Kitabı oku: «Собрание сочинений. Том 1. Путешествие к просветлению. Просветлённая храбрость. Сердце сострадания», sayfa 3

Отец был в отчаянии. Он спросил меня:

– Какую церемонию, на твой взгляд, нужно провести, чтобы тебе стало полегче? Есть какой-то способ сохранить твою жизнь? Если такой способ есть, мы обязательно сделаем всё необходимое.

Больше всего на свете я хотел стать монахом и сказал отцу:

– Лучшее средство в этой ситуации – носить монашеские одежды.

Отец тут же распорядился сшить одежды. Когда их положили на мою кровать, я почувствовал настоящую радость. Я также хранил под подушкой ритуальные колокольчик и дамару.

На следующий день я спросил Ламу Осэла побрить мне голову. Говорят, в тот день некоторые из наших домашних работников были расстроены до слёз, поскольку «последний из братьев Дилго собирается взять монашеские обеты, а это означает, что у семьи не будет наследников». Но сам я был очень счастлив, так счастлив, что даже почувствовал себя лучше, здоровье моё пошло на поправку, и мне больше не грозил риск летального исхода. Мне было тогда десять лет.

Не случись этого происшествия, я не смог бы обучаться у Шечена Гьялцаба и остальных своих учителей. Когда я стал монахом, отец спросил, где я должен проживать. Многие ламы настаивали на том, чтобы меня возвели на трон, но отец изъявил желание, чтобы я проживал дома. Он сказал, что поскольку я был тулку, то, пошли он меня в один из монастырей – Шечен или Дзогчен, я лишь буду тратить своё время впустую, живя на подношения. Поэтому, после того как я стал монахом, я так и остался жить в доме своей семьи.

Когда мне исполнилось тринадцать лет, я написал стихотворение:

 
Кьема! Кьеху!
Любимые родители, что подарили мне жизнь, наполненную
Свободами и благоприятными возможностями,
Вы заботились обо мне с любовью —
С самого детства и по сей день.
 
 
Именно вы познакомили меня с истинным учителем,
И благодаря вашей доброте я вступил на путь освобождения.
 
 
Услышав историю жизни своего совершенного учителя, я размышлял о ней, а затем сделал объектом медитации.
Я решил, что постепенно оставлю позади все заботы обычной жизни
И отправлюсь бродить по пустым, безлюдным долинам.
 
 
Отец и мать, оставайтесь же в своём красивом комфортном доме,
А я, ваш сын, мечтаю лишь о свободной пещере в горах.
 
 
Благодарю вас за удобную добротную одежду, которую вы мне дарили,
Но теперь я в ней не нуждаюсь, поскольку мне больше по душе накидка из бесцветного войлока.
 
 
Я оставляю вам все свои ценности;
Чаша для подаяний, посох и накидка практикующего Дхарму – вот всё, что мне нужно.
Я отказываюсь от удобств и имущества без всякого сожаления,
Текст с драгоценными наставлениями – вот единственное моё сокровище.
 
 
Я ухожу из этого сада распустившихся цветов
И направляюсь в дикие места, где видны лишь крутые утёсы.
 
 
Мне не нужны слуги, которые лишь подливают масла в огонь гнева и привязанности;
Птицы и дикие звери – вот компания, которая мне по душе.
Когда я находился в присутствии своего всеблагого учителя,
Во время посвящения тайной сердечной сущности
Я поклялся отказаться от всех дел обычной жизни
И посвятить себя целиком практике Дхармы.
В моём сердце эта клятва остаётся ясной и отчётливой, словно она высечена в камне.
И теперь мне ничего не остаётся, кроме как отправиться в горы для уединённого ретрита.
 
 
Несмотря на то что теперь ваш сын будет пребывать один в горных ущельях,
Ваши улыбающиеся лица будут всегда оставаться перед моим внутренним взором,
Вашу доброту ко мне я никогда не забуду.
И если осилю твердыню реализации,
То этим отплачу за вашу доброту ко мне, не сомневайтесь!
 

