Kitabı oku: «Мировая жила», sayfa 3
Макар молчал. Если те собаки, которых он приложил «цепенящим ужасом», были лучшими, то может он и поторопился сдаваться. Так себе собачки: и для схватки обучены плохо, и боевых заклятий им нюхать раньше явно не давали. Макара это соображение даже удивило, коли в этой империи нифрила как грязи, то сопротивление нифрильной могии собакам должны бы были с молочных зубов прививать.
Потом его подняли и погнали обратно в сторону моря. К полудню привели на большую заставу на берегу. Макар с сожалением смотрел на раскинувшийся у ног океан, у пленного, такое зрелище воплощенной безбрежной воли, вызывало чувство щемящей тоски. Он предпочел бы сейчас оказаться на «Кубе». Подумал с теплотой о друзьях, оставалось надеяться, что десант успешно проведет разведку и вернется назад на яхту к остальному отряду.
Потом водили в допросную. Но спрашивали мало, тем более, что Макар предпочитал отмалчиваться. Больше опять били. Имперцы почему-то были уверены, что Макар – обычный пират. Разуверять их он не пытался. Потом отвели к судье. Тот самый имперский суд оказался делом совершенно плевым. Макар даже испытал разочарование, все ж таки предыдущий суд проходил во дворце, а судьей выступал сам Азум-хан.
Здесь же Макара завели в сырую и жаркую бамбуковую хижину, где обильно потеющий полноватый имперец в таком же сером мундире, как и все остальные, позевывая, признал его виновным в пиратстве и назначил отбытие бессрочного наказания на нифриловом руднике. На его послужную дорожку, прописанную по внешней стороне левой руки, к Макаркиному удивлению, даже не взглянули.
Зато поставили нифрилом нелепый знак на внутренней стороне запястья. Нарисовали в ряд несколько черточек одинаковой длины, но все разной толщины. Под каждой черточкой – цифра. Потом отвели в трюм транспортного судна, где уже сидели в клетках два десятка таких же как он неудачников. Ждать на месте долго не пришлось. Уже к вечеру судно вышло в море, а еще до темноты свернуло в речное устье. Макара повезли куда-то в материковую глубь.
* * *
Вася выбрел на пыльную проселочную дорогу, ведущую вглубь материка, и зашагал с уверенным видом. До самого полудня никого на этой дороге не встретил, пока не показалась ему стоящая на обочине телега. Когда Вася подошел ближе, увидел выпряженную из телеги, отведенную в тенек лошадь, человека, по виду явного крестьянина, и что у телеги слетело колесо. Не раздумывая, как это и водится у деревенских, подошел и взялся помогать мужику садить колесо на ось.
Мужик помощь принял безо всякого удивления. Вдвоем они споро восстановили целостность средства передвижения. Мужик сделал перерыв на пару глотков из тыквенной фляги, а Вася, пока тот передыхал, запряг лошадку. Можно было трогаться. Они с тем мужиком едва обмолвились парой предложений, но Вася уверенно забрался в телегу, а мужик слова не сказал. Тронулись молча и еще с полчаса провели в молчании.
– Ты из деревенских никак? – наконец спросил мужик и протянул Васе флягу.
Вася из вежливости сделал маленький глоток. Понял, что во фляге нифрильный настой и незаметно, чтоб не обидеть мужика, выплюнул.
– Из деревенских, – подтвердил он.
– Ну и как?..
– В смысле? – не понял Вася.
– В смысле пиратства, – пояснил мужик, – Облаву на тебя делали, не иначе. Разбогател?
– Разбогател? – переспросил Вася и настороженно покосился на деревенского, но тот выглядел совершенно спокойным, одно только голое любопытство, – Не. Ни копья не нажил.
– О-от! – Васин ответ не иначе подтвердил какое-то его личное убеждение, – Главно, жив остался. Главно, понял, что если был крестьянин, то, значит, крестьянином и будешь. Иль не набегался? Иль снова хочешь удачу попытать?
– Набегался, – почти искренне признался Вася.
– И то ладно… А вон тама наше село, – крестьянин Васиным ответом явно удовлетворился и до самого села больше ничего не сказал.
