Kitabı oku: «Золотая хозяйка Липовой горы», sayfa 8
Мы оба помолчали. Я размышлял о том, что в Дельфах было пересечение лишь двух разломов, из которых один – местный, второй – максимум региональный. На Липовой же плюсом сходились ещё два – трансконтинентальные. Можно только догадываться, как это влияет на силу «точки», как называл её Папин.
– И огненные шары в небе – тоже никакие не чудеса?
Панин снисходительно рассмеялся:
– Только представьте, что под нами почти четыре километра кремнесодержащих пород, которые при деформациях начинают выделять электроэнергию. К тому же в этой толще много магнетита. В итоге получается просто суперпьезоэлемент, выдающий электромагнитную индукцию. А внизу вода и газы – северное окончание Становлянской газоносной структуры. Когда тектонику начинает гнуть, то флюиды, газы, ведут себя интенсивно и, прорываясь сквозь наэлектризованные породы, выносят в атмосферу плазмоиды. Эти сгустки свечения часто принимают сегодня за всевозможные НЛО. Как видите, всё довольно просто. И в очередной раз доказывает, что «чудеса» – это просто отсутствие знаний о природе.
19 августа 2017 года
Однако утром от вчерашней вальяжной уверенности геолога не осталось и следа.
– Сколько на ваших? – нервно спросил Алексей Николаевич, когда я вылез из палатки. Зевая, я взглянул на часы, пытаясь сфокусировать взгляд на стрелках.
– Девять… двенадцать. Если честно, то думал, что больше.
– А вот и нет. На самом деле сейчас девять минут одиннадцатого. Я тоже, как и вы, ношу кварцевые часы. Но отправляясь на Липовую, всегда беру ещё и механические в качестве контрольных. «Восток», семнадцать камней. Сейчас таких в нашей стране уже не делают. Раньше на браслете носил, теперь вот на шнурок приспособил.
Часы на красном шнурке, намотанном на указательный палец, раскачивались, словно маятник, за которым геолог следовал взглядом. Его манера говорить показалась странной, словно человек озвучивал свои мысли или общался сам с собой.
Папин восседал на сооружённой мною вчера лавке у костровища, которое даже не дымилось. А я надеялся хотя бы на тёплый чай. Мало того, рюкзачище геолога, снаряжённый в дорогу, раздул свои бока.
– Алексей Николаевич, что-то случилось?
– Отставание за ночь составило пятьдесят четыре минуты. Это своеобразный рекорд. Точка проснулась. Собирайтесь, Георгий Петрович. Мы отплываем. Лодку я уже подкачал.
То, что поначалу забавляло, стало тревожить.
– Вы можете нормально объяснить, что случилось?
– Где вы были этой ночью? – услышал я вместо ответа.
– Спал. Что за странный вопрос?
– Никто сегодня не спал. Даже кукушка. Она вообще сдохла, наверное.
Мне стало не по себе. Человек, на здравый ум которого я так рассчитывал, терял рассудок.
– Присмотритесь к своей обувке, Георгий Петрович.
Мои армейские высокие ботинки оказались вымазаны глиной. Хотя с вечера были чистыми – и это я точно помнил, потому что когда ходил последний раз к реке за водой, помыл их, вместо тряпки использовав пучок прибрежной травы.
– Какой-то розыгрыш?
– Скажите, вы не страдаете сомнамбулизмом?
– Нет, я не лунатик.
– Я так и подумал. Тем хуже. Лучше бы вас недуг водил, чем нечистая сила.
– Подождите. Но ведь буквально вчера вы мне рассказывали, что, кроме науки, ни во что не верите.
– Просто послушайте, что было вчера ночью. Вы захрапели почти сразу, как залезли в палатку. Я спал у костра и вскоре тоже задремал. Проснулся от того, что куковала кукушка. Представляете, ночью? Такого же в принципе не может быть! Но я слышал её отчетливо. От скуки и оттого, что не мог уснуть, я начал считать эти «ку-ку». Когда их перевалило за три десятка, вы выбрались из палатки. Я не придал этому значения – мало ли зачем человек ночью решил в кусты отлучиться. Потому и окликать не стал.
