Kitabı oku: «Зарево. Пекло»
"Desine sperare qui hic intras"
Часть 3.
Штефани Шайер
1.
Кровь стучит в ушах, а внутри все дрожит и трепещет от ужаса. Каждый раз боюсь закрыть глаза, ведь не знаю, удастся ли их вновь распахнуть.
Холодный ветер. Такой сильный, что машину шатает из стороны в сторону. И мне страшно, глупо это скрывать. Деревья клеткой высятся вокруг. Сумрак. Жара, сменяемая холодом. Бесконечные бумаги и записи. В сотый раз пробегаю глазами по строчкам, которые уже не сотрутся из памяти. Что еще хочу здесь найти? Какую еще информацию пытаюсь отыскать? Неужели в тысячный раз прочитывая сухие факты я надеюсь, что написанное вдруг переменится, что происходящий кошмар испарится, как дурной сон с первыми лучами солнца?
Кашель Марка, кровь на его ладонях. Он хрипло нашептывает о военных в городе, о технике и загражденных кварталах. Об отце, в спешке сжигающем документы и пытающемся добиться эвакуации для семьи. О том, что даже приближенные к Трем не ведали всего ужаса, происходящего на Севере. Речь Нюстрама сбивчивая, он все кашляет, и кашляет, и кашляет… И темные склизкие сгустки на его ладонях. А я записываю каждое слово Марка в блокнот. Меня успокаивает выводить эти корявые буквы на бумаге. Успокаивает разрисовывать поля в документах Гивори хитросплетениями ветвей.
Только бы занять себя. Переключить внимание на другое. Когда-то меня подобное спасло. Спасет и сейчас.
Не думать. Не анализировать. Не думать.
Иду за Крисом, почти не дыша. Каждый шаг – остановка сердца. Дом кажется пустым. От страха перед глазами плывет и дрожит.
В момент появления первого зараженного страх становится настолько густым и сильным, что я перестаю чувствовать тело. Замираю, не в силах ни дернуться, ни вскрикнуть. Когда Крис падает, и показывается второй мертвец, оцепенение проходит. Вздрагиваю, резко поднимаю пистолет. Не думая нажимаю на спусковой крючок.
Хлопок. Тело падает. А я осознаю, что сделала.
Немая истерика. Не слышу голоса Криса, не замечаю, как в комнату влетает Норман. Не отвожу взгляда от тела на полу, под которым разрастается лужа темно-бордовой крови.
Внезапно мертвец поворачивает голову ко мне. Вижу лицо Эндрю.
"Помоги мне, Штеф".
И кричу. Кричу так, что закладывает уши. Кричу, надрывая горло. Кричу…
Проснулась от собственного крика. Подорвалась на кровати, отталкивая прочь сбитое одеяло и забиваясь в угол. Дышала глубоко и рвано, и каждый вдох отдавался резкой болью под легкими.
Стерлось из памяти, как рядом очутилась Сара; она перехватила мои дрожащие руки и говорила что-то, крепко прижав к себе. Не вспомнила после и то, как Карани, растолкала ногой спящего Нормана на соседней кровати, чтобы он принес воды. Меня трясло. Вцепившись в руку Сары, тихо поскуливала, боясь закрыть глаза, боясь вновь увидеть лицо Эндрю, боясь, что после его лица мне начнет сниться кто-то еще. Я не видела, как на край кровати присел перепуганный Сэм. Все происходящее стало темным и глухим, неразличимым практически, и существовал в те минуты только страх, поглотивший с головой.
Вместо крови, вместо кофе по моим венам сочился яд, намешанный Фобосахом и Форахом, и в образе Эндрю являлись в ночи умескрины1.
Помню, как жадно выпила стакан холодный воды, как, лежа на руках Карани, смотрела на тонкую полосу серого света, пробивающегося сквозь задернутые плотные шторы. Глаза заволокли слезы. Всё еще немного потряхивало. Сара что-то напевала, покачивая меня, точно ребенка, и слезы мои падали на ее руки. А я смотрела на темную улицу, на горизонт, который вот-вот должны были тронуть первые лучи восходящего солнца.