Глава 2
Встреча с духовными учителями

Джамьянг Кхьенце Вангпо (1820–1892), мастер, который был предшественником Кхьенце Ринпоче, провёл тринадцать лет, беспрестанно путешествуя по всему Тибету, получая бесконечные передачи и посвящения различных традиций, школ и линий передачи тибетского буддизма, многие из которых к тому моменту были на грани исчезновения. Он передвигался пешком, и всё его имущество составлял изношенный заплечный мешок. Поговаривают, что за время своих путешествий он сносил три пары сапог. Собрав все эти драгоценные учения, Джамьянг Кхьенце Вангпо и другой великий мастер, Джамгон Конгтрул, старательно отредактировали и систематизировали собранный материал, а затем издали его в виде собрания из пяти томов. Однако их замысел заключался не только в том, чтобы издать тексты: они также намеревались доверить «живые» линии передачи будущим поколениям практикующих, поскольку без личной передачи знания от учителя ученику тексты остаются лишь символами учения, не более того. Сохраняя и распространяя подобным образом множество учений, Джамьянг Кхьенце Вангпо положил начало ренессансу буддизма в Тибете – возрождению, которое позже стало источником вдохновения для многих живших в то время мастеров. В возрасте сорока лет Джамьянг Кхьенце Вангпо решил уйти в ретрит до конца жизни. С тех пор он никогда не покидал своего уединённого жилища до самой смерти в возрасте 73 лет.

На северо-востоке от Деге находится Шечен – один из шести основных монастырей школы ньингма. Именно в этом монастыре близкий ученик Джамьянга Кхьенце Вангпо – Шечен Гьялцаб Ринпоче (1871–1926) распознал Дилго Кхьенце Ринпоче как одну из пяти реинкарнаций великого ламы и возвёл его на трон. Мальчику в то время было двенадцать лет. Кхьенце Ринпоче рассказывает в автобиографии о тех особых годах своей жизни, которые он провёл рядом со своими учителями:

После того как я стал послушником в возрасте десяти лет, в долину Денкхог прибыл проездом по дороге в Кьерку, где он руководил строительством буддийского монашеского университета, великий учёный по имени Кхенпо Шенга. Он принял меня за реинкарнацию своего учителя Онпо Тенги, который также являлся коренным учителем моего собственного отца. Он сказал, что мне следует поступить в его университет, где он сможет обучать меня Дхарме. Так я попал в Кьерку и получил от Кхенпо Шенги подробные объяснения по тексту «Вступая на путь бодхисаттвы» и наставления по философии мадхьямаки (Срединного пути).

По утрам я получал у Кхенпо Шенги учения, а затем занимался самостоятельно. Днём я сдавал небольшой экзамен, отвечая на вопросы, которые он задавал по пройденному утром материалу, и повторял очередной отрывок текста, который нужно было выучить наизусть. Иногда по вечерам мы уходили за пределы территории университета, чтобы немного развлечься и поиграть. Однажды лама показал мне, что если кидать маленькие камешки в большой камень, который находился у входа в его дом, то копошащиеся рядом мыши-полёвки в страхе разбегаются в разные стороны. У него самого очень ловко это получалось. Я думаю, он постоянно развлекал меня подобным образом, чтобы мне не наскучили наши занятия.

Когда я впервые приступил к изучению текста «Вступая на путь бодхисаттвы», Кхенпо Шенга трижды за день посылал одного из своих учеников, чтобы тот проверил моё понимание. На следующий день, когда я сдал экзамен, он был очень доволен. Он сказал, что когда Патрул Ринпоче изучал этот текст, даже он не мог выучить больше одного четверостишия за раз, поэтому мы будем изучать не более одной страницы за день. Посвящая свои ежедневные лекции комментированию этого текста, он сделал так, что мне пришлось прочитать его в общей сложности около сотни раз. Днём мне обычно разрешалось часок поиграть. Сейчас я уже точно не могу сказать, было ли это благодаря этому дневному отдыху, но я никогда не ощущал скуки от занятий.

