Kitabı oku: «Таня Гроттер и посох волхвов», sayfa 3
Глава 3
Полуденный бес и дурная наследственность
Халявий остался жить у Дурневых. Вначале его пытались поселить на лоджии, где прежде обитала Таня, но в первую же ночь оборотень поднял такой вой и так скребся в дверь, что больше этот опыт не повторяли. Несчастный же генерал Котлеткин, которому до рассвета не давали спать кошмарные звуки явно потустороннего происхождения, наутро едва не впал в расслабление и стал всерьез задумываться, не бросить ли ему все махинации и не перейти ли в одну из оккультных сект на должность старшего помощника младшего жреца.
После этого печального опыта на лоджию оборотня уже не выпроваживали, а переселили в одну из свободных комнат поменьше, которую проще было убирать, когда он превращался в волка. Комната имела крепкую дверь и надежный замок, что для Дурневых было немаловажно. Пипа, все еще сводившая счеты со своими мягкими игрушками, изредка забавы ради бросала одну или две в комнату к Халявию, наутро находя их растерзанными, с выпущенной ватой и выпотрошенным поролоном, а самого родственничка бабы Рюхи уныло сидевшим на полу, уже не в волчьем, а в человечьем обличье.
– Совсем, то ись, грустно… Вцепишься – и разочарование! – говорил оборотень, счищая с зубов вату.
Дядя Герман по утрам уезжал в свою фирму «Носки секонд-хенд», а во второй половине дня в коммерческий банк, с которым давно, еще в бытность депутатом, плотно вел дела. В коммерческом банке он служил чем-то вроде визитной карточки. В его негласные обязанности входило один-два раза будто случайно заглянуть в кабинет к директору, когда там бывали важные клиенты.
Вселяя в их сердца суеверный ужас, одиозный политик позванивал шпорами и поправлял на лысеющей макушке корону. Дела банка стремительно пошли в гору. «Дойные коровы» банка, даже самые мафиозные, стали тихи и послушны. Задолженности исчезли вовсе. Служба внутренней безопасности банка, прежде занимавшаяся неплательщиками, теперь лишь парковала машины, а ее начальник, отставной полковник органов, меланхолично раскладывал на компьютере вдовий пасьянс.
Первые день-два тетя Нинель не могла спокойно смотреть на Халявия. Стоило ей увидеть его грязные ноги, как ее начинала бить нервная дрожь. Но так было только вначале. Потом она все-таки загнала карлика в ванну, где едва не утопила его в пене, но добилась того, что пахнуть он стал вполне терпимо, а грязь отскоблилась. Однако, пока его мыли, Халявий выл так душераздирающе, что Айседорка вызвала домовую охрану, заявив, что в квартире у Дурневых кого-то пытают.
Постепенно тетя Нинель привыкла к оборотню и даже по-своему привязалась к нему. Не прошло и недели, а между ними царило уже полное согласие, вызванное глубинным внутренним родством натур. Дядя Герман начинал смутно ревновать, тем более что Халявий был отдаленно похож на него в профиль. Шелудивый Буняка и Хрипуша внесли-таки свою лепту в их общие гены.
Обычное утро в квартире Дурневых начиналось так. Дядя Герман отвозил Пипу в школу и уезжал сам, а тетя Нинель сидела на кухне и колдовала что-нибудь на тему диетического завтрака, плавно перетекающего в условно диетический обед. Халявий, бледный после бессонной ночи (ночами он предпочитал выть), притаскивался и усаживался рядом.
– А мне что делать? – скучая, спрашивал он.
– Что хочешь! – разрешала тетя Нинель, радуясь хоть такому обществу.
Оборотень скреб заросший щетиной подбородок и капризно требовал:
– Мне, то ись, нужно какое-нибудь несложное, но успокаивающее занятие.
– Какое же, Халявочка? – ласково спрашивала тетя Нинель.
– Ну не знаю… Можно я буду разматывать рулончики с туалетной бумагой? – неуверенно спрашивал оборотень.
