Kitabı oku: «Зона счастья»

Yazı tipi:

* * *

Глава 1. Вика

Я смотрю в окно.

Вернее – на свое отражение в нем, наложенное на осенний пейзаж.

Расплывчатое отражение, похожее на привидение мертвеца в багряно-желтом саду, где каждое дерево стоит примерно как одна человеческая жизнь.

Хотя нет.

Жизнь стоит дешевле.

Сегодня мой муж сказал, сколько стоит моя.

– Ты мне обходишься слишком дорого, хотя твоя жалкая жизнь не стоит и одного дерева из этого сада, – бросил он, застегивая на запястье браслет золотого «хубла».

Потом он ушел, в ярости хлопнув дверью.

Дверь выдержала удар. Жалобно звякнувшие часы, которыми он задел за косяк, – не знаю. Ничего страшного. Если что, он купит и новые часы, и новую дверь, и новую жену, рыдающую в подушку.

Я знаю, сколько стоит один дуб сорта «мидзунара», привезенный из Японии и прижившийся в нашем не всегда приветливом климате. Это очень дорого. Новая жена обойдется ему гораздо дешевле.

Правда, для этого придется куда-то деть старую…

Подушка – замечательное изобретение человечества. Изначально созданная для комфортного сна, она помогает отгородиться от мира, порой яростно кричащего тебе в уши. Упала на кровать, накрыла голову подушкой, прижала ее руками, чтоб не отняли, – и все. Есть только ты – и темнота за плотно сжатыми веками, которая не хлещет словами по душе так, что та рвется на части.

А еще в подушку можно плакать. До тех пор, пока слезы не закончатся. А потом пойти в ванную и долго смотреть на свое отражение в зеркале, невольно кривящееся от отвращения к самой себе.

Рот, изуродованный размазавшейся помадой.

Глаза как у панды из-за расплывшейся туши.

Волосы веником во все стороны…

Муж прав. «Мидзунара», который красив всегда, в любое время года, не случайно стоит дороже того, что я вижу в зеркале все чаще и чаще…

Домашний халат падает к моим ногам, смятый в тряпку, как мое настроение. Смотрю на свое отражение. Если отрезать голову, будет ничего так. Как Ника Самофракийская, с руками, но без крыльев – крылья давно отвалились вместе с розовыми очками.

Но фигура осталась.

Длинная шея, высокая грудь. Талия, может, широковата, но для таких ног – в самый раз. С детства занималась бегом, так что даже сейчас, когда влезаю в мини-юбку и встаю на каблуки, у самцов капает слюна из глаз, а их самки готовы вцепиться в мои бедра зубами, стараясь прогрызть мясо до кости.

Я не топ-модель, о ребра которых можно стирать белье, а ногами играть в хоккей.

Я та, кто природой создана для постели, и знаю это.

Для постели с любимым…

С нелюбимым я буду как греческая статуя, твердая и холодная. Ничего не могу с собой поделать.

С Максом я сначала была точно жаркое солнце, а сейчас он лишь отбивает о мрамор моего тела свое эго и самолюбие. Но его все равно тянет ко мне – так нищий возвращается к музею снова и снова, запав на статую у его входа и понимая, что нет на свете силы, способной оживить ледяной камень…

Струи воды мягко ложатся на мою голову и плечи, теребят всклокоченные волосы, нежно смывают с лица засохшие слезы. Тропический душ, дорогая ласка, купленная за немалые деньги.

Можно воображать, что вода – это твой настоящий друг, дарящий нежность и понимание…

А можно принять, что это всего лишь дорогущая элитная сантехника с набором массажных режимов, просто хорошо выполняющая свою работу. Так постепенно понимаешь, что в этом мире нежность, понимание, любовь – это лишь товар, причем не факт, что если заплатишь за него дорого, получишь то, на что рассчитывал.

В отличие от элитной сантехники, которая честно отрабатывает вложенные в нее средства…

Выхожу из жарких объятий воды, закутываюсь в мягкое полотенце. Богатые тоже плачут, но богатым плакать комфортнее. Дорогие вещи напоминают о том, что у тебя есть куда убежать от горя, есть где и как забыться.

