Kitabı oku: «Карибский кризис», sayfa 2
Глава 2,
В которой содержится описание начала моей трудовой деятельности, а также раскрывается стиль моей работы
Так получилось, что я никогда не работал «от звонка до звонка». Я занимался интересным делом и получал за это деньги. Мой трудовой путь начался в Волгоградской судебно-медицинской экспертизе. В мои обязанности (должность – санитар морга) входило оформление документации, уборка помещения и вскрытие трупов. Основной доход приносило оказание услуг – одевание, бальзамирование и внеочередные вскрытия. В СМЭ я проработал почти семь лет – пока учился в медицинском институте. Это была хорошая подработка для студента, но никак не настоящая работа для парня, мечтавшего о вилле на берегу моря, шикарной машине, яхте и тропических островах. Закончив ВУЗ, я уволился. Но и работать по специальности не стал. Вместе с моим другом Трезором (aka Роман Трегубов) мы отрабатывали разнообразные схемы. Так, например, продажа «телеприставок». Магазинам предлагалась на реализацию купленная за копейки и упакованная в красочную упаковку радиодеталь, которая якобы улучшает работу телевизора. Затем подставные покупатели раскупали весь товар, создавая ажиотаж. Когда хозяевам магазина становилось ясно, что товар востребован, мы предлагали брать продукцию по предоплате. Продав крупную партию никому не нужных микросхем, мы исчезали. Это одна из многочисленных схем работы, порой мы просто предлагали коммерсантам услуги «крыши».
Одна из фирм, с которыми мы сотрудничали, занималась оптовой продажей фармпрепаратов, и директор устроил мне, как дипломированному врачу, протекцию при устройстве на работу в немецкую фармкомпанию Шеринг АГ. Так началась моя карьера медицинского представителя. Далее, я устроился еще на две компании, и работал одновременно на трёх. Дело в том, что представительства фирм находились в Москве и руководство не имело возможности проконтролировать региональных менеджеров. Продажи были на уровне, и я уделял время работе ровно столько, чтобы меня не уволили, и попутно развивал собственный бизнес – оптовая продажа фармацевтической продукции. В этом деле моим компаньоном стал институтский товарищ Глеб Гордеев. Он придумал и воплотил в жизнь высокорентабельную бизнес-схему – закупка фармпрепаратов у московских оптовиков (в основном дефицитных антибиотиков для лечения заболеваний урогенитальной сферы) и реализация через врачей кожвендиспансеров и женских консультаций. Он поднял совсем новую, нетронутую целину и привлёк меня в дело. Какое-то время мы успешно трудились, разработали клиентскую базу в трёх городах – Волгоград, Саратов, Астрахань. Гениальность Гордеева хотя и допускала обдуманность, но быструю, и не позволяла подолгу застревать на одном вопросе; вдобавок, громадное большинство вопросов было для него давным-давно решено. То, до чего многие в то время доходили длинными извилистыми путями, он преодолевал с большой скоростью и максимальным КПД. Работал он быстро и эффективно. В 1997-м наши отношения обострились – меня, на тот момент очень расчетливого и бережливого, возмущала расхлябанность Гордеева, который, хоть и двигал серьёзные дела, но мог в одну ночь спустить все заработанные деньги, не только свои, но и общие, кассу фирмы, и стал делать серьёзные просчеты по бизнесу. К тому же наша бизнес-схема перестала работать (продаваемые нами медикаменты перестали быть дефицитом и появились в свободной продаже, поэтому мы не имели возможность накручивать от 100 до 200 процентов), пора было разрабатывать новую. И я прибегнул к способу, который впоследствии стал моим излюбленным: разорвал отношения и забрал то, что смог забрать. Какое-то время меня беспокоила мать Гордеева, она требовала деньги (остался неурегулированный материальный спор примерно на $5000). Сам Гордеев на связь не выходил – у него помутился рассудок.