Хотелось, чтобы случившееся оказалось лишь страшным сном. Предрассветным кошмаром, который сотрется из памяти. Чтобы я проснулась дома, еще до той треклятой поездки; и чтобы все слухи о Северной заразе остались лишь слухами. Чтобы самыми страшными монстрами оставались Трое и жнецы.
Линия горизонта теплела. Сегодняшний день наступал. И он не мог повернуть вспять время. Ничего больше не могло стать прежним.
Чуть больше трех недель назад инфекция перевернула привычный мир. Шесть дней назад я нажала на спусковой крючок.
Уже ничего не будет прежним. Растаяла надежда, что все в один миг изменится и придет в норму. Не придет. Никогда. Нужно смириться.
Но а дальше что? А дальше пустота. Мы остались лицом к лицу с неминуемым и непоправимым, и было это куда масштабнее и яростнее, чем политический сыск, да беззаконие властей. Столкновение со смертью, но в неописуемом масштабе. Теперь она властвовала в Государстве.
Ни надежды, ни веры. Лишь разрывающее непонимание и глухая покорность. За прошедшие шесть дней вдоволь намолилась безмолвной Матери и глухим Небесам.
Три недели ада на земле. Три недели – словно апогей моей эмоциональной мясорубки; за ним пришло смирение и выгорание. Эмоций и волнений слишком много, чтобы вынести их груз; так много, что они слились в единое бесчувствие, равнодушие, перестали быть отличны и ощущаемы. Серый шум внутри, свербящий и гнетущий.
Мир выцвел, а я продолжала смотреть на линию горизонта, ожидая рассвета и не замечая катящихся слез по щекам.
***
Время – к шести утра. У горгоновцев общий подъем, раздача пайка на день и смена дежурного. Завязывая волосы в тугой хвост, я спускалась на первый этаж. Лицо – немного отекшее. В добавок – сильная усталость и слабость; хотелось свернуться клубочком в постели и не шевелиться, стать невидимкой, которую перестанут замечать.
За спиной раздались скорые легкие шаги. Я обернулась и замерла, дожидаясь натягивающую объемную куртку Сару. Девушка участливо и обнадеживающе улыбнулась мне, сбегая по ступеням, и мы вместе вышли в обширную гостиную.
Горгоновцы притащили сюда стулья со второго этажа, большой овальный стол из летней кухни, и даже кресло с вычурной обивкой (именно обладание им стало предметом извечной вечерней борьбы если, конечно, в кресле не располагался Роберт) – в этой комнате все предпочитали собираться для перекусов, игр в карты, размышлений о грядущем, совещаний и оперативок Сборта. Здесь же установили приемник, развесили на стене карту (на место телевизора, вынесенного, чтобы не мозолил глаза и не напоминал об отсутствии электричества).
Через большое окно в комнату проникали солнечные лучи, ложащиеся на противоположную стену розовато-апельсиновыми пятнами света. В груди защекотало от очень старых, почти детских воспоминаний – радостный трепет от рассвета, ощущение единения с природой, с ее пробуждением.
В лучах, разрезающих сумрак комнаты, различалась медленно оседающая пыль.
Стэн, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, полулежал на кожаном молочном диване. Стивен распределял по порциям паек, безмолвно проговаривая подсчет. Михаэль перешептывался с Робертом; Сборт, подбоченясь, внимательно выслушивал Боура и изредка кивал – стояли оба напротив карты. Нам с Сарой кивнули в приветствие, кто-то бросил сухое "утра!" заспанным голосом. Карани, коснувшись моего плеча, повернула к выходу и, сильнее кутаясь в куртку, вышла на улицу – ее черед дежурства; паек заберет позже, с утра предпочитала воду на завтрак.
Сложив руки на столе и уткнув в них лицо, тихо посапывал Сэм. Села на стул рядом, опустив голову на спину Дорта и закрыв глаза. Тихо. Разговор Роберта с Михаэлем, убаюкивающий и успокаивающий, почти не различим. Впрочем, я и не старалась вслушиваться в слова – довольно неприятных вещей и драматичных новостей.