Бедным, наверно, сложнее.

Я уже не помню, каково это – быть бедной.

Заставила себя забыть…

Падаю на кровать, сбрасываю с нее подушку, измазанную тушью и помадой. На кровати много других подушек, чистых и хорошо взбитых, спасибо домработнице-филиппинке. Хорошо бы так же сбросить с себя воспоминания о последних месяцах, когда Макс стал другим. Жаль, что они намного тяжелее, чем подушка.

Беру смартфон, тянусь пальцем к иконке с изображением луны и звезд. Палец замирает на полпути. Зойка и впрямь похожа на красивое звездное небо, где сияющие планеты сделаны из силикона. Иногда я думаю, что если из Зойки выкачать все, что она в себя вкачала, то от нее останется нечто, похожее на тощее пугало в шмотках от-кутюр.

Но это я, наверно, от зависти, так как сама вряд ли когда-нибудь решусь на подобное. Зойка и правда выглядит отпадно. Ее хирург – просто доктор Франкенштейн. Я видела Зойкины фотки десятилетней давности – до того, как она их сожгла вместе с планшетом, где те хранились.

Думаю, она правильно сделала.

Прошлое, о котором ты не хочешь помнить, нужно выжигать из памяти. А потом, смахнув все еще теплый пепел, можно придумать новые воспоминания, убедив себя, что именно они настоящие. Зойка говорит, что у нее есть психотерапевт-гипнотизер, который умеет делать такие фокусы. Я ей верю, так как моя подруга твердо убеждена, что всегда была похожа на звездное небо, от взгляда на которое у мужиков кружится голова и дыхание становится как у астронома, только что открывшего новую планету.

Закутываюсь в одеяло, согреваюсь.

Гляжу на картину в дорогой резной раме.

На ней Макс в форме офицера времен Наполеоновских войн и я, держащая его под руку, в старинном платье с кружевами и дурацким белым зонтом. Эту картину мне подарил Макс год назад. Точнее сказать, привез и повесил на стену.

– Это тебе, – сказал.

Рот – до ушей.

Счастлив.

Ну а я что? Тоже рот до ушей. Типа, всю жизнь мечтала об этой мазне в позолоченной раме. Безвкусная поделка, как и моя жизнь с Максом. Громоздкая, вычурная, нелепая, неестественная.

Но нужная.

Картина закрывает трещину в штукатурке, появившуюся в результате усадки фундамента дома. А я закрываю трещину в нашем с Максом бизнесе, которая уже несколько месяцев из-за него грозит превратиться в глубокий разлом, от крыши до фундамента.

Так сложилась жизнь, и теперь мы с ним связаны, словно два тонущих судна. Разорви цепи, стягивающие прохудившиеся борта, – и потонут оба. Потому наш союз, скрипящий гнилыми досками, все еще плывет по грязным волнам, тоскливо позвякивая ржавыми испорченными оковами, которые люди не случайно назвали браком.

Хотя, конечно, есть в том союзе и один светлый лучик, пробивающийся сквозь унылые грозовые тучи.

Секс.

То, что я умею делать хорошо даже тогда, когда не хочу этого делать. Разум кривится в гримасе отвращения, тело холодное и твердое как камень, но какая-то третья составляющая меня, которой нет названия, все равно заставляет и разум, и тело отвечать грубым домогательствам Макса, которому нужен просто сосуд для слива напряжения.

Иногда нужен.

В последнее время все реже и реже.

Но когда он падает ко мне в постель и начинает грубо ощупывать, как цыган, выбирающий лошадь на рынке, от этих движений, которые язык не поворачивается назвать лаской, проклятая третья составляющая заставляет меня выгибаться навстречу им, подчиняя себе и мое тело, и мой сопротивляющийся разум.

Я усмехаюсь своим мыслям.

Кто-то мудрый сказал, что женщины сотканы из противоречий.

Это точно про меня.

