Был шумный бал

© Дмитрий Оак, 2023

ISBN 978-5-0060-0750-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Был шумный бал.
Там я был весел, пьян.
 
 
Мне довелось мазурку танцевать с маркизой, некой де Треньян, —
Возлюбленною моего кузена
(с кем честь имел недавно их застукать в презабавной мизансцене)…
Так вот, в той самой «недоступной» де Треньян
Я в танце обнаружил маленький изъян.
А если быть точней,
У ней на плечике был шрамчик.
И прелесть в том, что не от блох иль комаров,
А от несдержанных мужских зубов.
Навеселе нашел на мне какой-то бзик,
И бес меня немедля дернул за язык,
И я в сердцах вскричал: – Ого, ну что же, что же!
Гляжу я, что девичье ложе
Сегодня ночью не было обычно пусто…
И мне сдается, я знаком с тем шустрым мусье,
Кто к вам сумел проникнуть тайно,
На вас оставив след случайно.
И недалек тот долгожданно милый час,
Когда в родстве я буду рад представить вас.
Глаза в маркизе стали шире моря,
И понесло ее, конечно, вздорить:
– Ах вы смутьян, да грубиян, да вы клеветник наш…
Ведь это, дескать, не изъян, а макияж.
– Ага, ага, – кивал я головою, —
Коль не был я б мужчиной, спорил бы с тобою.
Ты лучше сядь да напиши сонеты.
А милому кузену, ха, передавай приветы!
Ждать долго не пришлось, она передала приветы.
Родной кузен вскричал: – Кузен, за пистолеты!
К нему я подошел спокойно, ровно,
Взглянул в глаза с ухмылкой хладнокровной,
Потом перчаткой по носу как дал,
Сел на коня и резво ускакал.
 
 
1.
 
 
В бору сосновом плыл туман
И пробирал осенний холод.
Я нервно теребил карман,
Шептал себе, что слишком молод
Еще, чтоб гибнуть на дуэли
От пули брата своего.
Но слухи местность облетели,
И не осталось ничего,
Как только долг мужской исполнить,
Да честь зазря не уронить.
И лишь противник мой был волен
Сегодня что-то изменить.
Мой секундант курил и крякал,
Шаги глазами провожал,
Был незнаком и раздражал,
Когда глядел в часы и «такал»,
Как-будто кончить он желал
Все побыстрей. И час настал.
Кузен примчался словно туча,
С ним двое верных и ларец,
Я понял – брат свое получит,
А мне сейчас придет конец.
Мы разошлись на расстояние
Должных шестнадцати шагов
И приняли то состояние,
Когда один убить готов
Другого ради отомщения.
Коль я не стал искать прощенья,
Кузен не зрил пути благого.
Сказал одно: – За богом слово.
Подняли руки плавно, быстро,
Раздался громкий страшный выстрел.
 
 
…
Глаза раскрылись – надо мною
Кружил тревожный ангелок.
То он мелькал, то потолок.
 
 
…
Я шевельнул одной рукою —
Пронзила боль. Я застонал.
Немедля доктора позвал
Приятный голос незнакомый.
И не был я готов к такому:
В мое явилось мироздание
Младое дивное создание —
Девчушка в платьице воздушном
С горящим взором простодушным,
Который как бы говорил,
Что я геройство сотворил.
Не зная, как воспринимать,
Решил я перестать стонать,
На бок другой перевернулся
И сладкий сон догнать хотел,
Но ангел снова прилетел
И, сев напротив, улыбнулся.
Смотрел он слишком уж влюбленно
И с толку сбил определенно.
Златистый локон ко лбу спал,
Сон окончательно пропал.
Вошел мужчина седовласый,
Приятель тетушки моей,
Что слыл когда-то ловеласом,
А позже стал лечить людей.
Девчушку он прогнал поспешно,
Прикрикнув: – Лиза, гэть отсель!
Та, словно дикий коростель,
Ему ответила потешно
На птичьем странном языке
И упорхнула налегке.
 
 
Вслед доктору вошла и тетка.
Взор был ее настоль суров,
Что всяк под ним казался кротким
И всяк был лебезить готов.
 