Спать не хотелось, но легкая слабость не оставляла. Я все думала о восходе солнца, о горгоновцах, о дремлющем Сэме, об ощущении остановившегося времени. Возвращалась мыслями к дежурным и раз за разом проходила в воображении согласованный маршрут: сидишь на смотровой площадке наверху (на деревянной открытой лоджии), затем делаешь осмотр второго и первого этажа, вновь возвращаешься на точку осмотра; под конец еще раз обходишь внутренний двор, где и остаешься дожидаться пересмены. Постоянно на ногах и во внимании. Кажется, в моем сознании уже отпечатался каждый поворот, выбоины на углах, неровности земли.
Роберт позволял мне дежурить. Только днем, как и обещал.
Тело Сэма медленно поднималось-опускалось от его глубокого, спокойного дыхания. Я обнимала парня за руку. Казалось, что не было кошмаров в ночных грезах, и предрассветная истерика лишь почудилась. Сейчас спокойно, тихо, невесомо… Даже почти забыла лицо Эндрю из сна. Почти.
На грани сознания услышала, как распахнулась дверь. До уха долетели голоса Льюиса и Роудеза – чуяло мое сердце, что Норман по-тихому слил Кристоферу предутреннее происшествие, – приоткрыла глаза, наблюдая за приближающимися фигурами. Крис ворчал, разминая правое плечо, и когда наши взгляды пересеклись, я почти незаметно кивнула ему в приветствие; он поступил также. "Кристофер", – раздался бархатистый голос Сборта, и горгоновец сразу направился к командиру.
Вновь закрыла глаза, прислушиваясь к сердцебиению. Эфемерно, нереально. Шаткое спокойствие, столь непривычное после истекших дней. Впервые за все три недели ощущала подобное чувство. Да что там, впервые за несколько лет на какую-то пару минут в груди стало легко.
А когда в гостиной началось движение, я мгновенно выпрямилась, подталкивая Сэма.
– Еще раз доброго всем утра, – произнес Роберт. – Стивен?
– Готово, – ответил Дэвис, машинально становясь навытяжку.
– Прекрасно. Итак, – Сборт говорил негромко, размеренно, играя интонациями и успевая глянуть на каждого присутствующего. – Подведем небольшой итог. Два дня назад мы перестали получать даже редкие передачи вещания. Приемник затих. Даже сигналов бедствия больше нет, – мужчина выждал паузу. – В течение прошедших трех суток вокруг нашего нынешнего места пребывание было замечено девять зараженных. Многие из вас начинают задаваться вопросом, как долго мы будем находиться здесь, и почему бы нам не направиться к центру или к ближайшей из военных баз, – я тяжело сглотнула, украдкой посмотрев на Криса; мы всё также оставались (не считая Роберта) единственными, знавшими о драматичной развязке событий у Старых рубежей. – Безусловно, просто сидеть и ждать божественной помощи бессмысленно, но все должны понимать, с чем мы столкнемся, стоит только выехать на шоссейные трассы и двинуться в направлении любого из городов. Времени прошло не так много; хотя здесь, я знаю, ощущается совсем иначе. Давайте обозначим откровенно: пока что ни мы не сможем оказать кому-нибудь помощи, ни нам она не может быть оказана, – Роберт обернулся на карту. – Конечно, наше пребывание здесь временно, и куда бы ни лег путь, какой бы из вариантов дальнейшего следования мы не избрали, первые этапы всегда одинаковы. Рывку вперед предшествует подготовка. Нужно собрать провизию, бензин; будет неплохо отыскать оружие – думаю, мы сможем восполнить запасы на оставленных таможенных постах, если никто раньше их не обнес; возможно сможем отыскать хранилища для Особых случаев и точки Критического резерва, – горгоновцы понимающе кивали, в то время как мне оставалось лишь ловить слова Сборта. – Осматриваем машины, устраняем возможные неполадки, и, уверенные в полной и достаточной готовности, выдвигаемся.
Со всех сторон донеслось четкое "принято". Я тоже отозвалась негромко, чувствуя легкое волнение в солнечном сплетении.
Роберт мало освещал подробности своих планов, но все безмолвно доверяли ему. Горгоновцы жили искренним убеждением, что у Сборта всё продумано до мелочей; если во что-то эти люди и верили, если кому-то и были верны – то лишь своему командиру, и это невероятным образом подкупало. Чем дольше я находилась среди "Горгоны", тем сильнее проникалась их особым духом, пусть иногда не могла до конца его понять.
