почти будничную простоту.
Она подошла к самому краю, закрыла глаза и храбро сделала шаг вперёд – но шаг был недостаточно длинным, до пустоты чуть-чуть не хватило. Тогда она сделала ещё шаг, совсем короткий, и ещё один – даже короче предыдущего. Потом она решила, что настоящие храбрецы умирают с открытыми глазами, и храбро занесла ногу над пропастью – но не удержалась и посмотрела вниз. Кое-где на отвесном склоне росли кусты; белая пена набегала на чёрные камни.
«Бррр!» – подумала маленькая Маргарита.
– Для начала скажи, почему, – произнёс кто-то сзади. Маргарита обернулась, но никого не увидела: только большой чёрный кот, и этот кот вдруг показался ей знакомым.
– Перед тем как прыгать, перечисли все причины. – промяукал кот самым будничным тоном.
– Так ты и правда говорящий! – радостно воскликнула маленькая Маргарита.
– Нет, я просто твоя предсмертная галлюцинация… конечно да, а как же ещё. А теперь рассказывай, мяу.
– Ну… – задумалась Маргарита. – Есть один парень…
– Поня-я-я-тно. Несчастная любовь.
– Пожалуй, даже два парня…
– Мурр?
– Но просто у меня совсем нет друзей. И родных нет. Совсем-совсем никого. И я понятия не имею, как их найти. Никто – совсем-совсем-совсем никто – меня не любит.
– Хм, понятно.
– И всё?
– Мяу?
– Ты не будешь… я не знаю… – Маргарита вдруг испытала что-то вроде разочарования. – Ты не будешь отговаривать меня от самоубийства?
– Мяу, нет.
– Ты не помешаешь мне спрыгнуть…
– Мурр, зачем? Я скабрезный бродячий кот, звеню яйцами где хочу, а кому хочу в лоб хвостом даю. Я не могу всё время следить за одной маленькой девочкой, которая хочет спрыгнуть с обрыва. Мрр. Пускай прыгает, если хочет.
–И прыгну!
– Мяу. Пр-р-р-рыгай.
– А я ведь и правда собиралась прыгнуть! Но…
– Мурр.
– Почему ты стал со мной разговаривать? Ну, задавать все эти вопросы?
– Мне всегда интересно взглянуть на вещи в непривычной для себя перспективе. Это позволяет вначале отвлечься от своих проблем, а потом лучше их понять, – сказал кот, прыгая на старый кряжистый дуб – с ветки на ветку, с ветки на ветку. Небо над ними было серым, точно отражалось в нём свинцовое море, и весь окружающий мир – включая дуб и поросший травой обрыв – казался довольно мрачным.
– А какие проблемы могут быть у говорящего кота?
– Мрр, самые обычные. Рыбные кости, пр-р-р-релестные кошечки, ночные концерты на городских крышах, драки с другими котами и др-р-р-ревнее зло, которое нас всех, возможно, в скором времени погубит. Мяу. В общем, самые обычные проблемы волшебного характера.
– И как ты с этим борешься?
– Выслушиваю чужие проблемы, мяу. Это помогает назвать свои собственные неприятности правильными именами. Порой достаточно назвать вещь её пр-р-равильным именем – и полпроблемы как ветром сдуло.
– Хм… – маленькая Маргарита на миг задумалась. – А как ты называешь то, ну… в общем, когда не хочется жить?
– Малодушие. Чистой воды малодушие, мурр. Я бы и сам прыгнул с этого обрыва, – помахивая роскошным чёрным хвостом, кот подошёл совсем близко к обрыву и посмотрел вниз. – Не будь это так банально.
– Банально? – переспросила маленькая Маргарита.
– Мяу. Любой дурак может броситься с обрыва. В этом нет ничего красивого. Другое дело радость – радоваться не так уж просто. А найти корень радости – мяу! такое под силу лишь самым смелым.
– А в чём корень радости? – спросила Маргарита.
– В чудачестве, – ответил кот, снова залезая на старый кряжистый дуб. – В чудачестве – ключ к волшебству. А волшебства вокруг всегда больше, чем кажется на первый взгляд.