– Вы думаете, что я на зов кукушки, что ли, в лес подался?
По ответному молчанию стало понятно, что я угадал.
– Та-а-а-к… И долго я шлялся?
– Пришли под утро. Кукушка к тому времени уже давно угомонилась. В ожидании вашего возвращения я насчитал двести семьдесят кукований. С перерывами, правда. Думается, ещё с десяток я упустил, прежде чем приступить к счёту. Итого – двести восемьдесят. Когда вы вернулись, прежде чем забраться в палатку, подошли ко мне и протянули руку, словно прося отдать что-то. Ночью не дал, теперь – держите.
Папин бросил мне что-то небольшое, что до этого сжимал в кулаке. Я поймал, а когда разжал кулак, то в моей ладони лежал кусочек знакомого мне мрамора – только меньше, с остатками позолоты с одной – обработанной, округлой стороны и сколотый – с другой. Я готов был поспорить, что это кончик носа Венеры Милосской! От волнения у меня перехватило дыхание.
– Так где вы его нашли?
– Да вот прямо здесь, у костра! В ожидании, когда вы нагуляетесь, я поддерживал огонь. Шерудил угли палкой, подгребал те, что отлетели. Вот тогда-то и зацепил немного землю на краю костровища. Гляжу – что-то полетело, явно тяжелее уголька. Толком рассмотреть в свете костра находку не удалось. Потом вы явились: глаза стеклянные, полузакрытые, взгляд отстранённый, присели на корточки, протянули руки к огню, словно согревая, потом одну ладонь – ко мне. Мол, отдай. И всё это молча. Я не из особо робких и впечатлительных людей, но стало как-то не по себе. Хотя твёрдо решил, что, пока при дневном свете не рассмотрю камешек, не расстанусь с ним.
И вот рассмотрел. Это мрамор, особый сорт. В античные времена его называли coraliticus и добывали в Анатолии (территория нынешней Турции). Скульпторы ценили этот сорт за то, что он превосходил знаменитый паросский качеством и напоминал чем-то слоновую кость. Думаю, можно говорить о том, что это фрагмент какой-то древнегреческой или древнеримской статуи. И мало того – позолоченной. Уж золото я ни с чем не спутаю. Не это ли вы искали на Липовой? С учётом ваших рассказов о том, что здесь обитали угры, поклонявшиеся Золотой Бабе.
Я молчал, отвернувшись, чтобы ничем не выдать своего волнения.
– И ведь что интересно, – продолжал Папин. – В этом месте я уже не один год останавливаюсь, тут всё по десять раз просмотрено да перещупано, но вот попался на глаза этот камушек только сейчас.
– Так ведь не вы один на этом месте останавливались. Камешек мог кто-то совсем недавно обронить, – я подумал про Журавля и его находки.
– Маловероятно, – покачал головой мой спутник. – С этой находкой что-то другое. Её словно кто-то подбросил. Именно «кто-то», а не «что-то». А может, некто на переходной стадии между ними.
Вчера, Георгий Петрович, я ушёл от разговора о своём отношении к религии, мистике и всему сверхъестественному. Сегодня готов к общению на эту тему, но только после того, как мы покинем Липовую. И как можно быстрее. Поверьте, так будет лучше для нас обоих.
Выждав с минуту и не дождавшись реакции с моей стороны, Папин добавил уже повелительным тоном:
– Мы отплываем! Собирайте свой рюкзак! Я пока палаткой займусь, только вещи свои из неё уберите.
Подействовало – я вышел из оцепенения.
Как только я оттолкнулся от берега, лодку цепко подхватило течением. И пока я подправлял в уключинах вёсла, Липовую, словно ширмой, укрыла нависшая над водой скала.
– Открою, что меня испугало и заставило бежать, – наконец заговорил Папин. – К сожалению, у меня уже есть опыт взаимодействия со сверхъестественным. Готовы?
