Kitabı oku: «Павел. Августин», sayfa 18
LXXXVII
Тихое надгробное пение над почившим Святым заглушалось иногда звериным воем осаждавших город варваров.294
Светоч мира потух, и сделалось в мире темно, как в комнате, где вдруг потушили свечу. Наступила та черная-черная ночь, которой суждено было продлиться пять веков, – кромешная тьма Варварства.
Тьма была в мире, но те, кто смотрели на лицо Святого в гробу, видели Свет.
Если верно, что почти всегда лица умерших в первые минуты или часы после смерти, как бы в мгновенном преображении или искажении, выражают глубочайший и самому человеку иногда неведомый, злой или добрый, ужасный или радостный, смысл того, чем жил человек, то лицо Августина в гробу выражало неутолимо-страдавшую и наконец успокоенную, ненасытимо-алкавшую и наконец нашедшую Бога человеческую Мысль.
Было у него такое лицо, как у человека, который, спросив о великой скорби, услышал ответ о величайшей Радости.
Тот же Свет был в этом лице, что озарил лицо Павла на пути в Дамаск и лицо самого Августина, над книгою Павла, в миланском саду:
Свет пролился в сердце мое, и озарилась тьма.
Luce infusa cordi meo, tenebrae diffugerunt.
Тот же Свет – что в первый день творения, когда Бог сказал:
Да будет Свет. – И был Свет, и увидел Бог, что Свет хорош.
Свет, о котором сказано:
Свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
LXXXVIII
«В Церкви будет он всегда жив» – это знает Поссидий.295
Жив будет всегда, не только в Церкви, но и в миру, – это мы знаем, потому что именно в наши дни, как, может быть, никогда, именно таким, как мы, погибающим, – св. Августин говорит:
Братья мои, я не хочу спастись без вас!