– Мне необходимо определиться с некоторыми деталями работы, и чуть позже распределим задачи, – Сборт улыбнулся краешком губ, махнул рукой, отпуская всех "на перекур".
Первым делом повторно умылась – прохладная вода, которую горгоновцы наносили с реки, приводила в чувство, – и решила занять себя до продолжения оперативки изучением оставшейся кипы бумаг. Разбалтывая плохо растворяющийся кофе села на диванчик, поджав под себя ноги и рассматривая разложенные вчерашним вечером на столе заметки – до двух часов корпела над ними, благо, полнолуние делало ночи светлыми.
Ненароком вспоминались будни и вечера, когда, погруженная в работу, забывала уйти домой, оставаясь в окружении синих мониторов, репортажей и записей. Почему-то тогда нам с Сэмом действительно верилось в то, что простого человеческого упорства хватит для противостояния старой обрюзгшей системе. Хотя, пожалуй, простое человеческое упорство и было для этого нужно: но не двух, не десятерых, и не тысячи человек. Однако людям свойственно приспосабливаться, закрывать глаза, довольствоваться тем, что есть, в страхе вызвать протестом худший вариант развития событий. И боязнь отчасти оправдана, но… Но не могла же власть Трех установиться лишь по воле монархов? Лишь их желанием просуществовать три сотни лет? Тому способствовало молчание наших родителей, и их родителей, и их… Люди не жаловались. По крайней мере до тех пор, пока комфорт не превратился в удавку. А когда дышать стало совсем трудно, и верноподданные корон начали осознавать, что терять больше нечего – недовольство постепенно трансформировалось в очаги сопротивления. Тринадцать лет назад это привело к откровенному восстанию "Холодного штиля", переросшему в гражданскую войну. Меньше полутора лет назад – вспыхнула и потухла антиправительственная организация "Анцерб" в Западных землях.
Я тяжело вздохнула, откладывая в сторону газету, найденную на этой же кухне. Заголовок посвящен Иванко Хорсту. Маркизус Северных земель. "Лжец и лицедей". А на деле – человек, рискнувший вслух заявить о том, что Трое уверовали в свою божественность, и их система давно оторвана от реальности. "Мы все находимся в плену иллюзий, созданных теми, кто считает себя выше нас", – успел произнести Иванко прежде, чем трансляция его суда оказалась прервана.
Да только имело ли теперь всё это смысл? По земле принялись разгуливать мертвые. Бездна подняла хтонь из своих недр. Жуткие сказки вдруг обрели форму. Всё объяло пламя. Старые рубежи – оплот власти, военный центр и главное место Центральных регионов и всего Государства потеряны. И Трех больше нет. И армии больше нет.
Зато до сих пор жила "Горгона". Военная элита прежней власти. Идеологическая элита прежней армии.
Я опустила голову на стол, закрывая глаза. В пекло! Всё это, в сущности, бесполезное времяпровождение. Даже в документах, оставленных Гивори, ничего нового и полезного больше не находила. При других обстоятельствах они стали бы значимым материалом – личные записи лица, принимавшего непосредственное участие в медицинских разработках на Севере, его воспоминания и наблюдения, статистические данные, фотографии… Но сейчас они бесполезны. Макулатура, не способная помочь побороть Северную заразу.
Выпрямилась, провела рукой по волосам.
Насколько бы паршиво не приходилось при Трех, но никто и подумать не мог, что жизнь может стать еще хуже. Казалось бы, что могло быть хуже, чем свыкнуться с собственными клетками, невыездной жизнью, регламентацией мировоззрения? Хуже арестов среди бела дня, сфабрикованных по политическим статьям дел, из-за которых люди просто испарялись, переставали существовать? Могло ли найтись что-то страшнее, чем бояться за жизнь дорогих тебе людей и свою собственную, когда, возвращаясь домой по темным переулкам, ты оглядывался, боюсь не преступников, а притаившегося правительственного жнеца, в силах которого утащить тебя в автозак и увезти в места, из которых не возвращаются?
