Kitabı oku: «Летопись «Механики»»

Yazı tipi:

Рецензии

Эта книга заинтересует тех, кого вряд ли устроят очередные «сто шагов к успеху» или инструкция по экспресс-восхождению на бизнес-олимп. Этот опыт выстраивания «Механики» прожит, разобран на винтики и переживания, на открытия и обживание новой предпринимательской среды, осмысление ошибок, поиск близких людей, выращивание доверия, и в то же время – новой социальной группы предпринимателей на производстве. И вот это как раз самое интересное: люди строят бизнес и растут вместе с ним. Увлекательно.

Елена Рождественская, доктор социологических наук, кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник Института социологии Российской академии наук

Я рекомендую к прочтению «Летопись “Механики”» даже не потому, что она захватывающе интересна (а это так!). Причина иная: интересен сам Летописец – Дмитрий.

Предприниматели – единственный легитимный слой общества, который никогда не задаёт вопроса: «Дяденьки, скажите, чем мне заниматься?» Они и сами себе на него отвечают, и даже дают работу другим.

Другая, нелегитимная группа общества – это мошенники, которые тоже не задают вопроса, чем бы им заняться. Не потому ли «силовики», всегда действующие по приказу, часто путают эти категории?

Говорят, что крупные госкомпании – скелет экономики. Экономика, составленная преимущественно из госкомпаний, то есть только из скелета, – это дистрофичная экономика. У нормального экономического тела, помимо «скелета», должны быть и «мышцы», и даже небольшой «жирок». Этими «мышцами» и «жирком» являются именно частные предпринимательские компании – не очень мелкие и не очень крупные. Такие как «Механика».

Один мой коллега делит всех бизнесменов на два крупных класса: «начавшие с нуля» и «пришедшие на готовое», то есть получившие активы в результате приватизации. Дмитрий Даньшов – представитель первых.

Книга называется «Летопись». Уже само название приглашает нас пройтись по оси времени назад. Эта летопись – свидетельство не «из штабов», а «из окопов» реального российского бизнеса.

Однако у «Механики» не только славное прошлое позади, но и, уверен, блестящее будущее впереди, поскольку в последние годы Дмитрий активно продвигает тему владельческой и управленческой преемственности бизнеса в следующем поколении.

Поэтому желаю Дмитрию написать следующие книги: о будущем, об обеспечении преемственности. Например: «Путь “Механики”». Или «Дао “Механики”». Или «Видение “Механики”».

Желаю читателю интересного пути вместе с Летописцем!

Виталий Королёв, DBA, президент Северо-Западного центра корпоративного управления, основатель практики владельческой преемственности, независимый корпоративный директор

Эта книга ни на что не похожа. Учебник? Боже упаси. Мемуары? И да и нет. «Летопись» нарушает законы и границы всех возможных жанров. Наверное, она более всего похожа на исторический очерк. И ещё на приключенческий роман с солидной технико-экономической компонентой.

На страницах оживают люди, мелькают лица, затрагиваются больные проблемы сложнейшей эпохи. И ясно становится, «откуда есть пошла», что прошла и куда движется компания «Механика». И захочется читателю пожить в «неодноразовом мире», а нынешние студенты вдохновятся на бесшабашную смелость, что на грани интеллектуально-предпринимательской авантюры.

Так что же вы держите в руках? Не будем мудрить. Это «Летопись “Механики”».

Скучать за чтением не получится, смею вас уверить.

Алла Медникова, литературный редактор

Про бытиё и битиё

Философско-богословская история московского бомбилы

В студенческие времена испробовал я много различных работ и подработок, в том числе героически трудился частным извозчиком. Сложно сейчас поверить, но тогда занятие это считалось престижным, даже практически элитарным – то есть частный бомбила был на социальном ландшафте Москвы конца восьмидесятых реально крут!

Ну вот, ездил я, такой «реально крутой», на «Москвиче-2140» – и как-то в районе Рогожского Вала, непоздним вечером, кажется, в субботу, проголосовали три мужичка. Я тормознул, они вежливо попросили довезти их – одного до начала Ленинского, другого до Гагаринской площади, и последнего из них – до Дмитрия Ульянова. Ну, всё это, в принципе, в одну сторону… «Ребята, – говорю, – за семь рублей довезу, куда скажете!» Ребята с ценой согласились, сели себе чинно все трое сзади – и мы поехали.

