Kitabı oku: «Абиссинцы. Потомки царя Соломона», sayfa 4

Правление Агау и выдолбленные в скалах церкви

В конце X столетия н. э. грозная правительница Агау по имени Гудит (или Юдифь) привела тысячелетнюю историю Аксумского царства к концу. Она свергла его последнего царя, убила царских наследников (заключенных в Дэбрэ-Дамо) и попыталась искоренить христианскую религию. В абиссинском фольклоре эта полулегендарная фигура запомнилась как величайшая разрушительница церквей, сравнимая только с Ахмадом Великим, жившим шестью столетиями позже.

Этот резкий разрыв с христианской традицией был лишь эпизодическим моментом. Более существенный вклад в историю Гудит внесла тем, что оставила Аксум и перенесла власть значительно южнее – в Агау. На далекую перспективу этот шаг мог казаться необходимым в процессе интеграции Абиссинии, так как местный народ Агау, до этого подчиненный семитской или семитизированной аристократии, теперь возвысился и различия в происхождении или классовой принадлежности между правителями и подчиненными начали исчезать.

Монархи Агау, последовавшие за Гудит, обосновали свои резиденции в Рохе, Ласте, позже названной Лалибэлой, в честь наиболее знаменитых царей этой династии. Там они правили около 300 лет. Их династия известна под именем Загве (хотя правильней было бы ограничить применение этого имени к последним членам семьи после 1137 года). Они контролировали площадь более обширную, чем Аксумское царство, в основном испещренную горами и пересеченную лишь небольшим количеством труднопроходимых дорог. Она, по всей вероятности, охватывала нагорье современной Эритреи и земли Тыграй, расширясь в южном направлении до Ваага, Ласты и Дамот (провинция Валло), а также на запад до озера Тана (Бегхемдир).

Загве с усердием вновь обратились в христианскую религию и предприняли соответствующие попытки для поддержания необходимой связи с Александрийским патриархатом. Столь великими, однако, были трудности путешествия, как и со времен арабских завоеваний, что Абиссиния на продолжительный период времени лишилась Абуны. Более того, исламских правителей Египта необходимо было подкупить дорогими подарками для участия последних в переговорах о новой Абуне, так как последние с подозрением и завистью относились к связям патриарха с отдаленным христианским царством за пределами южных границ Египта. Однако вера египтян в то, что цари Абиссинии могут повернуть потоки Голубого Нила – жизненно важного для их собственной страны, – помогала позитивному развитию взаимоотношений. (Угрозы повернуть Нил были вновь использованы более поздними царями Абиссинии – факт известный итальянскому поэту Ариосто, который ссылается на него в 33-й песне Неистового Роланда.)

Связь с Египтом поддерживалась и иными способами: христиан-коптов, иногда подвергавшихся гонениям, вынуждали искать убежище в других странах. Во времена правления Аль-Хакима, до и после 1000 года, многие из них нашли приют в Абиссинии, и вполне вероятно, что связь абиссинского искусства с коптским искусством Египта (упомянутая в главах VI и VII) явилась результатом этого переселения. Длящаяся столетиями связь с Иерусалимом также берет начало со времен правления Загве – в 1189 году Саладин предоставил часовню Возведения на Крест храма Гроба Господня в распоряжение абиссинцев. Их паломничество в Иерусалим и монашеское поселение там (хотя и постепенно урезанное до крыши часовни) стало важным связующим звеном восточно-христианского мира, а также источником вдохновения в его искусстве.

Для этого удивительного периода абиссинской истории не имеется современных ему записей. Существующие царские списки и хроники были ретроспективно составлены два или три столетия спустя: они полны противоречий и неточностей и в большей своей части легендарны. Один из этих царей запомнился своей беспримерной мудростью и праведностью, а также многими чудесами, случившимися в его жизни. Речь идет о царе Лалибэле (1150–1220), к имени которого данная хроника, а также и местная традиция относит знаменитые выдолбленные в камне церкви в городе, носящем его имя (фото 56–58).