* * *
Ольха легко бежала по тропе. Слышала, как ломится Аким через кусты, но кричать ему побоялась, до последнего думала, что он выйдет на тропу сам. На тропу он так и не вышел, затерялся где-то в буреломе в густом кустарнике. Она постояла немного в надежде, что он вернется. Но в предрассветном лесу было тихо. Ольха побежала дальше по тропе.
К утру тропа вывела ее к поселению. Она не знала, как поступить, а потому поступила так, как поступала в незнакомых местах раньше. Спросила у прохожего дорогу к главе поселения и, благо идти оказалось недалеко, уже через несколько минут произнесла своеобычную фразу:
– Здравствуйте. Меня зовут Ольха. Служба порученцев князя Вереса. Я прибыла к вам с посольской миссией.
Глава 5. «Деревня»
Аким брел и брел, да все через какие-то кусты и овраги. Он ругал сам себя, но чего не умел – того не умел. Без друзей отыскать тропу самостоятельно ему не суждено. Однако ближе к вечеру судьба проявила ему милость. Аким вышел на обжитое место. Впрочем, так себе обжитое. Три постройки – одна другой меньше. Но Аким и тому был рад. Отряхнул как мог с себя пыль и грязь, обтер пучком травы сапоги и, стараясь держаться уверенно, вступил на землю обетованную. И обалдел…
Все говорило о том, что он вышел на железнодорожную станцию. Перрон с навесом, будка для обслуживающего персонала, а главное – рельсы! Странные рельсы, непривычные, – из толстенного деревянного бруса со непонятным покрытием, но это были рельсы. Аким присел на перронную лавочку, попытавшись изобразить из себя пассажира, ждущего своего поезда, среди еще полутора десятка таких же, чинно сидящих на лавках ожидающих.
Он до последнего думал, что никакая это ни станция, что объяснение окажется пусть неожиданным, но вполне объяснимым логикой этого мира. А потому, когда на станцию все-таки прибыл настоящий локомотив с несколькими прицепными вагонами испытал потрясение. Однако в руки себя быстро взял. Прошел прогулочным шагом до последнего вагона и забрался внутрь как ни в чем не бывало.
Людей в вагоне было немного. Аким прошагал в самый конец, миновав ряды сидячих как в электричке мест, и уселся на свободную деревянную скамью. Поезд тронулся. Акиму никто слова не сказал. На соседней лавке у противоположного окна сидел молодой парень. Он был бледен, лоб покрыт крупной испариной, дыхание заполошное, прерывистое. Явно болен чем-то. Аким подумал, что сидеть рядом с больным не стоит, но вставать и перебираться на другое место не стал. Не хотелось лишний раз на виду маячить.
Покуда не пришел по Акимову душу кондуктор, он пялился в окно. Поезд набрал скорость, не так чтобы высокую, но Аким прикинул, километров сорок в час шел уверенно. Пейзажи сменялись довольно быстро, хотя разнообразием не баловали. Сельские поля и выпасы чередовались на лесополосу, чтобы потом снова явить деревенскую пастораль. Скоро Акиму надоело глядеть в окно. Он вспомнил про больного паренька. Тому явно становилось хуже.
– Эй, – негромко позвал Аким, – Эй. Ты как? Может чем помочь?
Парень перевел на Акима мутный полный боли взгляд:
– Мне бы глотнуть чего…
– Да не вопрос, – Аким подорвался со скамьи, – Сейчас поспрашаем.
Аким прошел по вагону, спрашивая у редких пассажиров воду. На его удивление воды у людей не было. Взамен пассажиры готовы были поделиться нифриловым настоем, но Аким отрицательно мотал головой. Только пройдя весь вагон, Аким раздобыл немного воды у женщины с грудным ребенком. Поблагодарил и вернулся к больному.
– Держи, – Аким протянул парню питье.
Тот кивнул благодарно, сделал глоток и… скривился:
– Черт, это же простая вода.
– Ну, а тебе что надо? – Аким даже обиделся слегка.
– Ты что, из деревни? – лицо парня скосилось.
– Да. Из деревни, – осторожно ответил Аким, – Ты просил «глотнуть чего…» Мне на ум только вода пришла…
– Извини, братка, не знал, – парень попытался виновато улыбнуться, но вышла у него только еще одна гримаса боли, – Мне бы настою, а?
– На нифриле? – уточнил Аким.