В год Обезьяны (1920) я вернулся в Джекундо. Кхенпо Шенга давал собранию из почти трёхсот монахов учения по тексту «Вступление на срединный путь», и я получил их вместе со всеми. Каждый день я сдавал экзамен лично, но несколько раз мне пришлось отвечать на вопросы публично, в присутствии множества других учеников Кхенпо Шенги. Я помню, что все очень удивлялись тому, как я отвечал, поскольку мой наставник, Карма Цултрим, также давал мне подробные пояснения по тексту. Вдобавок к этому я самостоятельно изучал личные заметки моего брата Шедруба, который также изучал этот текст. Я очень благодарен им за помощь, поскольку моих собственных способностей никогда бы не хватило для глубокого понимания этих подробных и сложных учений.

Мой брат Шедруб сказал мне: «Ученики Патрула Ринпоче сначала добивались ясного понимания коренного текста, используя построчный комментарий. Если начать сразу же с изучения подробного объяснения текста, то понимание, которого мы достигнем, будет поверхностным. Поэтому мы заучиваем строфы, чтобы понять общий смысл, а комментарии разбираем, чтобы повысить эффективность своих занятий. В наше время существует очень много построчных комментариев, в которых теряется общий смысл, и потому их изучение не приводит к глубокому пониманию». Таким образом он дал мне очень важные наставления о том, как новичку следует подходить к изучению текстов, и это объяснение мне позже очень помогло.

Прошло некоторое время, и Кхенпо Шенга уехал в Деге, к Пещере Радужного Света, где он стал вести жизнь в строгом ретрите подобно Миларепе. Я последовал за ним и оставался рядом в течение пяти месяцев, получая учения, включая комментарии к тексту Патрула Ринпоче «Слова моего всеблагого учителя». В один из дней Кхенпо Шенга сказал мне:

– Взгляни на природу ума и скажи мне, что ты видишь.

Недалеко от нашей палатки, под утёсом скалы раскинулся чудесный луг. Я сидел там и медитировал, и в какой-то момент меня озарило, что природа ума является пустой и ясной. Я рассказал об этом Кхенпо Шенга, и они вместе со знаменитым отшельником Кунгой Палденом были очень обрадованы моим ответом. Они расценили это снизошедшее на меня откровение как знак того, что я выполнял практику в предыдущих жизнях. Но сам я считал, что пришёл к такому заключению в результате концептуального анализа, который освоил, когда изучал философию мадхьямаки, и сильно сомневался, что получил прямой опыт переживания окончательной природы ума.

Спустя некоторое время после моего возвращения домой мой старший брат Шедруб сказал мне, что изучение Дхармы – дело важное, но одного теоретического знания недостаточно. Он посоветовал мне искать учителя, обладающего наивысшей реализацией. С его точки зрения, наиболее реализованным учителем из всех живущих был Шечен Гьялцаб Ринпоче. Другой мой брат, Сангье Ньенпа Ринпоче, только что закончил трёхлетний ретрит и тоже собирался встретиться с Шеченом Гьялцабом Ринпоче. Таким образом мы – трое братьев, отец и ещё десять человек из наших мест – отправились в монастырь Шечен.

Когда мы прибыли, помощник Шечена Гьялцаба Ринпоче приветствовал нас двумя церемониальными хадаками – один он поднёс мне, другой Сангье Ньенпа Ринпоче. Он передал нам слова Шечена Гьялцаба Ринпоче о том, что нам двоим лучше подождать со встречей до наиболее благоприятного дня, поскольку это будет наша самая первая встреча в монастыре Шечен. Шедрубу же, который уже встречался с ламой в этом монастыре, было разрешено увидеться с ним в любое время, какое ему будет удобно.

Мы прождали три дня, прежде чем получили аудиенцию. Мне наше ожидание показалось очень долгим, ведь это была моя первая встреча с учителем. Я уже истомился ожиданием, когда нас наконец позвали в ретритный дом Ринпоче. Вместо монашеских одежд на нём была надета жёлтая жилетка, отороченная мехом. Он редко покидал ретрит, и поэтому его волосы, завивающиеся в локоны, были настолько длинными, что ниспадали на плечи. Мы расселись, и нас угостили сладким рисом, приправленным шафраном. Шечен Гьялцаб Ринпоче расспрашивал об учителях, которых встречал Сангье Ньенпа Ринпоче, и тех учениях, которые он от них получал. Этот разговор длился более трёх часов.