Тетя Нинель, приученная своим мужем и не к таким странностям, обычно соглашалась. Она сидела за столом и вкушала индейку с ананасами, а Халявий, примостившись рядышком на табуретке, забавлялся с туалетной бумагой.
Аппетит у оборотня был скверный. Есть он мог только вечером, только сырое мясо и в очень небольших количествах.
– Ну прямо как мой Германчик! – умилялась Дурнева, находившая у своих «мущинок» все больше приятных сходств.
Иногда тетя Нинель отправлялась в супермаркет за покупками, Халявий же оставался в квартире. На улицу он упорно не выбирался, да и вообще у Дурневых нередко складывалось впечатление, что оборотень от кого-то скрывается.
Однако наступил день, когда тетя Нинель убедилась, что ее муж, хотя и имеет свои невинные странности, вроде того, что воображает себя кроликом и спит в сапогах, все-таки выгодно отличается от своего трансильванского родственника.
Как-то около полудня, когда тетя Нинель, только что приехавшая из супермаркета, поворачивала ключ в замке, она услышала серию негромких хлопков. Не понимая, что происходит, она потянула дверь и успела увидеть, как из спальни вырвался холодный белый огонь. Когда он опал, наружу шагнул закопченный Халявий, держащий в руке обугленную упаковку спрей-дезодорантов. Тетя Нинель, женщина широкая во всех смыслах, никогда и ничего не покупала помалу.
– Я Герострат! Я спалил храм Артемиды! – выл Халявий.
Заметив мадам Дурневу, он небрежно швырнул в нее баллончиком и, заламывая руки, возопил:
– Вяжи меня, человече, и скидывай с Тарпейской скалы! Смерть мне не страшна! Это сделал я, безумный Герострат!
Не слушая его, тетя Нинель метнулась в спальню. Одеяло чадило. На полу валялась ножка от табуретки, превращенная в факел. Ножка почти уже прогорела. Вероятно, безумному Герострату пришлось долго поджаривать упаковку, прежде чем он добился желаемого результата. Кожаные кресла пахли паленой дохлятиной. По обоям мечтательно плясал синий огонек.
Предотвратив пожар, тетя Нинель в ярости выскочила из спальни. Безумный Герострат стоял в большой комнате, задумчиво озирая мебель. Кажется, он соображал: не стоит ли для верности присовокупить к храму Артемиды парочку построек поскромнее?
Услышав за спиной топот, оборотень обернулся.
– Наконец ты пришел к Герострату, гонец! Долго же ты заставил себя ждать! Знай, я готов принять любую кару, кроме забвения! – возгласил он с надрывом.
Дурнева с перекошенным лицом занесла над его головой пудовый кулак.
– О, что-то новенькое! – удивился безумный Герострат. – Я думал, меня сбросят с Тарпейской скалы! Что ж, мне все равно! Верши свое черное дело, палач!
Кулак обрушился на макушку оборотня. Разъяренная Дурнева замахнулась во второй раз и… внезапно обнаружила, что лежит на полу. Чья-то твердая рука взяла тетю Нинель за плечо и помогла ей подняться. Халявий подул на палец, по которому плясали синеватые молнии.
– Мерси, мамуля! Это меня отрезвило! – сказал он. – Но в следующий раз не надо ударять меня так сильно. Вполне достаточно шлепка книгой или ладонью. Главное, чтобы он пришелся возможно ближе к макушке. Это принципиально! В другие места можно не бить!
– ТЫ ЕДВА НЕ УСТРОИЛ ПОЖАР! – зарычала тетя Нинель.
– Пардон! Это был, то ись, не я! – возразил Халявий.
– А КТО?
– Полуденный бес, мамуля!.. Трясея, сестра бабкина, горяча была на язык. Сглазила меня ишшо малюткой! – жалея себя, всхлипнул Халявий. – Таперича, бывает, как полдень, он в меня вселяется. Прям сам не соображаю, что творю. Вон и тогда – прихожу в себя, а за мной с кольями да с пулями серебряными уж гонятся! Пришлося, то ись, Темпора моралес говорить да к вам, родненьким, под крылышко перебираться! – виновато пряча глаза, пояснил Халявий.