Жнецы. От одной мысли о них по коже побежал мороз. Псы режима, ищейки. Подразделение внутреннего сыска, созданное правительством примерно в тот же период, когда произошло воцарение первых триединых монархов. Разветвленная и сложная структура, опутавшая паутиной все сферы жизни Государства. Особенные полномочия они получили при воцарении нынешнего Главнокомандующего: разгон демонстраций, зачистка информационного пространства, слежка за оппозицией, допросы и казни – и это меньшее и не самое страшное из того, чем жнецы занимались. Они были одним из звеньев в цепочке концентрации всей полноты тоталитарной власти в руках Трех.
То, о чем не шептались при зажженном свете. О чем тревожились в прогнозах и ожиданиях. Тирания элит и верхушек была явью. Не паранойей. Не фантазией разгоряченной и дурной головы. Не бреднями алармистов.
Могло ли быть что-то хуже?
Увы. Как оказалось – могло.
Первое за долгие годы решение Трех, нацеленное на искреннюю помощь, возникшее желанием (пусть даже корыстным) побороть летальные болезни и улучшить жизнь людей, привело к краю зловонной бездны.
И теперь нам оставался один лишь шаг, чтобы разинутая пасть смерти пожрала вместе с костями.
Никогда еще в жизни я не была в такой растерянности от беспросветности объявшего нас зла. Мы находились в эпицентре бури, из которой невозможно выбраться; апокалипсис, судный день, конец сущего или просто воздаяние за обуявшую Государство тьму – без разницы. Мы были одни, пока вокруг горел черным пламенем мир, лилась кровь и зловоние ткало смрадный страх. Мы были одни, смотрели, как рушится то, что некогда казалось незыблемым. Мы были одни. Не на кого надеяться. Не во что верить. Ответом со всех сторон служила тишина. И даже если бы она прервалась; ни Трое, ни Штиль, ни какие-либо другие силы не могли помочь простым людям, оказавшимся лицом к лицу с бедой. Впрочем, никто и никогда не силился помочь простым людям в горестях и страхах, оставляя нас один на один со всеми испытаниями и ужасами.
Где-то там, за Большой водой, был Мир – там говаривали, по крайней мере, – но никто не знал, что там происходит. Может, он давно уже мертв. А может жив, благоденствует и не думает помогать нашему сгорающему Дому. Слишком многие столетие назад прервались связи, воздвигнут был занавес.
Неоткуда ждать помощи. У нас было лишь Государство, которое рядовые верноподданные и сами не знали.
Несмотря на тотальную дезориентацию, Сэм всё равно хотел уехать: с горгоновцами ему тяжело давалось находить общий язык. Дорт принципиален, уперт, упрям как осёл – одно только знание о том, что перед ним военные, да еще и работающие в структуре власти Трех, доводило парня до отторжения. С ними он, конечно, в открытый конфликт не вступал, но пассивную агрессию проявлял перманентно. Со мной же спорил и упорствовал – да без толку это. Куда бы мы с ним поехали? Что бы делали? Как смогли бы защитить себя?
Побарабанила пальцами по столу. Скользнула взглядом по фотографиям на столе. По газетным заголовкам. По растолстевшей записной книжке. Обернулась на застекленный коридор. Там, вперед и налево. Место, где таились зараженные. Где я нажала на спусковой крючок. "Это был хороший выстрел, Штефани. Слезы нужно оставить позади", – сказал Роберт, когда я сидела на ступенях трейлера в полудреме от таблеток Михаэля.
Перед глазами вновь всплыла пыльная темная комната. Вновь показался зараженный, бросившийся в сторону Льюиса. Я и снова ощутила отдачу от выстрела.
Вздрогнула. От резко пришедшего осознания содеянного волосы встали дыбом. Втянула носом воздух, хмуря брови. Качнула головой, сжимая и разжимая пальцы.
Можно отдаться воле судьбы, расставить руки и плыть по течению. Но куда оно меня принесет? А можно грести. Сопротивляться. Понять течение.