Ретритный дом Шечена Гьялцаб Ринпоче был построен на площадке, расположенной на уступе склона горы, в сорока пяти минутах ходьбы от монастыря Шечен. В это удивительное место вела довольно крутая тропа, которая становилась очень мокрой во время сезона дождей. Из окна этого дома можно было увидеть монастырь и реку, текущую вниз по долине и окружённую со всех сторон горами, с вершин которых практически круглый год не сходил снег. Ниже дома, на склоне, среди зарослей можжевельника находилась поляна, которая была идеальным местом для того, чтобы посидеть в медитации в солнечный день. Ещё ниже можно было обнаружить маленькую пещеру, которая называлась Пещера Сияния Великого Блаженства, – в ней Шечен Гьялцаб Ринпоче провёл в ретрите долгие месяцы. Выше по склону были и другие пещеры. В одной из них на поверхности каменных стен спонтанно проступили священные изображения. На полпути в монастырь располагался главный ретритный центр, где в это время около двадцати монахов находились в традиционном ретрите, который длится три года, три месяца и три дня.

Шечен Гьялцаб Ринпоче был, бесспорно, одним из самых знающих и реализованных учителей того времени. Однажды он ушёл в трёхлетний ретрит, но, ко всеобщему удивлению, неожиданно вышел из него, объяснив это тем, что уже достиг тех целей, которые в этом ретрите для себя поставил. На следующее утро его помощник заметил на каменной ступеньке его ретритного дома отпечаток ступни. Позже эта ступенька была аккуратно извлечена его учениками как реликвия и хранилась в тайном месте, чтобы уберечь её от уничтожения в ходе «культурной революции». Эту ступеньку с отпечатком ступни Ринпоче можно увидеть в монастыре Шечен и в наши дни.

В монастыре в то время проживали в общей сложности около двухсот монахов. Настоятелем был Шечен Рабджам Ринпоче – другой мой коренной учитель, и именно он давал монахам наставления по практике и даровал посвящения. Он часто посещал и другие монастыри, куда его приглашали, чтобы дать учение, поэтому ему приходилось много путешествовать по Центральному Тибету.

Шечен Гьялцаб

Пема Намгьял.

Фото Матье Рикара

Шестой Шечен Рабджам Ринпоче.

Фото неизвестного автора

Кхьенце Чокьи Лодро.

Фото неизвестного автора

Шечен Конгтрул.

Фото неизвестного автора

В монастыре Шечен проживал ещё один великий учитель – Шечен Конгтрул Ринпоче. Он жил с другой стороны горной реки от ретритного дома Шечена Гьялцаба, также на горном выступе, где образовалась ровная площадка – красивое место, где на лугах летом цвели жёлтые цветы, а в пихтовом лесу можно было насобирать вкусных грибов. Шечен Конгтрул Ринпоче был великим практикующим и, так же как и Шечен Гьялцаб, не проявлял ни малейшего интереса к управлению монастырём. Это была ответственность Шечена Рабджама Ринпоче.

Однажды нас позвали в дом к Шечену Гьялцабу. Когда мы пришли, он сказал нам, что на следующий день он начнёт давать учения, и самым первым посвящением, которое он даст, будет посвящение Ваджрасаттвы из традиции монастыря Миндролинг. В последующие месяцы он давал нам очень важные учения школы ньингма, устную передачу полного собрания сочинений Мипама Ринпоче и собрания работ великого мастера ньингма Лонгчена Рабджама «Четырёхчастная сердечная сущность». По окончании учений я частенько заходил повидать Шечена Гьялцаба. Он любил детей, и ему нравилось играть и веселиться со мной. Он был мягким и заботливым человеком, и на протяжении всей его жизни едва ли кто-то видел его в гневе. Во время длительных учений он обязательно делал перерывы – играл во что-нибудь с молодыми ламами или рассказывал им интересные истории.