Высечение этих церквей, многочисленных как в Тыграй, так и в Ласте, является практически беспримерным событием в истории, показывающим, что Загве достигли того технического совершенства, которому мало что можно противопоставить в абиссинской истории; хотя и все непосредственные записи об этом эпохальном событии утеряны. Необходимо заметить также, что это, по сути, запертое на своей территории царство должно поддерживать, несмотря на все трудности, слабые связи с основным христианским миром и сохранять свою христианскую культуру нетронутой. Династия хорошо служила Абиссинии. Поколения потомков оценили это, так как вопреки тому, что Загве считались – из-за происхождения не от царя Соломона – незаконной династией, Лалибэла всегда почитаем как один из величайших святых в государстве.

Восстановленная династия Соломона в противостоянии с набирающим силу исламом

В хрониках сообщается, что единственный аксумский принц Дилна’ад, не убитый Гудит, скрылся в Шоа, на далеком юге. Около 1268 года Йикуно Амлак, правитель области Десси в Валло, стал царем, придя к власти после Некуэто Ла’аба, последнего из династии Загве. Он догадался провозгласить себя потомком Дилна’ада, получив тем самым поддержку населения, что, в свою очередь, позволило ему одержать победу в сражении с царем Загве. Однако, согласно значительно более поздней версии этой истории, приход Амлака к власти произошел благодаря дипломатическим талантам знаменитого святого и политика Текле-Хайманота, который уговорил Некуэто Ла’аба добровольно отречься от престола ради восстановления древней династии Соломона. В знак благодарности за эту услугу Текле-Хайманота царь согласился (как гласит летопись) передать одну треть всех земель царства в поддержку церкви.

Восстановленная династия продолжала поддерживать связь с Шоа, политическим центром царства – теперь, по существу, амхарского, – вновь сместившимся в южном направлении. Цари XIV и XV столетий Дэбрэ-Берхан выбирали и другие места в этом регионе в качестве своих резиденций – в первый, но ни в коем случае не в последний раз в эфиопской истории. Тем не менее времена были очень неспокойные, и каждый царь не переставал постоянно перемещаться из одной резиденции в другую, скитаясь по стране, дабы восстановить контроль над восставшими провинциями либо же отражать атаки извне. Островками относительной стабильности оставались только большие монастырские центры, так же как и в средневековой Европе служившие постоянной защитой культурного наследия государства.

Во время этих двух столетий выдалбливание скальных церквей продолжалось, хотя основной импульс этого предприятия угас вместе с уходом династии Загве. Вероятно, этому способствовал расцвет настенной живописи, но небольшое количество того, что от нее осталось, не позволяет реально по достоинству оценить ее качество. С другой стороны, это был период великого литературного возрождения: появилось несколько работ как прозаических, так и поэтических. Книги Священного Писания, включая и Евангелия, копировались в больших количествах, и искусство каллиграфии, а также декорирования культивировалось весьма активно (см. главы V и VI).

Амдэ-Цыйон I – основная фигура первой половины XIV столетия. Его аморальное поведение в юные годы заслужило публичное порицание монахов Дэбрэ-Либанос, но тем не менее он стал сильным и ответственным властителем. Его правление запомнилось в основном самыми ранними серьезными конфликтами с постепенно вторгающимися за свои пределы мусульманскими государствами, особенно с Ифатом, чья территория включала в себя весь Восточный Шоа и простиралась до берега Красного моря. Окончательная победа этих военных кампаний во многом определилась личной отвагой царя, восславленной в некоторых сохранившихся боевых песнях. В итоге угроза Эфиопии со стороны исламского мира, была на время предотвращена. За счет мусульман территории несколько расширились, но Харар так и остался великим бастионом их могущества.

В середине XV столетия Зара-Якоб, самозваный Константин Абиссинии, подчинил страну своему контролю. С простодушной жестокостью он преследовал всех язычников и всех христиан, находившихся под влиянием их веры или ритуала. Никогда не стесняясь вмешиваться в церковные дела, он ввел много новых годичных и месячных праздников, возродил соблюдение субботы как второго «шаббата», повелел своим христианским подданным носить кресты и перевел новые церковные книги на геэз. Он и сам являлся автором нескольких книг, расширяющих его предельно суровое понимание христианского порядка. В соответствии с его политикой усиления юга против исторического севера он передал резиденцию и сан этчегхе (главы монастырей) от Святого Стефана на берегу озера Хайк настоятелю монастыря Дэбрэ-Либанос в Шоа. (По-видимому, царь не был напрямую связан с эфиопской делегацией на Ферраро-Флорентийском соборе в 1440–1441 годах: ее уполномочил настоятель абиссинского монастыря в Иерусалиме.)