К тому времени мне пришлось уволиться с двух фирм – Шеринг АГ и Биттнер, так как мне стало известно, что иностранные компании создали базу данных по сотрудникам для оптимизации работы своих HR-служб, и меня в любой момент могли вычислить. Я остался в Alcon Pharmaceuticals – там была самая высокая зарплата, кроме того, служебный автомобиль, заграничные поездки и широкие возможности получения дополнительного дохода. Компания специализировалась на производстве и продаже оборудования, инструментов, расходных материалов и медикаментов для офтальмологии.
Весной 1998 года я учредил собственную фирму и назвал её Совинком – я только что приехал из Будапешта, где увидел вывеску банка «Совинком», и мне настолько понравилось это название, что я решил его присвоить. У меня не было наработок, которые бы приносили высокий стабильный доход, не было постоянных поставщиков и покупателей. Я учредил бизнес буквально на ходу: шёл по улице, увидел объявление о сдаче офисных помещений, зашёл в здание и арендовал офис, не имея четких бизнес-планов. Первые два-три месяца арендованное мной помещение фактически пустовало. Наработки, темы, проекты появлялись постепенно. Поначалу Совинком был карманной структурой, на которую я скидывал заявки клиентов (как сотрудник иностранной компании я был обязан продвигать продукцию среди лечебных учреждений, ориентируя их на официальных дистрибьюторов, которые находились, как правило, в Москве – своего официального склада, legal-entity, на тот момент у компании не было), а также реализовывал продукцию, выданную для бесплатной раздачи потребителям в качестве промоушена. У меня была идея сделать из Совинкома официального дилера Alcon Pharmaceuticals – заключить прямой договор, самому растамаживать, получить хорошие скидки, и, пользуясь служебным положением, продвигать свою компанию. Но это мне не удалось – мой руководитель, приехав в офис на переговоры с подставным директором, посчитал эту фирму недостаточно серьезной. К тому же, у меня не было средств, чтобы сделать крупную предоплату.
Глава 3,
В которой рассказывается, как я вывел свою фирму на рынок медицинского оборудования и расходных материалов
Итак, мне не удалось сделать из Совинкома официального дилера компании Alcon Pharmaceuticals, региональным представителем которой я являлся. Тогда я вышел на конкурентов, компанию «Джонсон и Джонсон» (строго говоря, Джонсон конкурировал с Алконом только по одной позиции – офтальмологический шовный материал). Региональным менеджером Джонсона по Южному федеральному округу был Вениамин Штейн, он проживал в Ростове, там же находился его офис (на тот момент ему было около 40, мне – 26). Он приехал в Волгоград, встретился со мной, и на этой встрече я заявил, что хочу стать дилером компании Джонсон и Джонсон и готов сделать предоплату в размере $5000 – попробовать, как пойдет этот товар. Не имея понятия, что это за товар, я попросил Штейна составить спецификацию самому. Он выставил мне счет, который я тут же оплатил; но товар завис – мне подсунули неходовые позиции, застрявшие на московском складе. Штейн уже имел в Волгограде дилера, некоего Курамшина, но разглядел во мне гораздо больший потенциал. К тому же, в МНТК «Микрохирургия глаза» он получил очень лестный отзыв обо мне как о надежном партнере. Правильное понимание ситуации пришло к нему уже после того, как он мне впарил неликвид. Он помог мне реализовать зависшие позиции и стал проводить через Совинком свои сделки – на условиях дележа чистой прибыли 50\50 (втайне от своего руководства, конечно, поскольку у него была аналогичная со мной ситуация: как представитель иностранной компании он не имел права вести собственный бизнес, он должен был предлагать конечным потребителям закупать продукцию на московском складе либо у официальных дистрибьюторов). И ему пришлось объяснять своему руководству, почему он проводит сделки через Совинком. Он говорил начальству, что эту фирму ему рекомендуют главврачи больниц, так как получают оттуда комиссионные. Впоследствии Штейн сказал, что изначально намекал Курамшину (который стал моим конкурентом) на возможность подобного сотрудничества – что будет ориентировать на него клиентов при условии получения комиссионных, но тот оказался на редкость непонятливым, кроме того, сам по себе не внушал доверия – держался бирюком, не поддерживал отвлеченных бесед и отличался тяжеловесным нравом и наивностью мещанских вкусов. Со мной же Штейн довольно быстро сработался и стал проводить через Совинком все свои сделки – не только с волгоградскими клиентами, но и ростовскими, ставропольскими, краснодарскими, казанскими, и прочими. Самыми крупными оказались Волгоградский областной кардиологический центр и РКБ Казань (Республиканская Клиническая Больница). Мы делили полученную прибыль на двоих, договорились о том, что Совинком является нашей общей компанией, но он не подпускал меня к клиентам, которым носил комиссионные и даже не давал их номера телефонов, хотя была настоятельная необходимость общения с исполнителями для решения оперативных вопросов: обсуждение спецификации, вопросы доставки, и так далее. Порой возникали накладки из-за того, что он физически не успевал обрабатывать заявки и контролировать отгрузки. В конце концов он передал мне данные всех клиентов, по которым у нас был небольшой оборот, оставив себе нескольких крупных.