– Ох, деревня, – прозвучало это не с презрением, а скорее даже с завистью, – Да, братка, на нем, на нифриле.
Аким вернул кормящей женщине баклажку с простой водой и снова вернулся к тем, кто предлагал настой на нифриле. Обошел всех со своей флягой, потому как каждый нацеживал ему грамм по пятьдесят не больше. После полного обхода Аким набрал настоя под поллитра. Вернулся к болезному:
– На. Пей.
Парень глотнул из Акимовой фляги и блаженно прикрыл глаза, мол теперь он получил то что нужно. Покачал фляжку в руке, определяя на вес количество содержимого, и расплылся в улыбке.
– Спасибо, братка, – он сделал еще один большой глоток, – Ты меня выручил.
Аким пожал плечами неопределенно и присел рядом. Щеки у парня порозовели. Дыхание выровнялось. Самое время начать разговор.
– А что этот настой?.. никак без него?
– Ох, братка, никак! Совсем никак! – поделился парень сокрушенно.
– И что, не отказаться теперь?
– Смеешься? – парень снова приложился губами к горлышку, – А! Ты же из деревни…
– Ну, а ты сам… как? – Аким боялся выдать свое полное незнание местной действительности и потому спросил предельно неопределенно.
– Да как-как? Никак, – ответил парень, – Дали мне путевого в санаторий, а я сбежал. Третий заход. Какой смысл? Один черт сдохну. Уж лучше в городе.
– То есть ты в город решил вернуться? – догадался Аким.
– Ага. Мне жетончик в лотерею выпал квартальный. Малость, конечно, но дольше я так и так не протяну…
Акима подмывало спросить, что за санатории такие, в которых люди мрут как мухи. Но не рискнул.
– А ты братка? – парень сделал большой глоток, – Поверил рекламе, да? Решил попытать счастья? Зря. На меня посмотри. Я три года в городе. Ни разу ничего путного не выпало. И среди тех, кого я знаю… все дохнут. Никто не выигрывает.
– Ну, в деревне-то тоже ловить нечего, – наугад ввернул Аким.
– Это верно. Везде одно дерьмо. Может ты и прав. Поживешь как человек, – парень вдруг закашлялся. Отдышался. Сделал несколько глотков из фляги и вытер губы запястьем. Аким заметил кровавый след, – Недолго, но поживешь.
Парень как-то враз сильно осовел. Глаза закрыл, уснул вроде бы. Аким остался сидеть рядом. Он ничего не хотел от этого парня. Остался на всякий случай, вдруг помощь понадобится. Парень умирал. Аким чуял это отчетливо.
За то время, что Аким провел в поезде, тот сделал несколько остановок, но в последнем вагоне людей почти не прибавилось. Они переговаривались где-то за спиной. До Акима доносился запах жареной курятины и вареных куриных же яиц, вечный спутник всех железнодорожных путешественников, хотя эта дорога совершенно точно была не из железа. Но ни на Акима, ни на его соседа никто внимания не обращал, и его это полностью устраивало.
Когда вечер сгустился и за окном потемнело, на потолке загорелись тусклые нифриловые светильники, такие же, как в трюме, где их держали пленниками. Аким ехал, сам не зная куда, в полную неизвестность, но не был ни грустен, ни тревожен. Ему нравилось это приключение, оно его манило.
Он не заметил, как задремал. Из дремы его вывел парень-сосед. Аким тут же распахнул глаза. Парень дышал нехорошо. На каждом вдохе в его легких будто булькало что-то. Он завалился на скамье в неудобном положении. Аким попытался его усадить, но тот был совсем плох. Тело его не держало. Он вдруг открыл глаза, посмотрел на Акима полностью осмысленно.
– Плохо мне, братка. Совсем плохо, – пожаловался он и вдруг неожиданно крепко схватил Акима за руку, – Слушай. Возьми жетон, поверь, пригодится.
– Да ты чего, парень, – Аким не знал, как зовут парня, и ему стало неловко, подумал запоздало, что надо было с ним познакомится, – Выкарабкаешься.
– Брось, теперь уже точно конец. Слушай. Возьми жетон. Он даст тебе право на проживание. Три месяца – немного, но освоиться успеешь. И еще, как приедешь, не забудь забор себе поставить. А то загремишь на исправительные…
– Какой забор? – не понял Аким.
