Kitabı oku: «Чудны дела твои»

Чередом ++

Я не умею гладко жить

И может оттого мне снится;

Всё время,

Что хочу воды испить,

Ручей журчит, но не добраться.

Сплошь камни на пути,

Да брошенные горстью буреломы,

Пытаюсь краем обойти,

Места до одури знакомы.

Но только взгляд чуть отведу

И всё,

Я снова будто в коме…

Другую жизнь прожить хочу

И понимаю, что чужую.

Но больно уж она светла,

Она в движенье, на подъёме,

Устремлена, не знай куда,

Поскольку мне всё незнакомо.

Там нет ручья, там океаны

Святой, намоленной воды,

Там человеки в ней не тонут,

А чередом из глубины.

Кто во что…

На столе куски селёдки,

Чёрный хлеб на рушнике,

Три стакана слёзной водки

И зима, зима в окне.

Мгла бесснежная топорщит

Крыши каменных домов,

Да узоры стёкол морщит,

Кто во что глядеть готов.

Нет печальнее событий

В день девятый жизнь ценить,

Но такой, он, здесь обычай,

Помолчать и утвердить.

Что душа в последнем круге,

Над замёрзшею землёй,

крикнула друзьям, подруге…

дальше мне лететь одной.

И растаял день девятый

В сумрачной, промозглой тьме,

Как начнётся день десятый,

Вспомнит ли, кто, о душе.

О своей, умытой водкой

И распятой на столе,

По краям куски селёдки

И зима, зима в окне.

Выпало

Мне выпало зачем-то жить и жить,

При всём при том не увлекаться,

Штаны пошили на простую нить,

Во славу Родины стараться…

Мне выпало и, что тут удивляться,

Ты не один, вино уже разлито,

Слова слетели с губ и не угнаться,

И не остаться, может статься,

Что ты уже ничто, забыт…

Такое здесь бывает с нами, братцы.

Что остаётся, глупо улыбаться

В великом ожидании, однажды

Сойдёт с небес туманом благодать

И будет в каждом не узнать

Каким, когда он вписан в святцы.

Я видел

Я видел мир большим и безупречным,

В расположении светил,

И думалось… что вечно, я буду жить

И тот, кто сотворил красивый миф

Кочующего человека, с планеты на планету,

В миры другие, где так же мило,

Как в нашем детстве, где мы, впятером,

Живём в домишке деревянном

И всё нам нипочём, лишь был бы хлеб

Горячим, белым кирпичом

И Шарик, пёс – гонял бы чашку по двору,

Пока не вынесут еду,

Так день пройдёт, наступит ночь,

Устанешь за день, но всё прочь…

Я в мир большой и бесконечный

Опять ныряю с головой.

Ночь

Ночь, на крышах, на высохших деревьях,

ни отблеска, ни тени, ни звёздочки,

глухая темень…

Дурное впечатление, плывёшь,

как рыба, тьму, сквозь жабры пропуская,

до лампочки уставшей, не мигая

и дальше к следующей,

всё время ускоряя ход.

Там, сзади кто-то на спину плюёт,

беззубым ртом орёт,

и не услышишь, страх берёт.

Не оглядеться, весь вперёд,

продавливая телом тишину,

ещё на лампочку, одну.

Как дети…

Мы счастливы всегда, душа моя,

картошка только б на столе дышала,

в железной миске тлела черемша,

и розовый кусочек сала

глядел бы на тебя исподтишка.

Чего ещё желать себе…

звенела бы капель в начале марта,

деревья в небо устремившись

в великом нетерпенье ждали старта.

Ни в чём, никак не усомнившись

сменялись времена, плоды давали семена,

а те, сквозь землю прорастали.

И каждый раз встречая солнце

ничуть не удивлялись, что живут

на этой, именно, планете,

на северной, холодной широте

и очень счастливы, как дети,

как дети в непридуманной стране.

Как есть…

Не спрашивай, зачем…

Никто не даст ответа,

Живи, как можешь,

Как желаешь всем,

На грани тьмы и света.

Во тьму и свет не увлекись,

Оно, погибель человеку,

Пока не разберёшься -

Кто ты, с кем…

Какие силы за тебя в ответе,

А там, такое брат творится,

Твои желания не в счёт,

Манипулируют все лица,

Все включены, не все увидят свет…

Не спрашивай, живи как есть,

По совести, не сложно, не безбожно.

Качели…

Она всё плакала и плакала,

не потому, что поняла…

Её дурнушкой обзывают

подруги детства, за глаза…

А потому, что не считала,

себя лягушкою кривой,

и мало ли, как там скакала,

она, с верёвкой бельевой.