– И что мне делать? Просто придаваться чудачествам?
– Просто?! – возмутился кот. – Это не так уж и просто, юная леди. Мяу. Научись бросать вызов. Испытай себя. И разберись со своим малодушием.
– Спасибо, кот… – крикнула Маргарита и вспомнила, что так и не узнала его настоящего имени. – Кот-как-там-тебя! Как тебя зовут, кот?..
Но кот уже скрылся в листве могучего старого дуба.
А маленькой Маргарите было пора на урок. Всю дорогу она думала над тем, что сказал ей кот.
«Бросить вызов, бросить вызов, бросить вызов…» – повторяла она, словно какое-то заклинание.
Она бросила вызов – это было на следующий день – на перемене после урока словесности, который Маргарита с трудом досидела до конца. Ей не терпелось бросить вызов Марку, который – она знала точно – на переменах курит в лицейском парке, в окружении античных статуй и подобострастных друзей.
– Эй, Арзонсон! – громко крикнула Маргарита.
– Чего тебе? – буркнул Марк.
– Я вызываю тебя на дуэль!
– Прямо так? При всех?
– Ага, при всех! А что?
– Понимаешь ли, – громко сказал Марк Арзонсон, снимая китель и оставаясь только в рубашке и жилете, – Я не хочу тебя бить. И я бы отмахнулся от тебя, как от назойливой мухи.
Маргарита сделала недовольное лицо.
– Но! – продолжил Марк, сейчас он был серьёзен, зол и бандитски красив. – Ты застала меня в кругу друзей. Я не потерплю, чтобы меня вот так вот оскорбляли в кругу друзей.
Марк подошёл к Маргарите и сделал вид, что заносит руку для удара. Он улыбнулся – ожидая, что симпатичная наглая девчонка пискнет и всё-таки убежит. Хорошо конечно, когда женщина – рыцарь, но такие бывают лишь в сказках, и…
Маргарита ударила его первой.
Ей не хватало практического опыта – но титулярный советник Данковский, ещё лет десять назад бывший драчливым студентом, по воскресеньям обучал её боксу. Марк был куда злее Данковского – а первый удар бессовестно пропустил, встретил лицом, как боксёрская груша.
«Мои права заканчиваются там, где начинается боль другого человека» – поняла маленькая Маргарита, глядя, как Марк вытирает кровь с лица. Всё вдруг сделалось немного ненастоящим – как будто Маргарита своим ударом нарушила порядок этого мира – и было поздно о чём-то жалеть, потому что Марк Арзонсон смерил её холодным, уничтожающим взглядом. Должно быть так Арзонсон-старший, Арзонсон, дравшийся со шведами, смотрел на своих врагов через прорези гидравлических рейтарских доспехов.
Марк начал с классической «тройки» – правой, левой, правой – Маргарита поставила блок, но рукам было очень больно. Кулаки Марка Арзонсона делали из лицейских хулиганов отбивные – было поздно и незачем молить о пощаде, но Маргарита двигалась быстро и уходила от самых опасных ударов. Очередной удар пришёлся в голову сбоку – от такого удара Маргарита зашаталась, окровавленное лицо Марка расплылось в победоносной ухмылке – и тут же в это лицо прилетел ещё удар. От такого мальчишка озверел и накинулся на девчонку с удвоенной силой – теперь по-настоящему, всерьёз – они сцепились и покатились по земле. Маргарита думала о том, что всё-таки не заслужила такой ранней смерти – чувство несправедливости злило, и злость придавала ей сил.
Они не заметили, как воцарилась тишина – утихли крики зрителей, а потом на пути осатанелого клубка – состоявшего из Марка и Маргариты – оказались чьи-то ноги в начищенных ботинках.
– Ой, – ойкнула Маргарита.
– Ты мешаешь. Проваливай!.. – рявкнул Марк грозным голосом, но тут же осёкся: сверху вниз на них смотрел человек с длинными белыми волосами и в чёрных одеждах – профессор богословия Авель Влас. Маргарита знала, что он ведёт у старших классов литературу. Профессор молча взял их обоих за уши и провёл так по всему лицею – и не куда-нибудь, а в приёмную директора.