На Среднем Урале существуют Курманские скалы. Не так, кстати, и далеко от Екатеринбурга. В одной из расщелин археологи обнаружили остатки небольшой плавильной печи и металлургические шлаки, датированные началом второго тысячелетия нашей эры. Был в Курманских скалах и жертвенник. Своим названием, скорее всего, это место ему и обязано, ведь «курман» в некоторых языках и означает «жертва».
Однажды я обнаружил там другой жертвенник. Вернее – сразу два. Два камня метра полтора в диаметре. Лежали они поодаль друг от друга, но по форме были схожи – низ каждого обтёсан, но немного, а вот в верхней части выдолблены значительные углубления. Со временем земля и различный мусор заполнили их, и о том, что это чаши, а не просто валуны, можно было только догадаться.
– И что вы сделали с этими чашами?
– Да ничего особенного. Лишь раскопал одну из них. Хотел по мощности почвы определить время, когда ею пользовались. Навскидку у меня полторы тысячи лет получилось. Начал копаться под вечер, так что на вторую чашу времени не хватило, решил отложить на утро. А утром, вот как мы сегодня, домой поехал – той ночью мне сон приснился. Показалось, что едва я задремал, как мне явился мужчина в причудливом облачении. Теперь я думаю, что это был шаман. Он негодовал: лицо искажено злобой, он топал то одной, то другой ногой, потрясал сжатыми кулаками. Слов я не различал, но можно было догадаться, что так он реагирует на мои раскопки. Потом человек стал расти – с каждым притопом и замахом кулака увеличиваться в размерах. Когда стал вровень со скалами, занёс надо мной ногу в какой-то кожаной обутке – вот-вот опустит её на ничтожного человечка.
А наяву тоже поджидали сюрпризы. Во-первых, кукушка. Да-да, точно такая же сумасшедшая, как сегодняшней ночью. Я и без того уснуть уже не мог, боялся продолжения кошмара, а тут ещё это нескончаемое «ку-ку», ставшее к рассвету просто невыносимым.
Когда рассвело, я двинулся к железнодорожной станции.
Буквально через пару дней моя жена пришла домой в слезах – ей диагностировали рак молочной железы. В эту же ночь ко мне во сне опять явился шаман, что кошмарил меня на Курманских скалах. Правда, теперь уже не угрожал, а исполнял какой-то ритуальный танец у разрытой мной жертвенной чаши.
Поэтому, как только жена утром отправилась в поликлинику сдавать анализы, я позвонил на работу, попросил отгул. Потом прихватил лопату и отправился на железнодорожный вокзал. Сел в первую же электричку, идущую в том направлении, – и зарыл свой раскоп.
– Помогло?
– Когда супруга через несколько дней явилась в клинику на лечение, повторное обследование ни опухоли, ни её следов не выявило.
– Теперь понимаю, что вас так всполошило. Ассоциации напрашиваются сами собой: две чаши – две женские груди… Думаете, я тоже порылся там, где не следовало?
– Очень может быть.
– И насчет кукушки вы, скорее всего, правы. Шаманы народов, населяющих Урал, Приуралье и Сибирь, кукушку особо почитали, она была своего рода их чревом, – пришло время и мне явить знание и поведать информацию, полученную из «Евангелия от Петро».
– Очень интересно, – отозвался Папин. – Кстати, помните, я говорил, что кукушка прокуковала двести восемьдесят раз?!
– Допустим… И что с того?
– А то, что двести восемьдесят дней – это сорок акушерских недель, столько обычно длится беременность у женщин.
– То есть кто-то родился?
– Во всяком случае, такое можно предположить.
Нам оставалось ещё два дня сплава до ближайшего места, откуда проще всего было добраться до цивилизации. Называлось оно Ерёмина яма, от неё до Вогулы – посёлка и железнодорожной станции – всего пара километров по лесной дороге. Остаток дня мы проплыли молча, лишь изредка перебрасываясь незначительными фразами. Каждому было о чём подумать. Первозданную тишину нарушал лишь всплеск вёсел.
На стоянку встали рано. Все хлопоты по обустройству Папин взял на себя, позволив мне всецело заняться записями.
20 августа 2017 года
На следующий день произошло событие, вернувшее нас к разговору о чудесах Золотой Бабы.