Она тогда земли касалась,

чтоб оттолкнуться и взлететь,

лететь, как бабочка, казалось,

но в спину слышала медведь.

Она всё плакала и плакала,

скрипели рядышком качели.

О, если б только она знала

Какие впереди метут метели.

Какие ветры слёзы оботрут

и выметут из памяти измену…

каким великим будет труд,

чтоб через десять лет

взлететь на сцену.

Что стало…

Что стало с той звездой,

однажды вспыхнувшей над Вифлеемом

и где она сейчас, какой дугой

летит и где возникнет мемом.

Какую явит миру тему…

определит ли путь какой,

быть может выстроит иную схему

великой жизни, яркой и простой.

А может статься, что тогда,

она была Христом во свете

и с Ним, и в Нём горела все года,

и после, в каждом человеке.

Чуть теплится живой искрой…

то пыхнет и прояснит,

маяк всей жизни, не святой,

который не угаснет.

И мы…

Бросайте девочки работу,

пойдём, серьёзно развлечёмся,

заглотим водочную квоту

и может быть на том сойдёмся.

А нет, так шире разольёмся,

ну, что нам эти берега,

не хватит ходу, швартанёмся

и так три раз, до утра.

А утром, други, спозаранку,

шаббат, суббота, наизнанку

карманы выверни, сложись,

ход за тобой, врубайся в жизнь.

Весна, природа в цвет идёт,

земные соки сутки пьёт,

ведь не стальная же, и мы,

бросай работу пацаны.

На себе

Гора сошла, своею волей,

я только нежно подмигнул

и вот, теперь мы с нею в доле,

ты, добрый брат, уже смекнул.

Теперь мы моем ноги в море,

как все старатели в тайге,

когда они на жиле, в створе,

а мы на юге, на воде.

Мы были чуточку удачней,

когда доверились судьбе,

я гору взял в свои объятья

и вынес наверх, на себе.

В цвет

Нет, невозможно мир принять

Таким, каким он есть,

Уж очень, очень хочется его проковырять,

Быть может, что, получится

Красивое и доброе – поля, цветы, луга,

Растут дома-деревья,

А дальше всё вода, вода

Заправленная в небо

И по нему плыви, без зависти, без лжи,

Простой, ромашкой белой взлетай с той полосы…

В другие акварели, в цвет выпавшей росы.

Сидючи

Меня сегодня небо беспокоит…

Вон облака баранами плывут,

А те, что с севера, сейчас умоют

И не проси, ни сколь не обождут,

Ума не хватит капле задержаться,

Дать человеку посуху пройти,

С начальницею чтоб не объясняться,

Копейку заработать и свести

Расход энергии и пищи к минималке,

Костюм, опять же, глаженный на мне

И зонт, подарок, спит на полке

И не спасёт, ну разве, что во сне.

А дождь спешит и капельки стучатся,

Весёлой дробью, мелко, по спине…

Им что, их много, им бы посмеяться

И покататься сидючи на мне.

На полчаcа

Из-под небес бездушных, в полдень,

на землю плюхнулась стена

снегов, прошитых синей тенью,

когда-то поднятых со дна

и принесённых южным ветром

на наши севера…

Они дышали тёплым морем,

солёным, чистым, как слеза,

светилось лето, сквозь узоры,

и испарялась бирюза…

и мы от счастья ошалели,

нырнули в снег,

на полчаса, на полчаса.

Минуточку

Женщина, в бледненькой кофте,

как ты все годы жила…

Что ж не скопила на платье,

замуж не вышла, стрела,

что поражает девчонок

в юные очень, не очень сердца,

цель не нашла, не пробила,

краем прошла, обожгла.

Как ты живёшь, проживаешь,

юные годы, свои…

Часто ли в них застреваешь,

чтобы надеть каблучки,

чтобы пройти по дорожке,

мимо весёлых рябин,

чтоб постоять у окошка,

хоть бы минуточку, с ним.

И снова

И снова, спрятав дальше зубы,

мечты безвольной оборвав полёт,

иду, как раб, без всякой злобы

на недостроенный, рабочий эшафот.

И каждый раз, не знать об этом,

какой подпишут мне приказ…

сто лет бродить по белу-свету

иль выхожу в последний раз.

Я буду счастлив в том и этом,

жизнь не закончится никак…

ни с вспыхнувшим огнём, рассветом,

ни в переходах на закат.

Я буду плыть по воле, свыше,

в неведомые дни, потом года

и будет на земле не меньше смеху,

когда покину вас, и на всегда.

На живую

Я славлю Господа, я Господа молю,

не оставляй меня в минуты роковые…

Когда ослеп и глух к Нему,

когда, что не сумел, когда блефую.