– Этого ты хотела? – негромко спросил Марк, когда они остались одни.
– Заткнись.
– Отвечай, когда я к тебе обращаюсь, – сказал Марк голосом, не терпящим пререканий. – Этого ты добивалась?
– Иди ко всем чертям.
– Мало я тебе всыпал. Ты создала проблемы для нас обоих. Нормальные люди так не делают.
Она промолчала.
– Мне омерзительно смотреть, как ты корчишь из себя оскорблённую невинность. – сказал он Маргарите.
Она подумала, что действительно виновата: вот так просто испортила день другому человеку. Пускай он отказал ей, пускай, но ведь на самом деле он нравился многим девчонкам. Маргарита знала, что это так – но раньше предпочитала сама себе врать. Марка любили многие – он игнорировал их всех, он просто не обязан был любить всех в ответ, и тем более – не обязан любить её.
Ну да – у неё с самого начала не было шансов.
– Прости меня, – буркнула Маргарита.
– Ты меня тоже прости, – спокойно сказал Марк.
Потом что-то скрипнуло, зашелестели занавески и подул свежий ветер: на секретарском столе как птицы крыльями хлопали бумаги, прижатые тяжёлым пресс-папье. Это был Яков – он залез к ним через окно и заявил:
– Большая дружба начинается с малого рыцарства.
Ему дружно посоветовали заткнуться.
– Знаешь, – сказал Марк, вытирая кровь, – Эта девка редкостный дурень, но мне нравится её запал. С этого дня предлагаю считать её парнем и относиться соответственно. Никаких поблажек. И вот ещё что… – Марк повернулся к Маргарите, которая с недовольным видом думала свои невесёлые мысли. – Никому из моих приятелей не хватило бы храбрости взять и вызвать меня на дуэль из-за такой пустяковой причины. Им воображения не хватило бы такое придумать. Серьёзно, скажи, что у тебя в голове?
Маргарита пожала плечами – со стороны могло показаться, что ей всё равно. Она отстранённо подумала: «Мальчишка как мальчишка – ну и что, что он бандитски красив!»
Когда их позвали, в кабинет вошли все трое. Директор уехал куда-то по делам, и в его кресле сидела учительница математики Мария Камю. Она строго отчитывала детей – Марка, который слишком злоупотребляет своим происхождением и забывает, что в Гумилёвском Лицее все равны. Якова, который слишком часто суёт свой нос куда не следует и обязательно закончит свою жизнь в дурной компании – наверняка станет морфинистом и будет проткнут шпагой в каком-нибудь захолустье.
Мария Камю была очень красивая – Маргарита засмотрелась на изгиб её шеи; она была ещё молодой – младшая сестра Марии Камю училась с ними в одном классе и дразнила Маргариту. Вот и сейчас Маргарите досталось особенно сильно – кто-то рассказал учительнице математики, что вчера она одна ходила на обрыв к старому дубу. Сначала Маргарита боялась – а потом поймала себя на мысли, что с мальчишками намного спокойнее, и подумала, что в детстве Мария Камю скорее всего была очень непослушной девочкой и тоже создавала проблемы. Потом Маргарита подумала, что директор Гумилёвского Лицея – фигура не менее загадочная, чем кот-людоед: в собственном заведении он присутствовал по большей части в качестве школьной легенды.
Когда они вышли из кабинета, Маргарита призналась мальчишкам, что очень-очень боялась Марии Камю.
– Я думала, она меня съест.
– На самом деле она очень добрая. Живьём глотает только негодяев, – сказал Марк, когда за ними закрылась дверь.
Яков не сказал ничего – он что-то беззаботное насвистывал себе под нос.
Глава 4, в которой проходит целый год, и все счастливые дни одинаково похожи друг на друга
Они взяли за правило всегда и во всём быть вместе: вместе приходить на занятия и вместе прогуливать, вместе делать домашние задания и вместе шататься по Городу после уроков. Их было трое: Маргарита, дочь таинственного князя Пожарского, проницательный Яков Берлинг и грозный Марк Арзонсон – наследник одной из самых знатных семей в Империи. Они были слишком заняты дружбой и не заметили, как кончилась осень – золотой ковёр из листьев покрылся грязью дождей и первым ноябрьским снегом.