(основной специализацией нашей компании стала реализация продукции компании Джонсон и Джонсон, являющейся конгломератом производителей медицинских расходных материалов и оборудования: Endo, Ethicon, Codman, Cordis, PowerStar, ASP и другие).
События не стояли на месте, продажи росли, и чтобы у нас не застопорилась работа, он был вынужден познакомить меня с исполнителями из Волгоградского кардиоцентра; что касается РКБ, там он был вынужден представить меня первым лицам – они потребовали личной встречи с директором фирмы, на которую делают крупные перечисления.
В первых числах ноября 1999 года, прямо перед моим днём рождения, меня уволили из Алкона. Хороший подарок на мой день рождения и на рождение сына, который должен был появиться на свет меньше чем через два месяца, в конце декабря. Меня сдал директор волгоградского филиала МНТК Микрохирургия глаза – он рассказал главе представительства Алкона, что у меня есть свой бизнес и что я являюсь дилером конкурента. Я достаточно хорошо подстраховался, прямых доказательств моего участия в бизнесе не было, однако были другие сложности, и демарш коварного офтальмолога подтолкнул главу представительства Алкона к решению расстаться со мной. Директор МНТК рассчитывал пристроить на мою должность (региональный представитель по ЮФО – Южный федеральный округ) свою жену, но просчитался: моё увольнение состоялось, но её взяли совместителем на жалкие $200 (тогда как только моя официальная зарплата на тот момент составляла около $2000, примерно столько же мне удавалось зашибать слева). Жалко было терять такую хорошую работу, но я уже успел создать собственный успешный бизнес. Пока в МНТК не знали о моём увольнении, я забрал оттуда принадлежащее Алкону дорогостоящее оборудование – факоэмульсификатор Legacy стоимостью $75,000 с периферией – наконечники, атташе, и так далее, общая стоимость которого приближалась к $50,000. То был демонстрационный образец, который возили по выставкам и давали клиникам на апробацию. Забрав имущество фирмы, я потребовал дополнительные средства плюс к своему довольно скромному выходному пособию (в размере всего лишь одной зарплаты, тогда как на всех инофирмах существовала практика при увольнении выплачивать шесть окладов). Глава представительства, гнусный интеллигентишка, не работал ни с силовиками, ни с «офисом», и никак не мог меня прижать. Мне удалось вытрясти с него $15,000, что стало неплохим подспорьем для безработного, который вот-вот станет отцом. Получив наличный перевод, я вернул оборудование.
Хотя я и не особенно утруждал себя на работе в Алконе, но увольнение в значительной степени развязало мне руки: я получил возможность представляться клиентам директором Совинкома, не опасаясь, что меня сдадут официальному работодателю. Между тем Штейн продолжал свои странные игры, не допуская меня до первых лиц кардиоцентра, ставшего нашим стратегическим клиентом. Такое положение было совершенно недопустимо, во-первых потому, что мы уже давно стали равноправными компаньонами, а во-вторых из чисто практических соображений – из-за растущего объема закупок это тормозило решение многих вопросов. Штейн проживал в Ростове, и в его ведении находился весь Южный регион, в Волгоград он приезжал раз в месяц, а присутствие человека, принимающего решения, было необходимо каждый день.
