Kitabı oku: «Константин Петрович Победоносцев: великий инквизитор или рыцарь православной монархии?», sayfa 6

После этих слов, призванных воодушевить молодого государя, только что взошедшего на престол, как на Голгофу, К.П. Победоносцев давал ему сугубо конкретный совет: «Простите мне мою правду. Не оставляйте графа Лорис-Меликова. Я не верю ему. Он фокусник и может еще играть в двойную игру. Если Вы отдадите себя в руки ему, он приведёт Вас и Россию к погибели. Он умел только проводить либеральные проекты и вёл игру внутренней интриги. Но в смысле государственном он сам не знает, чего хочет, – что я сам ему высказывал неоднократно. И он – не патриот русский. Берегитесь, ради Бога, Ваше Величество, чтоб он не завладел Вашей волей, и не упускайте времени». При этом и так была ясна зыбкость положения М.Т. Лорис-Меликова, роковое событие 1 марта показало, что доклады, в которых он уверял Александра II об успехах борьбы с заговорщиками, оказались ложью.

Об опасности в период начала нового царствования, исходившей от представителей земского движения, писал Л.А. Тихомиров: «Политиканы, которые вели земскую агитацию, выставили бы себя представителями „воли народа“ и, имея графа Лорис-Меликова около государя, стали бы фактически выше Государственного совета, завоёвывая себе значение настоящего парламента. Мы, очевидно, готовились войти в такую полосу внутренней смуты, исход которой при данных условиях трудно даже было предсказать».

О том, что такой сценарий развития органов общественного представительства в России того времени был вполне реальным, свидетельствуют события, происходившие в целом ряде губерний после смерти Александра II. Удавшееся покушение террористов на особу императора породило в земствах мнение о том, что центральная власть ослабела и поэтому для земцев настало время заявить о своих притязаниях на участие в управлении государством.

В марте 1881 года члены Земского союза, собравшиеся в Харькове, приняли программу развития всероссийского и местного общественного представительства, предусматривавшую создание в России двухпалатного парламента. Его нижнюю палату, названную Государственной думой, предполагалось составить из депутатов, избираемых всеобщим голосованием, а верхнюю – так называемую Союзную думу – из представителей областных собраний. Согласно этому проекту, обе думы, заседая одновременно, должны были принимать законы и утверждать государственный бюджет. Они получали правомочие делать запросы во все государственные органы и выражать доверие или недоверие отдельным министрам и правительству в целом. Подобную организацию государственной власти намечалось закрепить конституцией, по которой обязывался бы действовать и глава государства – император, и парламент. Все российские законы должны были соответствовать конституции.

8 марта 1881 года Самарское губернское собрание приняло постановление о том, чтобы послать к императору Александру III адрес с ходатайством о созыве избранных представителей народа. Выступивший на заседании этого собрания губернский гласный Нудатов высказал мысль о том, что только «свободно избранные представители всех сословий» могут предотвратить повторение трагического события 1 марта 1881 года.

Постановления и обращения к императору Александру III, выражавшие идею о том, что только привлечение общественных представителей к участию в управлении российским государством может спасти его от новой смуты, были приняты земскими собраниями в целом ряде и других губерний: Казанской, Новгородской, Рязанской, Таврической, Тверской, Черниговской.

Между тем 8 марта 1881 года состоялось заседание Совета министров, которое оказалось решающим для проекта М.Т. Лорис-Меликова. Оно продолжалось два с половиной часа. Председательствовал на заседании сам государь. После того как все сановники уселись за длинный стол, Александр III объявил повестку заседания и предложил министру внутренних дел зачитать текст доклада, записанный в журнале Особого совещания и одобренный 17 февраля 1881 года покойным императором.