Парень поддернул рукав, показав на внутренней стороне левого запястья нифриловый знак. Аким даже ахнул. Это был хорошо знакомый ему штрих-код, какой ставился на Старшей Сестре на любых товарах.
– И не сиди возле меня, – продолжал парень, – Я загнусь, набегут копы. Тебя загребут. Опросы, допросы… Весь ум вынут. Иди.
– Куда?
– В первый вагон иди. Если что, жетон покажешь, отстанут.
Парень начал хрипеть. Рука его уже не держала, он умоляюще посмотрел на Акима. Аким понял. Поднял оброненную на пол флягу с настоем, открутил пробку и приставил горлышко к его губам, держал, пока парень не выпил все до последней капли. Аким все-таки не ушел сразу. Сидел рядом пока не убедился, что парень мертв.
Аким обшарил его карманы. Забрал жетон. Несколько мелких монет. Еще в карманах нашлось много маленьких бумажных квадратиков. Аким догадался, что это лотерейные билеты. Их брать не стал, понимал, что они бесполезны. Больше ничего ценного у парня не было. Аким поднялся, огляделся. Все пассажиры вагона похоже спали. Как и советовал парень, он дошел до первого вагона, людей здесь было гораздо больше, но место нашлось. Аким уселся, поерзал недолго, привыкая, и сам не заметил, как уснул.
Утром поезд прибыл на большой вокзал. Все пассажиры вышли. Аким сообразил, что это конечная остановка и выбрался тоже. Послонялся немного по вокзалу пока не набрел на очередь перед будкой с табличкой «регистрация приезжих».
– Забор здесь ставят? – уточнил Аким, показывая знакомство с местным сленгом. Ему утвердительно кивнули.
Очередь шла довольно быстро и скоро Аким предстал перед служащим во все той же серой форме.
– Причина прибытия, – сухо спросил «серый».
– Э-э, – Аким подвис на пару мгновений перебирая варианты, – Ну, как все… решил попытать счастья.
– А точнее?
«Да чтоб его, – подумал Аким, – хоть бы намекнул как-то».
– Хочу пожить как человек, – припоминая разговор с умирающим парнем, Аким выдал еще один ответ наугад и в этот раз похоже попал.
– Деревенский что ли?
– Ага, – быстро согласился Аким.
– Понятно, – сквозь зубы протянул служащий, – В лотереях участвовал?
Аким подал доставшийся от парня жетон. Служащий взял небрежно, осмотрел, кивнул.
– Трехмесячный, – озвучил он итог осмотра, – Ну, хоть что-то… Руку давай.
Аким с готовностью вытянул левую руку. Служащий поставил ему на запястье штрих-код.
– Можете идти.
– А жетон? – забеспокоился Аким.
– Я уже проставил, – не очень понятно объяснился «серый».
Акиму ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Выйдя, он долго осматривал новый знак, пытаясь понять, где там что «проставил» тот суровый служащий, но так ничего и не нашел. «Ладно, – подумал он, – «забором» обзавелся, и то в гору. Пожрать бы теперь». Аким не ел больше суток. Живот давно подвело с голодухи, а никаких заведений общепита на вокзале он не видел.
Он вышел на привокзальную площадь. Как и положено в большом городе, вокзал оказался внутригородским транспортным узлом. Приличное количество людей постоянно прибывало и убывало на общественном транспорте. Как и поезд, на котором он прибыл, этот транспорт тоже ходил по рельсам с нифриловым покрытием, только эти были уже не такие толстые. Если «железная дорога» была составлена брусом не меньше «сотки», эти рельсы в лучшем случае тянули на доску «пятидесятку».
Аким подумал, что коли в поезд его пустили, в «трамвай» пустят и подавно, однако ошибся. Тут не так просто оказалось. Каждый, кто заходил в этот «трамвай» прикладывал свое запястье со штрих-кодом к считывающему нифриловому устройству. Аким тоже приложил и от удивления едва не стал причиной задержки в отправке.
– Эй, деревня, – в нетерпении заголосили ему в спину, – Не торчи в проходе. Дай другим зайти.