Дни стали совсем короткими, а Город сделался белым и скрипучим от снега. На улицах снег превращался в слякоть под копытами коней и колёсами паровых дилижансов, усатые городовые в шинелях, звеня орденами, сгребали его лопатами, а ночью в свете фонарей кружились хлопья метели – и к утру брусчатка вновь покрывалась скрипучим снегом.
Друзья вместе ходили кататься на коньках по замёрзшей глади финского залива – оказалось, что Яков не умеет, его учили – весело и со смехом, и было видно, как шпили Адмиралтейства целят в серое зимнее небо. Друзья вместе хулиганили – и в наказание вместе оставались убирать класс после уроков. Им стало не хватать времени на учёбу, однако в их маленькой компании были сосредоточены лучшие умы класса – великолепный Марк и проницательный Яков, да и Маргарита, всегда склонная к дурачествам, вдруг обнаружила обширную эрудицию в самых неожиданных областях. Благодаря слаженной командной работе их успеваемость пострадала не слишком сильно.
А ещё они вместе сбежали с рождественской ёлки, чтобы пить вино на гранитной набережной с видом на собор Святого Феликса и вмёрзшие в лёд броненосцы. Вино они пробовали впервые – все кроме Марка, который на вкус мог отличить шардоне от мерло.
– Шардоне… мерло… шардоне… шардоне… совиньон… – Маргарита придумала завязать Марку глаза и по очереди давать ему пробовать вино из разных бутылок. Друзья развлекались так какое-то время – низкое облачное небо тускло светилось красноватым заревом праздничной Столицы, с него падали редкие хлопья мокрого снега, в нём грохотали рождественские салюты – а потом Яков вылил остатки шардоне в бутылку к совиньону и в таком виде подал другу.
– Смешали, черти, – сходу определил Марк. – Хотя я не пойму, что с чем.
– А теперь по запаху! – весело крикнула Маргарита.
– Нет уж, – сказал Марк, снимая с глаз повязку. – Нос у меня замёрз и ничего сейчас не чувствует.
Остаток зимы после рождественской ночи пролетел на удивление быстро и как-то однообразно – в хорошем смысле, как повторяла себе Маргарита, ведь все счастливые дни по-своему очень похожи друг на друга. Она поделилась своими соображениями с Марком и Яковом – Яков принялся спорить, а Марк флегматично пожал плечами.
Они вместе отпраздновали свои дни рождения – в феврале, марте, апреле, первым Марк, а последней – маленькая Маргарита. А когда уроки закончились – все втроём гостили в поместье под Гельсингфорсом, которое Марку досталось от матери. Они семьдесят пять дней прожили в большом полузаброшенном доме. Все эти дни тоже прошли одинаково счастливо, и, одинаково счастливые, были очень похожи друг на друга – но маленькая Маргарита в тайне отмечала каждый прошедший день карандашом у себя в тетрадке.
«Хотя какая я маленькая?» – думала она.
«Ведь мне уже четырнадцать лет!»
К большому старому дому примыкала конюшня – Маргарита, Яков и Марк вместе путешествовали верхом по болотистым трактам и скалистым хвойным лесам. Маргарите было очень странно узнать, что местные крестьянки в её возрасте уже выходят замуж – сама она ни за что не хотела взрослеть.
Друзья вместе обследовали окрестности старого поместья – всё дальше и дальше – однажды каких-то двадцать вёрст не доехав до Гельсингфорса. Они запомнили каждую тропинку, обследовали каждый лесок и перезнакомились со всеми местными охотниками – добродушным молодцами, в годы войны надевавшими белые с синим мундиры финляндских егерей. Друзья вставали с первыми петухами, вместе работали в конюшне, помогая подслеповатому старом конюху (тот служил ещё прадеду Марка) купались в реке и чуть не утонули в болоте, спали каждую ночь в разных комнатах и даже на сеновале – под полным звёзд ночным небом.