Как и все цари этого периода, Зара-Якоб был вынужден противостоять набегам различных мусульманских государств на востоке и юге. На протяжении многих веков они населяли негостеприимные равнины, лежащие между нагорьями и побережьем, теперь же они охватили еще и большую часть Южного Шоа и соседние районы на средних высотах – Арусси и Бале. Эти государства представляли постоянную угрозу, у них вошло в привычку приурочивать свои набеги к долгим месяцам Великого поста, когда христиане были ослаблены продолжительным воздержанием. Тем не менее во время правления этого царя территория государства постоянно увеличивалась как за счет мусульманских, так и за счет языческих районов на юге и юго-западе.

Правление Зара-Якоба иллюстрирует все те экстраординарные сложности, бывшие уделом многих абиссинских царей, а также хронические проблемы с престолонаследием. В традициях того времени было держать всех царских принцев, претендующих на трон, в насильственном заключении на одной из хорошо охраняемых амба, или горных седел, с которых новый правитель и доставлялся в случае необходимости. Зара-Якоб – один из тех, кто вырос в подобной царской тюрьме, лишенный всех возможных контактов с простыми людьми и обычной жизнью. Взойдя на престол в 1434 году, не имея никакого опыта в государственных делах, он увидел царство, охваченное заговорами и восстаниями; церковь, расколотую ересями; иностранных врагов, постоянно угрожающих вторжением. В этих обстоятельствах было вряд ли возможным для нового царя показать гибкость, или толерантность, или дипломатический талант, которые являются плодом долгого опыта человеческих взаимоотношений. Столкнувшись лицом к лицу с отчаянной и хаотической ситуацией, он встретил ее с противоречивыми чувствами – суровой определенностью и неумолимой яростью. Под конец жизни, отказываясь от приязни и верности даже своих придворных и семьи, он стал одинокой фигурой, изолированной ото всех подозрением и недоверием. Но, несмотря на все это, имя великого защитника веры – одно из самых памятных в эфиопской истории.

Исламские государства, особенно Адал, который к этому времени поглотил Ифат, в XV столетии стали представлять еще большую угрозу. Иногда они глубоко вторгались в плодородные нагорья, почти полностью находившиеся в руках христиан, и не было ничего удивительного в том, что жители равнин так жаждали их заполучить. Каждый император держал их под постоянным контролем, хотя и были попытки к концу столетия достигнуть соглашения путем переговоров. Подобные мирные инициативы впервые предприняла императрица Елена – дочь приграничного мусульманского вождя в Южном Шоа. Она была одной из жен царя Байеды-Марьяма (1467–1478), пережила мужа и, постепенно набирая влияние, продержалась в течение двух последующих царствований.

В начале XVI столетия все та же самая, правда постаревшая императрица Елена, теперь уже в качестве регента при малолетнем царе Лебна-Денгхели, в конце концов оставила все попытки поддерживать мирные отношения с мусульманами. Она попросила помощи у португальцев, чтобы справиться с ними. В то время португальцы – единственные европейцы на берегах Красного моря – постоянно вели жаркие споры с турками по поводу мусульман. К тому времени португальцы уже заинтересовались и Абиссинией. Уже с XIV века они отождествляли легендарного пресвитера Иоанна с абиссинским императором и считали его потенциальным христианским союзником на востоке: теперь наконец представилась возможность вступить с ним в переговоры. После долгого откладывания, продолжавшегося годами, посольство было отправлено из Гоа и оставалось в стране до 1526 года. Первая встреча с пресвитером Иоанном спустила их с мифических высот на землю, но тем не менее впечатления и приключения миссии, записанные ее капелланом Франсиско Альваресом, представляют собой занимательнейшее чтение.