Как известно, чем больше у человека достоинств, тем больше недостатков. Если человек талантлив, то талантлив во всём – как в проявлении своих положительных, так и отрицательных качеств. Вениамин Штейн был первоклассный sales-man: педантичный, обязательный, трудолюбивый, а самое главное – результативный. Но была и другая сторона его личности – тёмная. Я сквозь пальцы смотрел на его взаимоотношения с его семьёй (он третировал свою жену, кинул родного брата, моего бывшего однокурсника, который при упоминании Вениамина резко сказал мне, чтобы я никогда не произносил это имя; братья не общались вот уже 10 лет), с бывшей семьёй (он принципиально не платил алименты на содержание дочери), но я не мог спокойно относиться к тому, как отрицательные качества моего компаньона проявляются по отношению ко мне. Он взял за моду унижать меня при клиентах, всячески подчеркивая, что в нашей фирме я нахожусь на второстепенных ролях (что было совершенно несправедливо, так как я наработал уже свою собственную клиентскую базу и делился с ним всеми своими наработками). Во время визитов в кардиоцентр и РКБ он демонстративно приказывал мне удалиться во время обсуждения денежных вопросов с первыми лицами, произнося при этом фразы наподобие «это не для лишних ушей» и всё в таком духе.
Также нашему бизнесу мешала патологическая прижимистость Штейна. Он не был официально оформлен как учредитель Совинкома (опасался, что это может как-то всплыть на Джонсоне), но участвовал в управлении фирмы наравне со мной. Он требовал, чтобы я платил персоналу зарплату в два-три раза меньше, чем существующие нормы оплаты труда. По его представлениям, квалифицированным сотрудникам можно платить как таджикам на помидорных полях, и они при этом должны радоваться и стоически переносить его придирки (по части мелочных придирок Штейну не было равных, он цеплялся по всякой ерунде и доводил сотрудников буквально до истерики). Поразителен был разрыв его представлений с действительностью на примере зарплаты главного бухгалтера. Стартовая зарплата тогдашнего главбуха осенью 1998 года составляла 1500 рублей. Уже весной 1999 года в связи с инфляцией и ростом зарплат я был вынужден поднять зарплату до 3000. Просто нельзя было платить меньше хорошему главбуху. А Штейн считал, что красная цена главбуха – 800 рублей в месяц! У нас были горячие споры по поводу размеров фонда оплаты труда, неизменно заканчивавшиеся одним и тем же: дико вращая глазами, Штейн кричал, что ДОЛЖЕН получить рассчитанную им прибыль (высчитанную с учетом «разумных» издержек), а остальное его не волнует. Мне приходилось лавировать – я не мог платить людям меньше, чем это принято на нынешнем рынке труда, и вместе с тем не мог компенсировать возникшие ножницы за свой счет. Я не мог доказать Штейну его неправоту из-за его упертости, а порвать с ним тоже не мог, так как сильно зависел от него во многих вопросах. Так что само собой получилось, что мне приходилось ловчить, подчищать финансовую отчетность, скрывать от него сделки, приносимые торговыми представителями. Само собой, что персонал всё просекал и слушался только меня.
Таким образом, представ передо мной и нашими сотрудниками в образе фаундрайзера, если можно так выразиться, то есть добытчика, от которого зависит поступление денег на расчетный счёт, Штейн тотчас же себя скомпрометировал, уронил и разочаровал. Так что работать мне приходилось со всякими неудобствами – чтобы соблюсти баланс интересов и в конечном счёте сохранить этот бизнес. Мне нужно было согласовать действия множества людей, большая часть которых не желала идти на компромисс и действовала в формате ультиматума: либо по-моему, либо вообще никак. Но если со стороны сотрудников Совинкома и руководства кардиоцентра это были справедливые требования (например, если менеджеру не заплатить зарплату 5000 рублей, которая является средней по городу, то он уволится; если главврачу кардиоцентра регулярно задерживать комиссионные, то он разорвёт договор и будет работать с конкурентами; и так далее), то со стороны Штейна это были капризы реднека, внезапно возомнившего себя барином. А поскольку он изнасиловал отчетностью, контролем, и просто придирками весь коллектив Совинкома, включая меня, то нам всем приходилось устраивать перед ним потемкинские деревни, чтобы создать ту видимость, которую он хотел видеть, и которая рассеивалась, как дым, после его отъезда. Я выкручивался с неистощимо изобретательной фантазией, чтобы не допустить Штейна к некоторым вопросам, и, слава богу, сам он с течением времени прекратил ездить по клиентам, а всё больше просиживал в офисе.