Аким спохватился и прошел в дальний конец вагона. Затиснулся к окну на задней площадке, где не мог никому мешать, ухватился за поручень и вернулся к изучению образного ряда. Оказалось, его штрих-код действительно содержит в себе множество сведений. На входе экранчик над левым запястьем высветился сам, а дальше Аким быстро сообразил, как его вызывать и сворачивать по желанию.
Во-первых, на экране отображался его трехмесячный «гостевой статус». Во-вторых, – отведенные ему квоты посещений: три раза в сутки столовая, один раз в сутки место ночлега, четыре раза в сутки использование нифрохода, причем одно использование он уже успел задействовать, что явно указывало на то, что нифроходом является именно этот самый «трамвай».
Житейский опыт прошлой жизни подсказал, что нифроход довез его до центра города, когда за трамвайным окном пошли чередоваться пятиэтажные строения, самые высокие из тех, что ему довелось здесь увидеть. А когда трамвай простоял пару минут на всамделишном нифриловом светофоре на перекрестке с такой же широкой оживленной улицей, в этом уверился.
– Что, «деревня», – насмешливо бросил ему кто-то рядом, – Никогда таких высоких домов не видал?
– А то… – хмыкнул Аким и выскочил в открывшиеся на остановке двери.
Он пошел по улице, изображая погруженного в свои мысли неторопливого прохожего, которому все окружающее давно примелькалось. Старался башкой лишний раз не вертеть, а только бросал по сторонам короткие взгляды, выхватывая и усваивая новые сведения. Старался отпечатать в сознании вывески, которые ему пока ни о чем не говорили: «Нифромед», «Нифрокосм», «Нифростаб»…
Похоже, этот город так же зависел от нифрила, как любой город на Старшей Сестре зависел от углеводородов. Неторопливым шагом Аким добрел и до общепита, выдавшего себя незатейливой вывеской: «Едальня». Едальня во всем оказалась обычной столовкой кроме выбора, ибо выбор здесь отсутствовал. Когда Аким приложил запястье к считывающему устройству, его пропустили к раздаче, где выдали бумажную емкость, наполненную чем-то вроде приправленной овощами лапши, и такой же бумажный стаканчик с нифриловым настоем.
Аким присел за столик, быстро смел еду, а вот пить настой не стал, хотя после острой лапши пить хотелось неимоверно. Он отнес поднос с посудой в мойку и наткнулся на раковинку с фонтанчиком. Напился простой водой. Бумажный стаканчик с настоем собирался уже выкинуть, но тут услышал голос, молодой, даже юный, девичий, заинтересованный, обращенный явно к нему:
– Решил наську до вечера придержать или на продажу…?
– Чего? – не понял Аким и повернулся на голос.
– Наську, говорю, продаешь? – девушка подошла к Акиму вплотную, смотрела выжидательно.
Аким засмотрелся. Таких правильных черт лица он никогда не встречал. Огненно-рыжие волосы и зеленые бесстыжие глаза сразили его наповал и безоглядно. А еще яркое желтое платье, желтое платье и рыжая копна волос над ним, будто цветок на лугу. Аким любовался, не в силах взгляд отвести.
– Эй, – изящная бровка переломилась, обозначая недовольство, – Ты с утра наськи перебрал?
– Чего?
– Хватит чевокать, – девушка начала сердиться, а Аким продолжал придурковато пялиться. Она и сердящейся оставалась прекрасной, – Либо «да», либо «нет». Уже роди что-нибудь…
– Ах, это! – до Акима дошло, что «наськой» девушка называет стаканчик с настоем в его руке, который он не успел вылить, – Вот. На. Забирай.
– Что? Прям бесплатно?
– Бесплатно. Безвозмездно. Без задней мысли, – Аким галантно протянул стаканчик, – Исключительно за твои зеленые глаза.
– Зеленые сейчас в тренде, – девушка приняла от Акима стаканчик осторожным движением, будто опасалась, что он передумает и не отдаст, и уже взяв, спросила, – А ты сам как?
– Я эту… это не употребляю, – с гусарским великодушием отмахнулся Аким.
– Ты что из деревни? – тут же спросила девушка.
– Только сегодня прибыл, – легко и уже привычно «подтвердил» Аким.
– Понятно, – девушка сняла со стаканчика крышку, сделала острожный глоток, покивала удовлетворенно, видать убедилась, что Аким не подсунул ей вместо «наськи» простую воду, – А на что ты жить собрался, деревня?
