Kitabı oku: «Сага о хварангах», sayfa 10
ПЕРЕЧЕНЬ ПРОЧИХ УЧАСТНИКОВ СОВЕТА:
– Ка́нтор Дайс из Братства «Союз Закона» (S.S.S.G.G.) за Гроссмейстера Ри́хтера;
– Магистр Лэрд Росс из Тайного Союза «L.B.B.»;
– Гроссмейстер Герму́нд Ве́стер из Братства «Хельхейм»;
– Мастер Ааррон Рич из Братства (Ложи) Уоррингтона;
– Мастер Альв И́рвинг из Братства (Ложи) Стаффордшира;
– Дэниэл Норри из Герметического общества (Ложи) Эдинбурга;
– Слушатель Уильям Уилсон за умершего Мастера Николаса Стоуна;
– Господин магик Жан Ланж;
– Мастер сэр Роберт Морэ́й;
– Магистр сэр Томас Во́ган;
– Химикус Ве́нцель Зе́йлер;
– Алхимик Джабраи́л Суфи́;
– Некто, именующий себя Сахир Аль Джилда́хи;
– Некто, именующий себя Азама́т Хоаки́м Хамза́;
– Московский посольский стряпчий Артамон Матвеев, с ним и́ноки Досифей и Гурий. {39}
Со всеми полномочными участниками Совета, лично подписавшими «Доктрину Нераспространения», присутствовали ещё около тридцати сопровождающих из числа учеников, подмастерьев, толмачей и сотоварищей.
Ну и честно говоря – этот Совет так и остался единственным в истории представительным и значимым форумом высокоранговых деятелей мирового мистического сообщества, на котором единогласно были приняты важнейшие решения, действие которых актуально доныне! Мистики, алхимики и маги не любят шумных сборищ, избегают компаний коллег и конкурентов, предпочитая знать, уметь и молчать {40} в гордом безопасном одиночестве!
3.7 Как пройти в логово Бабы Яги?
По весне снежки́ наперёд таяли,
Соком в дерева невозврат ушли,
Облетал цвет – на недолог век,
Проросло быльё на прощание!
Ещё в осень листва не повянула,
На стару́ луну в ночь без облачка,
Потянулись в путь лебедятушки,
А за ними след родное дитятко!
Покроила мать из холста рубище —
Не мыто, не крашено, не вышито.
Не дала мать дитю подпоясаться,
Босу да нечёсану за порог вывела!
Из живых в мёртвые не торопятся,
Из покойных обрат не вертаются…
С глаз долой, из души вон дитятку,
Не её поминать да кручиниться!
Был у местных сельских баб плач или, как ещё говорят, вой. Назывался он длинно – «Как яжи́нка-девка99 по дворам ходила и ди́тяток в леса уводила». И по содержанию был тот плач вполне правдивым. Так оно и было! С весны до конца лета ходила обычно взрослая девка-яжинка по хуторам и селищам, примечала девчонок видных и здоровых, разговоры с ними вела, шепталась, тетёшкалась… А родне в то вмешиваться нельзя – проклянёт! Потому, увидел ведьму – отвернись, дела свои делай и ни о чём потом дитятко родное не расспрашивай, как ни в чём не бывало живи!
Сиротке Вилюде шёл уже двенадцатый год, но была она пока маленьким бледным недокормышем на худых длинных ногах, ходила – как прозрачная травинка колыхалась. Жила сирота совместно с многочисленными отпрысками своей тётки – старшей сестры покойной матери, в семействе небогатом и незнатном. Тёткин муж промышлял извозом, а потому дома бывал от силы раз в месяц. Родных детей сторонился, но охотно участвовал в процессе пополнения семейства новыми членами – загибая и пользуя покорную бабу где приспичит, не стесняясь детворы и соседских косых взглядов.
Вилюду родня не замечала, но хоть и не обижала! Росла девчонка как дикая трава, больше молчала, была задумчива, рассеянно глядела на мир огромными зелёными глазами. По хозяйству работала исправно, охотно, без посторонних окриков и напоминаний. Младшие – братец и три сестрицы Вилюду любили, ластились, получая от неё то, что никогда не видели от своих родителей и других детей – заботу и внимание.