Оглашение записи, в которой приводились оценки внутриполитической ситуации в России, дававшиеся им в конце января 1881 года, было явно не выгодно для М.Т. Лорис-Меликова. После дерзкого покушения террористов на жизнь Александра II говорить о том, что предпринятые министром внутренних дел меры «оказали и оказывают благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного» было в высшей степени неуместно. Представлять предложения о реформе государственного строя в докладе с такими фразами означало заранее обречь их на неприятие. Поручив М.Т. Лорис-Меликову зачитать публично этот доклад, Александр III тем самым во многом предопределил ход его обсуждения.

Первым слово взял генерал-адъютант С.Г. Строганов как самый старший из присутствующих. «Предполагаемая мера, – по его мнению, – была не только несвоевременна при настоящих обстоятельствах, требующих особой энергии со стороны правительства, но и вредна. Мера эта вредна потому, что с принятием её власть перейдёт из рук самодержавного монарха, который теперь для России, безусловно, необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде… Путь этот ведёт прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, – обращаясь к Александру III, – ни для России».

«Я тоже опасаюсь, что это первый шаг к конституции», – заявил в ответ на эти слова император.

Выступили и сторонники проекта преобразований (сам М.Т. Лорис-Меликов, министр финансов А.А. Абаза, военный министр Д.А. Милютин, председатель Госсовета великий князь Константин Николаевич), настаивая на участии выборных представителей в государственном управлении, в качестве способа умиротворения взбудораженного общества.

Кульминацией заседания стала речь К.П. Победоносцева, она окончательно определила ход обсуждения этого плана. Д.А. Милютин в своей дневниковой записи написал о речи Победоносцева: это было уже не одно опровержение предложенных ныне мер, а прямое, огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступною ошибкой! Произнесённая с риторическим пафосом, она была отрицанием всего, что составляет основу европейской цивилизации.

К.П. Победоносцев предстал на рассматриваемом заседании Совета министров в качестве идеолога – выразителя особого политического и правового мировоззрения, отличающегося своим глубинным смыслом от мировоззрения западноевропейского типа. Обер-прокурор Святейшего синода противопоставил предложениям о введении в России общественного представительства не отдельные аргументы, но понимание этого института как явления, имеющего свои пороки, причем такие, которые способны нивелировать все его достоинства. Более того, он показал, что в условиях России общественное представительство может стать орудием разрушения государства и общества.

Начиная свое выступление, К.П. Победоносцев первыми же словами дал понять, что будет говорить не просто о каком-то нововведении в государственный строй России, но о величайшей опасности, угрожающей существованию самого государства. «Ваше Величество, по долгу присяги и совести я обязан высказать Вам всё, что у меня на душе. Я нахожусь не только в смущении, но и в отчаянии. Как и в прежние времена перед гибелью Польши говорили: „Finis Poloniae“, так теперь едва ли не приходится сказать: „Finis Russiae“. При соображении проекта, предлагаемого на утверждение Ваше, сжимается сердце. В этом проекте слышится фальшь, скажу более: он дышит фальшью».

Дальнейшее содержание речи К.П. Победоносцева было посвящено разоблачению этой фальши. «Нам говорят, – продолжал он, – что для лучшей разработки законодательных проектов нужно приглашать людей, знающих народную жизнь». Но обер-прокурор обращал внимание императора и членов Совета министров на то, что обсуждаемый план исходит из ложного суждения о представителях как о выразителях мнения страны, тогда как в действительности представители, если и будут что выражать, то лишь «своё личное мнение и взгляды».