– Трехмесячный пакет услуг в категории «все включено», – не без самодовольства ответил Аким, – Проживание, пропитание, даже могу пользоваться нифроходом.
– В лотерею выиграл? – догадалась девушка, – Да ты, деревня, везучий!
– Меня зовут Аким.
– А меня Мана, – девушка протянула руку, которую Аким осторожно пожал, – Ты заселился уже?
– Не-а.
Мана потерла подбородок, явно что-то прикидывая:
– А пошли, помогу тебе с заселением, – она подхватила Акима под локоть и повела. Аким и не думал сопротивляться.
Глава 6. Село
Крестьянская лошадка довезла до села. Хорошее такое село. Добротное. Ухоженное. Видно, что привыкли здесь блюсти порядок. Вася, пока помогал ставить колесо, успел глянуть на руки подвозившего его мужика. Руки-то сразу о многом говорят. Эти – натруженные, заскорузлые, пальцы полностью не разгибаются, скрючены в привычке смыкаться на черенке.
– Меня зовут Вася, – сообщил он мужику.
– А меня Гунт, – охотно отозвался мужик.
Лошадка закатила телегу во двор крепкой избы со множеством пристроев. Все как положено: и амбар, и стайка, и птичник, и конюшня. Вася сразу спрыгнул, взялся помогать. Распряг лошадь, помог Гунту перетащить мешки в амбар. Он не пытался понравится, ни на что не рассчитывал. Все как-то само собой выходило. Однако Гунт явно к Васе расположился.
– Вася, – позвал он тоже как само собой разумеющееся, – Гета накрыла на стол…
Деревенские люди – простые. Два раза намекать не надо. Вася без лишних слов вошел в дом вслед за Гунтом. Женщина в шитой с украшениями, хотя и домотканой одежде, усадила, накормила, выставила на стол флягу и ушла. Гунт с Васей остались сидеть. Хозяин подливал себе из фляги нифрильного настоя, Вася вежливо, но твердо отказывался.
– Сын у меня… – поведал захмелевший от настоя Гунт, – Такой же…
– Какой? – осторожно уточнил Вася.
– С головой, с руками… а на месте ему не сиделось… – Гунт снова потянулся к фляге. Вася молча ждал, пока он отхлебнет еще настоя.
– Тоже в пираты пошел, – с пьяной откровенностью поделился Гунт, – Тока не вернулся он.
– Ну, мало ли куда его забросило…
– Да ладно… сгинул он, – убежденно заявил Гунт, – Семь лет прошло. Был бы жив, домой дорогу нашел бы.
Вася помалкивал, но хозяин вдруг тоже надолго замолчал. Тогда Вася попытался развить разговор:
– А что же именно в пираты? Село у вас вроде доброе. Не бедствуете. Что за необходимость?
– Так вот и я так считаю. Живем не впроголодь. Ну скажи мне, а? Скажи, чего еще надо?
Вася понимал, вопрос не из тех, что требует ответа, а потому смолчал.
– А я тебе скажу! – Гунт нахмурился, взгляд его стал недобрым, – Насмотрелся он имперской хроники. Поманили его… Мол мы тут в навозе сидим, а там жизнь веселая да богатая. А он, дурак, наслушался. Хотя… не совсем, конечно, дурак. Так и сказал мне: «я, отец, понимаю, в городе искать нечего». Ну, я и успокоился, думал, парень все понял и мысли дурацкие из башки выкинул. А он вишь, оказывается, решил в пираты податься…
– Имперской, значит… насмотрелся… – попытался Вася навести разговор, ожидая, что Гунт начнет империю ругать.
– А-а. Куда ж тута денешься! – Гунт глотнул, припечатал кружку об стол. Потряс в воздухе сжатыми кулаками и вдруг ни с того ни с сего начал за империю заступаться, – Мы везде империя! И там империя, и здесь…
– В смысле? Где там? – не понял Вася.
– Ты чего же? – вопросом на вопрос ответил Гунт, – Прошлого воплощения не помнишь совсем?