Молю и славлю Господа сейчас,

когда нутром и сердцем, Его, чую…

Но может быть случится, что за раз,

вдруг оборвёт, кто, ниточку святую.

Молю и славлю Господа всяк раз

и всякий раз, к Нему, лишь уповаю…

Не допусти, чтоб нить оборвалась,

она в меня зашита, на живую.

Чтоб я…

О, сколько раз, гроза секла

меня плетями ледяными,

вгоняла в ступор молния, стекла

разбитого обломками стальными.

Но я не мог ей уступить,

забиться воробьём под крышу,

я должен был ей возразить

и крикнуть… жги, я вышел.

И выходил, удар держал,

я пёрся против дикой бури,

я воином себя воображал,

великим, в бесшабашной дури…

Я взглядом молнии вгонял

в земную твердь

и плач, тот, слышал…

младенец мамку слёзно умолял,

чтоб я, их, связи не нарушил.

За круг

Дорога до бесконечности,

Тревога не отступает ни на шаг

И всё талдычит так, не так,

Иду, оглядываюсь, мерю

Глазами горизонт, не верю…

Он исчезает на глазах.

Я снова упираюсь в двери,

Которых не открыть никак,

Какой пустяк,

Идти в обход, не хватит лет

И зим не хватит, точно, ныряю в снег…

Привет, ты кто, мне срочно

Дорогу вычислить

И совершить побег

От самого себя, чтоб прочно

Собакой взять пропавший след,

Уйти за круг, до сель порочный.

Как могла…

Она жила, пыталась, как могла,

но жизнь, её, всё время отторгала.

Болезней жутких череда,

сквозь детство, сил не прибавляла.

Случилось, замуж выходила,

всё тошнило,

дитё рожала, чуть не умерла.

Но и его не сберегла

и через год, уже одна,

ревела над могильною плитой,

зажав зубами вой.

Да так, что лопались кишки

и разум размыкал объятья,

перед глазами листья-платья

кружили вальсы, и цветы

роняли слёзы на те платья…

Она с ума сходила, в коридоры,

в которых шторы закрывали свет.

И было безразлично, кто во что одет,

чем занят, сколько нужно лет,

чтоб свет пролился на их землю

и стал единственною целью,

жизнь не разрушить, а продлить.

Слишком…

Желанья нет… стать человеком,

уж слишком горек его путь,

с людьми ли быть, быть одиноким,

проблем хватает, утонуть

и не однажды, много раз…

Двадцатый век, век жутко грязный,

дерьма без меры, напоказ,

на всякий вкус, душе соблазны…

и всякий раз, в который раз.

Не повезло…

Ничего не надо человеку…

жившему когда-то на земле,

а сейчас скользящему по ветру,

и не наяву, и не в седле.

Нет под ним донского иноходца,

нету Змей-Горыныча под ним,

только степь и путник у колодца,

словно разговаривает с ним.

Словно хочет объяснить, как вышло,

что печально жизнь прожита,

большей частью, всё-таки, без смысла,

сказки, юность, дальше суета.

Сердце не наполнилось любовью,

вера не с горчичное зерно,

даже взгляд на прошлое не с болью,

а с усмешкой, ну, не повезло.

Дюже

Мне дюже нравится, что воздух напряжён…

Что в нём всё время сталкиваются мысли,

Которых тьма и свет, надуманным числом,

И каждая свободна, и искусна

В создании систем…

По большей части, в никуда плывущих,

Ярких и гнетущих, не возбуждающих тот час,

Но вот случается дилемма, и озарение

Вдруг посещает нас,

В одно мгновение весь жизненный запас

Переплавляется в творение,

Чудесным образом, и в профиль, и в анфас.

Сойди

Жизнь окаянная сойди

Со сцены каменных театров,

В просторы степи, прорасти

Зерном, когда начнётся жатва,

То будут новые плоды

Не заражённые проклятьем

Нависшей над тобой судьбы

И будут плодотворны дни,

Принявшие в свои объятья,

Побеги истинной любви…

Исход из каменных театров.

Абажур

Дом полон пьяных, потных трупов,

над ними алый абажур,

загаженный зелёной мухой

и кот уставший, глазками вприщур.

О чём он думает сейчас,

какие в голове химеры…

зачем пьют столь, за каждый раз,

неужто нет на это меры.

И, что потом, когда очнутся,

опять в окно, в чём есть, сигать,

мне может мякнуть валерьянки,

как в прошлый раз и поорать.

Со всеми вместе, это лучше,

чем одному башкой страдать,

а смерть придёт, никто не вспомнит

и сил не хватит закопать.