Там хочу, тут не хочу, в результате под утро простыня насквозь мокрая, и даже порой разорвана местами, а мы оба лежим на кровати спина к спине и думаем каждый о своем. Зойка говорит, что это такая у нас любовь. Типа, одна из ее форм. У других и такой нет. Глупость, конечно, но сейчас, в теплом, мягком коконе внутри одеяла мне кажется, что, возможно, она в чем-то и права.

Кстати, Зойка. Лучшая подруга, с которой самое время помурлыкать о своем, о женском. Протягиваю руку, вновь беру смарт, тычу в иконку с луной и планетами.

– Привет, звездное небо!

– Привет, солнечный зайчик!

Зойка в полной боевой раскраске и, похоже, чем-то взволнована.

– Я не вовремя?

Подруга открывает рот, чтобы ответить, но ее прерывает резкий звонок в дверь.

– Я перезвоню, – быстро говорит Зойка и отрубается.

Понятно.

Очередной хахаль пожаловал.

Подругу можно понять…

Ей скоро тридцать: это уже не звоночек, если нет семьи, а набатный колокол – в голове некоторых девушек, разумеется, – который навязчиво и хрипло стучит: «брак, брак, брак», заставляя лихорадочно искать себе партию.

Чушь, по-моему.

Счастье в личной жизни не ищут по звонку, навязанному общественным мнением, и не выбирают, тасуя мужиков, точно карты в колоде. Его просто ждут, надеясь, что оно придет к тебе когда-нибудь…

Из-за таких рассуждений Зойка любя называет меня романтической дурой, которая отхватила туза и теперь может позволить себе гнать пургу, выглядывая из-за его плеча. Я обычно смеюсь и говорю, что и ее тоже однажды туз прихлопнет. Как знать, может, именно он сейчас позвонил в ее дверь… Счастья ей, в общем.

Становится жарко.

Я выкарабкиваюсь из кокона и вновь иду в санузел, на этот раз на свидание к белому другу. По пути открываю аптечку, привычным движением распечатываю лакмусовую бумажку разочарования. У нас с Максом ничего не получается, и я уже к этому привыкла. Сначала ребенка хотели оба – по крайней мере, он делал вид, что хочет. Сейчас уже не хочет никто, но ритуал вошел в привычку, и раз в неделю рука сама достает из аптечки подтверждение тому, чего никогда не будет…

А потом проходит время.

Много или нет, я не помню.

Но я все-таки осознаю себя вновь.

Сидящей на унитазе и держащей в руке бумажку самого настоящего, истинного разочарования.

Когда не знаешь, что делать с неожиданно свалившимся на тебя счастьем, которого не хочешь всей душой, остается только рыдать, так как больше ничего не остается.

От радости, так как свершилось то, о чем я так долго мечтала.

И от горя. Так как я уже давно мечтала о том, чтобы это счастье ненароком со мной не случилось.

Глава 2. Макс

Мне нравится мое имя.

Макс.

Не Максим, нет. Окончание «им» смягчает имя, делает его нежно-девчачьим. Где-то в европах существует женское имя Максима, оно недалеко ушло от «Максим».

Другое дело – Макс!

Жесткое имя, как выстрел из пистолета с глушителем.

Сильное имя.

Мое.

Я даже паспорт поменял в двадцать лет, лишь бы избавиться от этого «им», которым меня наградили предки при рождении. И с тех пор требую, чтобы все называли меня именно так.

И никак иначе.

Мужчина должен быть таким.

Жестким, будто камень, на котором высечено его имя.

Я всю жизнь повторял это как мантру и, сколько себя помню, делал из себя настоящего мужика. До потери сознания вкалывал в спортзале; до нервных срывов строил свой бизнес, рискуя всем, в том числе жизнью; проламывал неприступные стены, брал недосягаемые высоты…

Но иногда жесткости, видимо, не хватало.