В последний день лета они вместе вернулись в Город – столица жила, замкнутая сама на себе, помешанная на классической музыке, театральных новинках и солёном запахе моря. Блестящая роскошь барокко и ампира, несметные россыпи орденов на чиновничьих мундирах, гвардейские офицеры, прокуренные опиумом и проигравшие в карты всё, кроме своей униформы, лицеисты и школяры, носящиеся по гранитным набережным, премьеры, балы, безумные маскарады в древнем парке Монрепо. Столица блистала под северным небом, бесконечно прекрасная в золотой осени своего разложения, больше похожей на весну.
– А что мы будем делать потом? Ну, когда всё это кончится – детство, учёба, лицей? Мы же не будем гулять так до самой смерти?
– Маргарита, ты опять задаёшь недетские вопросы, – ответил Марк.
– По-моему, нормальный вопрос. И я уже придумала ответ: я думаю, мы все вместе отправимся на поиски приключений.
– Куда?
– На юго-восток. В Гардарику, где правда неотличима от сказки. На запад, в Сарматию, к рыцарям и трубадурам, может быть – даже в Ютландию, где викинги пасут китовые стада на своих субмаринах! Куда угодно – только прочь из Города.
– Чтобы решиться на такой поступок, нам всем придётся натворить здесь что-то исключительно серьёзное, – сказал Марк в своей неподражаемой манере. – За себя я ручаюсь: у меня есть кузина, которая на самом деле моя сводная сестра. Отец души в ней не чает. Года через три я смогу её совратить – тогда мне и правда останется только спасаться бегством. А что придумаешь ты, Яков?
– Не знаю. Просто возьму и уйду с вами из Города.
Имперский Город: свинцово-серый остров порядка в море дремучего хаоса, чистое безумие, начертанное безупречной рукой.
Осень – им по четырнадцать лет.
Учёба в Лицее. К восьмому классу остались позади многие старые предметы, им на смену пришли новые, не менее скучные: алгебра и геометрия вместо математики, вместо естествознания – физика и биология, вместо риторики – философия, вместо словесности – литература.
Литературу вёл профессор богословия Авель Влас, чья всегдашняя чёрная форма выдавала принадлежность к Императорскому Синоду. Он был высокого роста, носил очки в круглой оправе, а совершенно белые волосы, доходившие до пояса, завязывал в хвост. Он учил детей вчитываться в тексты и во всём искать глубокий смысл. Он учил их читать Вергилия, Сервантеса и Толстого так, как будто это Библия – впрочем, всякий хороший учитель литературы инстинктивно учит своих детей библейской экзегезе: Авель Влас, по крайней мере, этого не скрывал. Он был неуклюж, постоянно что-то ронял и грохался с лестницы, только чудом себе ничего не ломая. При этом он был невероятно обходителен, красив и ангельски добр – когда он не слышал, его часто называли «Ангелом». Но к сочинениям, которые задавал на дом, Авель Влас придирался с крайней жестокостью.
– Что у тебя? – спросила Маргарита у Марка, поспешно комкая своё собственное сочинение, исчёрканное красными чернилами.
– Четвёрка.
– Я думала, у тебя будет выше.
– Я тоже так думал, – задумчиво сказал Марк, – Но он поначеркал мне каких-то непонятных ошибок. Вот, смотри… подчеркнул слово «хорошая императрица» – это про Державина с Екатериной – и написал: «Детское словцо».
А ещё к восьмому классу у них закончилась гимнастика. На смену проклятиям старого ротмистра пришли сразу два новых предмета – фехтование и танец. И то, и другое было необходимо для ингермаландских дворян – а учились в Лицее в основном дворяне. Марк Арзонсон был великолепен в обеих дисциплинах. Яков Берлинг – разбавлявший фиглярством любые спортивные упражнения – танцевал немного лучше, чем фехтовал. Что же до Маргариты – то она терпеть не могла напяливать бальное платье, зато радостно скакала на уроках фехтования, осыпая противника невероятными и бешеными ударами. Пару раз она даже спотыкалась, путаясь в собственных ногах.