Если…

А если осень не прольётся

В деревни наши, на поля,

То птица в клин не соберётся,

И не услышим журавля,

Их крик прощальный не коснётся

Души твоей, моей,

Свернётся серое пространство

До незначительных идей,

Умрёт без золотого поля,

Без сена сочного для лошадей,

Простое и живое слово,

Как птицы крик, не для людей.

В ожидании

Я каждый день молюсь за вас,

Мои родные человеки,

Чтоб не рвалась и с Богом связь,

Когда опустите мне веки,

Когда зима укроет сердце

Холодным снегом, ледяным,

Кто знает буду ли, я, ближе

К Нему, в молитвах, и один,

Но, а сейчас весна и реки,

Освободившись ото льда

Несут меня, родные человеки

В, мне неизвестные года

И, что ещё, нам, в предстоянии

Пред Богом должно совершить…

И я, и вы лишь в ожидании

Плоды сей жизни ощутить.

Когда, мне

Я не боюсь живого света,

И я сгорю в нём дочиста,

Когда мне будет искра эта,

Когда приму в свои уста

Простую истину Христа,

Не выходить из человека.

В лжи

Когда ручьи поганых слов

Сольются в грязные потоки,

Пересекут равнину пьяни и ослов,

То вынесут наружу все пороки

Того, кто их изверг

Из чрева тонущего в лжи,

Кто вольно иль невольно миражи

Окрасил чёрной кровью склоки

И захлебнулся в собственной блевоте,

Когда бы не был дьявольски умён.

Ты не…

Ты не права,

Когда в истерике заходишь

За матюгавую черту,

Когда сама себя изводишь,

Втемяшив в лоб, а вот умру…

И небосводы вниз сойдут,

И раскорячится планета,

Меня с работы враз попрут,

Лишат всех званий человека

И буду я гонимый ветром,

Без настоящего борща,

Из койки в койку зайцем прыгать,

Пока не рухну с этажа…

Ты не права, когда жизнь сводишь

К простому русскому борщу,

Но вот сметанки не положишь,

Сам положу и загрущу.

Шмыг

Ночь вылезла бандюгой

На пригорок,

Сфотографировала глазом

Ближние леса,

Потом дома, кусты, заборы,

Нашла лазейку, шмыг туда.

А там, не пряча очи,

Любовь творила чудеса,

Там Лёха Аллу за места

Нежнее сливочного масла

Брал и ласкал, да так,

Что сыпалась извёстка с потолка,

Блин, слишком дерзко,

Для подростка,

Извёстка свежая была.

Степи

Опять сегодня птицей смотришь,

на белый горизонт, за горизонт,

какие чувства мысленно торопишь,

из дома вон, из сердца вон…

Расстроен чем, чем озабочен,

в какую думку клин вколочен,

не выдернуть ничем и нипочём,

неужто ты опять влюблён…

В морские дали, скалы, острова,

которых степи наши никогда не знали,

чего ж терзаешь так себя,

лети уж, если с мыслями собрался.

Не убивай рождённые тебя просторы

смертельной нелюбовью к ним,

всё то лишь колыбель и звёзды,

в которых ты заквашен, не один.

Лети, пусть будет путь твой бесконечен

и если упадёшь на пол пути,

то вспомни наши степи,

позволь им в тело слабое войти.

Не будь беспечен…

все тайны тела степью рождены,

она за весь, наш род, в ответе,

пока мы здесь, мы ей нужны.

В начале…

Всё, дальше нет пути, стой и смотри,

Как город погружается во тьму,

Как фонари проглатывают пламя

И покидают чёрные столбы

Большими птицами,

На всё, оставшееся время,

В котором надо будет их

Потом найти, вернуть им память,

Чтоб они смогли

Нам объяснить, что с нами было

В начале нашего пути.

Ныне…

Осень ныне скоро обносилась,

к ноябрю была почти гола,

наготы ничуть не устыдилась,

сбросила остатки и пошла…

Будто баба выпившая крепко,

вольно, бесшабашно, как могла,

сохраняя направленье веса,

но в конце пути всё ж прилегла.

И затихла, вроде как уснула,

сонно растворилась в луже серебра,

оттого, как напрочь всё забыла…

с кем была, к кому пришла.

И всё

Бессмысленный, тупой день,

понедельник,

когда всей осени

в нём соберётся хлябь,

не всякий вспомнит…

было ль воскресенье,

осталось впечатленье, будто рад.

И было наслаждение от жизни

не осквернённой тяжкой суетой,

была молитва, было просветление

и в причащение слияние с душой.