А к девке-яжинке она при встрече сама подбежала, влекомая неведомым порывом, но потом смутилась, глаза опустила, попятилась… Дева молча взяла Вилюду за руку, отвела на солнечный пригорок, посадила перед собой, достала из сумы душистую вяленую рыбу и полосы сушёного мяса, репу и черемшу, стала неторопливо кормить девочку с рук, расспрашивать, напевать да посмеиваться. Таких яств пробовать сироте не доводилось! С непривычки опьянела от еды, осоловела, привалилась к коленям яжинки, а та приобняла её, примостила удобней и начала расчёсывать сиротские космы костяным гребнем, что-то тихо рассказывая и баюкая.
Ушла Вилюда навсегда с волшебной девой в тот же вечер! Тётка слова не сказала на прощание, а мелкие похныкали немного, а потом-таки уснули обречённо в своём кутке на свежем сене.
Шли не торопясь, почти три дня… По пути захватили ещё одну девчонку с дальнего хутора – ровесницу Вилюды по имени Лея. Останавливались часто, ели, пили и перенимали у яжинки нужное знание. Совсем скоро предстояло молодым претенденткам держать ответ перед ма́мынькой Яной, и от того, насколько быстрыми и верными будут их ответы, совершенно точно зависела дальнейшая судьба девчат.
Ма́мынька Яна: Как ты шла, меня нашла?
Яжинка молодая: Шла бо́са, простоволоса да не подпоясана, лунной ночью, с подружкой за ручку, прямо по ручью!
Мамынька Яна: Как мамыньку признать и как величать?
Яжинка: Мамынька одна черна меж белых дев, у трёх дерев, поди к ней да в ножки кинься!
Мамынька Яна: Как мамынька тебя угостит да приласкает?
Яжинка: Мамынька волоса мне в лы́со оброет, водицей помажет да шамилёй100 по спинке уважит!
Мамынька Яна: Как поскачешь и почему не заплачешь?
Яжинка: Разоблачусь нагишом, поскачу голышом радостно, по калёну мостику, над жижо́й смрадной – спиной к воле, а лицом к доле!
Мамынька Яна: А коли заплачешь али све́рзишься?
Яжинка: Два раза́ ещё через срок по месяцу могу пробовать, а пока в ожидании служкой чёрной101 на шляхе102 победу́ю!
Мамынька Яна: А коли в три раза не управишься?
Яжинка: Быть мне чёрной служкой на шляхе аж десять лет!
Мамынька Яна: А коли вошла, что нашла?
Яжинка: Нашла мамыньку любимую и милых подруженек, а ещё дом на четыре года, урок и старания!
Мамынька Яна: Кому про то поведаешь?
Яжинка: Лишь ветрам, дождям да солнышку поведаю, боле никому!
Мамынька Яна: А не сдюжишь, что с тобой поделать?
Яжинка: Гнать меня дрыном сохатым, чтобы дорогу назад забыла!
Мамынька Яна: Тогда встань пока да поцелуемся!
Про лесную ведьму Яну Яги́шну юная Вилюда, как и все сельские дети, была премного наслышана сызмальства. Соседство с Купелищем подогревало интерес местных жителей, будоражило фантазию и интриговало. Чего только не рассказывали бабы тусклыми зимними вечерами… Ныне же пришло время узнавать правду и удивляться!
Наперво, оказалась чародейка вовсе не оборванной страшной старухой, а статной красивой женщиной в крашеном тёмно-сером платье, подпоясанном широким кожаным ремнём. На дорогом том ремне чернели серебром бляхи, висел нож и превеликое множество шелестящих подвесок-оберегов. Поверх платья надета была меховая короткая беличья безрукавка, а через плечо – объёмная тканевая сума. Волосы у женщины были тёмные, густые, с каким-то особым блеском, небрежно перехваченные в нескольких местах простой верёвкой. На шее тускло поблёскивала массивная серебряная двойная витая гривна103, к коей крепилась аккуратная подвеска – птица с распростёртыми крыльями.