Вика конкретно села на шею, как только почувствовала, что взяла меня за причиндалы. Знает, что я не люблю, когда мной пытаются рулить, но все равно постоянно взглядом, жестом, намеком, всем своим видом напоминает о том, кто корабль, а кто его капитан. Мой психотерапевт говорит, что это я себе накручиваю. Но мне плевать, что он там говорит, лишь бы выписывал таблетки, от которых меня и правда ненадолго отпускает… Сейчас он ограничил дозу, так как считает, что я могу подсесть. Плевать. Есть и другие способы расслабиться и забыться.

Зои я увидел полгода назад, до этого Вика не показывала свою подругу.

Понятно почему.

Зои – она как Африка! Когда выходишь из кондиционируемого прохладного самолета, и на тебя жаркой волной обрушиваются зной, ослепляющее солнце, и горячий, удушающий воздух при первом же вдохе обжигает легкие. И ты стоишь, пытаясь вздохнуть, – и понимаешь, что задыхаешься от пламенеющей Африки, которую теперь уже точно никогда не забудешь.

С Викой, кстати, было похожее. Увидел ее впервые – и все. Труба свистит, в подвале сырость. У меня и правда от нее довольно долго была крыша набекрень, пока не случилось вот это все. Да и сейчас, когда ее вижу без одежды, башня слетает как в первый раз. Я вообще по женскому делу слабоват, если честно, но кто без слабостей?

Зои – другая. Вика – как обжигающий лед, Зои – как лютый африканский зной. Окунаясь в него, исходишь по́том, задыхаешься от страсти, сходишь с ума от красоты крутых барханов и мягких прикосновений горячего ветра, страдаешь от жажды, так как не можешь утолить ее, хоть и пьешь вдоволь эту свою Африку, – и наслаждаешься этим страданием…

Моя машина летит вперед по шоссе, своенравная и послушная, словно прирученный мустанг.

Скорость плюс пятьдесят к разрешенной.

Плевать.

Все настоящие мужики – адреналинщики. Риск, скорость, деньги, красивые женщины – это все наше! Это отвлекает от проблем, потому что ради всего этого не страшно заиметь проблемы. Жить нужно красиво, иначе зачем вообще жить?

Взгляд цепляется за трещину на стекле часов.

Черт!

Опять Вика вывела – и вот результат. Настроение, приподнятое скоростью, падает. Понятное дело почему. Ремонт встанет в четверть цены этих «хублов» – обслуживание премиальных игрушек стоит соответственно. Это относится ко всему, что меня теперь окружает.

И к женщинам – тоже.

Мысль о Зои – очень дорогой игрушке – отвлекает от трещины в стекле часов. А легкое нажатие на педаль газа добавляет немного пьянящего аромата в адреналиновый коктейль. Двигатель радостно урчит, как породистый конь, которому хозяин отпустил удила. Плюс шестьдесят к разрешенной – то, что мне сейчас требуется, и плевать на камеры и штрафы. Когда мужчине что-то нужно, он просто берет это, не думая о последствиях.

Хотя забывать о них не стоит…

Я чудом успеваю довернуть руль и расхожусь в миллиметре с каким-то оленем, въезжающим на шоссе со второстепенной. Не успел бы – думаю, нас обоих размотало б об отбойник в кашу из обрывков кишок и стали. Мгновенно образовавшаяся в желудке пустота добавляет адреналина в коктейль, который, переполнив бокал, переливается через край.

Сбрасываю скорость, утираю со лба мгновенно выступивший пот…

Реально, тропическая жара Зои мне сейчас просто необходима, чтобы выплеснуть в нее напряжение последних дней, словно помои из ведра, – а потом просто уйти в прохладное нутро самолета моей жизни, чтобы лететь дальше, выше, к манящему горизонту будущего…

Подъезд квартиры, которую я снимаю для Зои, похож на вход в пещеру с бесценным сокровищем.

Для меня бесценным.

Сейчас.

В данном конкретном моменте.

Когда чего-то или кого-то сильно хочешь, твоя хотелка для тебя всегда – сокровище. А потом, получив желаемое, ты выходишь из пещеры чудес, переставшей быть волшебной, ибо волшебство всегда исчезает, когда желание удовлетворено. Такое уж у него свойство, у любого волшебства: быть забытым после того, как им воспользовались.