Зовущей в неосмысленные дали,

подальше от работы, чтобы знали…

живи, как птица

и всё, сообразуется, само собой.

Всё не…

А ночь всё не проходит,

Не уходит день,

Куда ему прочерчена дорога,

Тревожно,

Не ложится от забора тень

И он повис,

Чему быть невозможно,

И почему никто не удивится,

Часы показывают

Двадцать пятый час,

Откуда ему было взяться

На циферблате именно сейчас,

Когда гусей весёлый клин

На воду не садится,

А в воздухе сиреневом торчит,

Быть может

Надо с кем-то объясниться,

Чтоб прежде времени,

Упасть и не разбиться.

Сошлось

Тьма, сама не уходит,

Её вытесняет свет

Белый, живой, тревожный,

Которого с возрастом след

Где-то теряется, чтобы

Тайно вернуться потом

В очень нешкольные годы,

И, не напомнить о том,

Что не свершилось, не сбылось,

Даже не началось,

Только немного забылось,

Но вот сегодня сошлось…

Утро ли так заглянуло

Через двойное стекло,

Птица ли с ветки нырнула

В озеро, как в молоко,

Белое, белое, белое,

Светом белым в окно,

Чтобы развеять сомненья

Жив ты ещё или мёртв,

Можешь ли встать на колени

Или с доски уже стёрт,

Не разрешив уравнения,

Не перейдя в свет живой,

Весь над землёю, но тенью

Птицы планеты другой.

Не так

Ещё один, во свете, день

С восходом и заходом солнца,

Не адресованный кому-то…

Мозги уходят набекрень

От мысли вляпаться во что-то…

С чего начать, к чему стремиться,

В какие окунуться лица,

Чтоб просветлиться на весь день,

Чтоб кто-то крикнул: – Как живёшь,

Мол терпишь или невтерпёж,

Кому руки не подаёшь или займёшь

До майских праздников, чудак,

Здесь всё иначе, всё не так.

Какое счастье…

И ты когда-нибудь сойдёшь

С дороги жизни, в смерть уставший,

Присядешь на остывший бугорок

И скажешь: – О, какое счастье,

Я пришёл, моё всем здрасьте!

И ангелы, и херувимы

Подымут над землёй, и понесут

Твоё несметное богатство,

Души твоей бессмертный труд.

За этим…

Сквозь марлевую занавесь дождя

не разглядеть обычного сюжета,

людей, спешащих в конце дня

в другую жизнь, без просвета…

И это на излёте лета,

когда сентябрь, осень впереди,

на ужин рыжие грибы

в сметанном соусе, котлеты.

Билеты в оперный, зачем…

зачем всё это в конце лета,

когда за окнами дожди,

туманы и живые силуэты,

после тяжёлого труда

домой спешащие – за этим.

С е два…

Вот глупость бы была,

Когда бы я родился не в России,

Не на больничной койке, белой,

Не в Сибири, не в марте первого числа.

Какая б кутерьма пошла,

В какую бы игру играли

Великие гроссмейстеры земли,

Когда бы пешки нужной не нашли,

С ума б наверное сошли.

Опять же я бы был, не я,

Когда бы упустил момент,

Пред вами объявиться

Здесь, в России,

Весною, в марте, первого числа,

Где белые поля Сибири,

С Е-два начавшейся игрой.

Кость

Зелёный, тёплый вечер, луна за всё село

Пришла к тебе на встречу и время протекло

Сквозь дощатую крышу, под белый потолок

Послушать, что ты пишешь, что людям невдомёк,

Но, а собакам в драке, оно, горячит кровь,

В полёте всяко слово, как брошенная кость.

Без людей

И снова в небе крик

Печальный, и тревожный

Летящих журавлей на юг,

Не делает меня свободным

От притяжения земли,

Но возбуждает страсть, инстинкт

Животного – суть человека,

оставить дом, работу, если не калека

и вслед за птицами, в тайгу,

на перекаты рек, взять след

другого пола-существа,

землянку выкопать и жить

всецело полагая, небеса

помогут, как-то быть

и философствовать о скудности идей,

на сотни вёрст без водки, без людей.

Троплю…

Моя дорога в бесконечность

мне и советчик, и судья,

и проводник, увы, беспечный,

на то есть воля, не моя.

Не я, однажды заблудившись,

набрёл на тайную тропу,

ни сколь тому не удивившись

уж сколько лет её троплю.

Но всякий раз в сомнении диком,

когда она виляет в бок…

когда в себя, истошным криком,

что не ищу других дорог.