И нога у неё была не костяная – это Вилюда хорошо рассмотрела, пока кланялась в ножки мамыньке! На левом колене правда имелся щиток, сделанный из лопатки какого-то крупного зверя, но похожие приспособы девочка видела и раньше, только берестяные… Надевают их те, кому часто приходится вставать на одно колено – сборщики грибов, трав и ягод, плотники, гребцы, охотники.
Сохатый дрын оказался гладким тёмным посохом, овитым двумя небольшими, но очень натурально выглядевшими бронзовыми змейками. К навершию крепились цветные крупные перья, а само навершие представляло собой настоящую железную острогу́104, с чёрными мощными зазубренными жалами.
Встретились, точно, у трёх старых дубов на склоне, плавное понижение которого упиралось в рукотворное болото Купелище. Сопровождали мамыньку Яну три взрослые девки-яжинки в светлых рубахах, простоволосые и босоногие, с мётлами в руках. Вокруг болотного ка́пища105 чернел широкий ров со стоячей пахучей водой, через него в одном месте был перекинут мостик из двух берёзовых стволов. Там рядом уже дымились факелы и горели блёндочки106 внутри многочисленных звериных черепов, кои расставлены и развешены были повсюду – на пнях, кольях, на ветвях деревьев и просто на земле…
Очень красиво, загадочно и волнующе!
Чародейка самолично, не спеша, осторожно и аккуратно побрила девчачьи головы своим острым ножом, обтёрла лысины подолом платья и чмокнула каждую в макушку. Одежды девчонок и срезанные волосы завязала в узел и безжалостно швырнула в пламя большого костра. Одна из старших яжинок старательно натёрла тщедушные голые тельца будущих учениц ароматным жиром и дала каждой отхлебнуть травяного отвара из деревянной плошки…
В эту же секунду вспышка озарила ночной лес – ярко и жарко вспыхнул узкий берёзовый мостик! Девки-яжинки взмахнули мётлами и приложились упругими прутьями по спинам и ягодицам девчонок, побуждая их бежать сквозь огонь!
Бешеная и необъяснимая радость обуяла Вилюду, ей было и больно, и весело сразу, она впервые в жизни пронзительно завизжала и захохотала, вихрем промчалась босыми ногами по горящим брёвнам, не замечая дыма и жара, а потом, развернувшись, поймала в объятья визжащую Лею и вместе с ней повалилась в прохладный мох и болотную жижу их нового дома!
Но как выяснилось вскоре – на Купелище яжинки постоянно не жили, а только обучались премудростям и проходили подобающие своему году испытания… Селение же было обустроено в берёзовой роще, на сухом песчаном высоком и привольном месте. Состояло оно из шести просторных землянок со скатами из сосновых стволов, укрытых толстым слоем песка и дёрна. В каждой землянке был очаг, спальный помост и умывальня. Жили по шесть ровесниц в доме. В пятой землянке жила мамынька Яна с четырьмя старшими яжинками-помощницами, а в шестой хранили запасы, питались и собирались все вместе в холодные месяцы.
Словно птичьи голоса
Девичьи считалочки,
Беззаботные глаза,
Догонялки-салочки!
Всё разновозрастное женское царство яжинок разделялось по птичьим рангам. А соответствующие изображения украшали стены и коньки их жилищ.
Девочки-первогодки именовались «стрижики» – они были коротко острижены, откармливались, учились всему понемногу, непрерывно везде носились и шныряли, любопытствовали, были громкими и пронзительными!
Во второй год ученицы назывались «ласточки» – опрятные, ласковые, учились «вить гнёзда» и вести домашнее хозяйство.
В третий год яжинок звали «горлицы» – пригожие, преданные и любящие, всегда в стайке или парочками.
Выпускниц величали «лебёдушки» – из них каждая отдельно была чаровницей и красавицей, готовой к «большому полёту» {41}.
Старшие яжинки – мамынькины помощницы, некогда оставшиеся на родном Купелище, прозывались «цапли» – преданно служили своему болоту, всё ведали, ходили на длинных ногах по округе, выискивали и ловко «цапали» новых учениц в селищах и на хуторах.
Мамынька Яна Ягишна, несомненно, была «совушкой» – мудрой, стремительной, зоркой, выдержанной, опасной, красивой и загадочной!