Если говорить откровенно, мой учитель Шечен Гьялцаб обладал всеми качествами великого мастера, о которых говорится в сутрах и тантрах. Его главным качеством был глубокий опыт высшего воззрения Великого совершенства. Впоследствии, когда я сам стал изучать эту доктрину, размышлять о ней и якобы ей учить, я чувствовал: мне удивительно повезло, что я получил передачу этого бесценного учения, подобного драгоценности, исполняющей желания, от своего великого учителя, совершенного будды, поскольку благодаря этому моё человеческое перерождение не прошло впустую. Подобные мысли усиливали мою преданность учителю и устремление добиться реализации. Даже сейчас, когда я вроде бы сам учу людей аспектам этой доктрины, я всегда визуализирую в уме образ своего учителя и прошу его дать своё благословение, чтобы наставления и объяснения принесли пользу.

Когда он давал посвящения, я часто испытывал ощущение восторга от выражения его лица и света глаз в тот момент, когда он указывал рукой в мою сторону, проводя прямое ознакомление с природой ума. Я чувствовал, что, хотя в силу своей несовершенной преданности я и вижу учителя в форме обычного человека, всё происходящее ничем не отличается от того, как Гуру Падмасамбхава давал посвящения своим двадцати пяти ученикам. Моя уверенность становилась твёрже и твёрже, и когда он снова бросал на меня свой взгляд, и, указывая рукой в мою сторону, спрашивал: «Какова природа ума?» – я думал про себя: «Мой учитель действительно великий йогин, который знает абсолютную реальность!». Так я мало-помалу стал понимать, как следует выполнять медитацию.

Я получил посвящение в монахи от Шечена Гьялцаба лишь во время своего следующего визита в монастырь Шечен. Я уже давал монашеские обеты Кхенпо Шенге, но Шечену Гьялцабу Ринпоче я сказал, что хочу получить их снова лично от него. Он ответил, что повторное принятие обетов вполне допустимо, что это сродни тому, как ступу покрывают несколькими слоями золота.

Когда Дзонгсар Кхьенце Чокьи Лодро впервые заговорил обо мне с Шеченом Гьялцабом Ринпоче, то первым делом сказал следующее: «Я встречал этого мальчугана и прежде, и у меня есть сильное ощущение, что он является реинкарнацией Джамьянга Кхьенце Вангпо. Будь добр, присматривай за ним получше, а я со своей стороны тоже приложу все усилия, чтобы быть ему полезным. В частности, я прошу тебя дать ему устную передачу текста „Сокровищница наставлений“». Впоследствии Шечен Гьялцаб Ринпоче так и сделал. Это было учение, предназначенное лишь для серьёзных практикующих, как объяснил мне Ринпоче, и поэтому он сам выбрал только тех учеников, кто был готов получить подобное посвящение. Он составил список из двадцати лиц и повесил около двери знак, обозначавший границу ретритного помещения. Текст «Сокровищница наставлений» содержит учения всех восьми основных школ тибетского буддизма. Когда Шечен Гьялцаб Ринпоче давал учения, то делал это не особенно громким голосом, но речь его звучала очень ясно, и я прекрасно понимал всё, что он говорил. Я до сих пор помню это – даже сейчас, когда я стал стариком. Я искренне считал его своим коренным учителем, поскольку именно он ознакомил меня с природой ума.

У Кхьенце Чокьи Лодро был экземпляр текста, и мы учились по этой книге вместе. В какой-то момент Шечен Гьялцаб Ринпоче немного приболел, и, пока он поправлялся, Кхьенце Чокьи Лодро дал нам устную передачу некоторых учений. Всё время лечения Шечен Гьялцаб Ринпоче оставался в своей комнате, одно из окон которой, по счастью, выходило во внутреннее помещение небольшой алтарной комнаты, где мы как раз и собирались. Таким образом он мог принимать участие во всём, что там происходило. Я сидел прямо около окна, и мне было доверено вносить правки в его экземпляр текста. Это была очень волнительная и благоприятная возможность – видеть его каждый день и работать вместе с ним над текстом. Кхьенце Чокьи Лодро попросил меня написать какие-нибудь стихотворения. Несмотря на то что я был ещё весьма молод, у меня неплохо получалось складывать стихи, и Шечен Гьялцаб Ринпоче был очень доволен, сказав, что в будущем я стану хорошим писателем.