На ощупь…

Устал наверно жить

И только потому

Не вижу смысла в том,

Кому-нибудь служить…

Будь то, страна, идея,

Что бывает свыше

Иль просто самому себе,

Бредущему в потёмках,

При луне, почти на ощупь

Пробиваюсь к горизонту,

В надежде заглянуть,

Увидеть солнце

Или какое, новое светило,

Которое меня бы вдохновило

Ещё на круг, один, зайти

И дальше истреблять себя

Не оставляя за собой

Ни дня, ни ночи,

Чтоб не было каких то

Полномочий

Приветствовать потом,

Тебя, земля…

Цветы

И снова осень, золото, цветы

Увядшие, забыты и не скошены

Большими мужиками, без мечты,

Глядящими на них… не спасены,

Не отданы скотине на прокорм,

Как будто не было реформ

В природе и большой стране,

Нет фотографий жёлтых на стене,

Нет странников бредущих в темноте

На свет холодный, в суете,

Не чувствуешь плеча другого,

Пусть не святого, но родного

И слишком много пустоты

Проникшей в небо и в цветы.

Бежи…

Зачем мне думать за всю жизнь…

И как-то в этом разбираться,

В какое уравнение вломись,

С какими неизвестными тягаться.

Бежи оно себе, бежи

По воле Господа,

Совсем иной, неведомой дорогой,

Нет в этом тайны никакой,

Закончится всё личною свободой.

Вот она

Вот она, моя малая родина,

Оттого ли, что белы снега,

В середине копна, не одна

Оттого ли…

Что жёлтый фонарь над селом

Льёт тепло на дорогу

Весёлым пятном,

Оживляющим старые сосны

И короче становятся вёрсты,

И всё ближе мой дом,

К горлу ком…

Чуть калитка скрипит, свет в окне,

Значит мама не спит,

Значит будет пирог на столе

Или мясо с картошкой

В большом чугуне,

Будет печка немного дымить,

Обижаться на нас, совестить.

На слом

Красивый дом, бревенчатый,

Сухой в любую непогоду,

Стоит себе, полу резной,

Полу окрашенный.

К заводу отвернувшийся спиной,

Сегодня в нём полно народу,

Несут, что есть, над головой,

Спешат конечно на свободу.

В микрорайон этажный, неродной

И неуютный, чтобы с ходу

Занять квадратные квартиры

И в зиму лютую в сортирах

Читать газеты обо всём

И коротко о том,

Что дом на улице Серова,

Построенный в том веке топором,

Пошёл на слом.

В рыжем

И снова осень солнечная, в рыжем

Плетёт в деревьях золотую нить

И с каждым днём к лицу всё ближе, ближе

С желанием прекрасным, погубить…

И не уйти, не отвернуться,

Объятья осени сильны, что очень хочется

От счастья захлебнуться

По обоюдному согласию, в любви.

Иду

Иду без всякой цели,

Как скатерть мне легла,

И чтоб не говорили,

То не моя вина,

То мне большой подарок…

Мозги не напрягать,

А чтобы был достаток,

Пинай себя мечтать.

Но в этом деле главное

Вперёд не забежать,

Не сесть на всё забавное,

Придётся же страдать…

Не пить вина десертного

И рябчиков не есть,

Ходить вокруг чудесного

И к чуду не присесть.

Вот оно

Вот оно, то золотое время,

Когда весь мир перед тобой

И можно ставить ногу в стремя,

И мчаться за своей мечтой.

Но не угнаться, знаю точно,

Все письма, что с пометкой срочно,

Оказываются в ящике стола.

Забытыми на год, на два и навсегда…

Так выживает юности мечта,

И будет жить, пока мечтою остаётся,

С пометкой срочно, в ящике стола.

В запале

Кони долго бежали

И вот встали, устали,

Белый пар из ноздрей,

Только конник в запале

Всё стегает коней,

Всё кричит и блажит,

Всё бежит в нём дорога,

Но, а кони никак,

Никакая подмога

Не поставит их ногу

На степную дорогу,

Кони медленно вниз

Прилегли и слегли,

Только кровь из ноздрей,

Только глаз всё мутней.

Рикошетом…

Жизнь во мне, вокруг меня

Водоворот привычных обстоятельств,

Вползающих и выползающих из дня…

Никак, ничем не обозначен.

Не принимая, не кляня

Ведь можно жить, не ведая об этом,

Без боли в сердце, без огня,

Всё время с птицами и летом,

Над суетой, над всем живым,

Которым выпало – всё это…

Иова понял бы меня

И всех, кто рядом – рикошетом.

Как смогла…

Белое утро над серой деревней,

Женщина в платьице, птицею, тенью

От дерева к дереву и в переулок,

Дверь на крючок и молчок.