Мужское «звериное царство» располагалось по современным меркам совсем близко, ровно в двух километрах по прямой. Оно было целиком и полностью посвящено Великому Змею Ящеру109, а потому ученики там прозывались аще́рки. Было их в лучшие времена не более дюжины. Набирались они, как и девочки-яжинки, только из подходящих для особой службы мальчишек тринадцати-четырнадцати лет от роду. Обучались три нелёгких года, пока не становились детинами – молодыми воинами, после чего ещё два года верно служили своему Братству {42}.
Выпускники этой воинской школы в дальнейшей жизни могли избрать для себя три специальности.
Самые умные и хитрые шли киндякам в помощники, дабы когда-нибудь заменить действующего хранителя на его месте.
Неторопливые, выдержанные, внимательные и осторожные пополняли ряды вожарей на Воровском тракте.
Сильные, выносливые и не ведающие страха воины – служили надёжной охраной киндякам и их поселениям, охотились и рыбачили круглогодично.
Управлял ащерками Дид – мудрый пожилой наставник, которому в поддержании порядка и воспитании молодёжи помогали два дядьки.
Кроме своего воинского обучения, выполняли детины ещё важную и незаменимую службу – охраняли Купелище и поселение яжинок от случайного или злонамеренного посягательства посторонних, попарно патрулировали территорию, наблюдали за тропами, проверяли охранные сигналы, могли хорошенько пугнуть нарушителей, а то и поломать особо настырных.
Два раза в луну направлялись Дидом трое детин-ащерков на Купелище, дабы девки-яжинки непосредственно на могучих мужских телах совершенствовали свои навыки целительства и любовных утех…
Но мы ещё вернёмся в это замечательное место, чтобы поведать об одном ежегодном обряде народа галяда «Тур-бугай», в котором юные храбрецы из числа селян пытались заслужить право на место в княжьей дружине или среди охранных людей на тайном Воровском тракте.
Четвёртый круг
4.1 Неприятности из Сораболь-Кёнджу
Там, где неведомо, что предназначено,
Там успокойся и смерть победи —
Блеском восхода багрово-прозрачным…
Как не забыть своё имя в Пути?110
Время делать решительный выбор порой наступает неминуемо и внезапно! В правоте этого утверждения Лин, Лан и Кван в очередной раз убедились душным летом 553 года, отправившись в компании верного пятнадцатилетнего Хаято́, силача Кума́кити и воина-проводника Шина исполнять, казалось бы, привычную службу…
Две предыдущие грозовые ночи были утомительными и беспокойными. Хварангам снились липкие и неотступные кошмары. Они удерживали их спящий разум в нереальных жутких мирах, наполненных страхом, разрушениями, нелепыми действиями и несвойственными воинам чувствами, не давали вырваться на свободу, проснуться!
Лин с ужасом смотрит в окно второго этажа на то, как гудящая волна пожара уничтожает центр города, как тяжело шевелится земля, стёкла лопаются, а стены домов исчезают в дыму и пламени… В следующее мгновение она сама проваливается в адскую круговерть, летит вниз в облаке пыли, кусков стен и перекрытий Старого Арсенала. А потом, невредимой выбравшись из-под завала, она с бешеным криком и неудержимым кашлем голыми руками откапывает окровавленного командира, тащит его за одежду прочь от руин, не в силах отвести глаз от его неестественно волочащихся по земле перебитых ног…
Кван недоумевает – Страж вернулся? Он хитро и недобро манит его к себе… Не даёт пройти в Преддверие, вязко и настойчиво увлекает за собой во мрак провала. Сил нет сопротивляться… Нет настроения… Нет воли… Кван протягивает вперёд руку с горящим факелом и чувствует, как ледяной ветер подхватывает его тело и налету разрывает в мелкие клочья…
Лан очень воспитанный и вежливый человек, поэтому он, конечно же, не скажет этим чужеземцам ничего дурного. Он согласен с планом. Он понимает задачу. Он верит в успех… Но почему, чёрт побери, раздражение закипает в нём, как вода в походном котелке? С чем он никак не может смириться?
Скорей бы утро!