Учения длились три месяца. В самом конце, в последние два дня, мы проводили благодарственные церемонии, включая большое пиршественное подношение, во время которого роль умдзе взял на себя сам Шечен Гьялцаб Ринпоче, что было уникальным событием.

Завершая цикл учений, Шечен Гьялцаб Ринпоче возвёл меня на трон как перерождение ума Джамьянга Кхьенце Вангпо. У Джамьянга Кхьенце Вангпо было пять перерождений, пять тулку, которые считались манифестациями его тела, речи, ума, качеств и активности. Кхьенце Чокьи Лодро являлся перерождением его активности.

В утро дня, когда должна была состояться интронизация, я отправился по тропе к ретритному дому. Внутри дома был возведён большой трон. Шечен Конгтрул, который в то время был ещё довольно молод, держал в руках связку благовоний, а Шечен Гьялцаб Ринпоче специально нарядился в свои самые торжественные одеяния. Они велели мне взобраться на трон. На церемонии присутствовали лишь несколько человек. Они распевали молитвы, в которых говорилось о пяти совершенных обстоятельствах – совершенных времени, месте, учителе, учении и учениках. Шечен Гьялцаб Ринпоче, который проводил церемонию, дал мне священные объекты, символизирующие тело, речь, ум, качества и активность будд. В качестве символа тела он дал мне статую Будды Шакьямуни, которая принадлежала Мипаму Ринпоче и Джамьянгу Кхьенце Вангпо. В качестве символа речи он дал мне собрание текстов этих двух выдающихся мастеров. В качестве символа ума он дал мне ваджру и колокольчик, которые использовал Мипам Ринпоче. В качестве символа качеств он дал мне все ритуальные предметы, необходимые для того, чтобы даровать посвящения. И наконец, в качестве символа активности он дал мне печать Мипама Ринпоче. Затем он вручил мне документ, в котором говорилось следующее:

Сегодня я распознал мальчика из семьи Дилго как реинкарнацию Джамьянга Кхьенце Вангпо. Я даю ему имя Гьюрме Тегчог Тенпей Гьялцен – Стяг Победы Наивысшей Колесницы. Я доверяю ему учения великих мастеров прошлого, и теперь в момент смерти мне не о чём будет сожалеть.

Когда я восседал на троне, мне в голову пришла мысль о том, что поскольку я признан реинкарнацией Джамьянга Кхьенце Вангпо, то должен бы помнить свои предыдущие жизни. Размышляя подобным образом, я вдруг ясно вспомнил какую-то горную пещеру, перед входом в которую росло молодое дерево с густой листвой. В небе можно было отчётливо видеть солнце и луну. Всё это предстало передо мной как наяву, но я никому не стал об этом рассказывать. Позже я был в Непале и посетил местность Янглешо. Там я обнаружил место, которое мне привиделось в тот день.

Я провёл с Шеченом Гьялцабом Ринпоче около пяти лет в монастыре Шечен, правда, я жил не в самом монастыре, а в ретритном центре, что был расположен немного поодаль, на холме.

По окончании этого срока я вернулся домой и жил в уединении в пещере, носящей название Боям Сампутри. Зимой, не прерывая ретрита, я попросил сведущего Кхенпо Тубгу навестить меня и дать подробное учение по тексту «Тантра тайной сущности», который входит в цикл под названием «Магическая сеть». Он прошёл по тексту три раза подряд, и я выучил наизусть и сам коренной текст, и трёхсотстраничный комментарий Лонгченпы.

Изучая во всех подробностях текст «Магическая сеть», я обрёл определённое понимание сути посвящений в ваджраяне, разобрался со всеми категориями самай, а также со стадиями развития и завершения практики Великого совершенства. Устные же объяснения прояснили для меня множество трудных моментов, и это было похоже на то, как будто приоткрылась дверь, ведущая к моей осознанности. Позже, когда я рассказывал об этом реализованному мастеру Кхьенце Чокьи Лодро, он сказал: «Текст „Сокровищница драгоценных качеств“ несёт очень мощное благословение. Изучая этот текст, всеведущий Мипам Ринпоче открыл врата мудрости, и это было подобно тому, как в начале дня восходит солнце».