В 1528 году великий шторм, собиравшийся в тучи в течение столетий, обрушился на Абиссинию. Имам Ахмад ибн Ибрагим аль-Гази, запомнившийся в Абиссинии под прозвищем Левша, вторгся из района Харара и практически полностью уничтожил Абиссинию как христианское государство. Одаренный фанатик сплотил племена кочевников, особенно сомали восточных равнин, в ужасающую военную мощь, зажженную духом джихада. Они оставили за собой следы резни и мародерства, пройдя по всей длине и ширине христианских нагорий. Царь превратился в беженца, жертву, отступающую с горы на гору, и в конце концов безвременно скончался. Разрушительная ярость Грана и его сподвижников, направленная в особенности против церквей и всех объектов, связанных с христианством, стала поистине легендарной. Но все это также являлось и историческим фактом, и именно ему мы обязаны сегодняшней скудостью ранних картин и манускриптов и даже самих церквей – только те, что были выдолблены из скального камня, либо же глубоко спрятанные в пещерах имели некоторый шанс на выживание. Большинство населения для спасения своих жизней приняло ислам, хотя нашлись и многие желающие принять на себя роль мучеников.

Захватчики испытывали мощную поддержку со стороны оттоманских турок, заинтересованных в распространении своего влияния на Аравию и берега Красного моря. Абиссинцы же, со своей стороны, получали моральную и материальную поддержку от маленького, но героического португальского военного корпуса под руководством Кристофера да Гамы, который высадился в 1541 году. И турки и португальцы имели огнестрельное оружие – нечто новое для абиссинцев. Многие месяцы наблюдалось равновесие сил, но абиссинцы наконец взяли верх; Гран был сражен и убит близ озера Тана в 1542 году. Вторжение португальцев нарушило существовавшее равновесие, в хрониках Галавдевоса должным образом оценены подвиги этих «сильных и доблестных воинов, жаждущих войны подобно волкам и сражавшимся за добычу как львы».

Почти никому из них не довелось вернуться на родину. Они пользовались большим почетом, женились на дочерях местной знати и постепенно смешались с местным населением.

Самый страшный кризис в истории Абиссинии миновал, но страна оставалась разграбленной и обессиленной. В точности то же самое можно было сказать и о мусульманских государствах (рис. 5). Ни одна из сторон не могла оказывать сопротивления вторжениям кочевников галла, которые в то время устремились и утвердили себя – и, как оказалось, надолго – на огромных территориях эфиопского плато. Таким образом, после войны с мусульманами последовали войны с галла – изматывающие, бессмысленные и разрушительные для жизни.

XVI столетие принесло еще большие проблемы, включая прибытие миссионеров Римской католической церкви, чьи подвиги коротко освещены ниже. Другая проблема была опять связана с оттоманскими турками. В 1557 году они захватили Массаву, закрепились у Дебарвы (на плато на юге от Асмэры), а также им удалось взять и осквернить Дэбрэ-Дамо, что не смог сделать в свое время даже сам Гран. Они также вступили в альянс с повстанцем Бахр-Нигашем (эфиопским правителем морского побережья и соседских эритрейских нагорий). Тяжкая ноша легла на Сартсу-Денгхели (15631597), последнего из великих царей-воинов Эфиопии до XIX столетия, именно он консолидировал увеличившиеся территории государства перед лицом нашествия галла и возобновленных угроз харара и турок и в конце концов принудил своего вассала Бахр-Нигаша признать свое верховенство. Но огромная империя, утвержденная Эфиопией со времен Зара-Якоба, не могла больше существовать как единое целое, и скорая дезинтеграция была неизбежна.

Рис. 5. Меч галла в ножнах, длина 90 см

Что же касается культуры, то последние три четверти XVI столетия отмечались скорее тотальным разрушением, чем какой бы то ни было новой созидательной деятельностью, за исключением, пожалуй, нескольких тихих заводей, где отсутствовало проявление какой-либо творческой активности. Архитектура, находившаяся в упадке, утратила свое раннее предназначение. Но в таких областях, как искусство и литература, традиции оставались живыми, пусть и спящими, для того чтобы вновь проявиться в следующем столетии.