Были и другие тревожные знаки, как лёгкие предупреждающие прикосновения Волшебной Плети, которые все заметили накануне похода. Отправление группы трижды переносилось, ибо вовремя не прибыл гонец с донесением. Потом Ино́ши нежданно получил неведомо чью шальную стрелу в лопатку, к делу стал непригоден и был срочно заменён пожилым Шином. Когда набирали воду в роднике, едва успели укрыться от налетевшей грозы под скальным выступом, промокли и продрогли, но остались целы, а вот восемь из десяти тыквенных фляг раскололись под ударами увесистых градин. Затем Кумакити сломал свой любимый посох, не рассчитав груза, и долго шёл, ворча и хмурясь, пока на привале не выстругал себе новую толстенную дубину. Следом Лин обожглась, проверяя заготовку для смоляного факела, и шла теперь с тянущей болью и повязкой на левой руке. А Кван умудрился наступить на осиное гнездо и был атакован разъярёнными насекомыми, укусы которых придали чертам его лица бугристость, нелюдимость и одутловатость…
И разговор на первой ночёвке затеяли они совсем никчёмный:
– Вот она, судьба воинская, – устраиваясь у огня поудобней, сопя и покряхтывая, изрёк зачем-то Шин, – каждый раз уходим в неизвестность, а вернёмся ли – неведомо…
– Ой, братец, и не говори даже! – своим обычным ехидно-напевным голосом отозвался озорник Хаято. – Зайдёшь, бывало, в кусты, стянешь портки, присядешь, а сам думаешь – возвращусь ли обратно, иль утянут меня сейчас в неизвестность злые демоны?
– А я и не говорю про демонов, – поддался на провокацию проказника пожилой воин, – думаешь мало опасностей вокруг – звери, да и люди – не лучше зверей! Я уж повидал многое! На своей шкуре познал…
– Как гузку сохранить и ладошки не испачкать?! – зашёлся в хохоте юный шалопай.
Шин вздохнул, махнул рукой и перевернулся на другой бок, всем видом показывая юноше, что пустой разговор окончен, но тут неодобрительную речь завёл братец-Медведь:
– Зря ты так, Кумаро́… Подначиваешь заслуженного человека, а не знаешь, сколько он караванов провёл, сколько раз с разбойниками бился. Тонул ведь, слышишь, с кораблём вместе, горел в пустом храме тогда… Эх, да что говорить!
– Простите, что мешаю беседовать о материях высоких и утончённых, но мне дежурить во вторую ночную смену, а потому хотелось бы вздремнуть немного, если сие никого не обременит, – сонно-отстранённым голосом, ёжась и позёвывая, пробормотал Лан и натянул на голову край циновки…
Хаято сел, явно намереваясь продолжить спор, а Лин внезапно остро ощутила потребность прекратить эти странные и нелепые препирания. Но нужные убедительные слова никак не приходили в голову, поэтому она встала, подняла лицо к звёздному небу, развела руки в стороны и вместо увещеваний запела! Пела Лин очень хорошо:
Не страшится бури старый мой корабль,
Паруса дырявые, а вёсла обветшали,
Но зовёт и манит в путь морская даль,
Хоть за горизонт уже нам уплыть едва ли!
Эти тропы стелются там, где не пройти,
Где метелью вьюжатся дни и откровенья…
А в далёких странствиях суждено найти —
Веру и привязанность, годы и мгновенья!
Пополам разделим мы воду, рис и соль,
Не сокрыв за пазухой ничего от друга!
Но судьбе захочется – слёзы, кровь и боль,
На обед достанутся… Вот такая штука!
А пока не умерли, нужно дальше плыть,
Прогонять уныние и не ведать края…
Нужно все мгновения трепетно ценить,
В бескорыстной службе, как свеча, сгорая!
Закончив петь, Лин обвела взглядом потрясённых Братьев, застенчиво улыбнулась и торжественно поклонилась. Но как только раздались первые восторженные восклицания, произошло жуткое явление – небо разверзлось, что-то ослепительно полыхнуло, зашипело, грохнуло, мощно врезалось в склон горы буквально в двух десятках шагов от группы! Земля ушла из-под ног, свистнули осколки камней над головой, пронеслась упругая и колючая волна жара, а потом сверху посыпались комья земли, ветки и куски древесных стволов. Поляну накрыло облаком пыли и багрового дыма, в котором беспорядочно метались листья, сорванные с кустов ударной волной!
