Едва я на ногах – шатаюся, как пьяный, Мысль отуманена, и голова горит. Ох! тяжело сидеть в тюрьме поганой — В ее стенах один я, как живой, зарыт: Томлюсь, переношу тяжелые лишенья Свободы, воздуха и голоса людей, Всё в одиночестве, в тюремном заключеньи. При кликах часовых, шептаньях сторожей. Иль шумной беготне со связками ключей. И колокольный звон, всегда однообразный, Переливаяся, и день и ночь звучит; Куда ни поглядишь – тюрьмы вид безобразный, Перед глазами всё шпиц крепостной торчит. Ох, тяжко, тяжко мне, – мои воспоминанья Влекут меня в былые счастья дни, И плакать хочется: без слез мои рыданья — Их заменяет смех, трепещущий в груди, И злобой, и тоской исполненный глубокой, Я хохочу один здесь одинокой. О боже праведный! Спаси и сохрани Мой павший дух в тюрьме от истомленья. Сибирь и каторга – мечты мои одни, — В них счастье всё мое и радость избавленья.
«Позором века…»
Позором века Для человека Стоит тюрьма. Туда сажают И запирают — Там полутьма.
И, задыхаясь, В грязи валяясь. Там люди ждут, Пока всё длится, Пока свершится Над ними суд.
Обитель страха. Куда сразмаха Вдруг я попал; Где одинокой В тоске жестокой Я духом пал!
И всё зеваю, Без слез рыдаю — Нет больше сил! О боже, боже! Что ж это, что же Ты мне судил!