– Имейте ввиду, что правильная техника начинается с работы ног, – говорил учитель фехтования лорд Вит, посмеиваясь в свою кучерявую бороду. У него были курчавые с проседью волосы, в которых путались опилки и птичий пух, и смеющиеся уголки глаз. Когда-то он был одним из лучших фехтовальщиков Ингермаландии и мог бы преподавать в Пажеском Корпусеили даже в Лейб-Гвардейской юнкерской школе, если бы не считался политически неблагонадёжным. Говорили, что в молодости – лет тридцать (или сорок) назад – он путешествовал по далёким сказочным странам, где победил одного злого дракона и спас от странствующих рыцарей трёх добрых.
– Лорд Вит побывал везде от Уральских гор до Запустелых земель на Западе, – как-то раз сказал Яков. – Он мог бы вести у нас географию, если бы только захотел.
Увы, но географию у них вёл совсем другой человек. Учитель географии был вредный толстый картограф с пушистыми бакенбардами (который раньше нёс кабинетную службу в каком-то морском департаменте). На уроках он долго и нудно бубнил, а ещё страшно ругался, если кто-то шушукался на задних партах. В начале урока он выбирал кого-нибудь в жертву, чтобы вызвать к доске, на которой была распята mapa mundi, огромная карта всего обитаемого мира, уцелевшего после Рагнарёка. В центре карты находилась Ингермаландская Империя: она граничила со Шведским Халифатом на западе, на востоке её граница проходила в полярной тундре по реке, которая называлась Печорой. Над самой Столицей красовался герб: единорог, пронзающий рыцаря, а к югу от Империи раскинулась Гардарика – страна дремучих лесов, где царило средневековье, прятались колдуны и водились волшебные звери. В этой раздробленной стране, где князья со сказочными фамилиями воевали между собой, княжеств было великое множество – а все вместе эти они назывались: Тридевять земель Гардарики. К западу от Гардарики лежали земли Сарматии, где было полным-полно трубадуров и рыцарей, баронов, герцогов, графов, где имелась корона (но не было для неё короля) а богаче всех считались вольные города, сильнейшие из которых – Данциг, Фромборк и Кёнигсберг – стояли на берегу Балтийского Моря.
А на западном краю карты в море вдавалась Ютландия.
На западе карта мира была ограничена Запустелыми землями (бывшей центральной Европой, где была линия фронта в год Рагнарёка и с тех пор никто не жил), на севере – океаном, Уральскими горами и Евразийской Ядерной пустыней на юго-востоке. На вопрос Маргариты о том, есть ли что-то за границами этой карты, толстый учитель злился и отвечал, что там ничего быть не может, и что вопрос этот неправильный, и что он поставит ей двойку за неправильный этот вопрос. А чтобы поставить Маргарите ещё одну двойку, толстый учитель вызвал её к доске.
– Не обращай внимания на нашего географа, – утешал её Яков. – Если ему прикажут думать, что дважды два – пять, то наш старый географ будет думать так до самой смерти.
Он был очень сообразительный, умница Яков, сообразительный и ловкий. Однажды он раздобыл на всю компанию билеты в Императорский балет, употребив к тому свою хитрость, ловкость и кое-какие знакомства. Давали «Обитаемый остров» – и впервые выступала новая прима, девочка-вундеркинд пятнадцати лет, о которой тем вечером все говорили. Друзья заняли свои места в полутёмном, красных тяжёлых тонов зрительном зале, там говорили ещё о войне – тремя днями ранее состоялось морское сражение в Моонзундском проливе, где шведские гидропланы пустили ко дну эскадру ингермаландских броненосцев. Тем вечером в балете объявился великий князь Ардалион Константинович Лист, генерал адмиралтейства и сводный брат императрицы Арлекины, и с ним – любовница, актриса пантомим с рубиновым крестом на тонкой шее. Всем сразу сделалось ясно, на что ушли деньги, предназначенные для флота: великого князя освистали. В адрес его любовницы полетели оскорбления, кричали про женщину ценой в броненосец, спрашивали – глупость это или измена. Когда погас свет, крики сделались громче, потом заиграла музыка, и на сцене в лучах белого света появилась пятнадцатилетняя прима. Она начала свой танец, все сразу затихли – и с замиранием сердца смотрели на стройную девочку с длинными рыжими волосами, заплетёнными в два хвоста.