– А этот, полуденный твой, он всегда пожары устраивает? – хмуро осведомилась тетя Нинель.
– Как ему заблагорассудится, мамуля. У беса-то настроений много, а под каждое настроение и личность находится. Когда я Герострат, когда Нижинский1 а когда ишшо кто-нибудь… Я уж и не знаю, – пожал плечами Халявий.
– Отлично! Раз ты не знаешь, так кто знает? И сколько у тебя всего личностей? – с горечью воскликнула тетя Нинель.
Она рухнула на желтый диван с механизмом «гармошка» и, удрученно подперев голову пухлыми ладонями, уставилась на Халявия. Оборотень мялся, как красная девица, и ковырял большим пальцем ноги ворс ковра.
– Ты, то ись, имеешь в виду, когда у меня едет крыша? – спросил он, отрываясь от своего занятия. – О, довольно много! Примерно с десяток основных и еще три-четыре таких, что проклевываются время от времени.
Потрясенная тетя Нинель замычала. Она грузно встала, подошла к бару и, достав бальзам «Счастье домохозяйки», отхлебнула из горлышка.
– Ум-м-м. И сколько из них буйных?
– Таких, когда я становлюсь опасен? Представления не имею, мамуля. Всякий раз после раздвоения у меня происходит выпадение памяти… Ну прям как у вас, лопухоидов, с перепою.
Тетя Нинель пошатнулась. Слабоалкогольное и шипучее «Счастье домохозяйки» вспенилось ей в нос.
– А вот намеков не надо!.. И почему я тебя не прогоню? Не выставлю за дверь? – сокрушенно спросила она.
– Судьбоносцы, мамуля, судьбоносцы… Там на небе ить тоже не бублики сверлят. Это мы тут ничего не знаем, а они там все знают, обо всем ведают. Так-то, мамуля, – сказал Халявий, успокаивающе похлопывая тетю Нинель по коленке.
* * *
Через три дня утром тетя Нинель повезла Пипу на киностудию на пробы. Компания «Мыльница» собиралась снимать сериал по «Дюймовочке» и подбирала юных актеров на главные и второстепенные роли.
– Тебя должны взять, Пипочка! У тебя такое выразительное лицо, такой умный взгляд. Сразу видно, что ты из хорошей семьи. К тому же ты уже успела примелькаться. Совсем недавно журнал «Wanted!» вышел с твоим фото на обложке, – убеждала дочку тетя Нинель.
– Меня потом два раза останавливали на улице! – плаксиво сказала Пипа.
– А ты как хотела? Антиреклама есть антиреклама. Упал с самолета – учись летать! – Тетя Нинель облизала губы, пытаясь припомнить что-то важное. – Ах да, Пипа! Вот о чем я тебя хотела попросить. Умоляю, не болтай лишнего, а то ты как ляпнешь чего – уши вянут!
– Щас! Прям так и буду сидеть молча! – огрызнулась Пипа. – Пусть попробуют не взять меня на роль – я им эту Дюймовочку да из трехдюймовочки! Паф-паф!
Пипа и тетя Нинель уехали. Примерно через час дядя Герман стал собираться на деловые переговоры. Он побрился, побрызгался дезодорантом, надел красный пиджак и желтый галстук и уже натягивал сапоги графа Дракулы, как вдруг из коридора явственно донесся какой-то шум.
Халявий, до того спокойно сидевший на ковре, внезапно насторожился, сделал умоляющее лицо и на четвереньках побежал куда-то. Пожимая плечами, Дурнев, как был в одном сапоге, выглянул в коридор и оледенел. Прямо на его глазах сквозь входную дверь спиной вперед протиснулись двое мужчин. Вероятнее всего, они использовали Туманус прошмыгус, но Дурнев-то об этом не знал.
Первый из двух незваных гостей был уже седой, с бугристым носом и узким, точно щель почтового ящика, ртом. Позади него, перегораживая прихожую квадратными плечами, возвышался атлетический, почти двухметровый верзила с мощными надбровными дугами и неразвитым подбородком.