«Правительство, – напоминал К.П. Победоносцев, – должно радеть о народе, оно должно познать действительные его нужды, должно помогать ему справляться с безысходною часто нуждою. Вот удел, к достижению которого нужно стремиться, вот истинная задача нового царствования». Представительство же, утверждал Константин Петрович, скорее превратится в обыкновенную говорильню, чем в эффективный институт, способствующий удовлетворению народных интересов. Это своё мнение он выводил из опыта реформ, которые были осуществлены в царствование Александра II. «Благодаря пустым болтунам, что сделалось с высокими предначертаниями покойного незабвенного государя, принявшего под конец своего царствования мученический венец? К чему привела великая святая мысль освобождения крестьян? – вопрошал обер-прокурор Синода и тут же отвечал: – К тому, что дана им свобода, но не устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись масса тёмных людей. Мало того, открыты повсюду кабаки; бедный народ, предоставленный самому себе и оставшийся без всякого о нём попечения, стал пить и лениться в работе, а потому стал несчастною жертвою целовальников, кулаков, жидов и всяких ростовщиков. Затем открыты были земские и городские общественные учреждения – говорильни, в которых не занимаются действительным делом, а разглагольствуют вкривь и вкось о самых важных государственных вопросах, вовсе не подлежащих ведению говорящих. И кто же разглагольствует, кто орудует в этих говорильнях? Люди негодные, безнравственные, между которыми видное положение занимают люди, не живущие со своим семейством, предающиеся разврату, помышляющие лишь о личной выгоде, ищущие популярности и вносящие во всё всякую смуту».

Подобные пороки обер-прокурор Святейшего синода усматривал и в новых судебных учреждениях. Они так же, как и земства, превратились, по его мнению, в «новые говорильни, говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления – несомненные убийства и другие тяжкие злодейства – остаются безнаказанными».

В своей речи К.П. Победоносцев подверг уничтожающей и не безосновательной критике почти все реформы царствования Александра II. Многое из того, что он говорил, не имело прямого отношения к предложениям М.Т. Лорис-Меликова, которые были главным предметом обсуждения на рассматриваемом заседании Совета министров. Но своей критикой указанных реформ Константин Петрович внушал государю и сановникам мысль о том, что непродуманные, неподготовленные нововведения несут в себе всегда больше пороков и бедствий, нежели достоинств и благих последствий для общества.

В результате заседания и резкого столкновения на нём либеральных и консервативных сановников не последовало определённого решения. Однако созыв комиссий с общественными представителями был вначале отложен, а потом так и не состоялся. Впоследствии на «всеподданейшем докладе» М.Т. Лорис-Меликова Александр III наложил резолюцию: «Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете министров весьма незначительным меньшинством». Окончательно «конституцию» похоронил Манифест о незыблемости самодержавия, изданный 29 апреля 1881 года.

За неделю до того, 21 апреля, император пишет К.П. Победоносцеву: «Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убеждён, что для счастья России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу. Странно слушать умных людей, которые могут серьёзно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма».

Между тем до обнародования манифеста в обществе продолжается некоторое брожение, ожидание либеральных новшеств. К.П. Победоносцев несколько раз пишет Александру III:

«Смею думать, Ваше Императорское Величество, что для успокоения умов в настоящую минуту необходимо было бы от имени Вашего обратиться к народу с заявлением твердым, не допускающим никакого двоемыслия. Это ободрило бы всех прямых и благонамеренных людей»;

«Между тем вся Россия ждёт, все честные люди в смущении. С другой стороны, все безумные, которые ждали конституции, – журналисты, профессора, чиновники-либералы, – проклинают меня на всех перекрёстках, так как пущен слух, будто я помешал конституции»;

«Спешу представить Вашему Величеству выработанную мною редакцию манифеста, в коей каждое слово мною взвешено. По моему убеждению, редакция эта совершенно соответствует потребности настоящего времени. Вся Россия ждёт такого манифеста и примет его с восторгом, разумеется, кроме безумных людей, ожидающих конституции»;

«Если Ваше Величество подлинно имеет, – в чём не сомневаюсь, – твёрдую волю не допускать учреждений безумных, гибельных для России, умоляю Вас, не остановитесь заявить свою волю всенародно; как изволите увидеть, в редакции нет ничего резкого».

В результате Константин Петрович убедил императора, не совещаясь с министрами, подписать подготовленный им Манифест о незыблемости самодержавия, в котором торжественно заявлялось о намерении утверждать и охранять для блага народного самодержавную власть от всяких на неё поползновений.

29 апреля 1881 года Высочайший манифест императора Александра III был обнародован. Текст его, написанный К.П. Победоносцевым, подтверждал незыблемость неограниченной власти монарха и ставил крест на попытках ввести в России элементы представительного правления:

«Объявляем всем верным Нашим подданным:

Богу, в неисповедимых судьбах Его, благоугодно было завершить славное Царствование Возлюбленного Родителя Нашего мученической кончиной, а на Нас возложить Священный долг Самодержавного Правления.

Повинуясь воле Провидения и Закону наследия Государственного, Мы приняли бремя сие в страшный час всенародной скорби и ужаса, пред Лицем Всевышнего Бога, веруя, что, предопределив Нам дело Власти в столь тяжкое и многотрудное время, Он не оставит Нас Своею Всесильной помощью. Веруем также, что горячия молитвы благочестиваго народа, во всем свете известнаго любовию и преданностью своим Государям, привлекут благословение Божие на Нас и на предлежащий Нам труд Правления.

В Бозе почивший Родитель Наш, прияв от Бога Самодержавную власть на благо ввереннаго Ему народа, пребыл верен до смерти принятому Им обету и кровию запечатлел великое Своё служение. Не столько строгими велениями власти, сколько благостью ея и кротостью совершил Он величайшее дело Своего Царствования – освобождение крепостных крестьян, успев привлечь к содействию в том и дворян-владельцев, всегда послушных гласу добра и чести; утвердил в Царстве Суд и подданных Своих, коих всех без различия соделал навсегда свободными, призвал к распоряжению делами местнаго управления и общественнаго хозяйства. Да будет память Его благословенна вовеки!

Низкое и злодейское убийство Русского Государя, посреди вернаго народа, готоваго положить за Него жизнь свою, недостойными извергами из народа, – есть дело страшное, позорное, неслыханное в России и омрачило всю землю нашу скорбию и ужасом.

Но посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления в уповании на Божественный Промысл, с верою в силу и истину Самодержавной Власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений.

Да ободрятся же пораженныя смущением и ужасом сердца верных Наших подданных, всех любящих Отечество и преданных из рода в род Наследственной Царской Власти. Под сению Ея и в неразрывном с Нею союзе земля наша переживала не раз великия смуты и приходила в силу и в славу посреди тяжких испытаний и бедствий, с верою в Бога, устрояющего судьбы ея.

Посвящая Себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и Государству верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, – к утверждению веры и нравственности, – к доброму воспитанию детей, – к истреблению неправды и хищения, – к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России Благодетелем ея, Возлюбленным Нашим Родителем» (выделено. – Д.П.).

На заседании Комитета министров манифест был заслушан. Это было совершенной неожиданностью. Кто писал манифест? Константин Петрович. Он сам с восторгом рассказывал Его Величеству, как после чтения манифеста «многие отворачивались и не подавали руки» ему. В тот же день К.П. Победоносцев пишет Е.Ф. Тютчевой: «Все, одни с восторгом, другие с ужасом, ждали манифеста о конституции. Вся Россия в смятении. Необходимо было прекратить все толки твердым словом. Имя моё в ушах всей здешней интеллигенции с проклятиями, с пеною у рта: „отверзоша на мя уста своя“».

На либеральную общественность манифест произвёл удручающее впечатление. В то же время сторонники консервативной линии восторженно приветствовали его. «Теперь мы можем вздохнуть свободно, – писали „Московские ведомости“ Каткова. – Конец малодушию, конец всякой смуте мнений. Пред этим непререкаемым, пред этим твёрдым, столь решительным словом монарха должна, наконец, поникнуть многоглавая гидра обмана. Как манны небесной народное чувство ждало этого царственного слова. В нём наше спасение: оно возвращает русскому народу русского царя самодержавного».

На следующий день после издания манифеста М.Т. Лорис-Меликов подал прошение об отставке с поста министра внутренних дел, 6 мая 1881 года был уволен с поста министра финансов А.А. Абаза, 22 мая отправлен в отставку военный министр Д.А. Милютин и 4 октября 1881 года последовала отставка председателя Комитета министров П.А. Валуева.

В России началась новая эпоха – Александра III и К.П. Победоносцева. Комментируя издание Манифеста о незыблемости самодержавия и последовавшую вслед за ним отставку либерально настроенных министров, К.П. Победоносцев заявляет Б.Н. Чичерину в мае 1881 года: «Манифест был необходим: в противном случае люди, обезумевшие от прикосновения к власти, вскоре привели бы нас к гибели. Радоваться надобно, что нет уже ни Л.-Меликова, ни Абазы. Последний совсем потерял голову и уже не мог бы возвратиться к рассудку».

Очередную опасность для самодержавной власти К.П. Победоносцев увидел в проекте созыва Земского собора, представленного новым министром внутренних дел Н.П. Игнатьевым, в назначении которого на эту должность вместо М.Т. Лорис-Меликова он принял самое непосредственное участие. В период борьбы со сторонниками «конституции Лорис-Меликова» Н.П. Игнатьев был союзником обер-прокурора. Так, в докладе, представленном лично императору 12 марта 1881 года, он пишет: «В Петербурге существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дел… Эта группа соприкасается с развившимся расхищением казны и крамолой». Разошлись же они в вопросе о созыве Земского собора, сторонником которого был Н.П. Игнатьев, для К.П. Победоносцева же Собор был столь же неприемлем, как и парламент, поскольку противоречил коренным основам его мировоззрения.

К.П. Победоносцев сообщает С.А. Рачинскому 18 июня 1882 года: «Не советуясь ни с кем из дельных и серьезных людей, он, сговорясь с фантазёром Аксаковым, изготовил проект Высочайшего Манифеста на 6 мая и тайно поднёс его Государю. Объявлялось о созыве весною Земского собора от всех сословий и со всей России, из Польши, Финляндии и пр. тысячи в полторы. Этому-то сброду предлагалось отдать на обсуждение устройство губернского и уездного управления, и сделать это учреждение постоянным. Акт написан фразами, напоминающими передовые статьи „Руси“¹⁰. К счастью, дело не удалось». По настоянию К.П. Победоносцева Н.П. Игнатьев был отправлен в отставку, и по его же рекомендации новым министром внутренних дел был назначен граф Д.А. Толстой.

К этому времени государь император освободился уже от всяческих колебаний и стал целиком на точку зрения своего бывшего преподавателя гражданского права. Манифест Александра III о незыблемости самодержавия не оставил в современниках никакого сомнения в том, что наступил уже новый курс, при котором о каких-либо уступках общественному мнению не может быть и речи, а тем более не будет допущено никакое общественное вмешательство в дело государственного управления. Благодаря влиянию, которое смог оказать обер-прокурор на события переходной эпохи начала нового царствования, за К.П. Победоносцевым единомышленниками признана заслуга спасения самодержавия, а недругами – печальная слава «вдохновителя реакции», надвинувшейся на Россию с мартовских дней 1881 года.

9. «Московский сборник» (1896)

Будучи выдающимся государственным деятелем, в течение четверти века формировавшим идеологию Российской империи, К.П. Победоносцев оставил после себя богатое литературное и публицистическое наследие. Неустанно разрабатывая многие вопросы отечественной жизни в их историко-юридической постановке, он продолжал от времени до времени откликаться и на политические злобы дня. Так, во время славянского освободительного движения на Балканском полуострове им были изданы две переводные работы: одна с английского – «Болгарские ужасы и восточный вопрос» Гладстона (1876) и с чешского – «Приключения дворянина Вратислава в Константинополе, в тяжкой неволе у турок с австрийским посольством» (1877). Необходимо отметить, что Балканский кризис будущий обер-прокурор встретил на позициях панславизма, подвергая критике пассивность правительства. В последующие же десятилетия он выступает в литературе по преимуществу с вопросами церковными и нравственно-религиозными и публикует в этой области ряд трудов значительной важности.

Центральным из всех произведений К.П. Победоносцева, в котором изложено его полное религиозно-философское и политическое мировоззрение, стал, конечно, «Московский сборник» – книга, которая, по убеждению князя В.П. Мещерского, «должна быть читанною и перечитываемою не только начинающим свою сознательную жизнь человеком, но каждым педагогом, каждым государственным человеком. Читая страницы этой гениальной книжки, где на каждой из них нельзя не приходить в восхищение от тонкого анализа самых сокровенных душевных тайн, от светлого и зоркого взгляда на каждый государственный вопрос, от теплых отзвуков сердечного участия к немощам и слабостям человека и, наконец, от проявления самого чистого культа христианства».

Название «Московский сборник» повторяет наименование литературного альманаха славянофилов, выходившего в 1846, 1847 и 1852 годах. В обоих случаях ощутимо подчёркивается значение Москвы (в отличие от Санкт-Петербурга) как хранительницы народного религиозного духа. По жанру это сборник статей-эссе, посвященных таким явлениям, как церковь, вера, христианские идеалы, государственный строй, демократия, парламентаризм, суд присяжных, печать, воспитание, семья и т.д. Пожалуй, ни в каком другом произведении Константин Петрович не раскрылся в качестве идеолога в такой степени, как на страницах „Московского сборника“. Здесь в концентрированном виде нашли своё отражение убеждения, которыми он руководствовался в своей государственной деятельности на протяжении всего правления Александра III и первого десятилетия царствования Николая II. Идеологической доминантой сборника была идея о пагубности политических и юридических учреждений, оторванных от исторических устоев общества и не соответствующих быту и сознанию народа. Такими учреждениями К.П. Победоносцев считал для России институты западной демократии – парламент, так называемую свободную печать, суд присяжных и т.п.

Книга вышла в свет в самом начале царствования Николая II в 1896 году. Первое её издание разошлось уже через месяц после выхода, тут же начинает печататься второе, всего за пять лет вышло пять изданий. Значительный резонанс «Московский сборник» произвёл за рубежом. Книга была переведена на немецкий (два издания), французский, английский, сербский, чешский и польский языки, вызвала массу откликов и оживлённую дискуссию в печати. Английская «Дейли График» отмечала, что «вряд ли кто-либо из англичан, читая книгу Победоносцева, не почувствует уважения к учёности, богатым дарованиям и, прежде всего, глубокой искренности этого выдающегося защитника российского самодержавия». Одна из французских газет рекомендовала своим читателям перевод «Московского сборника»: «Книгу эту надо прочесть, во-первых, потому, что г. Победоносцев думает глубоко, во-вторых, потому, что он думает иначе, чем мы, и, в-третьих, потому что император Николай II и его народ думают, как он».

Открывает сборник глава «Церковь и государство». Здесь уместно упомянуть о двойственности позиции обер-прокурора: с одной стороны, являясь апологетом православия и русской исторической церковности, он стремится отвратить современников от тех ложных западноевропейских ценностей, к которым в безумии мысли и вожделений устремлён русский интеллигент, а с другой – как руководитель ведомства православного исповедания умалчивает об ущербности с точки зрения церковных канонов синодального управления Церковью.

В ходе истории складывались различные модели взаимоотношений между Православной Церковью и государством. В православной традиции сформировалось определённое представление об идеальной форме взаимоотношений между ними. В своей совокупности эти принципы получили название симфонии Церкви и государства. Суть её – в обоюдном сотрудничестве, взаимной поддержке и взаимной ответственности, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой. Епископ подчиняется государственной власти как подданный, а не потому, что епископская власть его исходит от государства. Точно так же и представитель государственной власти повинуется епископу как член Церкви, ищущий в ней спасения, а не потому, что власть его исходит от власти епископа.

Идеалу симфонии в большей или меньшей степени при разных государях соответствовали (или стремились к этому) взаимоотношения церковной и государственной власти на Руси в досинодальную эпоху. Реформы Петра I положили конец самой возможности реализовать симфонию властей в России. Согласно Духовному регламенту 1721 года, вопросы церковного управления полностью подчинялись воле императора, он же именовался «крайним» (то есть высшим) судией Церкви. Уничтожается патриаршество, вопросы церковного управления переданы в ведение Духовной коллегии, в дальнейшем именовавшей себя Святейшим синодом. Официально Синод считался постоянно действующим церковным собором, на самом деле являясь бюрократической структурой, одним из подразделений государственного аппарата.

Упразднение первосвятительского сана, замена его Синодом, равно как и исчезновение более чем на 200 лет поместных соборов из жизни Русской Церкви, явилось грубым нарушением 34-го Апостольского правила, согласно которому «епископам всякаго народа подобает знати перваго в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающаго их власть не творити без его разсуждения… Но и первый ничего да не творит без разсуждения всех». Русские иерархи и церковно-сознательные миряне переживали каноническую реформу Петра I как реформу «нечестивую», противную православной традиции.

Рассуждая о праве выбора пастырей и епископов, К.П. Победоносцев утверждает, что оно «принадлежит клиру и народу по праву историческому и апостольскому. Государство, в сущности, только держит за собою это право, но оно не ему принадлежит». Этим он как бы подводит каноническую базу, оправдывает синодальное правление.

Обер-прокурор отрицательно относился к самой мысли о самостоятельности Церкви, боялся ослабить над ней государственную опеку; идеи самоуправления Церкви К.П. Победоносцев отождествлял со стремлениями к парламентаризму. «Идеалисты наши пропагандируют… соборное управление Церковью посредством иерархии и священников. Это было бы то же самое, что ныне выборы, земские и крестьянские, из коих мечтают составить представительное собрание для России». До конца жизни он оставался принципиальным противником восстановления патриаршества.

В основном же в «Московском сборнике» Константин Петрович подвергает критике идею отделения церкви от государства. «Политическая наука, – писал он, – построила строго выработанное учение о решительном отделении церкви и государства, учение, вследствие коего, по закону не допускающему двойственного разделения центральных сил, церковь непременно оказывается на деле учреждением, подчиненным государству. Вместе с тем государство как учреждение в политической идее своей является отрешённым от всякого верования и равнодушным к верованию. Естественно, что с этой точки зрения церковь представляется не чем иным, как учреждением, удовлетворяющим одной из признанных государством потребностей населения – потребности религиозной… Этой теории, сочинённой в кабинете министра и учёного, народное верование не примет. Во всём, что относится до верования, сознание народное успокаивается только на простом и цельном представлении, объемлющем душу, и отвращается от искусственно составленных понятий, когда чует в них ложь или разлад с истиною. Так, например, политическая теория может удобно мириться с оставлением в должности и на церковной кафедре пастора или профессора на богословской кафедре, который (явление, к несчастью, ставшее уже обычным в Германии) публично объявил, что не верует в Божество Спасителя; но совесть народная никогда не поймёт такой конструкции понятия о церковном пастыре и с отвращением назовёт её ложью».

Христос заповедал: «научите вся языки». Вот это и есть дело Церкви по убеждению К.П. Победоносцева. «Ей предстоит образовывать на земле людей для того, чтобы люди среди земного града и земной семьи сделались не совсем недостойными вступить в град небесный и в небесное общение. При рождении, при браке, при смерти – в самые главные моменты бытия человеческого церковь является с тремя торжественными таинствами, а говорят, что ей нет дела до семейства! На неё возложено внушить народу уважение к закону и к властям, внушить власти уважение к свободе человеческой, а говорят, что ей нет дела до общества!.. Церковь, хранящая сознание своего достоинства, никогда не откажется от своего законного влияния в вопросах, относящихся и до семьи, и до гражданского общества…