Глава 4,
О дальнейшем развитии бизнеса и о том, как сложились мои взаимоотношения с компаньоном
Постепенно ситуация менялась, и не в пользу Штейна. Он не имел возможности часто ездить в Казань, и я повёл там свою собственную игру. И очень скоро он перестал владеть ситуацией во всём, что касалось РКБ, ну а про новых клиентов я вообще не ставил его в известность. Что касается волгоградского кардиоцентра – его руководство само вышло на меня, возмущенное тем, что Штейн регулярно задерживал подвоз комиссионных. Что было совершенно недопустимо, особенно перед праздниками. В один из дней меня вызвал заместитель главврача кардиоцентра и прямо спросил о намерениях фирмы Совинком: собираюсь ли я работать нормально, либо задержки выплат будут продолжаться и впредь, и тогда кардиоцентр будет вынужден… Он не озвучил, что будет делать в случае дальнейших задержек, но по его тону было ясно, что кардиоцентр будет продолжать закупать продукцию производства Джонсон и Джонсон, но через другого дилера. Я ответил, что распоряжаюсь расчетным счетом, все финансы проходят через меня, в том числе наличные, задержка лишь за Штейном, который должен приехать в Волгоград, забрать у меня деньги и привезти в кардиоцентр. Заместитель главврача удивился:
– Так значит деньги у тебя? Так почему ты нам их не везешь?!
На следующий день я отвёз ему причитавшуюся сумму (у меня были все расчеты, так что вычислить нужную цифру не составило труда), после чего позвонил Штейну и поставил перед фактом – меня вызвал заместитель главврача и предъявил ультиматум: немедленная выплата комиссионных либо разрыв отношений с Совинкомом; так что мне ничего не оставалось, кроме как отвезти ему наличные. К этому объяснению я присовокупил: «Не веришь – позвони и спроси, в кардиоцентре хотят услышать твоё объяснение!» То есть я недвусмысленно намекнул, что отдуваюсь за своего компаньона. Штейн был крут лишь на словах, на самом деле за благообразным и мужественным фасадом пряталась не очень смелая душа (необходимо отметить, что выглядел он весьма достойно, хорошо одевался и производил впечатление уверенного в себе преуспевающего бизнесмена, особую солидность добавляла благородная седина). И он доверчиво вёлся на разного рода пробросы и разводы, его легко можно было накрутить, особенно если приукрасить речь упоминанием «бандитов» и «продажных легавых». Так же он не был силён в улаживании конфликтов и терялся в острых ситуациях. Я же, напротив, только в форс-мажоре и был силён и в нестандартных ситуациях чувствовал себя, как рыба в воде. Вдвоём мы могли бы стать идеальной командой… если бы не его супер-эго и не мой авантюрный характер и склонность постоянно что-то мутить и разбрасываться на множество фронтов.
В данном эпизоде с комиссионными – через час после нашего разговора Штейн перезвонил и попросил меня поехать к заместителю главврача кардиоцентра и выступить с оправдательной речью: мол, его, Штейна, напрягли по работе – семинары, отчеты, он сейчас в Москве в представительстве Джонсон и Джонсон, приносит руководству кардиоцентра извинения за доставленные неудобства и компенсирует их дополнительными комиссионными и подарками, которые выбьет со своего начальства специально для Волгоградского кардиоцентра. Также он попросил зайти к заведующему кардиохирургическим отделением, которому втайне от главврача платил 5 % от суммы закупаемой продукции, извиниться и сказать, что причитающиеся ему комиссионные будут доставлены в самое ближайшее время. Я пообещал, что обязательно это сделаю. На самом деле, я съездил по его просьбе в кардиоцентр, но во время переговоров с первыми лицами произносил текст, отличавшийся от того, что надиктовал мне Штейн – я приводил разнообразные примеры того, что первую скрипку в нашем бизнесе играю я, и что Джонсон вообще без меня не дышит. Как-то само собой получилось, что была разоблачена легенда Штейна о том, будто комиссионные для кардиоцентра он получает в кассе московского представительства Джонсон и Джонсон, а потом привозит в Волгоград. Руководство кардиоцентра увидело, что можно вести дела с местным волгоградским парнем и после этого эпизода стало обращаться ко мне напрямую. Так закончилось владычество Штейна в волгоградском кардиоцентре.