Побитые и ошарашенные воины мгновенно выскочили за пределы страшного облака, сгрудились вместе, осмотрели и ощупали друг друга, ещё не имея возможности произнести что-либо вразумительное… Все живы и относительно целы – вот главное! Уф-ф… Что это было?!
А был это самый настоящий небесный камень – метеорит, выбивший в жёстком глинистом склоне здоровенную воронку, такую, что трое взрослых людей расположились бы в ней без труда. И сам гость из далёких миров – вот он, тёмно-красный, потрескивающий, дымящий, шипящий, страшный и красивый!
Дурную идею – дождаться, когда звёздный странник остынет, рассмотреть его получше, а может и отломить кусочек на память, конечно же выдал любопытный Хаято… Нужно ли говорить о том, что предложение это не нашло отклика в душах старших товарищей! Лин и Кумакити как командиры группы справедливо решили, что дальше испытывать судьбу, рискуя сорвать выполнение задания, они не будут, а посему отменили привал, дали команду собирать пожитки и продолжать поход.
Передвигаясь с коротким отдыхом до следующего вечера, воины смогли наконец полностью погрузиться в то самое боевое состояние, когда время и расстояние не замечаются, лишние слова не потребны, восприятие и реакция легки и остры, а общая цель превращает группу в единый отлаженный механизм.
Ветром ли старое имя развеяно?
Нет мне дороги в мой брошенный край…
Если Пространство шагами измерено,
Не разглядишь меня… Друг мой, прощай!
В нынешнее дальнее странствие отряд, посланный ани Хико, отправился, конечно же, с важной целью – пешим путём сопроводить очередной караван переселенцев из корейских государств в А́суку.
За последние несколько лет водный путь по Внутреннему морю стал крайне опасным. Пираты и многочисленные шайки сухопутных разбойников поджидали переселенцев, надеясь поживиться китайскими и корейскими ценностями – украшениями, посудой, оружием, книгами, тканями и инструментами.
А новый маршрут предусмотрительно разделили на два участка – воины из обители, основанной ани Дзюхоко, сопровождали караваны от порта в И́дзумо до побережья Внутреннего моря, а там чужестранцы вверялись заботам провожатых из обители ани Хико, которые помогали странникам добраться до Асуки.
В этот раз бо́льшую часть каравана составляли буддистские монахи, ремесленники и учёные мужи из Сорабо́ль-Кёнджу́ – столицы Силлы111, поэтому хварангам было особенно приятно оказать возможное содействие землякам, ну и конечно же, узнать новости далёкой родины! Но всё вышло не так радужно, как представлялось…
Беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить – переселенцам явно не до праздных разговоров о столице! Они пребывали в подавленном и растерянном состоянии. А всё потому, что во время перехода из Идзумо скоропостижно скончались трое уважаемых старейшин, возглавлявших группу из сорока человек, и ещё двое пропали без вести всего день назад… Организованные стражей поиски в горах не дали результата, буддистские монахи – учитель и ученик как в воду канули, а точней сказать, как сквозь землю провалились!
И теперь печальную колонну в составе тридцати пяти страдальцев, волокущих довольно объёмный скарб, воинам ани Хико предстояло скрытно и безопасно сопроводить по диким горам и долинам, обеспечить людей водой и ночлегом, помочь с поиском пищи, успокоить и убедить в удачном завершении похода. Непростая задача и в лучшей ситуации, что уж говорить о группе практически незнакомых людей, помещённых в суровые и непривычные условия… Но как говорится, будем живы – не помрём! Воистину.
Беда поджидала путешественников на горном перевале. Пятый день пути и начинался, и проходил сложно – с утра небо заволокли низкие тучи, пошёл явно затяжной дождь, сопровождаемый порывами прохладного ветра. Ещё совсем недавно, в долине, все изнывали от жары, обливаясь по́том и мечтая о прохладе, а ныне – обречённо бредут, сгорбившись под дождём, мокрые и несчастные… Вдохновлять такое стадо было бы весьма самонадеянно и вряд ли продуктивно, поэтому сопровождающие воины ограничились построением и перекличкой, заняли свои места в дозорах, предоставив укрепляться духом и морально преодолевать тяготы непогоды каждому переселенцу самостоятельно.
