Kitabı oku: «Грызун», sayfa 5
– Твоё место жительства? – бушует Грызуниха. – Адрес? Место работы? Год рождения? Кто тебя такую выродил на свет божий? Всё мне расскажешь, шлюха мазохистская!
Милослава сбивчиво лепечет обо всём, что в голову взбредёт – половина её рассказа правдива, половина – враньё. Громкие шлепки стека по сырой нейлоновой женской плоти похожи на размеренные аплодисменты. Стек и плётка – пустяки, к подобным истязаниям Мила давно привыкла. Будет гораздо хуже, если Грызуниха Кира вздумает вырвать ей соски или разодрать промежность кривыми щипцами из БДСМ-набора. Всего лишь на расстоянии вытянутой руки от Киры стоит сумка «Мишель Карс», сладкий мешочек с инквизиторским арсеналом.
Ополоумевшая Кира Владленовна всё больше напоминает математичку Стуженцеву из школьного детства Милы Стах – и это сходство вкупе с пытками заставляет живот и матку пленницы корчиться в дикой конвульсии от бурных сексуальных выплесков.
Сорвав первую злость, Кира переламывает стек об колено и отбрасывает. Ещё минус десять евро. Угодившая в ловушку Мила Стах не уверена, выберется ли сегодня отсюда живой, но автоматически подсчитывает свои убытки.
Кира переводит дух, тяжело потрясая грудью в малиновом костюме. Её монгольская плоская физиономия тоже стала пунцовой: судя по всему, Грызуниха хроническая полнокровная гипертоничка. В этот момент Мила всё-таки нащупывает проклятый карабин и с силой жмёт на клапан застёжки.
Карабин заел!
***
Не замечая манипуляций пленницы, Кира Горная утирает пот, вертит в руках колесо Вартенберга – колючий катышек на металлической ручке.
– А эта штучка для чего, Милослава Сергеевна? Куда мой Вовка тебе её запихивает?
Дежа вю: Миле Стах опять мерещится, что она в школе, отшумела большая перемена, идёт четвёртый урок, а она – близорукая блондинистая девочка за второй партой в левом ряду. Раскрытая тетрадь, учебник, голубая кофточка, серая расклешённая юбка. И над нею угрюмой глыбой нависает астматичная Нина Георгиевна Стуженцева в стоптанных туфлях, с указкой наперевес.
«Стах, хватит вошкаться! Что я сейчас говорила? Что?»
И правда – что? Какие-то коэффициенты, слагаемые, производные… Димка Легостаев давится недоеденным пирожком, чернявый Сашка Буйков дует на ушибленную руку. Невыносимо чешется в трусиках. Сыро, тесно, бурливо, словно там бродит ком квашеного теста. Но руки Милы Стах прикованы железом к парте и карабин ни в какую не открывается.
Хомякоподобная Кира Горная в малиновом костюме проводит колёсиком Вартенберга по своей обнажённой руке. Морщится, сердито одёргивает рукав.
– Что вы в этом находите, чокнутые стервы? Плётки, щипчики, ремни… Я бы на твоём месте двух секунд не выдержала!
Милослава молча обливается слезами, сглатывает кровь с рассечённых губ. Её часто пытали в постели любимые мужчины, но чужие жёны – никогда. В данную минуту она душой и телом принадлежит этой хомякоподобной Грызунихе – вместе с заевшими наручниками, кэтсьютом, слюной, растрёпанными волосами, половыми рефлексами, потёкшим ртом, обтянутой задницей, выстрелившим в трусики клитором, распухшими сосками… со своим запахом, беспомощностью и интимными фантазиями.
«Наручник не отстёгивается… Грёбаный карабин! Почему всё в самое неподходящее время?»
Кира Владленовна теребит пластины на сосках арестантки, выкручивает их туда-сюда, будто регулирует тумблеры на пульте звукорежиссёра. Потная женщина на десертном столе ёрзает, вертит задом от возбуждения и боли.
Нейлоновый кэтсьют Милы поскрипывает, потираясь о ремни. От пленницы распространяется знойный жар, запах слипшегося эластика и половых выделений. Как часто бывает во время сессии, Милославе страшно хочется вылизать свои ноги и груди, ощутить во рту горьковато-перечный вкус капрона, вкус женской соли, пота, физического желания и тайны.
– У тебя есть дети? – неожиданно спрашивает Горная. – Вы с Вовкой предохраняетесь?
– Нет, – этого факта Мила никогда не скрывает. – Детей у меня не будет. Бесплодие.
– А у нас двое – Вадим и Глеб, как братья Самойловы в «Агате Кристи», – говорит грузная Кира Владленовна. – Уже взрослые. И три внука. А ещё у Вовки есть куча распущенных баб вроде тебя. Наверное, поэтому в койке я больше ему не нужна.
– Я не шлюха. «Звёздный сад» – клуб по интересам. Я даю твоему Вовке то, чего ты дать не хочешь… А-а-а-а! Не надо!