В начале 2000 года мы отработали в Казани сделку на $300,000, и Штейн в этом проекте выступил во всей своей красе. На первоначальном этапе он профессионально, на высоком уровне провёл презентацию продукции, низкотемпературных стерилизаторов Стеррад; и заинтересовал заказчиков – заведующую роддомом РКБ Галишникову и начмеда Галимулину. Они уверенно заявили, что в самое ближайшее время приобретут оборудование. Штейн скептически усмехнулся в ответ. Действительно, казалось невероятным, что у нас купят оборудование за $120,000, к которому необходимо постоянно покупать дорогостоящие расходные материалы. Такие стерилизаторы были роскошью, все работали в лучшем случае на импортных высокотемпературных стерилизаторах стоимостью не выше $5000, в худшем – на российских сухожаровых шкафах по цене $100. Конкуренция всегда была довольно жесткой, драться приходилось за каждую сотню тысяч рублей, а тут нам заявили, что без проблем протащат через конкурс контракт на сумму более ста тысяч долларов.
И тем не менее, через месяц после успешной презентации нам позвонили из РКБ и попросили счет сразу на два (!!!) Стеррада с расходными материалами на год работы. По просьбе заведующей роддомом РКБ Штейн подготовил техническое задание и обоснование закупки дорогостоящего оборудования и расчет долгосрочной экономии, по которому следовало, что с учетом порчи инструмента при высокотемпературной стерилизации Стеррады обойдутся бюджету дешевле, чем недорогие российские стерилизаторы (это было правдой). Проект был утвержден и закупку разрешили без проведения конкурса, так как Джонсон и Джонсон являлся единственным производителем подобного оборудования в России (существовали аналоги, но они не были зарегистрированы в РФ). А дистрибьютором Джонсона по Южному региону являлся Совинком. Строго говоря, дистрибьюторов было много, но заведующая роддомом стояла горой за нас – так как мы уже долгое время успешно сотрудничали и заслужили доверие.
Я напечатал счет и договор, отвез в Казань, но не верил, что нам так просто отдадут эту сделку.
Мои предчувствия оправдались. В РКБ пошла подковерная борьба, заместитель главврача стал двигать свою фирму, пришлось с ним договариваться, брать в долю еще и его. И так далее, и тому подобное. Потребовались согласования, в проект влезло еще несколько пассажиров, каждый из которых требовал бахшиш за то, что ставит свою визу. Необходимо отметить, что на данном этапе Штейн оказался на высоте и в стенах РКБ проявил себя как умелый переговорщик.
Но эта возня, хоть и потрепала нервы, но оказалась цветочками по сравнению с теми ягодами, что ждали нас впереди. Мы утрясли все формальности и получили «добро» от всех чиновников, от которых зависела сделка и стали смиренно ждать поступления денег из Министерства здравоохранения РТ (республика Татарстан). Необходимые средства имелись в наличии. Они были заложены в бюджет 1999 года и не выбраны бюджетополучателем, т. е. РКБ, и главврач на законном основании предъявил права на эти средства. Оказалось, что эти деньги Минздрав был обязан перечислить РКБ еще в 1999 году, но они куда-то подевались, и вот на дворе март 2000 года, а финансовая дыра всё никак не закроется. Я не был в курсе всех подробностей, и знал ситуацию со слов заведующей роддомом, а она говорила, что «деньги ищут».