– Ну… как, то есть, совсем… – состорожничал Вася, – Кое-что по отдельности… Одно… другое…
– Ладно. Ты молодой просто еще. Потом вспомнишь… а пока дядя Гунт тебе расскажет, как я сынку своему рассказывал… только тот слушал меня в пол-уха. А ты слушай! Потом добрым словом припомнишь.
Вася показал всем видом, что слушать готов в оба уха.
– Говорят, – начал Гунт, – Что здесь на Ниферии есть еще один континент. А воплощаются на нем такие, что спускаются из верхнего мира Поселенной. Там даже правят сорок восемь правителей, ровно по числу миров, из которых поселенцы приходят…
– Как это, из верхнего? – Вася понял, что Гунт говорит о его родном континенте, но про множество «верхних» миров слышал впервые, – Погоди, я запутался, Поселенная – это вселенная?
– Называй как хошь. Хошь, – Вселенная, хошь, – Поселенная. Так и так, она заселена вся как есть.
– Вон че! – поразился Вася.
– Ты не перебивай меня, парень, – пресек его Гунт, – Дослушай… Неважно это как назвать. Из верхних миров, из легких миров… Важно другое. Эти сюда в Ниферию, она как бы средним миром считается, приходят на испытание. Для них этот мир тяжелый, плотный, несовершенный… Понимаешь?
– Понимаю, – осторожно и не совсем уверенно ответил Вася.
– Ни черта ты не понимаешь, – с пьяной убежденностью заверил Гунт и снова отхлебнул, – Потому как мы, в отличие от этих, выходцы из нижнего мира! Для нас этот мир – верхний! Мы сюда приходим снизу. Для нас попасть в этот мир – вроде как награда за заслуги. Вроде как на курорт-санаторий…
– Ты извини, Гунт, – Вася постарался выразить свое сомнение как можно мягче, – Все относительно, конечно, но по твоей крестьянской натруженной руке не скажешь, что ты на санаторий заселился.
Гунт вдруг разом помрачнел.
– Гунт, ты чего? Извини, если обидел ненароком.
– Все в порядке, – Гунт грустно улыбнулся, потрепал Васю по загривку отечески, – Просто сынка своего вспомнил… Ты верно подметил, Вась. Глупо думать, что, если ты попал в верхний мир, осталось только расслабиться и получать удовольствие. В любой мир мы приходим для труда, для борьбы… Мой балбес этого так и не понял… Все стремился к легкой жизни…
Вася пожал плечами. Не знал, что на это сказать.
– Да, все относительно. Вот скажем в нашем мире угля – как грязи. Ты этого не помнишь сейчас. Потом вспомнишь, – Гунт явно считал Васю своим «соплеменником», – Один только уголь под ногами, – припоминая родной мир Гунт даже взглядом потеплел, – Недаром его называют миром вечного пламени. А здесь наш уголь превращается в нифрил – прочнейшее вещество с особыми свойствами. Так-то вот.
– А разве можно нифрил, ну в смысле, который уголь, из одного мира в другой перетащить? – усомнился Вася.
– Хэ! Много чего можно. Но об этом стоило бы спросить нашего императора. Хотя, император в среднем мире никогда не появлялся. Скорее это дело рук его сына, принца нашего.
– Принца? – удивился Вася.
– Ну да, у императора есть сын. В Ниферии он и правит.
– Значит уголь из нижнего мира здесь превращается в нифрил? – не то чтобы Вася Гунту не поверил, просто пока еще не смог уложить это в своем разуме.
– Вась, не в угле дело. Мы и сами сюда пришли из нижнего мира. А ведь для кого-то наш мир – тоже верхний. Ты пойми. На каждом уровне, в каждом мире идет борьба. Возвысить свой мир. Не дать скинуть себя вниз. А знаешь, кто под нами?
– Кто?
– Э-э… – протянул Гунт, – Вот нас называют демонами. Наш родной мир соответно – демонический. А ведь и пониже нас миры имеются! Там такие твари обитают, что подумать страшно… Так что, мотай на ус, Вася. В какой мир ты бы не попал, везде одно – за свое место под солнцем сражаться надо. Вот потому мы – и империя! Иначе сожрут.
– А те, которые с другого континента? Что воплощаются из сорока восьми верхних миров? – Васе было любопытно, что скажет Гунт про таких как он сам.
– Та… Все тоже самое, – отмахнулся Гунт, – Только тем приходится утяжеляться.