На плащах у обоих погасали красные искры – верный признак того, что они недавно применяли пространственное заклинание. Заметив дядю Германа, гости приветственно осклабились. Дурнев невольно обратил внимание, что их глазные зубы значительно выдаются вперед.
– Вы Герман Дракула IV? – деловито поинтересовался седой. – Очень приятно! Нам необходимо поговорить с вами. Не пытайтесь бежать, это бесполезно!
Дико замычав, Дурнев хотел захлопнуть дверь в комнату и схватить шпагу, но опоздал. Узкоротый в тот же миг сунул в проем ногу, а громила подхватил депутата в охапку и, не церемонясь, втащил его в гостиную. Здесь он с размаху посадил дядю Германа на диван, а сам отошел на пару шагов и огляделся.
В гостиной, кроме них, никого больше не было. Халявий исчез. Дурнев случайно заметил, что на ковре рядом с маленькой тумбочкой, где тетя Нинель хранила журналы по фитнесу и брошюрки «Как сбросить вес», валяется несколько выпавших газет. Сложно было даже допустить, чтобы взрослый человек забрался в такую небольшую тумбочку. Разве что карлик…
Узкоротый, укоризненно поблескивая слезящимися гриппозными глазками, уселся в кресло и закинул ногу на ногу.
– Перейдем сразу к делу, – сказал он. – Я Малюта Скуратофф, верховный судья Трансильвании и хранитель реликвии. А это Бум. Бум… как бы правильнее выразиться… мой помощник. Он помогает мне в щекотливых миссиях, с которыми я сам, обладая слабым здоровьем, могу не справиться.
Детина ощерился. Что это могут быть за щекотливые миссии, прочитывалось на его физиономии.
– Разумеется. Он отрывает у бабочек крылышки и таскает за вами зонтик, – съязвил дядя Герман, которого бесило, что с ним, председателем, вампиры обращаются так бесцеремонно.
Оба упыря пропустили слова бывшего депутата мимо ушей.
– Господин председатель, давайте сразу уладим все недоразумения! Мы пришли за Халявием. Нам известно, что он скрывается здесь, – напористо продолжал Скуратофф.
– В самом деле? А мне об этом почему-то неизвестно! – заявил дядя Герман. Он справедливо заключил, что, если бы вампиры точно знали, что оборотень у него, они устроили бы обыск, не пререкаясь.
Бум привстал. Его тупое лицо не выражало ничего хорошего.
– Не отпирайся, умник! Думаешь, как мы сюда попали? Мы встали точно в его следы, произнесли Темпора моралес и переместились. Нас зашвырнуло на твою площадку. Чем ты это объяснишь, а? – прорычал он.
Дядя Герман неуютно задвигался на диване, ощутив сырость той самой частью тела, которой думали динозавры. Пипа имела скверную привычку забывать в самых неподходящих местах чашки с чаем.
– А, так вот вы о чем?.. Ну и что из того? Да, какой-то странный тип приходил сюда несколько дней назад. Выдавал себя за моего родственника. Но я прогнал его, – пожимая плечами, сказал Дурнев. Годы политической карьеры научили его многому: он врал легко, убедительно и влет.
– Это правда? – недоверчиво спросил Малюта Скуратофф. – Если он здесь, вы должны нам сказать. Это не простой оборотень, иначе мы махнули бы на него рукой. Он очень опасен. Настоящий псих. Он украл у нас одну очень нужную вещь и был приговорен за это к смерти. К сожалению, ему удалось ускользнуть. Но это временно. У нас длинные руки. И не только руки!
Глазные зубы верховного судьи сверкнули, раздвинув губы.
– Вот-вот! – добавил верзила. – Если ты думаешь, лопухоид, что он поможет тебе сказочно разбогатеть, ты надеешься напрасно. Хотя его магия это и позво…
– Бум! Ты думаешь, что говоришь и кому говоришь? – рявкнул его спутник.
– А мы ему память сотрем. А можно и так, без магии. Подсобными средствами, – виновато пробасил Бум, сжимая и разжимая свой чудовищный кулак.