Я послал владыке мандалы Шечену Гьялцабу Ринпоче письмо в стихах, в котором описал свой опыт изучения текстов «Магическая сеть», «Тантра Гухьягарбхи» и «Сокровищница драгоценных качеств» и прогресс, которого смог добиться. В ответном послании я обнаружил рисунок восьми благоприятных символов и письмо, в котором говорилось: «Благородный, я очень рад, что ты так увлекаешься изучением и практикой Дхармы». Это было последнее, что я от него слышал.

Все мастера, которым я следовал, были известны своими непревзойдёнными качествами, описываемыми в учениях Будды, и все они полностью отказались от забот обычной жизни. Благодаря их доброте я также научился не проявлять к повседневной социальной жизни особого интереса. Мои родители были также очень добры ко мне и обеспечивали меня всем необходимым для того, чтобы мне не нужно было заниматься ничем, кроме изучения и практики Дхармы под руководством подлинных мастеров. Таким образом, у меня не было нужды вовлекаться в построение религиозной «карьеры» – стремиться к высокому административному положению в монастыре. Шедруб, который помогал мне с занятиями, дал мне такой совет:

– Тебе следует вести себя так же, как ведут себя наши учителя, и постоянно совершенствовать свои качества, непрерывно изучая Дхарму, размышляя о ней и выполняя надлежащую практику медитации. Я возьму на себя заботу обо всех повседневных делах, и тебе останется лишь хранить молчание, как будто бы ты глухонемой.

Благодаря такой его доброте мне были не нужны никакие подношения, даже пока я был юношей, и поэтому я целиком и полностью посвятил себя изучению, размышлению и практике медитации, дав клятву не тратить впустую ни одного часа своей жизни. День за днём мой брат выполнял роль наставника, вдохновляя меня писать стихи, молитвы призывания, песни и другие сочинения, объясняя, что подобная тренировка позволит мне улучшить свои навыки составления текстов. И я постоянно что-то писал – иногда у меня получалось что-то стоящее, а иногда и полная ерунда. Когда мне было трудно что-то вспомнить, я обычно обращался к собранию поэм и наставлений Патрула Ринпоче и других великих реализованных мастеров и таким образом оттачивал свои навыки писательства, что, несомненно, делало тексты, которые я составлял, более ясными и содержательными, хотя почерк мой так и остался ужасным.

Некоторое время спустя я решил посетить местечко Кьянгма Ритро, где жил Кхенпо Тубга. Там не было какого-то монастыря, да и вообще каких-либо построек, только палаточный лагерь. Мне было восемнадцать лет, и я тогда жил в Гакоге. В один из дней я получил письмо от отца, в котором говорилось, что Гьялцаб Ринпоче – Владыка, Входящий Во Все Семейства Будд, ушёл из жизни на восемнадцатый день пятого месяца года Железного Тигра (1926). Ему было всего лишь пятьдесят шесть лет. Эта новость настолько меня расстроила, что мне казалось, будто моё сердце просто рвётся на части. Когда я закончил в тот вечер ритуал подношения дхармапалам и дошёл до молитвы о долголетии драгоценного учителя, то вдруг подумал, что теперь это не имеет смысла. Но в то же время я не мог просто так перестать её читать. В результате я прочёл эту молитву как призывание, и, пока я читал, из моих глаз лились слёзы. В тот день я лёг спать в очень грустном настроении. Чтобы как-то утешить меня, Шедруб сказал: «Не стоит оплакивать уход учителя так, как это делают обычные люди, просто объединяй свой ум с его умом! Вы оба тулку, и так ты сможешь получить от него благословение передачи от ума к уму даже после его смерти!».

На следующее утро я сел в прохладной тени на лугу за домом, чтобы немного позаниматься. Я выполнял, как мне казалось, практику созерцания природы ума, но каждый раз, когда я начинал думать о своём учителе, в моём уме возникало ощущение настоящего горя. В какой-то момент я не удержался и расплакался, а позже написал грустную песню:

 
Как жаль, мой всезнающий учитель!
Я следовал тебе – совершенному будде,
Но так и не обрёл совершенного понимания наставлений.
Почему же ты оставляешь меня, как оставляют сирот родители?
 