Народец был такой… ну, немножечко необычный. Бородатенькие, в клетчатых фланелевых рубашках, в штанах – то есть это не джинсы, не брюки, а именно штаны: такие серые, не сильно глаженые, но опрятные. И рубашки тоже неглаженые, но чистенькие, до верхней пуговки застёгнутые (что тоже слегка странновато выглядело). Обращались один к другому исключительно полным именем – то есть там не «Сашка» и «Лешка», а «Александр» и «Алексий».

Проезжая Таганку, мужики спросили, не буду ли я возражать, если они тут, у меня в машине, тихонечко выпьют. Ну, естественно, я возражать не стал: отчего бы «благородным донам» да не выпить?

В качестве выпивки они использовали кагор, а в качестве закуски возникли пряники – ну, такие обычные круглые советские пряники. Тоже как-то… ну, не совсем обычный комплект – потому что раз уж креплёное вино, то это должен был быть «Кавказ» или «Агдам», по классике жанра, а на закуску… ну, скажем, плавленый сырок или недозрелое яблочко, сорванное с дерева. Так что пряники – это была явная экзотика. Ну ничего, у каждого свой вкус.

Выпивают мужики из горлышка, беседуют – а когда допили, говорят: «А можно мы тут у тебя споём?» – «Мужики, – говорю, – а чего ж нет-то? Спойте!»

И ребята дали! Что-то такое серьёзное, на два с половиной голоса, из духовной музыки. Не силён я в классике: что это было, судить не берусь, но что-то такое… патетическое. Пели мужики с душой, настроение у них было хорошее. Одного я высадил в начале Ленинского, чуть за Октябрьской площадью, другого – в районе Гагаринской, а последнего повёз дальше по Профсоюзной.

Так вот, если двое первых были ребятки среднего возраста, среднего роста и крепенькие, то последний, Алексей, был высок, субтилен, чуть-чуть сутуловат – ну, в общем, такой донкихотской внешности, – а годков ему было около тридцати или даже меньше. И этого «не совсем богатыря» жара, кагор и эмоционально-вокальные усилия доконали окончательно.

Мужик мирно прилёг на бочок на заднем сиденье и уснул. Ну, уснул и уснул. Вся троица была явно неагрессивна (я уже догадался, что это лица духовного звания), проблем никаких я с этим человеком не предвидел. Выходя из автомобиля, его товарищи наказывали: «Ты уж смотри, мил человек: довези нашего товарища в лучшем виде, потому что – видишь? – он у нас устал». Говорю: «Довезу, не беспокойтесь!»

Ну вот, везу… поворачиваю с Профсоюзной на Ульянова – и тут на повороте чувствую, что колесо-то у меня спустило.

Тогда качество резины было не очень, резина была камерная, проколы случались в две недели раз гарантированно. Ну, делать-то что? Человек у меня в машине спит, я докатываюсь до бордюра в начале Дмитрия Ульянова, открываю багажник и начинаю привычную процедуру установки запаски. Про неполноразмерные запаски тогда никто ещё и слыхом не слыхивал, так что запаска была самая что ни на есть настоящая, на пяти москвичёвских гайках.

Достаю домкрат – москвичёвский, штатный. Достаточно своеобразная конструкция, прошу заметить. Это такая кованая прямозубая зубчатая рейка – длинная, сантиметров восемьдесят – некий уменьшенный советский аналог того типа домкратов, которые джиперы сейчас называют «хай-джеками». То есть зубчатая рейка, рычажок, который перещёлкивает каретку вдоль этой зубчатой рейки, поднимая машину, опираясь на домкратную точку. Конструкция, честно говоря… ну, не самая удачная. Но по тем временам другой не было. Штатный домкрат. «Москвич-2140». Ради интереса погуглите, посмотрите, что это за дивная железяка.

Машинка у меня не то чтобы свеженькая, поэтому домкратные точки не то чтобы крепенькие – и машинку я начинаю поддомкрачивать аккуратненько. Приподнимаю правое заднее… и в этот самый момент тело на заднем сиденье автомобиля возвращается в реальность. Я не знаю, что у мужика спросонья было на уме, какие такие мысли – может, и светлые, – но он заворочался и не совсем уклюже, открывши дверь, стал вылезать из автомобиля. Чем, соответственно, обрушил мне машину с домкрата. А это для меня горе – и для любого горе: домкратную точку помял! Ну кто его просил, а? Да и машина, упав тормозным барабаном на асфальт, оказалась в положении, из которого её штатным домкратом поди-ка выковыряй! Ну не предназначен домкрат для того, чтобы поднимать с такой высоты!

То есть создал мне чувак геморрой – может, с добрыми намерениями… может, он помочь хотел, я не знаю.