Случилась беда, приключилось большое несчастье. Начало еще большей череды горестей. И тягостное ожидание наконец побороло теплящуюся первые дни надежду, что как-то пронесет, обойдется, разрешится иначе. Бежать от правды глупо: перед нами разыгрывался наихудший из худших сценариев. Мы будто миновали точку невозврата.
О, Небеса, знала бы я в ту секунду, что те дни – лишь начало долгого, тягостного и ломающего пути. Знала бы в ту секунду, что несет грядущее, и как оно будет кроить меня по своей прихоти.
В гостиную вернулась одной из последних.
Около семи утра. Витал аромат кофе. Окно открыто; легкий прохладный воздух разгонял дремоту.
– Значит расклад следующий, – Роберт покрутил стаканчик с крепким черным чаем, – впереди две вылазки. Первая – за провизией и бензином. Отправимся на заправку, что дальше по шоссе.
– Там был придорожный магазин, – задумчиво проронила Сара, – не думаю, что из него успели всё вытащить, поживиться там точно будет чем.
– Именно, – командир кивнул. – И, полагаю, пару канистр бензина мы тоже без проблем наберем. Сара, вместе с Норманом поезжайте туда; можете даже сегодня, чтобы не терять время.
– На улице в складских помещениях обнаружили пару объемных тачек, – доложил Стивен. – Чтобы не катать бензин, можно сгонять на заправку пешком.
– Если по дороге, то расстояние до места около тридцати километров в одну сторону, – прикинул Льюис, сощуриваясь.
– Около пяти часов пешего, – Стэн, цокнув, качнул головой. – Опять же: в одну сторону.
– Да; но нельзя исключать вероятность того, что мы можем потратиться сильнее, чем привезем по итогу. Предложение Стивена обоснованно, – в голосе Криса железная уверенность. – Не знаю уж, какая у тебя встреча назначена, но мы вроде не сильно спешим, и есть вполне дельный способ минимизировать риски уйти в минус. Темнеет поздно. В крайнем случае, – Крис, вальяжно опершийся о стену, пожал плечом, – можно срезать через лес.
– Нет, исключено. Не будем создавать своими действиями условий опасности, – отрезал Сборт. – Но вылазку действительно можем устроить пешую; оставаясь при этом максимально внимательными и осторожными. Шанс пересечься с зараженными, безусловно, есть, но незначительный. Толп мертвецов по дороге не встретить, здесь им неоткуда взяться.
– Я могу направиться вместе с Норманом и Сарой, – Стэн почесал тыльной стороной ладони подбородок. – На базе остается достаточное количество людей, а втроем сможем и привезти всё необходимое, и, если придется, противостоять хоть мертвым, хоть живым.
Сборт утвердительно махнул головой.
– Либо я мог бы поехать, – вставил Льюис.
– Нет, ты нужен мне здесь, – Роберт подошел к карте, сцепливая руки в замок за спиной. – Вторая вылазка – за оружием, и ее нужно продумать до мелочей. Со мной поедет Крис и Стивен, – Сборт вдумчиво осмотрел мелкую сетку дорог. – Дальше будем двигаться в южном направлении. До ближайшего населенного пункта около полдня пути на машине, учитывая нюансы дороги; а главное – нужно миновать горный хребет. Город недалеко от границы Центральных земель и Перешеечной области, – проговорил командир чуть тише. – Впрочем, сейчас это не самое значимое. Полицейский участок, таможенный пост, любая другая силовая структура; всё те же пресловутые хранилища ОС. Что-то точно уцелело. Где-то точно осталось оружие.
– Рискованно, – осторожно заметил Михаэль. – Чужой город, будем синегрудых птиц искать.
– Интуитивно разберемся. В крайнем случае – среди макулатуры на заправочной станции найдем местную карту, – Льюис сел за стол и оперся о столешницу предплечьями. – Их на кой-то хер ведь печали, да? Вот и пригодятся. А там уже по обстоятельствам; если что, набросаем маршрут местности сами.
Секунда, треск. Стэн отбросил на стол сломанную пластмассовую ложечку. Крис тяжело выдохнул отворачиваясь.
– Ты ведь у нас охренеть какой классный топограф, конечно… – выдохнул Тарэн чуть слышно, не поднимая глаз.