Усмехаюсь своим мыслям, поднимаясь на лифте. Люблю думать красивыми словами, когда делать особо нечего. Хорошая тренировка для мозга. Научили на одном бизнес-тренинге, за который была отдана куча денег. Толку от того тренинга, конечно, никакого не случилось, но вот это я вынес и пользуюсь. Все лучше, чем тупо смотреть на номера этажей, которые мелькают на цифровом табло недешевого лифта.

Но думать быстро надоедает, а номера этажей сменяются слишком медленно. Перевожу взгляд на зеркало, оценивающе смотрю на свое отражение.

Спасибо папе и маме, я определенно выиграл в генетической лотерее.

Черные волосы, зачесанные назад и зафиксированные старомодным бриолином, придающим им естественный мокрый оттенок, в отличие от мертвого блеска лака.

Лицо с резкими, волевыми чертами.

Глаза серо-стального цвета.

Мощная шея от ушей, уходящая в крутые трапеции – индивидуальный тренинг у грамотного фитнес-инструктора и современная фармакологическая поддержка творят чудеса с фигурой.

Широкие плечи, запакованные в тяжелую брендовую куртку из кожи буйвола.

Под курткой и белой рубашкой – фигура, которой позавидовали бы древнегреческие атлеты…

Конечно, ради подобного телесного великолепия приходится во многом себе отказывать, но всегда остается возможность устроить себе читмил и оторваться по полной.

Кабина останавливается, двери распахиваются с еле слышным шорохом. Дверь в комнату чудес – напротив лифта, единственная на этаже. Страшно вспомнить, во что обходится такая квартира, но то, что ждет меня внутри нее, того стоит.

Пока что…

Нажимаю на ореховую панель звонка, жду. Недолго. Дверь распахивается, и меня обволакивает облако пронзительного аромата: Зои любит духи, словно цветок воду, и льет их на себя не жалея. Сначала мне нравилось это – в начале отношений обычно нравится все, – сейчас уже слегка подбешивает. Но пока молчу. Потому что слишком хочу то, что находится внутри этого облака, концентрация которого уже на грани между запахом и вонью.

– Я ждала тебя, малыш…

Окунаюсь в ее ментоловое дыхание, в неестественно-пухлые губы, пробую на вкус ее настойчивый, опытный язык, умеющий многое. Понятно, что такой навык не дается с рождения, и этот язык тренировался на многих до меня. Но тут как в конноспортивном клубе: либо ты берешь напрокат грамотно объезженную кобылу и получаешь удовольствие от езды, либо пытаешься управлять молодой лошадью, которая показывает норов, а ты психуешь и еле сдерживаешься, чтоб не сорваться и не порвать ей рот поводьями.

Однако сейчас в фигуре Зои, прижавшейся ко мне всеми своими выпуклостями, чувствуется напряжение. Краем глаза замечаю телефон, валяющийся на кровати, экран которого стыдливо затухает, напоровшись на мой взгляд.

Понятно.

С кем-то говорила только что. Пытается заранее приворожить нового всадника – на случай, если старому надоест однообразная комфортная езда?

Впрочем, плевать.

Зои, конечно, хороша, но ее знойный темперамент уже начинает надоедать. Царапины от ногтей на спине саднят и заживают долго. Поначалу это прикалывало, поднимало самооценку самца, но быстро осточертело. Заставил эту кошку, не контролирующую себя во время секса, спилить когти и слежу, чтоб не отросли новые. Но она все равно умудряется каждый раз пометить добычу. Ладно хоть теперь не до крови, и на том спасибо.

– Ты правда ждала?