Маргариту охватило странное чувство – она узнала ту девочку.
– Это же Алиса Камю из нашего класса. – тихо сказал Яков, а Марк не сказал ничего.
– Кажется, я начинаю понимать… – прошептала Маргарита. – Я ни капельки не разбираюсь в танцах, но когда смотрю на неё, как будто бы понимаю, о чём она танцует…
На следующий день Маргарита пришла в Лицей пораньше и притащила огромный букет, чтобы вручить его Алисе, но Алиса в тот день не явилась. Маргарита оставила букет в чулане. Через два дня, когда она наконец вручила его Алисе, этот букет был больше похож на веник.
– Это самый неряшливый букет из всех, которые мне когда-либо дарили, – строго сказала Алиса Камю.
– Самый?.. значит особенный!
– Смотри не прогуляй биологию, – ответила юная прима, развернулась и пошла на урок.
Биологию вёл доктор Клорик – весьма таинственная персона. В Гумилёвском Лицее таинственный учитель был скорее нормой, чем исключением, но доктор Кролик оставлял позади их всех: всегда в шляпе и плаще, лицо и руки глухо замотаны бинтами, и всегда насквозь мокрый, как после самого страшного ливня – даже когда на улице светит солнце.
– В Гардарике встречаются восставшие мертвецы и волшебные звери. Для кого-то они представляют большую опасность, но мы будем учиться читать окружающий мир как книгу: они формируют устойчивую экосистему, наделённую неким самосознанием… – рассказывал доктор Клорик, и бойкие лучи солнечного света падали на его фигуру. Маргарита не могла отделаться от ощущения, что точно такие же солнечные зайчики бегают по мхам и лишайникам в сказочной далёкой Гардарике. Она знать не знала, как выглядят водяные, но думала – что точь-в-точь как вечно промокший насквозь доктор Клорик, пока однажды после уроков не подсмотрела в старом отцовском альбоме набросок пугающего существа, похожего на скрюченного человека, покрытого множеством гниющих язв – из которых смотрели чёрные, злые глаза – и с совершенно отвратительным ртом, похожим на морскую звезду. Внизу была подпись: «водяной. болото близ Стародуба. 05.06.2791»
Это почерк отца – и выходило, что отец Маргариты встречал водяных, когда ей только исполнился год. Интересно, что об этом думала мама? И всё-таки жаль, что доктор Клорик не водяной: так было бы интереснее. Маргарита возвращалась к этой мысли каждый раз, когда сидела у него на уроке. Он рассказывал о гибридах людей и животных – фаррах, финистах и волколаках – обладателях звериных рефлексов и добрых человеческих душ. О животных Гардарики – в прямом смысле волшебных – хранящих равновесие в мире природы.
– У этих существ присутствуют высшие психические функции, – говорил доктор Клорик. – Мышление, речь, восприятие, память, а также функция повеления и одобрения, которая есть у человека лишь в зачаточном виде. Для волшебных зверей эта функция является одной из важнейших – у многих видов она полностью подавляет остальные четыре. Например, полевики и триглавы всегда молчат – не потому, что не владеют человеческой речью, а потому что не испытывают в этом потребности.
Просыпаясь с первыми лучами солнца, Маргарита думала, что это же солнце встаёт сейчас и над далёкой Гардарикой, но только светит оно там несколько иначе – и пыталась вообразить, как именно. Она закрывала глаза и представляла себе – мобилизуя на помощь все силы уходящего сна – дремучую лесную чащу, пятна желтого света на лапах вековых елей, радостную какофонию сельской ярмарки, запах свежего парного молока, детский смех, мудрых волшебных зверей и сказочных витязей в островерхих шлемах. Она представляла себе похожий на резную шкатулку терем, скрытый в бескрайних лесах – на берегу таёжного озера, облюбованного птицей-гамаюном.
День ото дня Маргарита укреплялась в своём убеждении: что если есть место, где можно отыскать её отца, то место это – в Гардарике.