Я, как обычно, грёб, сидя спиной по направлению движения, поэтому сохатого первым увидел пассажир Папин.
– Лось, – произнёс он негромко, едва ли не шёпотом.
Я опустил вёсла и обернулся.
Матёрый – отростков десять, если не больше, – бык безмятежно цедил сильвинскую воду, ткнувшись в неё своей торпедообразной башкой. Я легонько шлёпнул веслом, чтобы обратить на себя внимание, пока не подплыли слишком близко. Сохатый резко развернулся на задних ногах, едва не встав на дыбы, и ломанулся в ивняк, оставляя на галечном пляже глубокие следы-воронки.
– Красавец! – восторженно оценил Папин, делая ударение на последнем слоге.
– Вот бли-и-и-н! – мой возглас означал скорее досаду. – Я ведь не рассказал вам, что лоси определённым образом связаны с Липовой горой. Забыл со всей этой кутерьмой.
– Любопытно… Только ведь я не зоолог.
– Тут дело в другом. Вы слышали о миграции этих животных на значительные – до нескольких сотен километров – расстояния?
– Скажем так, краем уха.
– География данного явления довольно широкая: от севера европейской части страны до Якутии и Дальнего Востока. Перемещения сезонные – лоси выдвигаются в малоснежные районы, где легче добыть корм, а потом возвращаются.
Миграции из года в год проходят по одним и тем же путям туда и обратно. Исключение составляет пермский, самый крупный в России, исход – с восточных склонов Уральских гор на западные. Традиционно он начинается с пермских земель, сваливается в Висим, затем поднимается на Север и замыкает круг вновь в коми-пермяцких краях. То есть животные ходят кругом. При этом возвращается только половина животных. Как считают зоологи, другая отсеивается, оседает на тех или иных кормовых пастбищах. Но я думаю, что всё же к родным местам прибивается больше.
– Почему?
– Да потому что учёные не берут в расчёт маршрут, пролегающий как раз по Липовой горе. Во всяком случае, я не встречал упоминания о нём в их отчётах. Хотя тщательно изучал их, когда писал материал на эту тему. Лоси, чей путь пролегает через Липовую, и возвращаются той же тропой, а их поджидают для подсчёта с севера. Кстати, местные охотники в курсе и пользуются этим. Правда, сейчас это браконьерством называется – весной охота на лося запрещена. Но тут правит другой закон – тайга.
– Значит, думаете, это может быть как-то связано с особой точкой?
– Теперь почти уверен. Я говорил с бывалыми охотниками, так они утверждают, что лось не всегда ходит по, как они её называют, золотой тропе. То несколько лет подряд лось валом валит через Липовую, а через три-четыре месяца – обратно, то потом может наступить перерыв. Вот лет пять, как говорят, «золотой тропы» не было, а в этом году снова открылась.
– Что ж, всё сходится. Особая точка молчала последние годы, а нынче заработала. И, получается, эта точка действует на биолокацию животных. Перепрограммирует, если можно так выразиться, их внутренний навигатор.
– Я сам об этом думал, но раз вы тоже пришли к такому выводу, это становится похожим на правду. К тому же теперь мы можем довольно точно определить, когда точка вообще заработала.
– Каким образом?
– В тех записях, о которых я говорил, сообщается, что до появления здесь угров и их Богини, а это примерно 460 год, такого исхода лосей не наблюдалось. Добывать их приходилось с большим трудом, когда же на Липовой воцарилась Золотая Баба, даже они потянулись к ней на поклон. Этакий жертвенный, непоколебимый ход, прямо под стрелы и копья охотников. Получается, если не брать в расчёт аспект чуда, именно тогда особая точка себя впервые и проявила.
– Что-то должно было послужить толчком… Например, землетрясение. В результате него и мог образоваться мелкий территориальный разлом, который, как я уже говорил, выводит мощь пересекающихся региональных и трансконтинентальных на поверхность.
– Всё верно. Аборигены признавались пришельцам, что незадолго до их появления земля тряслась, «словно огромный лось сотряс её копытами».