Моя рука ныряет под полу ее халата…

Хм-м-м, и правда – ждала. Интересно, что ее так возбудило? Вряд ли мое появление. Скорее, разговор по телефону. Надо будет, как все закончится, посмотреть, кто ей звонил или кому звонила она. А сейчас грех не воспользоваться моментом, от осознания которого и я тоже мгновенно подготовился до сладкой, тянущей боли внизу живота…

А потом все было как всегда – жарко, будто в эпицентре песчаной бури. Когда из головы улетучиваются все проблемы, все мысли, когда в двух сплетающихся телах бушуют первобытные инстинкты, когда ты можешь отпустить себя полностью и делать все, что пожелаешь, – и неистовая, знойная Африка бьется под тобой, извивается, стонет, словно накрытая безумным стихийным бедствием…

Ну а потом, когда все закончилось, мы просто лежали рядом. Где-то я читал, что после секса нужно немного приласкать женщину, чтоб она не чувствовала себя использованной и не обиделась. Зои, наверно, офигеет, если я проверну такое. Она такая же прагматичная сволочь, как и я, и самая лучшая ласка для нее будет, если я достану свой телефон и переведу на ее счет сумму из шести цифр. Обидеть ее могут лишь пять цифр, все остальное от меня она воспримет с радостью. Такая уж у нее работа – быть любовницей бизнесмена и радоваться всему, что от него исходит.

– Тебя что-то беспокоит, малыш?

Сейчас Зои похожа на мягкую, податливую секс-куклу с подогревом. Делай с ней что хочешь, она будет преданно заглядывать тебе в глаза – правда, если я доставлю слишком сильную боль, по ее ухоженному личику польются слезы. Но она будет терпеть. Правда, слез я не люблю, потому редко позволяю себе использовать Зои по полной. Есть и еще одна причина: могу увлечься, а портить столь дорогую куклу не хочется.

Криво усмехаюсь:

– А что, заметно?

– Да.

– Ну, значит, беспокоит.

– Расскажи.

Ее пальцы скользят по моей шее, плечам, груди…

Она знает, что я люблю после секса расслабляющий массаж, и владеет им в совершенстве. Из нее получилась бы отличная гейша, родись она в другой стране. Хотя она и в этой зарабатывает неплохо – с некоторых пор у меня подозрение, что у нее есть кто-то еще.

Но подозрение не есть уверенность, а нанимать частного детектива не хочется. Если он расскажет что-то конкретное, я не смогу больше быть с Зои, я себя знаю, – а пока расставаться с ней не входит в мои планы. Сначала нужно найти альтернативу: глупо сбрасывать с себя старую удобную куртку, не присмотрев новую лучшего качества.

Зои нажимает на нужные точки, и мое тело невольно расслабляется…

Это что-то новое. Девчонка, похоже, где-то проходит курсы повышения квалификации любовниц, если таковые существуют. Раньше я не чувствовал себя блином, расплывшимся на остывающей простыне…

И вдруг мне внезапно показалось, что, если я сейчас расскажу ей о том, что меня гложет, натянутая струна внутри ослабнет. Она и правда была, эта струна, мелко вибрировала, заставляя нервы звенеть с ней в унисон, не давая до конца расслабиться ни во время быстрой езды, ни в процессе самого жаркого на свете секса. Это называется «выговориться». Может, именно этого мне не хватало?

– Ты действительно хочешь знать, что меня беспокоит?

– Да.

– Зачем?

– Это нужно не мне. Тебе.

Она протягивает мне бокал, на четверть наполненный янтарной жидкостью, которую я опрокидываю в себя, не спрашивая, что это такое. Огонь с привкусом шоколада обжигает пищевод, падает в желудок и немедленно растекается по телу приятным теплом, почти сразу окутав мозг легкой дымкой пофигизма. Читмил сегодня? Что ж, почему нет? Я слишком давно не расслаблялся, нельзя же всю жизнь жить в напряжении.

– Иногда поражаюсь твоей мудрости пятидесятилетней бабы, за год поднявшей свое дело, перемочив конкурентов, а потом отмотавшей десятку в зоне строгого режима, – усмехаюсь я. – Ну, слушай.

И я рассказываю все.

Впервые в жизни.

О том, как папа перед смертью передал мне свой бизнес.

Как я встретил Вику.

Как женился на ней по любви.