 
Пока смотрели мне плечо,
Та сокрушалась горячо:
– Да если б ты убил Андрюшку
Или хотя б попал в него,
Моих лихих эмоций вспышки
Могли достигнуть бы того
Ужасно жуткого предела,
Когда за главное задело!
Уж я бы наказать сумела!
Сама б пальнула в ту часть тела,
Что род людской зовет нескромной,
И ты б ходил с дырой огромной
В местах, которые важны,
И в час любви весьма нужны.
Тут доктор даже побледнел,
А я лицом стал бел, как мел.
Ведь оба знали, как, бывало,
Мадам Аннет порой срывало.
И были случаи известны,
Когда причуды брали место,
Да люди добрые страдали,
Поместье это покидали.
Еще кричала, что дуэли
Давно у нас запрещены;
Виски и лоб ее потели,
Внушая чувство мне вины.
А напоследок обещала
Писать в Париж к моей маман
О том, какой свершен обман
Племянником, – он злая сила,
И тети потерял любовь,
Дерзнув рассчитывать, что кровь
Пускать имеет брату право,
Что всем в округе он отрава,
И, как поправится, в Европу
Уносит пусть скорее ж…
 
 
Горячий теткин страстный пыл
Меня, однако, убедил.
В могиле брата я представил
И понял ясно – не исправил
Уже бы дело я такое,
Аннет права. А так в покое
душа его, душа моя,
Мы как-никак одна семья.
Лишь боль в плече меня смущала,
И мысль о мести вдруг прельщала,
Но все ж пред господом нам быть,
А тот велел врага любить.
Решил я твердо: в очищение
Пойду к кузену за прощением.
 
 
Аннет ушла. Вслед доктор вышел.
Ничьих шагов не стало слышно.
 
 
Дождавшись полной тишины,
Я туже подвязал штаны,
С кровати встал. Проковылял
Сквозь всю усадьбу. Постучал
В дверь спальни братской. Позевал.
Вновь стукнул громче и сказал,
Что это я. Весь дом молчал.
Тогда, прильнув ко двери ухом,
Я стал вниманием и слухом.
Старание было не напрасным,
И женский шепот сладострастный
Мой вывод прежний подтвердил:
Кузен молчал там не один.
Но тут меня довольно резко
Спугнул презрительно дворецкий
Пахом. Тот щеки так раздул,
Как будто вздумал «караул»
Кричать, и что грозит грабитель
Проникнуть в частную обитель.
Оставив пялиться на щель,
Я объяснил визита цель.
– Прошу прощенья, но порыв
Благой свершить вам не дано, —
Сказал дворецкий. – Нервный срыв
Случился с братом. И одно
Блюдет тот строго предписание —
Запрет на нервные свиданья.
Что б я уж точно не входил,
Он дверь собой загородил.
 
 
От наглости такой я взмок.
Но, сделав воздуха глоток,
Смекнул: в опальном положении,
Где я сейчас, нужны движения
Плавней. Без злого жара и золы,
Обходим острые углы.
Я улыбнулся в полный рот
И сделал полуоборот.
 
 
2.
 
 
Пошел к Неве. Закат был томным.
А небосвод таким огромным,
Что вдруг я понял, что терял,
Когда под выстрелы вставал.
 
 
Девчушку ту здесь повстречал,
Что доктор Лизой величал.
На длинной пристани она
Сидела грустная одна.
– Ну здрасьте, барин! Живы, что ли?
– А ты желала б, что б помёр?
– Да, как по мне, все в божьей воле.
Так завязался разговор.
 
 
Она закончила венок
Из желтых листьев и намек
На то, что это для надгробья
Мне, отпустила исподлобья.
Я благосклонно не принял
Столь щедрый дар и предпринял
Попытку вдруг водой обдать
Ее девчоночию стать.
А для того склонился к речке,
Чтобы в ладонь воды набрать,
Но на манер церковной свечки
Согнулся, с болью совладать
В плече не смог и не успел
Упор принять рукой второй.
Я оказался вновь «герой».
Да-да! – Обидно полетел,
Корячась, в речку, как дятел,
Отбивший напрочь мозг старанием,
За бойким поиском жучков.
И в результате всплеск, журчанье,
Волна накрыла, был таков!
 
 
То не был хохот облаков
Иль милый смех, что ждешь от друга…
Она ржала на всю округу,
А дно касалось мне носков.
 