Через некоторое время Лин заметила небольшие странности в поведении трёх молодых монахов, замыкавших колонну. Им было явно тяжело идти. Они постоянно отставали от группы и ускорялись только после ободряющего окрика стражника. На кратких остановках сразу молча садились в сторонке и впадали в какое-то потустороннее сонное состояние. Похоже, парням сильно нездоровилось. Лин твёрдо решила на ближайшем привале порасспросить их получше, предложить помощь…
Но и тут события пошли по непредсказуемо кривой дорожке неприятностей. Проходя по широкому скальному карнизу, практически у самой вершины странные ученики Будды остановились, посмотрели друг другу в глаза, сцепились руками и молча шагнули в плотные дождевые облака, с обрыва в бездну пропасти! Очевидцы даже вскрикнуть не успели, тем более что-то предпринять, а потому молча и потрясённо продолжили дальнейшее движение.
На другом склоне горы колонну странников ожидало жаркое лето. Тут решили сделать привал, обсушиться, набраться моральных и физических сил. Переселенцы явно повеселели, разложили свой скарб и одежду на солнечном склоне, развели костры, достали какую-то снедь…
А раздосадованные стражники собрались на командирский совет, дабы обсудить странные и страшные явления, выслушать честные мнения друг друга, попытаться понять причины происшествия и, самое главное, продумать тактику дальнейших действий.
И опять всё пошло наперекосяк!
Тихий, умный и очень воспитанный учёный из Кёнджу по имени Хвасок внезапно и сильно заболел. Бедолагу корёжила ломка лихорадки, в горячечном бреду он метался из стороны в сторону, лёжа на мокрой земле, что-то невнятно бормотал, тяжело и надрывно кашлял, размазывая руками по лицу кровавую пену. А потом вдруг вскочил, дико вытаращив глаза, выставил вперёд костлявые руки со скрюченными пальцами и хрипя ринулся на Лин, намереваясь ухватить её за волосы! Лин, конечно, увернулась от выпада безумца, а Кумакити мощным прыжком догнал мужчину и крепко ухватил его за шиворот… Но Хвасок никак не унимался!
Немногим удавалось противостоять медвежьей хватке, но сумасшедший учёный и не собирался биться с воином. Он рванулся так, что рубаха его треснула пополам, оставшись в руке удивлённого Кумакити, а сам он продолжил целенаправленно атаковать Лин. Тут в дело вступил Хаято – подлетел вихрем и так припечатал Хвасока в грудь ногой, что того отбросило шагов на пять, он грохнулся оземь, но почти сразу вскочил, зарычал, забулькал лёгкими и засмеялся, разбрызгивая алую кровь изо рта…
– Руби его, руби! – заревел Кумакити.
Первым среагировал на команду Лан – молниеносно выхватил свой длинный меч, взвился в воздух и, вложив в смертельный удар всю массу тела, разрубил нападавшего от левого плеча до правых нижних рёбер!
Поражённые ужасом переселенцы впали в ступор и молча наблюдали за тем, как Лан вытирает окровавленный меч о влажную траву, неторопливо очищает масляной тряпицей, а потом заботливо вкладывает в ножны. Они старались не смотреть на останки учёного, которые Шин и Кумакити отволокли в сторону и закопали в красноватую мокрую глину горного склона…
Для большинства присутствующих происходящее оказалось за гранью понимания и восприятия! Люди мирных профессий редко видят страшные вещи – отчаянное безумство, драку и смерть от меча. Но и у воинов, привыкших к неожиданностям и обученных адекватно реагировать на любые угрозы, ум заходил за разум. Творилось нечто невообразимое и опасное! Более того, это нечто готовилось опять проявить себя в самое ближайшее время, в этом не было никаких сомнений!
Прояснил обстановку опытный Шин. Он собрал воинов в отдалении от притихшего лагеря и заговорил медленно и мрачно:
– Братья, ситуация хуже некуда, я с таким уже сталкивался лет этак двадцать назад… Это чума! Те, что сами с собой покончили, видно, тоже про неё знали, ну а у этого буяна особое развитие болезни приключилось – быстрое и неукротимое! Зараза жуткая… И мы все в большой опасности!