 
Мои омрачённые дурной кармой глаза уже не увидят
Твоё подобное луне лицо, твои глаза, в которых светится улыбка,
Твои глаза, что всегда смотрели на меня с добротой и любовью.
 
 
Твой мелодичный, чистый голос, глубокий и вдохновляющий,
Подобен мощному потоку нектара Дхармы,
Но моим ушам больше не услышать его ясное звучание,
А тогда что остаётся твоему сыну, кроме как взывать о помощи и поддержке!
Твои добрые руки благословляли мою голову
Сосудом, наполненным священной амритой и нектаром.
Понимая, что больше не испробуешь этот вкус,
Как может кто-то удержать вздох печали?
 
 
Когда ты смотрел на меня своими сияющими глазами,
Светящаяся мощь твоей реализации озаряла всё вокруг.
Когда теперь выпадет шанс увидеться снова?
Что мне остаётся делать, кроме как призывать тебя, утешаясь надеждой!
 
 
Когда в моей памяти возникает образ
Убежища Чакрасамвары, расположенного
В ретритном центре непревзойдённого белого лотоса,
Я ощущаю восторг.
Почему же ты оставил это место?
 
 
Благородное собрание сведущих и добродетельных практиков медитации, достигших реализации,
Пребывающих в гармонии подобно детям одних и тех же родителей, —
Собрание видьядхар, действующих в соответствии с Дхармой, —
Разлетелось, как птицы перед наступлением темноты.
 
 
Все посвящения и наставления были одно чудесней другого;
Владыка Дхармы, ты и твои духовные сыновья обладали всем, чего только можно желать.
Почему же теперь ты закрываешь врата,
Как закрывают врата города, когда войско проиграло сражение?
 
 
В то время как кхенпо, тулку и монахи – юные и пожилые —
Из монастыря Донгаг Тенньи Даргьелинг
Восславляют твою доброту,
Как мог ты отправиться в незримые земли?
 
 
С кем же теперь будут обсуждать свои медитативные переживания
Все те расслабленные и беззаботные йогины, что пребывают
На высокой вершине божественной лотосовой горы,
В горных пещерах и деревянных хижинах?
 
 
Несмотря на то что миряне – как мужчины, так и женщины – заняты ведением хозяйства,
Они в то же время связаны золотой нитью самайи,
Украшенной драгоценным камнем веры.
Кто теперь поможет им во время жизни, смерти и в бардо?
 
 
В прошлом я всё раздумывал, правда ли то, что
Ты живёшь на знаменитой Медноцветной горе,
А сейчас, стоит мне тебя вспомнить,
Сердце наполняется печалью, а глаза слезами.
 
 
Мастер, пребывающий в чистых землях десяти направлений,
Ты наслаждаешься свежестью необусловленного блаженства,
Так взгляни на своего оставшегося в одиночестве ученика глазами мудрости,
Пусть твоя добрая, любящая рука коснётся моей макушки.
 
 
Твой ученик, обитающий в этой нечистой земле,
Только и делает, что представляет в уме, как ты пребываешь
Среди будд и бодхисаттв.
Любимый отец, мне не вынести этой разлуки!
 
 
Ты растворился в изначальном внутреннем пространстве,
Но даже будучи там, несравненный защитник, пожалуйста,
Брось прямо сейчас крюк истинного непредвзятого сострадания
И забери меня, чтобы я мог радоваться тому, что нахожусь рядом с тобой.
 

В один из перерывов между занятиями я устроил пикник; взобравшись на вершину высокой скалы, я здорово устал и присел, чтобы перевести дух. Я не прилагал каких-то особых усилий для того, чтобы наблюдать за умом, но в какой-то момент у меня вдруг спонтанно возникло переживание пустотного осознавания, подобного пространству, в котором нет центра и периферии. Прежде у меня никогда не было подобных медитативных переживаний, и я сидел там до тех пор, пока оно полностью не закончилось.