Kitabı oku: «Что значит луч»

1
Озарение Саид-Бабы

1

 
Вдруг начались серьезные дела.
Как бы погасли солнечные пятна.
Жизнь, что была, взяла и уплыла,
Как облако, немного безвозвратно.
 
 
На яблоне сидит «павлиний глаз»,
«Лимонницы» калитку украшают,
Мерцая, «адмирал» пустился в пляс…
Но бабочки уже не утешают.
 
 
Горит отдельно эта красота,
Отдельно птицы тенькают и вьются.
Старик в пенсне кричит: «Я сирота»,
Смешно кричит, и в зале все смеются.
 
 
Однажды, сорок лет тому назад,
Я тоже был один на целом свете:
Проснулся – дом молчит, и дачный сад
Молчит, пустой, и в нем сверкает ветер;
 
 
Мир обезлюдел; никакой мудрец,
Я точно знал, не сможет снять проклятье,
Пока между деревьев наконец
Не замелькало бабушкино платье.
 
 
Приходит страх, и смысл лишают прав.
Недаром в мире пауза повисла
Как грустная неправда тех, кто прав,
И стрекоза «большое коромысло».
 
 
В огромном черном городе зимой
Метет метель на площади Манежной,
И женщина, укрывшись с головой,
Лежит без сна в постели белоснежной.
 
 
Был смысл как смысл, вдруг – бац! – и вышел весь,
А в воздухе, как дым от сигареты,
Соткался знак, что дверь – не там, а здесь
В пещеру, где начертаны ответы
 
 
На все вопросы: о природе зла,
Путях добра и сокровенной цели
Всего вообще… Серьезные дела!
Я ж говорил! А вы: «Мели, Емеля».
 

2

 
Стеклянная дверь, ночь и лес звезд,
И просто лес, и море холмов, и просто
Море, и – меньше секунды (прост
Странный совет) нужно – не девяносто
 
 
(В том-то и дело!) лет, чтобы понять: судьба —
В буквах как звездах-снах в небе пустыни.
«Птица, кот и собака, – крикнул Саид-Баба, —
Вы свободны отныне!
 
 
Трусость, спесь и предвзятость мешали мне видеть свет, —
Спохватился Саид, от восторга шатаясь как пьяный, —
Вот и дверь, – ахнул он, – если так, может быть – разве нет? —
Просто дверью – стеклянной».
 
 
2003
 

Whistle

 
«Эл» сгорела на солнце и онемела.
«Тэ» упала с лестницы и – хана.
Буква в данном случае – призрак тела
Музыки без музыки, панцирь сна,
Как песком, набитый какой-то кашей
Из любви, несчастий и похорон.
Мы кричим и машем, кричим и машем,
И бежим навстречу… но это сон.
Сон, как лес, где медленно и лучисто
Ходит свет над сбившимися с пути,
А неявный смысл и значенье свиста
Стерегут оглохшие «Эйч» и «Ти».
 
 
2002
 

«Если слишком долго заглядывать в бездну…»

 
Если слишком долго заглядывать в бездну,
Можно увидеть – фигу,
Или фикус в раковине подъезда,
 
 
Там, где черная плитка, или белая плитка.
 
 
За огромным окном шитый белыми нитка —
Ми (фа-соль) – снег, и дрозд, привыкающий к снежному
сдвигу,
Как горелая спичка, сидит на щербатой дощечке.
 
 
Негр внутри телевизора, сбитый зеркальной подсечкой,
Отражается в крышке рояля и – в брошке консьержки,
читающей книгу.
2002
 

«– Благодать – не морошка, ее не бывает немножко…»

 
– Благодать – не морошка, ее не бывает немножко,
Отлетела – и нет.
А когда отлетит, нас бросает и кружит, как ворох
Жухлых листьев… Монах отражался в глазах, как в озерах —
Перевернутый свет.
 
 
Не шагнешь – не поймешь, что к чему под чернильной
водою:
Торф ли там, или ил.
Что ж стоишь, словно ты – новоявленный дедушка Ноя,
Юный Мафусаил,
 
 
И не несколько жалких «ку-ку» и сомнительных «охов»,
А века и века
Будешь зорко бродить по лесам, как писатель Набоков,
Разве что без сачка…
 
 
Мимо бабочек-шахмат, сквозь отсветы, вспышки и блики,
Уходя на войну,
Заскользить, замечтавшись – о чем? – по-над морем
черники,
И очнуться в плену.
 
 
Ведь неважно, кто ты на доске: ферзь, король или пешка —
Продырявлен твой щит.
Черный поп в клобуке, соловецкий монах-головешка
Знал, о чем говорит.
2002
 

Раньше лучше было…

 
Какие были времена!
Теперь не то – Бен-Ладен, Путин…
А раньше – сосны, тишина,
«Во всем… дойти до самой сути».
 
 
С утра по выходным мячи
И люди прыгают на пляже,
И запах тины и мочи
В кабинках и не только даже.
 
 
В лесу, оправленном в закат
(Где комары звенят, зверея),
Прекрасные московские евреи
О Мандельштаме говорят.
 
 
2004