– У нас нет выбора, – хрипло и несколько туманно проговорил Кристофер, глянув на Стэна, затем на Сборта. – Но это не ключевой момент в любом случае. Основное: нам нужно ехать. Боеприпасов катастрофически мало.
– Безусловно. И мы поедем. И соберем всё необходимое, – размеренно сказал Роберт. – Михаэль вместе с Сэмом, – Сборт глянул на Дорта, распахнувшего от неожиданности глаза, – будут следить за приёмником. Я скажу, во сколько и какие каналы необходимо проверять; может Матерь соблаговолит, да живую речь услышим.
– О, в этом я шарю, – заулыбался Сэм, нервно выдыхая, – а то уж думал… – и что-то еще прошептал себе под нос.
– Когда я уеду на вылазку, Михаэлю перейдет выполнение моих обязанностей, – и после этих слов Сборт перевел взгляд на меня. Непроизвольно выпрямилась, немного начав нервничать под испытующим взглядом командира "Горгоны", и тяжело сглотнула. – Сейчас действуем в соответствии с ситуацией, в которой каждый должен уметь защитить себя, а еще лучше – иметь силу и навыки прикрыть спину другому, – Роберт выждал небольшую паузу. – Штефани, ты пройдешь курс молодого бойца, – информация ударила обухом по зазвеневшей голове; хотела было ответить, да голос пропал. Из-за ступора я не увидела, что сами горгоновцы приказ командира приняли спокойно, словно он был ожидаем. – Сара, на тебе огнестрел. Обучишь чистить, разбирать, заряжать; покажешь, что у нас есть, объяснишь, расскажешь нюансы; пояснять не буду, сама прекрасно знаешь, что такое огневая подготовка. Норман, будешь ответственен за физподготовку; можешь и в автомеханику удариться для разнообразия. Михаэль – медицинская помощь, – слова доносились эхом до сознания. В ушах шумело. Все казалось наигранным, странным. Ненастоящим. – Стэн – ориентирование на местности; еще обучишь знакам и сигнальным жестам, обозначениям – она должна понимать и уметь изъясняться по форме. Пиротехнику оставляю на твое усмотрение. Стивен – инвентаризация; да, впрочем, обучи-ка нашего любознательного журналиста и взлому. Крис, – Роберт посмотрел на Льюиса, – рукопашный и холодное оружие.
– Но, Роберт… – мой голос прозвучал на высоких тонах. Оборвалась на полуслове, когда Сборт поднял руку.
– Это будет полезно и для тебя, и для "Горгоны". Сократим внимание к поддержанию твоей сохранности. К тому же, пусть для моих оболтусов и Сары будет работа, чтобы не разленились и с ума не посходили.
– А Сэм? – в панике выпалила я.
– Мне достаточно, если он будет поддерживать аппаратуру в порядке. Да и особого энтузиазма, я полагаю, он не проявит, даже если бы я заставлю его обучатся, – холодно бросил Роберт, отворачиваясь и собираясь уходить. – Сегодня первая вылазка. Готовьтесь, ваш выход ровно в восемь. Кстати, Штефани, – мужчина вдруг обернулся. Его движения спокойные, плавные, но с какой-то непоколебимой внутренней силой, – если хочешь, можешь направиться с этой троицей, – я замерла. Краем глаза увидела, как Льюис, собиравшийся отпить кофе, чуть не выронил стаканчика из рук. – Пойдешь?
Секундное замешательство. Хотелось закачать головой в ответ, проговаривая "нет" без остановки. Здравый рассудок вопил отказаться, умолял, но…
– Пойду, – слова сорвались с губ.
Роберт одобрительно кивнул, словно и не ожидал другого ответа.
***
С силой затягивала шнурки на берцах. Сэм сидел рядом на кровати, молча облокотившись на колени. Мы почти не переговаривались. Он злился, а я не могла ему объяснить, почему согласилась на эту авантюру. Не могла, потому что сама не до конца понимала – пыталась оправдать себя тем, что любая попытка работать с военными сообща, быть полезной, позволяла оставаться уверенной в нахождении среди горгоновцев.
Страшно оказаться одной лицом к лицу с переменившимся миром. С "Горгоной" спокойнее.