Как за пару лет по глупости промотал почти все, что оставил отец, конкретно подсел на дурь и алкоголь и вообще выпал из реальности.

И как Вика взяла все в свои руки, вытащив со дна и меня, и мой бизнес. Слабая, нежная девчонка, неожиданно проявившая характер и волю, которой у меня не оказалось на тот момент…

И сейчас объективно все держится на ней: связи, знакомства, поставщики – все это наработано ею, хотя формально я являюсь хозяином предприятия…

Я замолчал.

Увы, струна не отпустила.

Наоборот, натянулась еще сильнее.

Одно дело осознавать проблему где-то внутри себя, заталкивая ее как можно глубже на задворки подсознания.

И совсем другое – проговорить ее вслух…

Это как труп человека, убитого тобой достаточно давно, внезапно всплывший со дна болота. Пока он был там, в глубине трясины, ты знал о нем, но его не было видно. А сейчас он лежит посреди тины, уродливый, омерзительный, полуразложившийся, кому угодно доступный для обозрения. Причем все знают теперь, чьих это рук дело, так как ты наследил по полной, забыв вытащить из груди убитого кинжал с твоей монограммой на рукояти…

– Она имеет долю в бизнесе?

Я кивнул.

– Почему?

– Налей еще.

Янтарный огонь наполняет бокал наполовину.

Я не сорвусь, я знаю меру.

Просто когда отколупываешь с души подсохшую кровавую корку, рану нужно хотя бы простерилизовать, чтобы зараза сомнений не сразу проникла внутрь.

– Крупные клиенты не будут вести серьезные переговоры с менеджером. Только с владельцем бизнеса. Или с совладельцем. Поэтому я был вынужден передать ей часть активов. Я вообще в то время ничего не соображал, понимаешь? Она сказала – я подписал. Мне тогда нужна была лишь доза, на остальное – плевать. И теперь у нее сорок девять процентов акций, все связи, все контакты, а главное – репутация надежного партнера…

Затыкаюсь на полуслове.

Дальше нужно сказать правду, закончить предложение словами «в отличие от меня».

И добавить, что меня те клиенты воспринимают как номинальное приложение к предприятию; некоторые вообще меня ни разу не видели.

Ну и, что уж говорить, меня это устраивало: жена всем занимается, а мне на карту каждую неделю приходит сумма, вполне достаточная для удовлетворения моих потребностей…

– И ты ее за это ненавидишь, – медленно и весомо проговорила Зои. Будто одну за другой опустила раскаленные гири на ту самую кровоточащую рану, которую я только что вскрыл.

Я откинулся на подушку и закрыл глаза.

Просто им стало больно от того, что я увидел.

Не глазами, нет.

Мозгами…

Но от увиденного захотелось зажмуриться.

Я ж не полный дурак, я и до этого все понимал, просто гнал от себя эту мысль, которую сейчас вслух проговорила Зои.

Но жмурься не жмурься, а вот она, правда, – нависла надо мной гранитной глыбой, грозящей вот-вот раздавить мое самоуважение, которое я после выхода из своего виража так тщательно взращивал в себе.

Тренировки до одури, сначала чтоб из тела вышел яд, а потом чтобы не было противно видеть свое отражение в зеркале.

Косметологи – для того же, как и стилисты.

Дорогая машина, брендовые шмотки, волосы эти набриолиненные.

Все затем, чтоб самому себе доказать: я не чмо, я – мачо. Слова-то какие похожие, блин…

– Дай сюда бутылку.

– Нет. – Голос Зои был спокоен и тверд, словно я говорил со статуей. – Если сегодня ты нажрешься, то завтра снова покатишься туда, откуда еле выбрался.

– Но как?! – заорал я. – Как мне теперь жить, а?! У нее всё, понимаешь?! Я могу ее выгнать к чертям собачьим, и она уйдет! А вместе с ней уйдут все клиенты, так как со мной после того, как я ее уволю, никто не захочет иметь дела! А потом она подаст на развод и раздел имущества, заберет половину всего, на эти деньги со связями и клиентами моментально организует свой бизнес, и мне останется только проедать свою долю, которой надолго не хватит!