– Ну, вот – всё сходится. Подождите… Вы говорите, местные охотники лосиную тропу через Липовую называют золотой?
– Верно. А что?
– Не думали, откуда повелось?
– Спрашивал. Говорят, по аналогии с золотой жилой. Когда на тропе «зелёный свет», мяса заготавливают вдоволь и без проблем.
– А мне вдруг подумалось другое. Вот вы говорите, на Липовой некогда стояла Золотая Баба, так, может, от неё и повелось? А потом из поколения в поколение передавалось у коренных народов. Потом уж от вогулов к русским поселенцам перешло.
– Вполне возможно. Я вот до такого не докумекал.
У Ерёминой ямы мы причалили во второй половине дня. Сам стал сдувать лодку, а Папина я отправил вперёд себя одного:
– Ступайте, Алексей Николаевич, – объяснил я ему. – Через полчаса будете на станции, как раз должны успеть на вечернюю электричку до Екатеринбурга. А я – не спеша следом. До моей – ещё порядка трёх часов.
Мы тепло попрощались. Старик трогательно обнял меня и сжал обеими руками за предплечья.
– Берегите себя, Георгий! – наконец сказал он по-отечески – и у меня защемило сердце. – Не будьте тем мотыльком, что летит на пламя.
– Постараюсь. Спасибо, что помогли мне. Бывайте! Может, ещё и свидимся.
Когда Папин отстранился, мне показалось, что в глазах у него сверкнула бусинка слезы. После того как он сделал десяток шагов, я его окликнул. Он с готовностью обернулся, словно ждал этого.
– Алексей Николаевич, никому не рассказывайте о нашем походе. Следует опасаться не только неведомых сил, но и вполне конкретных людей.
Старый геолог лишь кивнул головой и продолжил путь. При этом мне показалось, что и походка его, и осанка как-то разом изменились: он стал подшаркивать ногами, не горбился, но плечи обмякли. Так, наверное, покидает порт списанный по старости на берег боцман. Посудина, которую он знал как облупленную, до последнего шпангоута, оставалась стоять у пирса, чтобы через какое-то время отчалить в очередное плавание, а он уходил от неё навсегда, стараясь не горбить спину и широко ставя ноги.
Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что это была наша с ним последняя встреча.
Дома я застал разгром. Обыск был тщательный и демонстративный – разве что половицы не вскрыли. Видимо, я серьёзно кого-то вывел из себя своим исчезновением на «рыбалке». На первый взгляд ничего не пропало – но разве сразу определишь? Чтобы не поддаваться панике, я принял холодный душ. Заварил кофе и, прихлёбывая его, стал собираться. Выбрал из раскиданных по полу вещей те, что могли потребоваться на первое время. Аккуратно сложил джинсы, футболку, пару рубашек и свитер.
Оделся как на пикник: слаксы, поло, джемпер, нахлобучил на голову бейсболку – раз иду в бега, надо же будет что-то натягивать на глаза в минуты опасности быть узнанным. Ноги всунул в ботинки на толстой без каблука подошве, ещё одну пару – кожаные мокасины – положил в небольшую дорожную, похожую на саквояж сумку, с которой обычно ездил в командировки. Следом отправил приготовленную одежду, носки-трусы, несессер с мыльно-пузырными принадлежностями и первую попавшуюся под руку книгу. Документов никакие брать не стал, лишь сунул в карман удостоверение собкора «Уральской газеты» – бордовые кожаные корочки с золотым тиснением «ПРЕССА» – и почти бегом поспешил к вокзалу, надеясь успеть на последнюю электричку до Екатеринбурга.
Почему я решил исчезнуть? Почему не вызвал полицию? Во-первых, мне нечего было сказать. Как только я заикнулся бы о Льве Николаевиче, Ордене Божественной Длани и осколках Венеры Милосской, мне бы предложили обратиться к психиатру. Да и ничего, вроде как, не пропало.
Во-вторых, хуже того, я сам не знал, кто именно из охотников за руками Богини первым вышел на тропу войны и устроил этот тарарам. Кто бы это ни был, они стали терять терпение. Время разговоров, похоже, прошло. И каким будет их следующий ход, можно только догадываться. Про 90-е я знал не из криминально-ментовских сериалов, так что иллюзий никаких не строил. Поэтому и предпочел просто пропасть из поля зрения. Всех.
Решение это пришло на удивление легко. Видимо, уже была внутренняя готовность к такому обороту событий. Как и многие коллеги, строча материалы «на злобу дня», я тешил себя надеждами, что способен на большее. И, скорее всего, так же как и они, никогда бы так и не сделал попытки их реализовать, а с душевной болью время от времени справлялся бы притупляющими боль запоями. Вообще, жалеть себя – дико заманчивая и приятная вещь, напрямую связанная с инстинктом самосохранения. Видимо, и здесь у меня вышел сбой.
Уже с перрона позвонил сестре, позвал к телефону маму. Хотелось услышать её добрый голос. Чтобы она не волновалась, наврал, что срочно уезжаю отдыхать в Крым – мол, подвернулась горящая путёвка на бархатный сезон, так что попрощаться не заеду.
– Галь, ты выберись как-нибудь, приберись у меня, – это уже сестре, когда она взяла трубку. – Я генеральную уборку затеял. Начать-то начал, а продолжить не успел. Так что не удивляйся бардаку, что я там устроил.
– Ладно, выберусь как-нибудь. Лети, не переживай.
Возникла пауза. Я сказал всё, что мог, но она почувствовала недосказанность.
– У тебя точно всё нормально?
– Я в порядке. Полном.
– А звучит так, словно в полном дерьме.
– Тебе кажется. Я только что вернулся с двухдневной рыбалки и сразу с корабля на бал пришлось собираться.
– Ладно. Ялте привет!
– Галь…
– Ну?
– Спасибо тебе.
– Да ладно… А, вообще, что за настроение? – сестра уловила в голосе «Прощание славянки» в миноре, но поняла, что грузить вопросами не следует. – Спасибо принимается в виде чурчхелы и зелёной абхазской аджики, если такую найдёшь.
Прозвучало, как «Ты давай, держись, парень!».
– Найду. Всё найду.
Так начинался мой побег.
Первое чудо Золотой Бабы
– К тебе тут один сельвин просится, – телохранитель Хомча, как всегда, перед тем как войти в покои вождя, два раза зычно крякнул, словно у него першило в горле. – Что-то про вогумов талдычит – ни слова разобрать не могу. По-моему, это отец той девчонки, что прислуживала прежнему шаману.
– Хорошо. Найди Петро, чтоб переводил.
Чекур только что принимал главу племени выз, обжившего берега Выза и Шары, – притоков Сельвуны, чьи устья лежали выше по течению от Липового городища, прозванного так из-за обилия липы и на самой горе, и в прилегающих лесах. Вождь племени вызов Маркал вместе с тремя сыновьями прибыл поклониться Золотой Богине Вальге, поднёс ей в дар лодку, полную куньих и беличьих шкурок. Он просил Золотого шамана (так прозвали сельвины вождя пришельцев) не забывать их род в своих камланиях.
И вот лишь только Чекур прилёг отдохнуть, как принесла нелёгкая сельвина. Если это действительно был родитель девчонки, которую Чекур, Петро и Хомча видели, когда наблюдали обряд жертвоприношения перед гусиной охотой, то хорошего Чекур не ждал. Он знал, что сельвину была выгодна близость дочки к шаману. Семья мечтала отдать её в жёны старику Цыпате и оказаться под его покровительством. Но тут явились угры, свергли Старика Края Гор, на место древнего идола водрузили золотую бабу, и не признавшему новой веры Цыпате пришлось убираться.
В ожидании приглашения сельвин прислонился спиной к стене. Что ж, может, его надежды и не пустые. Не зря же Чекур не выпускал девочку из виду и, говорят, даже знал, как зовут – Рысы.
Петро движением руки велел замолчать затараторившему с порога сельвину, но тот не обратил на жест внимания, пока Хомча не отвесил ему тумака. Только после этого латинянин стал переводить, осторожно подбирая слова, что давалось непросто, с учётом того, что в его голове перевод шёл сначала с языка сельвинов, которым он овладел ещё не в полной мере, на свой родной, а уже потом на угрский.
– Он говорит, что от вогумов на торжище прибыло три лодки по четыре весла каждая. Привезли в основном шкуры и струю бобровую.
– И только? Так нам до их торговли, пока они между собой ладят, и дела нет.
Словно поняв суть сказанного, сельвин вновь попытался заговорить, но в этот раз оборвал речь, едва Петро пошевелил рукой. Звон в голове от оплеухи огромного угра всё ещё не поутих.
– Ещё говорит, что вогумы сватают его дочь.
– Кто именно заслал сватов?
Петро не успел до конца перевести, как отец Рысы выпалил ответ, понятный без толмача.
– Цыпата!
В войнах местных племён было немало общего с военными традициями угров. Объединяли их и формы ведения боевых действий, и сама природа конфликтов. Только у угров самыми распространёнными причинами войны были месть и борьба за пастбищные и охотничьи угодья, а одной из ключевых причин баталий были женщины.
Заведомо обречённое на неудачу сватовство нередко служило поводом для того, чтобы затаённая вражда обратилась в открытое противостояние. Но даже в этом случае сторона, провоцирующая конфликт, придерживалась опредёлённых этических норм, создавала видимость их соблюдения.
В случае с Рысы Чекуру сразу увиделся именно этот самый случай. Ведь тот, кому по силам если не похитить, то сосватать женщину, оказывается властелином не только своей земли, но и той, к которой принадлежит избранница. Потому-то в здешних краях лучшим способом выразить могущество вождя или шамана было сказать о нём, что он взял в жёны семь девиц с семи концов земли.
– Скажи сватам, что твоя дочь мала ещё и даже не может сама котёл над очагом установить, – был ответ Золотого шамана.
– Сколько раз повторить?
– Пока до них не дойдёт. Ты не пожалеешь о своём решении.
Когда сельвун скрылся из вида, Хомча спросил:
– Мне приглядывать за девчонкой?
– Это ещё зачем? – хохотнул Чекур, но потом одобрительно добавил: – Ты бываешь очень сообразителен. Как только увидишь, что она подол украсит собачьей шерстью или шкурой, дай знать.
– Жену наконец-то решил себе приглядеть? Слава Вальге! Давно пора.
– Хомча, ты телохранитель, а не мамка! – снова развеселился вождь. – Делай что тебе говорят и не задавай лишних вопросов. И догадками своими нелепыми, смотри, ни с кем не делись.
– Когда такое было? – озадаченный реакцией хозяина, пробурчал телохранитель, но потом вдруг в свою очередь улыбнулся.
– Ты чего? – удивился вождь смене настроения обычно угрюмого воина.
– Да вспомнил этих чудаков-аварцев. Вот потеха-то была!
Он с полуслова понял, о чём идёт речь. У угров, как и у сельвинов, традиция обязывала женщину во время регул, беременности и родов носить особую одежду, низ которой украшен шерстью или шкурой собак. Забивать их для этой цели тоже было делом рук хранительниц порога – собака выступала оберегом, стерегла «нижний низ». Собака становится искупительной жертвой при всех обнажениях прохода, ведущего из Нижнего мира в земной: при родах и смерти, месячных очищениях и болезни, сюда же относили и весеннее вскрытие рек. Оттого-то угры немало потешались над аварцами, также воевавшими в армии Аттилы, за их обыкновение носить на голове собачьи шапки.
Лишь Хомча покинул покои, Чекур предался не самым весёлым размышлениям. Выходило, Цыпата всё же дал о себе знать.
Обитатели Липового городища не сразу пришли в себя от явления Золотой Богини на месте Старика Края Гор и прибытия больших лодок, полных отлично вооружённых и облачённых в невиданные одежды воинов.
Чужестранцы поставили их перед фактом: они остаются на этих землях как минимум до весны. А на горе отныне будет святилище их богини Вальги, тут же получившей у местного люда другое название – Золотая Баба.
Познакомившись с местными преданиями, Петро поведал вождю угров любопытную деталь: оказывается, несколько поколений назад с верховий Сельвуны на Липовую уже приплывали на плоту светловолосые и высокие воины. Было их меньше, чем пальцев на двух руках. Ступивший же первым на берег рыжебородый муж богатырского телосложения, но сейчас весьма исхудавший, в знак мира положил на землю свой меч и кожаный чехол, из которого виднелись край лука и оперение стрел. Оказалось, это были рысы. Их земли лежали в тех краях, куда уходит солнце, а сами они – то, что осталось от большого отряда, уходившего за Большой камень воевать живущих там игров.
– Тебе это ничего не напоминает? – прервал свой рассказ Петро, обращаясь к слушающему его с большим интересом Чекуру.
– Ещё бы! – живо откликнулся тот. – Выходит, тем рыжебородым и был мой прадед Куна! Рысы – очень похоже на русы, как и игры на угры. Видимо, до родных краёв в самом деле не так далеко?
– Этого нельзя сказать наверняка. Предания гласят, что путь рысов был долог и труден: через горы, леса и реки. Во всяком случае, прямой дороги в те края нет. Кстати, именно от пришельцев сельвины переняли обычай строить хизбы из дерева, прежде они обитали в землянках и жилищах из шкур.
– Всё сходится! От бабки Карьи знаю, что обзаводиться деревянными хоромами угров тоже научили соплеменники её отца, попавшие в плен. То-то родным пахнуло, когда впервые увидел это городище.
– Да, чуть не забыл! Каменная стена – тоже дело рук тех русов-рысов. Взялись они за её возведение споро, видимо, желая осесть здесь навсегда, но потом охладели к этому, а через три зимы и совсем снялись с места и ушли, уже на лодках, вниз по Сельвуне – искать путь в родные земли. Так только одна стена и осталась. Сельвины её подновляют, ремонтируют, иначе бы совсем развалилась.
– Как-то это не вяжется с нашими преданиями, где русы предстают кровожадным племенем.
– Сам знаешь, в жизни всему находится место. Твой прадед, его здесь помнят под именем Кон, по прибытии был совсем плох, но купания в воде, бурлящей, словно кипяток, излечили его. В знак благодарности он убил местного вождя-шамана, приютившего у себя странника, и занял его место. Он поставил над источником хизбу духов. Сам рыжебородый шаман не камлал, но после посещения хизбы духов, как прозвали сельвины его обитель, приходил в соответствующее состояние и мог общаться с Верхним и Нижним мирами. Позже, уже после отбытия рысов-русов, эту традицию переняли и другие шаманы.
– Постой, так имя Рысы…
– Да, такое имя стали давать девочкам, а мальчикам – Рыс, также и их потомкам.
Сельвины приняли угров на своей земле благосклонно. Их сердца покорило то, что, имея возможность взять себе по праву сильного всё что заблагорассудится, пришельцы не сделали этого. Не было ни грабежей, ни убийств, ни насилия. И это решило многие проблемы: в понимании сельвинов тот, кто становился врагом, обращался в «иного» человека, которого и умертвить следовало нечеловечески, унизив его. Например, сняв с убитых головную кожу (считалось, что только душа лишенного скальпа человека окончательно умирала). Легенда гласила, что сельвинский вождь Яптун однажды поверг вогумского шамана, вырвал у него «пахнущее рыбой, много рыбы съевшее сердце», раскромсал его на три части и съел.
За годы похода угры успели отвыкнуть от сложных обычаев своих предков. Они руководствовались простой истиной: убей, чтобы выжить. О ритуальных действиях думать было некогда. Потому никто из угрских шаманов в отряде не прожил и года: они слишком полагались на помощь духов, тогда как требовалось доверять только своим силам и подчиняться приказам Молочного горна.
Богатства сельвинов после походов по Европе угров особенно не интересовали. Только местные женщины могли бы стать предметом распрей. Однако и тут на помощь пришли традиции: сельвин, хозяин хизбы, если принимал дорогое подношение от гостя и не мог ответить равным ему по ценности, уступал на ночь свою жену.