Ну, вылез этот чудила из машины, глазами на меня лупает – а я в больших расстройствах: он мне реально создал проблемы! Домкратную точку помял, представляете? Машина в Советском Союзе (а на дворе Советский Союз) – это же непреходящая ценность и любая царапина на ней – трагедия, а тут домкратная точка!

Ну и – каюсь, грешен – я по поводу его телодвижения и на тему «кто тебя просил?» высказался очень экспансивно… боюсь, что с использованием матерных выражений. Чем огорчил чувака до невозможности.

Он попенял мне – мол, напрасно ты меня матом обругал, – посмотрел на меня недобрыми пьяными глазами, оценил, что он-то пьяный, а я-то нет и если он со мною сейчас вступит в схватку, то, скорее всего, будет бит. Оценил, наверное, правильно… и попятился в сторонку. Осмотрел местность с высоты своего двухметрового роста – и на широком разделительном газоне улицы Дмитрия Ульянова обнаружил трёх соотечественников, сидящих кружком и занимающихся привычным вечерним делом: то есть бухали мужики. Запеленговал их, взял азимут примерно на эту компанию и, подволакивая здоровенные ноги, мелкой рысью потрусил к ним.

Ну, потрусил и потрусил, пьяная рожа. А я остался менять колесо. Занимаюсь, значит, сменой колеса, но краем глаза поглядываю: а чего это там мой пассажир задумал? А пассажир ведёт интенсивные переговоры с пьянствующей публикой, при этом бурно жестикулирует и показывает в мою сторону. Причём жесты, блин, недоброжелательные! Ну, что тут поделаешь? Я в их сторону поглядываю, а колёсико-то меняю…

Бухающая публика поднимается с травки и, ведомая моим высокорослым бородатым пассажиром, движется в мою сторону. Причём по динамике их телодвижений намерения мужиков мною трактуются как явно недружелюбные. Подтягивается помаленьку вся эта троица с пьяным священником во главе – а покуда они подтягиваются, я их примерно ранжирую: двое вроде нестрашные – обычные работяги, лет по тридцать, не особо высокие, не особо плечистые и даже не особо агрессивные… Но есть предводитель: коренастый, в плечах пошире, настроен по виду решительно. Вот он-то как раз и идёт первым.

Я поглядываю на него, машинку с домкратика спускаю. Колесо уже прикрутил – всё, в общем, готово, и задержись они минутки на две, так я, может, уже и уехал бы… но, блин, не задержались.

Подходя ко мне, предводитель чуть замедляет шаг и наблюдает картину: машина с домкрата спущена. Домкрат стоит на земле – а это, напоминаю, восьмидесятисантиметровая зубчатая кованая рейка. То есть такой железякой я не то что от троих – я от тринадцати отмахаюсь безо всякого затруднения, тем более стоя спиной к машине: сзади на меня не напасть.

Предводитель это понимает. Понимает, что если ему сейчас кинуться в битву, то с их стороны будут потери. Причём не исключено, что фатальные. (Ребята, кованая зубчатая рейка! Восемьдесят сантиметров длиной! Ни фига не шутки, доложу я вам.)

Я её в руку не беру, потому что понимаю: вот сейчас я за неё схвачусь – и это будет жест агрессии. И предводитель понимает: вот сейчас сделай он ко мне резкое движение – это тоже будет жест агрессии, и тогда понеслось! Ему увечья не нужны – да и я, собственно, в герои не рвусь.

Вот такая переглядка полсекунды… секунду… не помню сколько – причём сложные ситуации мозги отрабатывают очень чётко и каждое движение, каждую координату ноги каждого из соперников – всё это я вижу и фиксирую совершенно железно. Подниматься в полный рост тоже не спешу – это опять-таки будет агрессивный жест.

Сижу на корточках, на расстоянии полувытянутой руки от меня торчит москвичёвский домкрат. Переглядываемся. Намерения у троицы были вполне себе боевые, они уже адреналин в кровь выбросили и биться-то собрались… но обстоятельства (которые они увидели и проанализировали своими чуть затуманенными, но не в хлам бухими мозгами) – они для них неблагоприятны. Вот не надо бы им сейчас со мной драться – это ребята чётко понимают и не ошибаются. А настрой-то тем не менее был на битву! И главный осознаёт, что он – главный и что принимать решение ему! Ему надо как-то действовать. И он действует совершенно логичным образом.

Он тычет пальцем в моего попика, потом показывает на меня и спрашивает его, эдак с нажимом:

– Видишь?

Попик молчит.