Дурнев, от которого не укрылась эта перебранка, заинтересованно навострил уши. Если еще минуту назад он прикидывал, не сдать ли вампирам родственничка, чтобы они благополучно свалили вместе с ним, то теперь его планы изменились. Он дорого бы дал, чтобы узнать, что позволяет магия Халявия.
– А я откуда знаю, где ваш оборотень? Вы что, белены объелись? Вторгаетесь ко мне и прямо с порога начинаете хамить! – плаксиво воскликнул он, уныло поглядывая на шкаф, в котором была спрятана шпага. Интересно, успеет он туда добежать?
Заклокотав от ярости, Бум схватил Дурнева за шиворот и стащил с дивана. Ноги бывшего депутата повисли в воздухе. Шестое чувство подсказало дяде Герману, что из него будут вытрясать пыль.
– Эй, верзила! Только не по носу! Нос у меня слабый! – быстро заявил председатель В.А.М.П.И.Р.
– Спасибо, что подсказал! Именно с носа я и начну! – поблагодарил Бум и размахнулся.
Дурнев зажмурился.
– Не смей, Бум! Это все-таки наш председатель! Надо уважать начальство! – услышал он окрик Скуратоффа.
– Настоящим председателем он станет, когда загрызет своего первого лопухоида! А пока я его поучу. Я чувствую, что он врет. У него рожа хитрая. Ненавижу хитрые рожи! – прорычал верзила.
– Бум! Я кому говорю? Это не простой лопухоид! В его жилах течет благородная кровь графа Дракулы! Или ты его отпустишь, или… – В голосе Малюты появилась явная угроза.
Верзила с сожалением разжал руки. Дядя Герман благодарно рухнул на ковер. Сказав самому себе: «Глазки закрывай, баю-бай!», Дурнев растянулся на полу, перевернулся на спину и картинно сложил на животике ручки.
– Я вас в упор не вижу! Вы нули в квадрате, если так обходитесь со своим председателем! – сказал он капризно.
Верховный судья Трансильвании взглянул на медальон, висевший у него на груди. Он был иным, чем у оборотней, с которыми команда Тибидохса некогда сражалась на драконбольном поле. Медальон Малюты походил на хрустальный шар, внутри которого находилось пурпурное сердце. А что крошечное сердце было живым, Дурнев готов был поручиться. Мертвые сердца не бьются. Это же не просто билось – оно металось внутри шара, словно надеялось разорвать хрустальные стенки талисмана. Малюта взял медальон за цепочку и поднял его на уровень своих глаз. То, что он увидел, ему не понравилось. Лицо его скривилось, точно от зубной боли.
– Бум! Ты это видишь? У нас мало времени! Обыщи тут все! Найдешь Халявия – не убивай его! Мы должны узнать, куда он спря… – Малюта с подозрением взглянул на дядю Германа. – Что же ты стоишь, Бум? Оглох? Ищи!
Верзила рывком приподнял стол и заглянул под него. Ничего не обнаружив, он пожал плечами и отправился в комнату Пипы. Последовательно, комната за комнатой, обыскав всю квартиру, он вновь вернулся к Малюте и дяде Герману.
– Никого, шеф! Одна какая-то чокнутая такса. Хотел прибить, но вспомнил, что я с детства люблю собачек. Да и вообще она убежала, – сообщил Бум.
– Ну вот, видите! Я же говорил: никто у меня не прячется! Это вам, молодые люди, урок! Всегда верьте государственным чиновникам! – обрадованно заявил дядя Герман.
Внезапно пульс у него участился. Он заметил, что взгляд Бума скользнул по шторам и задумчиво остановился на тумбочке. Вполне логично предположив, что именно должно теперь произойти, дядя Герман быстро поднялся с ковра, пересек комнату и будто случайно загородил шкаф, находившийся в противоположной части комнаты. Это не укрылось от зоркого верховного судьи.
– АГА! Бум, посмотри в шкафу! – приказал он.
– Эй ты, верзила, даже не думай! Там только вещи! – завопил Дурнев.