Страшно… не где эту ночь провела,

Страшно… как в комнату к деткам вошла,

Что это было… как смогла, как забыла

Сколько годочков лишь мужа любила.

Страшно… не то, что давно на погосте

Земля стережёт его белые кости,

Страшно… что плоть взяла вверх, победила,

Где-то под сердцем рвануло, заныло,

Завыла… как смогла, как забыла.

Сквозь

Сквозь паутину солнечного дня,

Иду походкой человека

Принявшего четыреста вина,

Приветом ускользающего века.

И пусть во всяком поражении

Победы славной вызревает полотно,

Мне этот день в одно мгновение

Поставит жизнь копейкой на ребро.

Я этот день хочу прожить иначе,

Могу и вовсе выйти из него,

Довериться лишь Богу и удаче,

Такое вот, простое торжество.

О пироге…

Куда бы улица не шла,

не убегала б из-под ног,

куда бы речка не текла,

нам всё равно, наискосок

и с ходу, в чём мать родила,

ныряем в воду и плывём

до каменных коней,

кто будет целый день

владеть табуном лошадей,

на спинах их лежать

и греться, и мечтать…

о пироге с малиновым вареньем,

стакане молока,

вот объеденье, сквозь мгновенье.

Не пиши

Не пиши мат на заборе,

Силу их не навлеки,

Впереди и сзади море

Ненависти и любви.

Впереди и сзади люди

И не всякий кто поймёт…

Каждому не дашь на блюде,

Не накинешь на роток.

Не ходи за все три моря,

Не ищи судьбы иной,

Здесь твоя пригоршня горя,

На могилках, за горой.

Здесь твоё земное племя,

Судный день здесь ожидать,

Потеряешь только время,

Будет ли потом, что жать.

Ведь

Ведь Бог весть что

творится в наших душах

какие ангелы архангелы поют

когда мужья встречают жён с цветами

когда натоплено в квартире и уют

от лампы под зелёным абажуром

от часиков что время стерегут

чуть отвернёшься встанут

и бездна падших тот час же воспрянет

и увлекут и разыграют как по нотам

сыновью ласку и заботу

не усомнишься ни на йоту

в какую сторону грести

всё сотворится в полу мраке

не по любви да и не в драке

Ком

Мне осень снова подарила

Печальное воспоминание о том,

Что это, всё, когда-то было

И подкатился к горлу ком,

И стало воздуху чуть меньше

В огромной комнате, и за окном,

Воспоминаний только больше,

Пред недописанным холстом.

Живые краски дней ушедших

Отчётливей и ярче, чем тогда,

Когда я наносил их безмятежно,

Не зная, что они пробьют года,

И вот, они, опять во мне ожили,

И заболела очерствевшая душа,

Они меня чудесно воскресили,

Мечту вернули, в прошлом вороша.

Она меня в сентябрь погрузила,

Заставила молитвенно читать

Слова, которые в меня вложила,

Которые сейчас лишь смог принять…

Она ж меня по вехам разложила

И соединила снова по верстам.

О, как она меня любила

И, как хлестала ветвью по устам.

Чего

Не с облаков, с пригорка

гляжу окрестность,

созерцаю местность…

всё понимаю, всё известно,

но вот куда пропали переулки,

заборы дряхлые и закоулки,

в которых мы тайком

делились кислым табаком.

Куда-то вон…

Куда-то вон, кривые избы расползлись,

Вниз по реке отправились, и верно

На вечное забвенье, наводненье

Перечеркнуло разом адреса,

Теперь они не числятся живыми,

Маячат окнами кривыми и слышно голоса.

Ау…

Поле – уставшее, озябшее

К исходу сентября, вдруг встрепенулось

И обернулось ликом на восток,

Подставив солнцу левый бок,

Цветами ожило, с пригорка вниз, в ручей

Спустились васильки,

Качая синими головками,

За ними вслед куколь и ландыш полевой,

В них будто солнце заблудилось,

Неделю всё искрилось,

Но ленилось силу набирать, как знать…

Какие завтра непогоды

Закроют напрочь голубые своды,

Возможен даже снег,

Как в восемнадцатом году и всё – ау,

Уже не нужен никому.

Пироги

Осень, это вовсе не погода,

Не разводы акварели на воде,

Это серебро и золото свободы,

Магия – успеть побыть везде.

Это расставание с берёзой

Полыхающей в оранжевом костре,

Это классная учительница с розой

На уроке первом, в сентябре.

Это, это жизнь в её начале,

Пироги из печки на столе,

Девочки с огромными бантами

И конечно буквы на доске.

Былое

Что не пишешь брат, Серёга,

неужели нечего сказать

иль настоль трудна твоя дорога,

что об этом лучше помолчать.

