«Единственный выживший» kitabından alıntılar
Ни одно средство массовой информации,будь то газета, радиостанция или телеканал, не могло создать себе имя и репутацию на хороших новостях.
У него есть сентиментальная жилка… – Она слабо улыбнулась. – Сентиментальная жилка толщиной примерно в милю
...какое это удовольствие для будущего печенья: ждать пока тебя поджарят и съедят, чтобы и ты мог поднять кому-то настроение.
В небе, готовом рычать и огрызаться электрическим огнем, клубились черные облака, напоминавшие жуткие безглазые лица фантастических существ с широко разинутыми пастями, в которых закипала сk трудом сдерживаемая ярость.
Когда надо было принять деньги, банки действовали словно мощные промышленные пылесосы, но, когда нужно было выдать наличные, они еле-еле поворачивались, отчаянно скрипя всеми колесами и шестеренками своих громоздких бюрократических механизмов.
Джо даже пришлось напомнить себе, что он живет не где-нибудь, а в Лос-Анджелесе, где аккуратные, благополучные
подростки из хороших семей расстреливают своих родственников из дробовиков, а оказавшись на скамье подсудимых, льют крокодиловы слезы и умоляют судей проявить милосердие и сжалиться над круглым сиротой. Никто никогда не был на самом деле тем, кем казался, никому нельзя было верить на слово.
Монотонные ритмы моря были единственным, что в представлениях Джо как-то ассоциировалось с понятиями о Боге и Вечности.
В конце концов, общество, которое с такой бесконечной терпимостью относится к коррупции и насилию, просто обязано было бескомпромиссно бороться с мелкими правонарушениями, хотя бы для того, чтобы убедить самое себя, что оно еще не окончательно рассталось со своими высокими принципами и широко разрекламированными стандартами.
Просыпаясь по утрам, Джо долго не мог сообразить, где он и что с ним, и начинал более или менее ориентироваться в окружающем только по прошествии полутора-двух часов. Бывали и такие дни, когда планета делала полный двадцатичетырехчасовой оборот, но Джо не вращался вместе с ней, пребывая в каком-то своем неподвижном мирке, где ничто не текло и не изменялось.
Лишь иногда - очень редко - Джо задумывался, в какое чудовище он превратится, когда смерти Мишель, Крисси и Нины потеряют для него всякое значение. И, стоя по колено в горько-соленой океанской воде, он впервые понял, что полное безразличие принесет ему не столько внутренний покой, сколько безграничную способность к бесконечному злу.