– В самом деле? – подобострастно закивал Скуратофф. – Разумеется, мы вам верим, господин председатель, но все же… Бум, роднуля, делай, что я сказал!
– А ну брысь, лопухоид! С дороги! – прохрипел «роднуля» Бум.
Вены на его висках вздулись, а глазные зубы выступили так сильно, что стали похожи на небольшие стилеты. В болоте памяти дяди Германа на поверхность выплыл не то саблезубый тигр, не то камышовый кот.
Оттолкнув самого доброго депутата, гигант распахнул дверцу.
– Ну, посмотрим, кто там есть… Вылезай! А-а-а-а-а-а!
В комнате сверкнула белая молния. Отброшенный неведомой силой, Бум грузно рухнул на пол. Бывший депутат исторг радостный вопль. Его шпага, его могучее оружие, была выпущена на волю! Мгновение спустя она уже сияла в руках у дяди Германа, разливая ослепительный свет. Бум и Малюта Скуратофф с ужасом уставились на нее, заслоняя ладонью глаза от ее режущего света. Дядя Герман ощутил, как его цыплячья грудь наполняется мужеством. Теперь он был уверен, что справится с десятком вампиров. Что там с десятком! С сотней!
– Шеф, говорил я: не надо было ее вообще посылать лопухоиду! Ни сапоги, ни корону – ничего! – пятясь, прохрипел Бум.
– Ты соображаешь, о чем говоришь? Нарушить завещание графа? Знаешь, чем это грозит? Я и так затягивал процедуру передачи, сколько мог, – огрызнулся Скуратофф.
Дядя Герман взмахнул шпагой. Вампиры отпрянули.
– Вон отсюда! – приказал Дурнев, добавляя в голос благородного металла.
– Ладно, мы уходим!
Верховный судья снял с шеи медальон и очертил им на ковре мгновенно засиявший круг. Шагнув в него, Бум и Скуратофф запахнулись в плащи и стали быстро вращаться. Красные искры, отрывавшиеся от их медальонов, прилипали к плащам.
– Мы связаны одной цепью! Запомни навек: в сакральном мире некто, кого нельзя постичь, стоит за сутью вещей и дергает за незримые нити, – сказал Скуратофф, на мгновение останавливаясь и недружелюбно уставившись на Дурнева.
– Чего-чего? – недоуменно переспросил дядя Герман.
– Шеф, типа, имел в виду, что мы еще вернемся! Я лично оторву тебе руки и ноги! Только выберу момент, когда ты будешь без шпаги, лопухоид! – очень понятно объяснил Бум.
Произнеся эту вполне определенную угрозу, верзила исчез вместе с верховным судьей. Дядя Герман опустился на корточки и осторожно потрогал ладонью ворс ковра в том месте, где только что стояли вампиры. Он был такой же, как и везде. Мерцающее сияние исчезло.
Дверца тумбочки открылась. Оттуда в листопаде старых журналов вывалился скрюченный Халявий. Бедняга, вынужденный сложиться едва ли не вчетверо, теперь никак не мог разогнуться.
– Эти негодяи уже ушли? – воскликнул он картавящим баритоном. – Ни минуты покоя! Я не могу провести ни одной репетиции без того, чтобы эти назойливые поклонники не приходили пялиться на меня! Противные! Дягилев, друг мой Дягилев, как мне не хватало твоего мужественного плеча!
Дядя Герман ошарашенно заморгал. Не успев подняться с ковра, он тупо смотрел на своего прежде косноязычного родственничка, обретшего вдруг ораторский дар. Лишь несколько секунд спустя, когда антикварные часы, юбилейный подарок «Инвестгазлеснефтьресурсиничегокромебанка», хрипло пробили полдень, Дурнев понял, что полуденный бес вступил в свое царство.
– Они меня все-таки вычислили, – бодро продолжал Халявий. – Наверняка тут не обошлось без журналистов. Они следят за каждым моим шагом. Вначале я хотел спрятаться в шкафу, но решил, что это ненадежно. Ты слышал, Дягилев, какую мерзость они говорили про меня? Они законченные дегенераты и завистники! Они всем говорят: «Нижинский – бездарь!» Они думают: я танцую ногами! Ногами танцуют посредственности, гении же танцуют сердцем!