– В смысле?
– Ну, впускать в себя звериную сущность, сами они ее оборотнем называют. Чтоб, значит, стать тяжелее, чтоб этот мир их из себя не вытолкнул. А потому, ничем от нас не отличаются. За свое место под солнцем они тоже драться будут, можешь не сомневаться.
– Уж в этом я точно не сомневаюсь, – согласился Вася.
– Вот и молодец, – Гунт задорно хлопнул Васю по плечу, – И этот мир под себя подомнем и родной ни чертям, ни тварям хаоса не отдадим. Потому что…
– Потому что мы – империя, – раздумчиво досказал Вася.
– Ты Вась, не переживай, с годами сам все вспомнишь… А знаешь, есть поэты, те сквозь миры прозревают. Хоть верхние, хоть нижние!
Они сидели с Гунтом до самой темноты и под конец Вася даже начал ему подпевать.
Любой из нас ну чем не чародей?
Из преисподней наверх уголь мечем
Мы топливо отнимем у чертей
Свои котлы топить им будет нечем…
По всей видимости разговор с Гунтом дал толчок для нового вспоминания. Этой ночью Васе опять снился сон, в котором его звали Андреем, и что бес, получивший «взятку» от ангела Копьеносца пропустил его во «второе прачечное отделение». Впрочем, место, в которое он попал, иначе как прачечной и не назовешь.
* * *
Помещение с низким мокрым потолком с набухающими каплями от чрезмерной перегретой влаги, на глаз казалось бесконечным, как вширь, так и вглубь, все уставлено рядами очень старых на вид корыт. Андрей подумал, что именно такое корыто просил заменить старик золотую рыбку в Пушкинской сказке. Разве только здешние корыта трещин не имели.
Перед каждым корытом прачка или прачник, не поймешь, все выглядели бесполыми, все безостановочно стирали какое-то тряпье. Вода в корытах была горячей, от нее шел густой пар. Андрей присмотрелся и увидел, что под каждым корытом разведен огонь как под котлом. Мелкие черти с рожками сновали меж ног прачников, поцокивая копытцами, следили, чтоб огонь под корытами не потух.
Никто не отвлекался, никто не останавливался. Стирка шла беспрерывно, и Андрей догадывался, что не просто непрерывно, а вечно. Меж рядами прачников прохаживались бесы покрупнее, грозные, злые, с плетьми в трехпалых руках. Плети гуляли по спинам стирающих, выбивая из них плотные взвеси из воды, пота, крови, пара и дыма. Получая удар плетью, прачник не переставал стирать и даже головы не поднимал. Вздрагивал, глушил как мог протяжный стон, и продолжал шоркать в горячей воде серое тряпье.
Один из бесов надсмотрщиков с плетью, едва заметным движением руки указал Андрею следовать за собой. Андрей пошел безропотно. Впрочем, шел недалеко. Его поставили перед таким же корытом, как и остальных.
– Стирай, – коротко бросил надсмотрщик и небрежным движением хлестнул Андрею плетью по спине.
Андрея ожгло острой болью, но он уже начал понимать, как следует себя здесь вести. Перехватил на выдохе рвущийся крик боли, погрузил руки в горячую воду, нащупал какую-то тряпку и начал ее стирать. Так началась его вечность во втором прачечном отделении. Такое же царило здесь безвременье, как и в желтых дюнах.
Кроме следящих за огнем под корытами мелких чертей и надсмотрщиков-бесов в прачечной был еще один вид существ – приемщики. Те, кто забирал и пересчитывал выстиранное тряпье. Ростом они были даже чуть выше бесов надсмотрщиков, только очень худые. С одним из приемщиков Андрею удавалось перекинуться несколькими словами и даже задать какой-нибудь вопрос.
Этот приемщик позволял называть себя труднопроизносимым именем, что-то вроде: Йотойрх. Впрочем, Андрей не знал, действительно ли это имя. Возможно так называлась его должность или даже раса. Этот Йотойрх единственный, кто выказывал хоть какую-то толику сочувствия. Когда он впервые пришел принимать кипу стиранных тряпок, Андрей начал забывать, как здесь очутился, ему все трудней становилось бороться с ощущением, будто он находится здесь всегда. Приемщик глянул на него с пониманием:
