Kitabı oku: «Город, который…», sayfa 6

Глава 8. Следуя зову

Тревожная весть

В начале декабря остатки интернета всё-таки накрылись. Что ж… К тому шло.

Иногда думалось, что всё, в принципе, нормально. Ну да, мир «сдвинулся», стал странным и опасным, но… Оказалось, что и в таком мире можно жить! Остались нормальные человеческие дела: кто-то что-то мастерил и ремонтировал, кто-то добывал еду или сражался с тварями, кто-то лечил людей. Даже дети рождались!

Однако новые твари становились всё более странными, аномалии – всё более безумными и смертоносными. В районе Малого Мыса кусок мира просто исчез. Фит был там: рельсы от старого бетонного завода, пески, скала – всё обрывалось в странное ничто. Он пытался рассмотреть в бинокль дно провала. Без толку. Пустота. Неба над разрывом пространства тоже не было. Только противоположная сторона метрах в трёхстах, как на ладони…

На Левом после нескольких нашествий курочи, превратившей полгорода в жутковатые пустыри, где среди гор мусора всё ещё ползали и кувыркались уцелевшие куски бетонных плит и панелей, заселённая область заметно сократилась – осталось несколько кварталов на «сороковых» с крепостью Четыре-восемь в центре, держался пока Бугор… Придумать больший бред, чем войну между районами, сейчас, когда и так каждый человек на счету, было невозможно! Но на Правом как-то умудрились. О, люди умеют найти повод для склоки!

Насколько Фит смог разобраться, читая ругань в форумах, враждовали группировки под управлением двух бывших депутатов гордумы и по совместительству – крупных местных бизнесменов. Мэра «сожрали» в первые же недели, потом развели вселенский холивар в сети, а вскоре бойня выплеснулась и в реал. Хорошо – Врезка оставалась нейтральной, вцепившись в свой плацдарм между плотиной и тем местом, где когда-то стоял храм…

***

Ближе к Новому году Фит получил тревожную весточку от Лены. К сожалению, ничего толком было не понять, сообщение прошло через пятые руки: кто-то с оказией передал на Врезку, оттуда звякнули на эту сторону, а с мысовскими Фит пересёкся случайно во время одной из заявок. «А, чуть не забыл! Тебя же с Правого спрашивали. Какая-то подруга просила передать, что с каким-то Лёшей что-то случилось…»

Он пытался прояснить ситуацию, даже специально потратил два дня, чтобы пробраться через смертельно опасные курочные поля на Мыс, но ничего так и не разузнал.

Дорога через ГЭС давно стала непроходимой: после того лихого ночного вояжа Фита военные ещё неделю по ночам гоняли туда-сюда бээмпэшку, но потом то ли солярка закончилась, то ли сломалась машинка… А вскоре произошла феерическая битва «трансформеров», когда два огромных жёлто-голубых козловых крана внезапно воспылали взаимной ненавистью и за несколько дней разнесли друг друга в хлам, превратив гребень плотины в завалы шевелящихся кромсающих всё вокруг обломков металлоконструкций, хлещущих распушённых ржавых тросов, ползучих искрящих кабелей. Соваться туда и сразу было безумием, а потом в этом оазисе металлических джунглей во множестве расплодились напруги…

«Но нельзя же просто сидеть?!!»

Через пару дней он заглянул в гости к Викторычу: навести справки о проводниках по Приречью.

***

Хозяин настрогал мороженной сохатины, поставил плошки с маканиной и уксусом, Фит тем временем капнул по рюмочкам.

– Прям как буржуи! Строганина, водочка настоящая! Где добыл-то?

– Зверя?

– Водку, блин!

– Парнишки со Школьной в провал на горе лазили. Где тридцатый был, ага… Прикинь – пять рюкзаков добра вытащили. Я у них три пузыря выменял и масла растительного четыре литра. Целую четвертину лосиную отдал.

– Мясо – дело наживное. А вот масло – редкость!

– Ну да. К празднику, удачно.

Выпили, закусили тающими во рту солёно-перчёными лепестками тёмного, почти фиолетового мяса.

Разговор лился неспешно, Фит наслаждался покоем и полузабытым ощущением домашнего очага.

Через полчаса на кухню заглянула Александра:

– Дядя Фит! Проводишь меня на Школьную завтра?

– Не вопрос. Очки тёмные есть? Вокруг Креста сверкуны в последнее время что-то зачастили… Может, строганинки всё-таки, а?

– Да ну вас! Сидят, уже килограмм сырого мяса умяли, хоть бы хны. Туземцы!

– Поговори ещё! Что б понимала… – добродушно рыкнул Викторыч. – Тоже мне, поколение Пепси… Тим, вот скажи мне: можно сахар на такую дурь переводить? Он и так на вес золота!

– Ничего ты, папка, не понимаешь. Мир спасёт красота, а не бражка! Люди всегда будут стремиться хорошо выглядеть!

– Не люди, а женщины… Вы ж, ёк-макарёк, инопланетяне!

– Эй, эй – вы о чём вообще? Какой сахар, какая красота? – Фит с недоумением переводил взгляд с Викторыча на Саньку.

– Ты подумай: на дворе конец света, а эта подруга косметический салон замутила! Шугаринг-фигаринг, выпрямление волос…

– Ага. Шугаринг. Что-то про сахар. И это что?

– Так эта… Депиляция! Сиропом волосы склеивают и выдёргивают, откуда ни попадя!

– Эпиляция! И не сиропом, а пастой специальной!

Викторыч только махнул рукой: хрен редьки не слаще. Саша показала язык и, мотнув веером светлых волос, удалилась.

Прерванный разговор продолжился:

– Тим, послушай. Я всё понимаю, дружба – дело святое. Но какие варианты? На Правый адекватных ходов – нет! Просто – нет! На реке – туманники. Удрать от них – нереально, даже на моторе. Бурундуки уханские – и те с лодок рыбалить перестали, а уж они-то… На море – до сих пор лёд толком встать не может, ломает его каждый божий день. И это не считая всякой белой нечисти, смерчиков, этих… дед-морозов. Остаётся плотина. Наверх соваться – ну это совсем без башки быть. Единственный вариант – попытаться понизу до машзала добраться. Но там альпинистская подготовка необходима, снаряга. Через лотки водосбросов как корячиться? Кошки какие-нибудь нужны… Да и там никаких ведь гарантий: снизу туманник не достанет, так напруга сверху свалится. Ещё хвосты эти железные свисают… Что о них известно? Шевелятся, светятся по ночам…

– Должен быть ход внутри плотины. Я с утра дошёл до библиотеки, полистал книжки. Конкретно по нашей станции чертежей не нашёл, но вообще внутри полагаются галереи по всей высоте плотины для дренажа и контроля протечек.

– Вот скажи мне: если снаружи такая засада, почему внутри должно быть проще? Гэсовские почему там не ходят? Если бы была тропка, так…

– Дружище. Да я ж всё понимаю не хуже тебя! Согласен, нет дороги. Но снаружи я хотя бы точно в этом уверен. А внутри – нужно убедиться. ГЭС же работает! В общем, ты меня не отговаривай, я два дня думал, решил. Наливай на посошок, да пойду спать. Поспрошаешь среди своих завтра, ага?

– Не поздно? Останешься, может?

– … Пойду. Са-ань, слышишь? Завтра к одиннадцати чтобы была как штык!

Выйдя из подъезда, он внимательно осмотрелся. Уже почти стемнело, но идти было действительно недалеко: вдоль улицы метров двести, потом по лестнице вниз – и дома.

Он прошёл половину дороги, когда из подвального окошка ближней пятины выбралось и довольно шустро заковыляло к нему что-то серое, размером с кошку. Он мгновенно вскинул ружьё, через прорезь прицела присмотрелся.

Медвежонок. Детская игрушка, маленькая, лохматая, глазки – чёрные пуговки. Раскинул лапки, топает на задних. Как будто обниматься идёт. Ближе, ближе…

– Кыш! Пшёл, говорю! – прошипел Тимофей.

Подпустив странное создание метров на пять, он нажал на спуск. Дробь два нуля буквально порвала тварь в клочья. Обрывки серой лохматой ткани и вату разбросало по снегу.

Он снова огляделся, прислушался. Переломил ружьё, заменил патрон. Вздохнул. Ему не нравилось убивать таких тварей. Вообще не факт, что они чем-то опасны. Это не злобный мутно-волк, не зомби, не черепан… Всего лишь плюшевый мишка! Но пустой риск был непозволительной роскошью.

Рыбак

Всё-таки удалось договориться с Рыбаком – тоже проводником, который специализировался по Приречью и мог провести нижней дорогой до плотины.

Четыре месяца назад показалось бы дикостью спрашивать дорогу до ГЭС, до моста или на Лысую гору. Вот же всё – в пределах прямой видимости! Но сейчас пройти два-три километра в любую сторону от площади и остаться при этом в живых мог далеко не каждый…

Встретились возле Тимофеевой старой стоянки.

– Здорово. Наслышан. – Рыбак оказался чернявым худым дядькой в зелёном армейском бушлате старого образца, в солдатских же ватных штанах и в высоких трактористских сапогах-бахилах. – Готов? Рюкзачок-то у тебя нехилый…

Фит собирался основательно, килограмм пятнадцать верных в свой станкач закинул. У самого Рыбака на спине висела лишь полупустая солдатская котомка.

– Помешает?

– Посмотрим. Будет одно местечко нехорошее. Знаешь, где отвалы из тоннеля? Вот как подойдём туда, ты его скинь на всякий случай, в руке неси. Каркас – алюминиевый?

– Титановый. Из лыжных палок, Горыныч сварил.

– Богато. Но – про титан не знаю. А вот железо каменюки чуют. Ну, посмотрим. Так, что ещё… Носки запасные есть? Футболка какая… В целлофан запихай, и за пазуху. Есть вероятность, что купаться придётся, а придавливает сегодня знатно. Не смотрел градусы?

– Да вроде не особо, что-то в районе тридцати двух.

– Там влажно и низина. Будет зябко. Ветер бы ещё не поднялся… Ну, в путь. По дороге не пойдём. До поворота сегодня вообще-то безопасно, но вот дальше, возле Севера, какая-то засада новая, не разобрался ещё. На всякий случай крюк до Разрыва сделаем, потом – к берегу и там, по свалкам двинем.

– Я туда месяца полтора назад ходил – бетонники одолели, еле ноги унёс. Через пески.

– А, да, песочек они любят. Но сейчас холодно, они тормозные, не так страшно.

Пройдя вдоль Разрыва почти до самого берега, они залегли у старой железной дороги, что шла от сгоревшего бетонного завода.

Фит помнил, как он горел. Это произошло давным-давно, то ли в конце семидесятых, то ли в начале восьмидесятых. Как-то вечером он заглянул в спальню родителей и увидел в окне огромное огненное зарево, а под ним – море синих мигающих огней от десятков пожарных машин. К утру от самого высокого здания в городе осталась лишь пара закопчённых этажей.

Его всегда удивляло: что там могло гореть с такой страшной силой? Шифер на металлическом каркасе, на этажах – цемент, бетон, мешалки, механизмы… От дома до завода было не меньше полукилометра, но огонь был столь силён, что в комнате при желании можно было читать!

Сейчас ему, лежащему носом в снег, почему-то казалось, что с того пожара и началось всё это светопреставление.

«Неизвестно, может ли это воспоминание как-то спровоцировать Город. Лучше – убрать!»

Он мысленно мотнул головой, и мысли ушли, растворились. Осталось лишь пустое открытое сознание, вбирающее в себя вибрации окружающего мира: запахи, звуки, образы… Умение избавляться от ненужных мыслей по мнению Фита было самым ценным приобретением по нынешним временам. А когда идёшь за проводником, оно ещё важнее, ибо тот чётко представляет, что и когда следует думать, а ты ненужной мыслью можешь полностью всё испортить и навлечь беду на обоих.

Бесконечное ожидание… Если проводник говорит лежать, значит нужно лежать. Рыбак неделями, месяцами оттачивал чутьё, умение видеть знаки, следы, предвестники… Причём именно в этих местах. Кажется – вон она Кедровая, Стадион, Площадь, рукой подать. Но здесь – Приречье, – и уже совсем другая страна. Незнакомая, а следовательно опасная втройне.

– Ждём ветерка. Нам по сугробам до обрыва метров триста. Как подует – смотри внимательно, здесь встречаются «тягуны» и «морозильники» – аномалии, по позёмке их видно, она как бы «приседает». Ну а снежники и по городу ходят, сам знаешь, что с ними делать.

Ветра не было, как назло. Фит снарядился как подобает: унты, тёплая куртка с меховым воротником и капюшоном. Лежать в снегу можно было и полдня. Но тогда они проваландаются до сумерек, а этого очень не хотелось. Всё же у ГЭС желательно было оказаться засветло.

Наконец слегка замело. Рыбак осмотрелся, махнул рукой:

– Вроде чисто. Пойдём.

Идти, утопая по пояс в снегу, – непростая задача, а когда нужно обходить стороной всякие сомнительные места и каждым шагом ощупывать что там под ногой…

Было время, когда Тимофей с приятелем Андрюхой увлекались этим странным занятием: ходьбой по снежной целине. Каждую зиму, если морозы позволяли, разок в неделю выбирались куда-нибудь за город в местечко поинтересней и – по сугробам километр-другой! Продираешься, жарко, клубы пара изо рта, а вокруг красота – феерическая, солнце слепит, отражаясь в миллионах снежных пылинок… Да и зарядочка – та ещё! Даже название придумали умное – «страйдинг». Жаль, заглохло как-то увлечение…

– Снежник, справа!

Взгляд метнулся в сторону: точно, небольшая кучка шевелится, стягивает снежок. Он осмотрелся по сторонам – других вроде не видно. Снял рукавицу, достал камушек из кармана, в котором лежала специальная горсть щебня.

– Маленький, грохнем?

– Давай.

Фит отступил на два шага назад – чтобы падать на уже проверенную поверхность, прицелился, метнул камень и рухнул ничком, укрывая лицо и руки в снегу.

Куча на секунду замерла, потом налилась синим и рванула! Снежный столб с характерным «пф-ф-ф» взлетел метров на десять, а во все стороны волной ударило кольцо обжигающе-ледяного воздуха вперемешку с мелкими секущими льдинками и снежной крупой.

Теперь нужно было немного подождать, пока выровняется температура: даже маленькие, бывало, промораживали до минус шестидесяти…

Самого первого-то снежника – проворонили. Тогда, в ноябре, никто просто не знал, во что это может вылиться! Он вырос до размеров трёхэтажного дома, а когда рванул – выморозил весь воздух в радиусе ста метров, и жидкий азот ручьями стекал по Музыкальной вниз, клубясь и шипя…

Через час они уже осторожно пробирались по проторённой тропке под обрывом вдоль самого берега, временами останавливаясь, внимательно осматриваясь, вслушиваясь в морозную хрустящую тишину.

– Ты натоптал?

– Кому ж ещё? У меня тут перемёты стоят между островков. А вообще здесь почти спокойно.

– Надо думать… Народ-то не ходит сюда.

– Тоже заметил? Чем дальше от людей, тем стабильнее. Это факт. Знаешь, у меня есть теория насчёт Разрыва.

– ?

– Это место, которое… В общем, никто не представляет, как оно раньше выглядело. Сечёшь? Последний чел, который точно знал, что там было – умер. И всё!

– Фига ты загнул! Надо обдумать на досуге. Что-то есть в этом, но… А что помнить-то? Я, к примеру, помню, как вдоль всего берега, – Фит махнул рукой в сторону Малого мыса, – катера стояли, гаражи лодочные, машины… Сотнями! Народа полно, пацаны шныряют, на заводях – народ загорает… А здесь вот где-то лягушатник был, мы купаться бегали. В Ангаре вода ледяная, а в лягушатнике – лафа! Моря-то не было ещё. Так давным-давно уже ничего этого нет! Пустырь…

– Я ж о том и говорю! Ты помнишь, как было, знаешь что сейчас. Я помню, деды какие… Здесь, кстати, наверху улица Мысовая, ещё шесть домов жилых.

– Да ты что! Не знал. Чем живут?

– С огородами же все. Зиму, думаю, протянут. Шуглики набегают порой, я рыбку подкидываю. У них с дровами проблема. С гаражных зарослей таскают понемногу, но там – сам знаешь…

– Ясно. Но насчёт Разрыва… А как же тайга? Она ж стоит, вряд ли её всю народ исходил и помнит…

– Тайга – другое. Город – рукотворный. А тайга вроде как живая, сама о себе заботится. Ну да, ну да, звучит бредово. Но как-то так мне представляется.

– Хм. Надо нам как-нибудь посидеть по-человечьи, поболтать. Ты на Четыре-восемь заглядывай, гостем будешь. Ну что, рюкзачок – долой, к отвалам подходим?

Чуть выше уровня реки в толще Большого мыса и дальше – до Лысой горы был пробит километровый дренажный тоннель. По замыслу строителей в него должны были собираться грунтовые воды, просачивающиеся сквозь гору и плотину из водохранилища. Вода шла, но без энтузиазма – по дну широкого коридора бежал ручей глубиной хорошо если по щиколотку. Зимой ручей образовывал мощные наледи, прятался под ними и там, невидимый, стекал в реку.

Горы породы, вывезенной из тоннеля, были свалены в Ангару, образовав целый полуостров, гектара на полтора. За много лет насыпь укрыли непролазные заросли молодых сосенок, и сейчас нужно было их как-то обойти.

– Да… Вдоль воды – опасно, круча, камни обледеневшие, да и в реку слишком далеко влезает. Туманники могут учуять. А справа – каменюки.

– Ты бы поподробнее рассказал? Что за напасть ещё?

– От скалы отпочковываются хреновины. И бродят вокруг. Я почти уверен, что эти твари на железо идут, хотя… По крайней мере – всё время пытаются на гору вскарабкаться, к опорам лэповским. Наверху, на Мысу, постоянно из-за этого проблемы. Они, так-то, неагрессивные. Но они не стабильны и через некоторое время разваливаются. Представляешь – скала пятнадцатиметровая рушится? Одна тут до домов умудрилась доковылять, шестиногая была, крепкая. Всё равно – упала в конце концов. У мужика огород, баньку, теплицу – всё похоронила, там теперь завалы каменные сплошь, метра в три. Хорошо, хоть дом уцелел. Ладно, давай наверх вылезем, посмотрим. Может – пронесёт. Имей в виду: они вроде неповоротливые, но шаги-то по десять метров… Если попрёт в нашу сторону – бросай рюкзак, и – драпаем к воде со всех ног. Воды они боятся.

Вскарабкавшись на насыпь, они залегли осмотреться.

Фит ощутил неприятное давящее напряжение.

– Впереди-слева недалеко…

Рыбак глянул в маленький бинокль. Кивнул.

– Тягун. Снег спрессовал, аж яма… С виду не очень мощный. А вот и каменюка.

Фит перевёл взгляд на возвышающуюся справа громаду Большого мыса, но ничего необычного не заметил.

Склон – крутой, понизу и справа густо заросший лесом и засыпанный снегом, выше – обнажённый скальный остов. Могучая гора, сдерживающая огромный напор миллиардов кубов воды меж двух плотин, высилась суровым гигантом, свысока поглядывая на приютившийся внизу Левый, на ГЭС, на белую неровную гладь моря. Мыс выглядел здесь полновластным хозяином.

Фит внимательно рассматривал нависающие двухсотметровые скальные обрывы.

– Не вижу.

– Ниже, у леса, за тоннелем сразу…

Он увидел. Покрытый снегом кусок склона высотой с трёхэтажный дом медленно-медленно сползал к старой, укрытой сугробами дороге, проходящей понизу. Место там было узкое: между скалой и обрывом в Ангару – метров тридцать.

– Ничего себе… Так там же вплотную к нему идти придётся! Долго он?..

– Подождём. Бывает, что полчаса-час отрывается. Гора его держит вроде как, да лес ещё. А потом видно будет. Если по дороге в обход Мыса пойдёт – хорошо. Дождёмся, как мимо протопает, и – рванём. А если к плотине направится – плохо. Придётся ждать, пока развалится. Самые стойкие часов по семнадцать держались.

– Ч-чёрт! Долго. Может – успеем проскочить?

– Опасно. Здесь проскочим – а дальше? Там ещё семьсот метров под скалой! На поляне – знаешь, где пожарная часть раньше была? – часто пасутся. Зажмут с двух сторон – по-любому купаться придётся, а очень уж не хочется.

Фит угрюмо задумался. Какие-то сотни метров! Плотина загораживала уже полнеба – совсем рядом! Но невидимое отсюда солнце уже наверняка висело над самыми сопками, ещё час-полтора и – сумерки. Может, был смысл в том, чтобы вернуться на Мысовую, там переночевать? Он принял решение.

– Слушай, дружище. Будем считать, что твой контракт закрыт, держи, – он достал из внутреннего кармана куртки деньги. – Вторая половина. Чуйка говорит мне, что нужно поторапливаться. Но тебе туда лезть никакого резона нет. Мысовая рядом… Ну, ты здесь лучше меня разберёшься.

Рыбак крякнул, спрятал деньги, посмотрел Фиту в глаза.

– Не будь ты сам проводник, я бы призвал тебя не глупить. Но… – он махнул рукой. – Уверен?

– Этого – проскочу, потом спущусь к самой воде… За час, думаю, должен добраться при любом раскладе. Успею ещё осмотреться, пока светло.

– Ну, удачи!

– Аналогично.

Крепко пожав Рыбаку руку, Фит резко повернулся и направился прямо к формирующемуся каменному монстру. Нужно было действовать, покуда страх и осторожность не развеяли решимость.

«Тягун слева вроде сдвинулся, не? Или, может, вырос… Надо бы держаться от него подальше. Чёрт! А каменюка-то какая огромная!»

Великан всё меньше походил на простой оползень и приобретал очертания странного слоисто-каменного столба на четырёх кряжистых ногах и с островерхой снежной шапкой.

Фит отчаянно продирался сквозь сугробы, не забывая посматривать по сторонам: каменюки каменюками, но… Он вовремя заметил маленького снежника прямо по пути; пришлось сделать ещё крюк метров в двадцать.

С сухим треском одна из каменных лап согнулась и топнула по склону. С «головы» чудища посыпался снег, мёрзлые комья земли, мелкие булыжники. Верхняя часть монстра ещё была частью горы, но нижние опоры, каждая в пару-тройку метров толщиной уже скрипели и рвались шагать.

Спасительный спуск к реке был совсем рядом, когда тварь наконец «родилась». С глухим резким звуком что-то лопнуло, великан выпрямился во весь свой пятиэтажный рост и покачнувшись шагнул, круша молодую сосновую поросль, соскальзывая по склону к дороге. Он был совсем рядом – метрах в тридцати.

«Если оно споткнётся и рухнет, тут мне и каюк. Были бы деревья побольше, может, и задержали бы тварюгу…»

Вдруг Фит заметил, что деревья действительно словно пытаются помешать чудищу, путаясь в ногах, размахивая ветвями… Однако оно было слишком велико, стволы сосенок казались тростником по сравнению с мощным торсом из многотонных каменных глыб. Деревья пускали в ход корни, обвивая чудовищные ноги, пытаясь вернуть вздумавшую погулять скалу в её ложе. Безуспешно.

Фит добрался, наконец, до обрыва и осторожно скользнул вниз, к воде. Чудовища отсюда было не видно, только тяжёлые шаги сотрясали округу.

«Успел! Вроде бы. Но если оно вздумает сейчас взорваться, обрыв от обломков не спасёт…»

Судя по стихающим вибрациям – пронесло. Он накинул рюкзак и продолжил путь к плотине. Постепенно обрыв стал ниже, опустившись к воде, и Фит пошёл по верхней его кромке. От дороги его отделяла небольшая, в десяток метров, полоса мелкого сосняка. От великанов она, конечно не спасла бы, но вселяла некоторое чувство защищённости. Бывшую пожарку, точнее место, где она когда-то – десятилетия назад – стояла, он миновал без проблем, дальше заметил ещё одну нарождающуюся каменюку в стене, но той, судя по всему, ещё не время было вылупляться.

Почти на автомате обогнув ещё один тягун, пролежав в сугробе минут пятнадцать из-за неведомой пугающей дряни, вроде мелкого марева, едва не угодив ногой в какую-то подлую дыру под снегом (в последнюю секунду интуиция сработала!), он незаметно добрёл до плотины.

ГЭС всегда потрясала его своей не укладывающейся в голове грандиозностью. Как люди руками могли воздвигнуть такую хреновину, которая даже рядом с могучим Мысом не выглядит игрушкой? У подножья это чувство усиливалось в разы. Фантастическая бетонная стена, взлетавшая на стометровую высоту и образовавшая запруду в сотни километров длиной, не могла не внушать трепета и необъяснимого восторга!

Только сейчас восторг этот был мрачноватым. Память услужливо подкинула:

«Эверест, где мы с тобой

Перевеса ждали в битве между небом и землёй,

Где с пути сбиваясь, мы

В сердце тьмы оставили нашу последнюю веру…»