Кровь стучала в ушах набатом. Я согласилась идти, пытаясь переступить через оглушающий страх – чтобы подавить его, подчинить; чтобы доказать, что и собирательский рейд мне под силу. Чтобы… Не знаю. Не хотела идти. Боялась до смерти, до онемения кончиков пальцев. Но согласилась, потому что в глубине души знала: не могла поступить иначе.
Конечно, даже если бы отказала, Сборт не сказал бы собирать скромные пожитки и идти прочь. Но я была обязана горгоновцам, и они были нужны мне, а потому следовало показать командиру свою заинтересованность и готовность к трудностям. К тому же… Отказалась бы – и потом никогда бы не простила себе трусости.
Я поднялась, оправляя футболку.
С улицы доносилось редкое умиротворенное пение птиц. Небо, такое чистое и ясное ночью и на рассвете, стали медленно укутывать тяжелые серо-коричневые тучи. Даже не верилось: последние дни погода почти не менялась, стаяла солнечная жара, ни тучки, ни ветра… Но пасмурность нам на руку, пожалуй, солнце не будет так зверски палить.
Окинула взглядом большую комнату, заставленную кроватями и захламленную вещами. Почти ни у кого не возникало желания располагаться в "апартаментах", как их шутливо нарек Стивен, самостоятельно. Никому не хотелось оставаться один на один со своими мыслями и ночными кошмарами; вместе комфортнее, тише на сердце. Даже такая мелочь: когда кто-то не мог уснуть, он знал: точно найдется еще один полуночник, готовый разговаривать с тобой, пока не сломит сон.
У противоположной стены одиноко стоял потрепанный кожаный диван (наподобие того, что располагался внизу). Его забрал в собственность Льюис; в разложенном виде это спальное место – почти царская ложа.
– Уверена в решении идти? – осторожно спросил Сэм; я бросила на него взгляд и нетвердо кивнула. – Как знаешь… Я волнуюсь за тебя, Штеф.
– Знаю.
Он качнул головой:
– Я всё равно это не одобряю. Ты любишь усложнять себе жизнь и рисковать, когда можно этого избежать, – Дорт вздохнул, сжимая и разжимая кулаки; нервничал. – Будь осторожна.
– Как всегда, – натянула на лицо улыбку. – Тем более, я же не одна иду…
С секунду подумала, затем набрала в грудь воздуха, наконец решаясь впервые за долгое время откровенно высказаться Дорту. Я никогда не отличалась особой тягой к откровенности, но последние недели совершенно закрылась (да и было ли время разговаривать и делиться сомнениями и страхами, нужно ли было лишний раз напоминать о случившемся?); а после выстрела и вовсе не разговаривала с Сэмом должным образом, хотя видела, как он терзается от моего мучительно-болезненного состояния.
– Сэм, ты ведь знаешь, что я должна пойти с горгоновцами. Мы оба знаем, что…
Но откровенному разговору не было суждено состояться. Раздался короткий стук в дверь. "Шайер, змейки собраны, – хрипловатый голос Льюиса. – Роберт дал добро на выход по готовности, так что поторопись".
Переглянулась с Сэмом, и тот, тяжело выдохнув, поднялся. Я подхватила с кровати рюкзак – перманентное состояние готовности сорваться с места выражалось даже в постоянно собранных вещах, – и клетчатую рубашку, которую мне отдал Михаэль. Трудности с одеждой – меньшая из проблем, но когда у тебя единственный комплект одежды, становится лишь грустнее. В моем скудном ныне гардеробе насчитывались берцы и черные штаны, ранее принадлежавшие горгоновцу, майка, кожаная куртка, да рубашка Боура. Поживиться дополнительными тряпками у кого-нибудь из группы тоже представлялось невозможным: да, каждый горгоновец располагал одним запасным комплектом, но вещи мужчин мне были велики, а Сары – малы. Теплые куртки и вовсе дефицитный предмет, и, если становилось прохладнее, приходилось обходиться тем, что попадалось под рукой. Зачастую в ход шли пледы. Первым делом горгоновцы кутали Сару и меня, почти заботливо следя за тем, чтобы "единственные девушки в коллективе не продрогли". Так что жаловаться не приходилось.