 
Поймав баланс в речной тиши,
Предельно свеж и невесом
Я размышлял, как скоро сом
Меня утащит в камыши
И там сожрет от всех позоров,
Что множатся день ото дня
И здесь преследуют меня.
Сом чем-то занят был, видать,
Да стало резко холодать.
Поближе к берегу был ил,
В него я мигом наступил
И вновь свалился в тину вод.
Очнулся задом наперед.
– Вы что, специально? Боже правый!
Держась руками за живот,
Лизет каталася по травам,
И даже новый пароход,
Скользящий горделиво мимо,
Что удивлением был для масс
И взгляд манил неумолимо,
Не привлекал ее сейчас.
Терпение лопнуло: – Ах так!
Я живо выбрался из ям,
Оставив в иле свой башмак,
И закричал: – Трым-прым-лям-лям!
Она в ответ: – Трым-прым-пам-пам!
Чрез боль шипов и пальцев хруст
Я оторвал крапивы куст
И потянул к ее ногам.
Та приготовилась к бегам
И завизжала. – Трам-бам-бам! —
Я куст потряс еще разок.
Она пустилась наутек.
Побегав резво по лугу,
Я быстро понял – не могу
Скакать уж больше, и присел.
Невдалеке костер горел.
К усадьбе было далеко,
А у огня согреться можно,
То мне казалось неотложным,
Решенье принялось легко.
Аркадий, ловкий мужичок
В рыбацком деле, тут уху
Варил. Окинув мой видок
Критичным взглядом: – У-ху-ху… —
Изрек он мрачно и налил
Мне самогону прямо с ходу.
Затем отечески укрыл
Тулупом тертым всепогодным
И рядом с дымом усадил.
Я пил, а он табак крутил.
– Не время, барин, для купаний.
– А для чего ж тогда, Аркаш?
– Ну вам, видней: проспект, Пассаж.
– А мне вот ледяные бани
по нраву. Что ж с меня возьмешь?
– Ой, барин, врать же ты хорош!
Видал я, как ты поскользнулся.
Уже спасать тебя вставал.
Ему я рану показал,
И тот невольно отшатнулся.
– Слыхал-слыхал, болит? – А как же!
– Вам холод – вред, вам лучше в дом.
– Да там зловредный мажордом.
Хранит все тайное под стражей.
– Вы, стало быть, «секретолюб»?
– Есть грех, всегда любил загадки.
– Свои у всякого повадки.
Он сплюнул вниз табак из губ.
– Пора! Пора, мне, барин. – Что так?
– Да надо б уж проверить сеть.
Приказ был с кухни карасей
Снести к закату. Буду кроток.
– Ну, ясно все… держи тулуп.
– Да бросьте, барин! Что вы? Что вы!
Еще я не настолько глуп.
А вы не столь еще здоровы.
– Клянись мне, что не околеешь.
– Клянуся, проживу сто лет
И буду вам носить обед
Все сто тех лет. – А ты умеешь
Быть бодрый духом и в мороз.
– Костер горит, а значит, нос
Уж отогреем как-нибудь.
Ну, барин, будь!
– Скажи, Аркаш, ушишки можно?
– Хоть всю съедай! Но не спеши.
Я принял миску осторожно,
А он мне хлюпнул от души.
 
 
Когда уже я доедал
Навар полезный и пахучий,
Мне Зевс Лизет опять послал.
Та сверху вниз, как тать летучий,
Внезапно свесилась лицом,
И я невольно огурцом
Едва насмерть не поперхнулся.
– Хотела, чтоб ты улыбнулся, —
Сказала радостно она
И заняла ту часть бревна,
Что безопасна от огня,
Но максимально близ меня.
Мое померкло настроение,
И на исход пошло терпение.
Я отложил подальше блюдо
И вежливо спросил: – Откуда
вообще взялось такое чудо?
– Вот вы забавный, а зануда.
Нас представляли, что забыли,
Пока хромали до костра?
Я Софьи де Треньян сестра,
Которую вы оскорбили.
– Я не про то, моя лапуля,
Ты что мне мстишь путем таким?
– Каким? – Присутствием твоим.
Тебе что, мало адской пули,
Что я словил? Она угасла.
– Не правы вы! – В чем я не прав?
– А в том, что буйный дерзкий нрав
Вам право не дает напрасно
Порочить милую Софи.
– Фи-фи. – Фи-фи? – Да-да, фи-фи.
– Невыносимы вы, месье!
– Иди и слопай монпансье.
 
 
Она вскочила для начала,
Потом, как львенок, зарычала
И, не найдя что сокрушить,
Мне шею бросилась душить.
Конечно, как бы полу в шутку.
Я ей поддался на минутку,
Затем легко скрутил, как тесто,
И проучил по мягку месту.
 
 
Она притихла и сползла,
За тем покорнейше уселась,
В щеках румянцем загорелась
И тему враз перевела:
– Слыхали про забавный казус,
что на балу случился сразу,
Как ускакали вы? – Какой?
Лизет прикрыла рот рукой:
– Когда попадали все разом