Главный повторяет:

– Видишь? У него руки грязные… – И дальше по нарастающей идёт патетика: – Он работает, как я! – И бьёт себя кулаком в грудь. – И ворует – как я!

Уж не знаю, почему главный так решил, но он был в этом уверен.

И опять он бьёт себя кулаком в грудь:

– И ты хочешь, чтобы я его, моего классового братана, за три рубля побил?

Попик молчит. Градус «социального напряжения» зашкаливает – и с этими патетическими словами главный бьёт попа по лицу. Не в подбородок – а, скажем так, в скулу и в ухо. Бьёт сильно. Поп падает. Он пьяненький… он высокий, тощий, да и не ожидал он такого поворота дела.

В общем, зарядили ему прилично.

Я не вмешиваюсь. Меня – не касается. Не со мной разговор.

Но внимательно смотрю за полем боя. Дальше предводитель продолжает свой страстный монолог, но уже в теософическом ключе:

– А ты… если тебе разбили одну половину лица, обязан подставить мне вторую. А ну вставай, подставляй свою рожу!

Поп пытается что-то возражать – мол, с точки зрения богословия данная ситуация, по его мнению, выглядит несколько иначе… Но при этом он потихонечку подбирает под себя ножки, коленки выпрямляет и начинает подниматься – и в этот раз получает с левой, по другой половине лица, и получает крепко.

Губы, нос задели… в общем, попик опять летит на землю и подниматься-то уже не пытается.

Главный подводит итог:

– Вон оно как! Блин…

И уходит, сопровождаемый своими двумя товарищами – продолжать прерванное предложенными тремя рублями дело, то есть мирную субботнюю выпивку.

Попик пытается встать. Досталось ему крепко. Два удара: с правой – «крюк», а с левой – практически прямой. Губы разбиты, кровь из носа… жалко дурака!

Говорю:

– Слышь, богослов? Садись вон на заднее сиденье, довезу тебя, мудака, куда уж там тебя просили.

И попик, извалявшийся в пыли, с окровавленным лицом, молча садится на заднее сиденье. Я кидаю пустое колесо и домкрат в багажник, захлопываю его. Сажусь. Едем.

Минуту поп молчит, потом начинает говорить. Он протрезвел от горя, хмель улетучился…

– Ну как же так? – говорит. – Как же так? Я двенадцать лет учился: психология, философия, ещё много чего… у меня такой опыт, я две войны прошёл, а тут – с тремя уродами не смог договориться?!

Спрашиваю:

– А двенадцать лет ты где учился?

Ну, называет он какое-то российское богословское заведение и добавляет, что где-то, то ли в Греции, то ли ещё где, он повышал квалификацию.

Спрашиваю:

– А где ж ты две войны-то прошёл? Ты же вроде священник, тебе воевать нельзя!

Отвечает:

– Да я вот медбратом был…

Называет мне какие-то места, я слушаю, киваю, а попик рассказывает – о житье-бытье своём, о миссии своей в этом мире, о том, что он всю жизнь положил на то, чтоб был «миру мир, война войне, мир-дружба-жвачка», что он трудится в отделе внешних сношений РПЦ – и он за мир, чёрт побери! А тут – такая лажа! Бес, мол, попутал.

– Что, – говорит, – это такое? Глупость или наваждение? Говорю:

– Слушай, ты двенадцать лет учился, а я учусь четвёртый, и совсем не тем наукам – поэтому, по-моему, это глупость. А уж про наваждение и беса лучше ты мне расскажи – это твоя тема.

В общем, беседуем, пока едем. Мужик эрудированный, дурь и хмель из него выбили, собеседник он крайне интересный. И человек-то на самом деле симпатичный. Может, ему кагор пить нельзя? Или дело в пряниках?..

Довёз я попа до его дома, постояли ещё у машины, потрепались, прежде чем он пошёл умываться и залечивать полученные «боевые ранения». Телефон мне дал.

– Ты, – говорит, – звони. Видишь, как нас Бог-то свёл? Глядишь, ещё друг другу по жизни пригодимся.

Я телефон аккуратно записал – ну реально человек неординарный! И даже хотел как-нибудь созвониться, но через пару дней после этого события дёрнули у меня на Рижском рынке кошелёк – вместе с небольшой, вложенной в него записной книжкой. Ну и пропал у меня телефон этого человека, отца Алексия из отдела внешних сношений Русской православной церкви. Видно, Бог так судил.

Фильм бы маленький снять по этой «пьесе» – с молодым Абдуловым в роли попа и с Василием Макаровичем Шукшиным в роли «главного». Вот это было бы круто…

Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.