Лучше не тревожить то, былое,

что веригами на раненной душе,

до поры, до сей болит, святое,

узнику всей жизни, как клише.

И не обернёшься, не захочешь,

а придёт на ум, не враз поймёшь

ты ли был той ночью на болоте

или птицу выпь бросало в дрожь.

Позади

Лучше не высматривать нарочно

Сотни дней уставших, позади,

Прожитых, как есть, не в одиночку,

Это всё одно, что разбуди

Спящую собаку на крылечке

Возгласом паскудным… изыди.

В сенцах

В моей жизни не очень забавной

Много встреч мимолётных, пустых,

Не ведущих к одной, самой главной,

Что-то вроде, когда на троих.

Но она всё равно состоится

В жёлтой роще сентябрьским днём,

В старо-рубленной, малой церквушке,

В сенцах низких, не пред алтарём.

Что такое бывает… в мгновение

Успеваешь узнать и принять

Обжигающим тело, небесное пение,

Как огнь в пустоту – Благодать.

Там и…

Сколь живу не помню точно,

жизнь моя не по часам,

раньше дело шло заочно…

а теперь, везде всё сам.

Жить спешу, чего бы ради,

словно финиша хочу…

для какой такой награды,

всё никак в толк не возьму.

Может ставки вверх взлетели,

я ведь в прошлом был хорош…

пил, курил, спал не в постели,

не в своей, как, не поймёшь.

Не поймёшь, то время было

выше нас, среди ветвей,

так потом, там и осталось…

без навязчивых идей.

В бреющем…

А поезд медленно заходит на посадку,

а нету стрелки прыгнуть в башмаки,

бросаем тему на последнюю раскладку…

кто будет брать вокзальные ларьки.

Кто будет после в белом ресторане

коньяк за щёчкой шариком катать

и девочек в капроновых чулочках

за груди пышные пальцами щекотать.

Нам хорошо, мы в бреющем полёте,

кто в гости к нам, плати и проходи,

мы не матросами служили на морфлоте,

но наше море ждёт нас впереди.

Нас ждут пески промытые водичкой,

окрасом жёлтым, но не золотым,

а нам и это к сердцу очень близко,

а что до злата, то мы погодим.

Наступит ночка звёздами моргая,

мы выйдем к ним, носочками шурша,

и в пол минуты с чалками отчалим,

и вновь гуляй, лети вперёд душа, ша.

Знакомо…

Мне одиночество приятно и знакомо…

Часы на стенке время стерегут

И не надеются, что завтра будет снова,

И в полночь они дальше побегут.

И книга на полу, увы, не верит,

Что я страниц, её, когда-нибудь коснусь,

Переверну одну, другую, как сумею…

И между строчек тайно просочусь.

В миры чужие, где возможно любят

Обычных женщин, необычных просто нет,

И, что не странно – сами в это верят,

Когда, я извиняясь, нежно лгут.

На ура…

Август месяц, последние дни…

Вот и звёзды померкли, тихо,

Рябь на воде не мешает утятам,

Спрятав клюв под крыло,

Думать… как же, вот, лето

Не простившись ушло,

Может быть возвернётся

Ведь ещё же тепло,

Только звёзды померкли

И в полях отцвело.

Нет, уже не вернётся, завтра месяц другой

Пёстрым делом займётся,

Он художник большой

И уже через пару, нерабочих недель,

По макушкам кустов пробежит акварель

Золотистая, красная, как призыв…

Ну, пора, собираться в дорогу

И лететь, кто куда, на ура, на ура.

Тоже

Он умер, умер, умер,

чтоб только не болтаться

среди возвышенных людей

и более того, чтоб не стесняться

своих несбыточных идей…

Его здесь нет, нет, нет,

но почему не стало

на свете лучше и почему никак

не соберётся белый цвет

без зелени цветущей.

Что изменилось – милость

не выела сердца, не снизошла,

чему дивиться…

она вне человека

жить просто не смогла.

Благодать

В России надо просто жить

И ничему не удивляться…

Под хлеб с селёдкой водку пить

И в русском мате содрогаться.

Он не обидный, он не злой,

Он действенен, без грубой силы,

Щелчок кнута над головой

Взбесившейся кобылы…

И снова тишь, да благодать

Над всей Россией, неприглядной,

И остаётся только ждать

Зимы – заснеженной, нежданной.

Боюсь…

Живу надеждою не знать…

К чему меня Господь готовит,

Боюсь, как должное принять,

Что Он на сердце мне положит.

Боюсь собой очароваться,

Что я единственный такой…

Душой способный возвышаться