– Ты так думаешь? – усомнился дядя Герман. – А мне показалось, они очень милые люди. Особенно Бум. Сразу видно потомственного интеллигента… Ну да ладно, шутки в сторону. Признавайся, что ты украл у вампиров? Почему они тебя разыскивают?
– Они просто больные. Наглая озабоченная нежить, не разбирающаяся в хорошей музыке! – категорично заявил Халявий.
– Плевать на музыку! Вернемся к факту кражи! – сухо сказал дядя Герман. В его голосе появилось нечто прокурорское.
– Ты не веришь мне, Дягилев? Не веришь мне?! Твое подозрение оскорбительно! Моя порядочность не подлежит сомнению! Я даже своей родной маме платил за ее молоко! – На глаза у Халявия навернулись слезы.
Дядя Герман осекся. Последний аргумент его добил.
– Э-э… ладно. Поговорим теперь о воробушках. Как там насчет сказочно разбогатеть? Ты действительно можешь это устроить, или это все художественный треп? – поинтересовался он.
Халявий вскочил на табуретку. Только так он сумел опустить свою голову дяде Герману на плечо.
– А ты хочешь разбогатеть, друг мой Дягилев? – нежно проворковал он.
– Очень хочу! Можно сказать, это мой бзик, – заверил его Дурнев. – Лишняя пара ноликов на счету мне не повредит. При условии, что перед ноликами еще есть цифирки.
– Хорошо, – смиренно произнес оборотень. – Да будет так! Я помогу тебе стать сказочно богатым. Я действительно способен это сделать.
Дурнев затаил дыхание. Неужели?!
– Раньше я танцевал только для тебя, теперь же я буду танцевать для всех! Мы поедем с концертами по всему миру! – продолжал Нижинский. – Поверь, для меня это большая жертва! Смотри же, смотри!
И оборотень вдохновенно закружился по комнате, выделывая кошмарные па. Валились стулья. Раскачивалась люстра.
– Эй, стой! – закричал дядя Герман, бегая за ним. – А еще что-нибудь ты умеешь? Я имею в виду, еще как-нибудь, кроме как на твоих концертах, мы можем разбогатеть?
Оборотень с неудовольствием остановился.
– Я танцор! – воскликнул он с негодованием. – У меня есть мое сердце, моя любовь, мои ноги и музыка! И мне противны разговоры обо всем ином! Всего остального для меня не существует!
«С этим все ясно. Он ничего не помнит. Придется подождать, пока можно будет поговорить с его основной личностью», – подумал Дурнев.
Он подошел к дивану и поднял опрокинувшуюся чашку. Бывший депутат уже прикидывал, как отреагирует Нижинский, если он попросит его убраться в квартире, и не обидится ли он за это на своего друга Дягилева, как вдруг в замке повернулся ключ.
В комнату ворвалась взбудораженная Пипа.
– Папуль, меня взяли! – заорала она с порога.
– В самом деле? Ах ты, моя Дюймовочка! – умилился председатель неблагодарного общества В.А.М.П.И.Р.
Пипа уставилась на своего папу с таким удивлением, что он мигом раскаялся, поняв, что сморозил что-то не то.
– Разве я сказала, что меня взяли Дюймовочкой? Я буду играть пятнадцатую жабу из свиты!
– О! – удивился Дурнев.
– Да, папулечка! Мы с мамулей учили в машине роль. Вначале я должна сказать: «Ква-ква!», а потом, уже в конце фильма, вот так вот грустно: «Ква-ква-ква»! И вот тут режиссер пообещал, что камера возьмет меня крупно.
– О, друг мой Дягилев! Ты не говорил, что у тебя есть дочь! Но я тебя прощаю: девочка мне нравится… Так начинаются все великие карьеры! – прыгая на одной ножке в тщетной попытке изобразить балетное па, одобрил правнук бабы Рюхи, неподражаемый Халявий.
