Голодный

Саднили раны на лице, болел торс, там, куда попадали удары ботинок, было ужасно холодно, но самым мучительным был голод. Он буквально пожирал изнутри, не давая сосредоточится на чём-то другом. Еда, еда, еда…

Нет. В этом городе нет еды для гомосексуалистов. Так же нет человеческого отношения для них, сочувствия, жалости… Это их ад.

Марик сел на корточки, сжался в комочек, обнял себя за голени и, уткнувшись лицом в коленки, горько заплакал.

Дверь из ресторана снова распахнулась. Натужно пыхтя, повар тащил ведро, наполненное помоями. Щёлкнул замок на мусорном бачке, откинулась крышка, и мужчина вывалил содержимое ведра в мусорку.

«Забудь закрыть замок, забудь…» мысленно молился Марик, всё так же тихо сидя на корточках. Его карие глаза влажно блестели в свете уличных фонарей. Но повар, опустошив ведро, щёлкнул замком и направился обратно.

Подавив стон, Махманов снова уткнулся лицом в колени и вдруг услышал или скорее почувствовал. К двери неслышной тенью скользнула фигура, еле заметная в темноте. Остановилась, прислушиваясь. Лязгнул замок и дверь приоткрылась. Фигура скользнула в проём.

Марик застыл. Спустя каких-то десять секунд человек вышел, и растворился в темноте.

Дверь на кухню осталась открытой, бросая на асфальт полоску света. Марик встал. Голод гнал его вперёд, подавляя страх, приличие и боязнь быть обнаруженным. Голод стал его стимулом.

Тихо подойдя к двери, он осторожно заглянул внутрь. Кухня была большая. Столы из нержавеющей стали, булькающие кастрюли, стоящие пирамидой тарелки, развешанные ножи, пар… и сервированный столик у самого входа.

Глаза Марика неотрывно смотрели на бутерброды с сёмгой, дымящийся соусник, наполненный до краёв, фаршированную рыбу, салат. Столик был на колёсиках и уже готов был к выезду в зал, где его ждали клиенты. Голодные клиенты? Да, но не такие голодные как Махманов.

Где-то недалеко разговаривали двое, скрытые стеной пара, который вылетал из большой кастрюли на плите. До Марика донеслись обрывки разговора.

«Господин Растман прибыл?»

«Прибыл. Стол готов, через минуту подавать будем»

«Соус не слишком горячий?»

«Сорок пять градусов, я проверил»

«Ставь в духовку утку, он ждать не любит… как раз будет готова…»

«Жуткий он тип, если честно…»

«Тихо ты! Не советую тебе никогда совершить оплошности, когда обслуживаешь его…»

«Я уже понял…»

Марика не волновало ничего. Кто, что, кому… Он если даже слышал разговор, то не придал ему никакого значения. Перед ним была еда, а на ум пришла мысль «если сейчас кто-нибудь встанет у него на пути, то он его просто убьёт».

Голоса немного отдалились, повара проверяли какой-то маринад, и Марик залетел на кухню. Бросился к столику и начал запихивать в себя бутерброды. Он глотал, не жуя, с одним желанием, съесть как можно больше, прежде чем повара выкинут его отсюда. Выкинут – это в лучшем случае. Могут побить и даже в полицию сдать, но это всё отступало на задний план. Сейчас вся сущность была здесь – в еде.

Припав к носику соусника, Марик сделал большой глоток. Сырный, горячий соус. Вкуснейшая вещь. Бутерброды с сёмгой кончились, и он начал руками разрывать рыбу, дуя на пальцы и отправляя в рот большие куски. Он ел, громко чавкая, сплёвывая на пол кости, периодически прикладываясь к соуснику. Капустный салат он хватал тремя пальцами, хрустел, сок тёк по подбородку. Никогда в жизни Марик не ел так вкусно. Желудок в момент отяжелел, и его немного повело в сторону от насыщенности.

На столике оставалось ещё два блюда: тонкие ломтики телятины в масле и замороженные персики. Марик оглянулся, поваров не было видно, и он, с хлюпающим звуком, всосал в себя всё содержимое тарелки с мясом. Голова потяжелела. Стены качнулись.

«Пора линять» решил Махманов, пытаясь развернуться к двери, но ноги вдруг стали как чужие. Голова плыла, перед глазами качался разграбленный столик.

«Наверно заворот кишок» подумал Марик, но страха не испытывал.

А потом внезапно стало трудно дышать, ноги подкосились, но как упал, он уже не почувствовал. Мир потемнел.

– Маринад для крылышек сделай с яблочным уксусом, а не с обычным. – Давал указания главный повар. – И смотри, чтоб не перележали, а то привкус появляется. Я пойду. Пора господину Растману подавать. Смотри за уткой.

Грузный и неповоротливый повар обогнул стол и остановился как громом поражённый, узрев перед собой ужасную картину. Аккуратно сервированный столик был полностью разграблен. Валялись пустые тарелки, вилки. Из опрокинутого соусника текла жёлтая жижа. Скатерть одним концом свисала до пола. Посередине сиротливо лежала маслина.

А ещё рядом со столом лежал молодой парень в обтягивающем свитере и джинсах. На груди бисером было вышито «Гей, славяне!». В ушах парня сверкали серьги с крупными камнями, лицо было в кровоподтёках.

– Что здесь происходит? – раздался голос в двери, которая вела в обеденный зал. Там стоял молодой человек в строгом, чёрном костюме и смотрел на повара. – Господин Растман спрашивает, когда вы изволите подать ему… блюда… – закончил охранник и перевёл взгляд на лежащее на полу тело.

Повар, которого звали Леонид, с трудом сглотнул и перевёл безумный взор на парня в двери.

– Скажите господину Растману, уже подаём… – просипел повар.

Бисеринки пота покрыли его лоб и лицо. Охранник вдруг поднёс ко рту рацию и отрывисто бросил.

– Код два ноль! Возможно покушение! Уводите господина Растмана!

В мгновение ока в кухню влетело четверо телохранителей, которые быстро скрутили обоих поваров и перекрыли входы и выходы в помещение. Следом, тяжёлой поступью, не спеша, вошёл громадный человек в бардовом смокинге. Лысый череп покрывали складки жира, мясистые губы сжимали толстую сигару. Блекло – голубые глаза, не мигая, уставились на мёртвое тело на полу.