У Лин пробежал холодок по позвоночнику. Страшно было не то, что они сами могут умереть, в конце концов каждый воин приходит к завершению земного Пути, иногда внезапному… Нельзя допустить летучую смерть в населённые районы! Нужно придумать что-то надёжное и единственно правильное – примерно эту мысль она нескладно попыталась донести Братьям…
– А тут и думать нечего! – твёрдо изрёк Кумакити. – Есть тут неподалёку одна сухая и обширная пещерка, как раз нам человек на тридцать хватит… Мы вот с Шином переселенцев туда сопроводим и сами останемся – костры дымные будем жечь, за народом приглядывать, чтоб не разбрелись по округе… Одну луну так точно пересидеть нужно, пока зараза не минует… А вы, молодёжь, идите в то пустое селение у четырёх гор, сидите там тоже безвылазно, выжидайте сроки!
– Нет, Медведь, нет, мы с тобой! – наперебой закричали младшие воины, а Кумакити предостерегающе поднёс ладонь к губам, призывая к тишине, и отрицательно покачал головой:
– Вежливые люди стараются не говорить слово «нет», – веско молвил храбрый Медведь. – Идите смело и будьте живы! А я-то все напасти точно переживу!
Ты погляди – не осталось случайно ли
Тайного образа в жизни твоей?
В полночь забвенья гляди без отчаянья
И никогда ни о чём не жалей!
Уже миновала отведённая луна, но никто из оставшихся в страшной чумной пещере так и не пришёл к молодым воинам в заброшенное селение… Никто не выжил в единоборстве со смертельной заразой – это было ясно, как и ясно было то, что нужно возвращаться домой с горькой вестью. Печальная служба!
Душам, попавшим в поток изменений,
Трудно познать неизменности суть,
Сложно подняться с дрожащих коленей,
Не прекращая свой истинный Путь!
Нет ни утраты, ни смерти, ни долга,
Вправе мы прахом и пеплом играть…
Тех, кто однажды заснул ненадолго —
Вызвать из сумрака сможем опять!
Правда, долго горевать воинам не пришлось. На первом же повороте горной тропы на них вылетела бледная, измученная и запыхавшаяся Цуру́ми.
– Вы где пропадаете?! Мы с ног сбились! В условленном месте вас нет, на дороге нет, в храме горелом нет, на озёрах нет! А?! – горячо и укоризненно затараторила она, а потом всхлипнула, закрыв лицо руками. Но скоро заулыбалась, расцвела, порозовела.
Когда наобнимались и немного пришли в себя, настало время прояснить ситуацию. И тут выяснилось, что странности в те роковые дни так и продолжались, но свойства они поменяли на противоположные!
Тревогу ощутила тонко чувствующая Цапля, каким-то неведомым образом уловив волны смертельной опасности, угрожающие любимым Братьям. Она так убедительно доложила об этом настоятелю, что он без раздумий включил её в состав очередной группы, отправлявшейся за переселенческим караваном, позволив параллельно осуществлять поиски пропавших Братьев.
На полпути Цуруми встретила исхудавшего и оборванного Кумакити! Медведь, как и обещал – всех пережил, выдержал положенные сроки удаления и теперь тщетно искал в условленном месте группу Лин. Похоже, они просто разминулись…
Радости молодых воинов не было предела!
– А где же, где же Медведь? – воскликнули они разом.
– А, уф-ф, тут, уф-ф, он, – тяжело дыша и с заметным трудом переваливаясь через край склона, выдохнул сильно изменившийся внешне Кумакити, – просто некоторые чумовые Цапли очень быстро бегают, а ещё быстрей карабкаются по совершенно отвесным скалам!
В итоге выяснилось, что пустое селение Кумакити имел в виду совсем другое! Воины впопыхах не уточнили детали, спеша спасти жилые районы от летучей смерти. Да и кто же виноват в том, что за последние годы пустых селений на маршруте стало попадаться всё больше и больше? Наверно, виновата сама история…