– С твоими запросами точно надолго не хватит, – кивнула Зои. – Но, с другой стороны, если с одним из партнеров происходит несчастный случай, все клиенты обычно сочувствуют второму и не торопятся уходить – вдруг с оставшимся что-то получится, даже если у него репутация в прошлом была не очень? Все оступаются, бывает. И делить имущество тогда точно не придется – если, конечно, погибший не оставил завещания, которое можно и оспорить, наняв хороших адвокатов…

– К чему ты клонишь? – перебил ее я.

– А я думала, ты понятливый, – усмехнулась Зои.

– Ты предлагаешь… Да нет, это бред какой-то.

– Я предлагаю устранить препятствие, которое мешает тебе полноценно жить.

– А тебе-то что за дело до моей жизни? – усмехнулся я.

– Мне есть дело.

Зои смотрела на меня не мигая, и на мгновение мне стало жутко – такая сила исходила от нее сейчас. Я прям чувствовал волны этой силы, способной смести любое препятствие со своего пути.

– Во-первых, мне больно смотреть, как ты страдаешь, потому что я люблю тебя, – сказала она. – Ты можешь мне не верить, можешь посмеяться над высокопарными словами меркантильной суки, которая пойдет на все, лишь бы заполучить то, что она хочет. Но это так. Сама не ожидала, но – люблю. Во-вторых, да, я хочу занять место Вики. Она монстр в бизнесе, но в остальной жизни – полная дура. Так бывает. У человека проявляется одна способность, а на остальное не остается ресурсов. Я, может, в бизнесе не очень, но я разберусь, не переживай. И ты будешь жить как жил, но с той, кто тебя действительно любит и будет о тебе заботиться.

– Но…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, и ты не прав. Вика любит с тобой трахаться, и только. В этом мы с ней абсолютно одинаковые – в сексе ты зверь, этого не отнять. Не знаю, талант у тебя такой или это гормоны, которые ты себе колешь в спортзале, но что есть – то есть. А в остальном она просто не знает, что с тобой делать, как маленькая глупая девочка, которой попала в руки взрослая игрушка. И потому она тоже тебя ненавидит. Я ее лучшая подруга, я знаю. Думаю, недалек тот день, когда она сама начнет искать способ сломать и выбросить на помойку ненавистную игрушку. Дети жестоки, учти это.

– Ты преувеличиваешь…

– Возможно, – кивнула Зои. – Но мне будет искренне жаль узнать из новостей, что известный бизнесмен погиб в результате несчастного случая, а его безутешная вдова унаследовала его бизнес. Вот только моя любовь и ненависть Вики – это все частности. Есть еще кое-что.

– Даже не знаю, что сможет меня удивить после всего, что ты мне наговорила, – выдохнул я, потирая лоб. – Голова кругом.

– Я беременна, – сказала Зои. – От тебя.

– Что?

– Понимаю, о чем ты думаешь. Когда родится ребенок, если тебе будет интересно, можешь сделать любые тесты и экспертизы, я не против. Но поверь, это твой ребенок.

Я сидел на кровати, прекрасно понимая, что чувствует человек, которого стукнули по макушке хрестоматийным пыльным мешком, слишком плотно набитым информацией. В голове пустота, во рту пересохло, чувств и мыслей никаких, только ушам щекотно от стекающих капелек пота.

– А теперь у тебя два варианта, – сказала Зои. – Дать мне денег на аборт, уйти и никогда больше мне не звонить. Либо просто дать мне денег. Много денег, потому что решение твоей проблемы стоит дорого.

– Мне нужно в душ, – сказал я.

Встал с кровати и ушел туда, где горячие струи хлещут по голове и плечам…

Где шум падающей воды заглушает звук мыслей, которые бьются внутри черепа, словно напуганные зверюшки…

Туда, откуда отчаянно не хочется выходить в мир, где тебе приходится принимать слишком тяжелые решения, о последствиях которых страшно даже подумать.