Подмышкой у Милы вспыхивает боль, перемещается по груди и животу. С любопытством ребёнка Кира катает колючий пластиковый шарик по разведённым бёдрам распятой женщины. Мелкие шипы раздражают Миле разгорячённую кожу, щекочут десятками лапок, словно назойливая муха. От прикосновения шарика потревоженные места чешутся, как от крапивного ожога, но почесаться пленница не может, она способна только выть и колотить по столу правым запястьем в безуспешной попытке ослабить замок наручника.
«Почему застрял карабин? Дурацкая железка! Дурацкое садо-мазо и Грызун – лох, каких мало!»
В глубине души Милослава понимает, что Вовка не виноват, и это понимание её тоже бесит. В наше цифровое время от взлома аккаунта не застрахован никто. Просто Грызуниха оказалась хитрее, чем они предполагали.
Шарик путешествует по икрам и бёдрам Милы Стах, по её подколенным сгибам, бокам и лопаткам. Лезет к шее, затылку, дразнит локти и ладошки сквозь перчатки. Распростёртая женщина в нейлоне вяло вздрагивает, мышцы её брюшного пресса ноют от бесконечных спазмов. Сильно давят кожаные трусики, болят вывернутые локти, в эротичных сапогах скопился липкий кисель из пота.
Если Кира нажмёт на колёсико сильнее, шипы начнут буравить кожные покровы пленницы всерьёз. Любой садомазохистской примочкой можно изуродовать человека так, что родная мать не узнает. Грызуниха делает несколько движений шариком между ног рабыни, поверх кожаных трусиков. Иглы колются не очень больно, но когда тело возбуждено и напряжено, любое прикосновение чувствуется в десятки раз острее, чем в состоянии покоя и расслабленности. Беспомощная пленница хрипит, пытается сдвинуть ноги, но её прикованные лодыжки и связанные ляжки неподвижны как монолит.
– Я понимаю, потаскуха, что ты получаешь свой кайф, – вдруг спокойно говорит Кира Владленовна. – Смешно. Такое чувство, что я выполняю работу гулящего мужа.
Отбросив колючий инструмент, она кладёт руку на пульсирующее бедро Милославы, обтянутое невесомым, очень упругим нейлоном. Пленнице кажется, что низ её живота – это раскалённое солнце. Пальцы Киры Владленовны начинают рисовать лучи к воображаемому солнцу – по дрожащему животу, коленям, бёдрам… бесконечное множество лучей. Все лучи сходятся в одной точке, но не касаются её.
Мила Стах кусает разбитые губы и жмурится. Напряжённый, невыносимо тугой нейлон на её ляжках издаёт тонкий, неслышный, почти ультразвуковой писк. Наверное, на такой ноте пищат летящие маленькие ночные хищники. Подбираясь к центру «солнышка», пальцы Киры сдавливают её всё сильнее, нажим делается всё глубже, кожа и мышцы невольницы готовы лопнуть вместе с капроном от вновь нарастающего желания и прилива крови.
– Никогда не понимала лесбиянок, – тихо говорит Кира. – И не изменяла Вовке, хотя надо бы… тебе нравится, что я делаю?
– Да… – неожиданно отвечает лежащая Мила. – Я не сплю с женщинами, но очень… Очень нравится.
Растянутая цепями, она постанывает, подаётся навстречу руке Грызунихи, навстречу неожиданной ласке, но не может пошевелиться. Пальцы Киры чертят лучи вокруг вздутого сокровенного, женского, нежного, распирающего мокрый лепесток трусиков. Мила Стах чувствует под собой влажность. Она мечтает, что рука этой женщины с монгольскими скулами полностью замрёт между ног и сдавит её – жадно, требовательно, зло…
– Как классно шелестит твой капрон, – задумчиво говорит Кира Владленовна. – Я не люблю носить колготки. Знаешь, раньше Вовка тоже заставлял меня мучиться связанной, а я не хотела… По три недели не пускала его к себе в койку. В молодости он пробовал подвесить меня в наручниках, но опыт был неудачным. От страха я сопротивлялась и чуть не переломала себе руки.
– БДСМ – сложная наука для избранных, – хрипло говорит Мила. – Всё равно что ходить по лезвию ножа… а-а-ах!
Грызуниха-Кира словно позабыла, что пять минут назад готова была убить любовницу неверного мужа. Она самозабвенно наслаждается шелестом тончайшего итальянского нейлона. Рука Киры Владленовны, ставшая почти нежной, ползёт по её нейлоновой оттопыренной ноге – по колену, затем по бедру.
От дразнящих прикосновений пленница дёргается в оковах, а ладонь Грызунихи продолжает скользить по напрягшимся упругим холмикам и впадинам её истерзанного тела. Ключицы, живот, подмышки, низ живота… Словно неведомый художник вразброс рисует свои дьявольские узоры на своём покорном, сверкающем, живом, мычащем полотне. Его кисть извлекает из безропотной рабыни музыку звуков и чувств.
Пальцы Киры трогают поочерёдно все рёбра – Мила едва не задыхается от щекотки. Пальцы обводят контуры бёдер – Мила воет, как распалённая панельная девка под пьяным матросом. Пальцы касаются выпуклых, защемлённых в железе сосков – Мила воет как раненая волчица с простреленной грудью.