И мы со Штейном совсем уже опустили руки, как вдруг ему позвонили с московского представительства Джонсон и Джонсон и сообщили, что туда прибыл некий субъект, представился Рафаэлем, и заявил, что хочет приобрести оборудование для РКБ. В представительстве ничего не слышали об этом проекте, и позвонили Штейну – это ведь его регион. Тот связался с Галишниковой, которая не смогла ничего толком объяснить; и вылетел в Москву.
За продвижение продукции ASP (принадлежащая Джонсону немецкая компания «Advanced Sterilization Products», выпускающая «Sterrad»), отвечал единственный сотрудник – Светлана Виленская. Она была удивлена, узнав, что в Казани заинтересовались Стеррадами, и дело продвинулось настолько, что уже под дверью стоят покупатели.
Галишникова не была знакома с Виленской, и позвонила тому, кого знала – Динаре Садыковой, сотруднице московского офиса, которая занималась Казанью до того, как этот город передали Штейну. Заведующая родильным отделением заявила представителю Джонсона, что уже выбрала поставщика, и что если Джонсон вступит переговоры с кем-то другим, кроме Совинкома, придётся переделывать заявку на другое оборудование. Больше ничего не было сказано, так как Галишникова не располагала никакими данными – кто такой Рафаэль, и с какой стати он делает какие-то там заявления от имени РКБ.
Штейну поручили разыскать директора Совинкома, то есть меня, и срочно вызвать в Москву.
Я прилетел в столицу и встретился с Штейном возле станции метро «Тульская». Пока мы дошли до офиса Джонсон и Джонсон, обсудили ситуацию. Времени было в обрез – с минуты на минуту должен был подъехать Рафаэль (на лимузине стоимостью $200,000, как судачили на Джонсоне).
Штейн находился в несколько возбужденном состоянии, всё время твердил: «не поддавайся на уговоры», «этот козёл вымораживает скидки», «в офисе не должны знать о наших с тобой взаимоотношениях».
Из его сбивчивого рассказа удалось выяснить следующее.
Год назад министерство здравоохранения Татарстана выделило средства на закупку медицинского оборудования для РКБ. Странным образом эти деньги, десять миллионов рублей, попали на счет некоей фирмы «Х», пополнив её оборотные средства. «Х» занималась производством водки, и целый год деньги работали на это. В конце 1999 года просроченной дебиторской задолженностью заинтересовалось КРУ (Контрольно-Ревизионное Управление). Представители «Х» вышли на руководство РКБ, узнали, какое оборудование требуется, и обратились непосредственно к производителю. Галишникова уверена, что тут не обошлось без замглавврача РКБ. Зная по опыту, что тот в лучшем случае кинет на деньги, не поделится, а в худшем – поставит совсем другое оборудование, она заявила главврачу, что официальным дистрибьютором Джонсона является Совинком, и что она, как конечный потребитель, не подпишет накладные от другой компании, и тогда «Х», а вместе с ней целая группа серьёзных людей, сядет в лужу. Ведь это нецелевое использование бюджетных средств, мошенничество.
Неизвестно, кто был замешан в этой схеме с водкой, по крайней мере, на Галишникову никто не выходил, и ничего не предлагал (в сложившейся ситуации наибольшее доверие было к Совинкому, учитывая историю поставок и прочих взаимоотношений). И она сказала, чтобы я уверенно держался на переговорах – как представитель заказчика, и ни в чём не уступал. То, что Джонсон до сих пор не заключил договор с «Х», а был вынужден вызвать на переговоры директора Совинкома – это целиком её заслуга.
Я уточнил, какую скидку даст Джонсон на два аппарата. «Процентов сорок, а то и все пятьдесят», – ответил Штейн, и напомнил про замглавврача РКБ, Галишникову с Галимулиной, и про интересы учредителей Совинкома (то есть наши интересы).
«Придётся накрутить немного сверху – ещё растаможка и доставка», – добавил я.
Придя в офис, мы сразу же прошли к Юлии Шелест, руководителю отдела логистики. Без лишних предисловий она сообщила, какую цену даёт компания на два аппарата с набором расходных материалов – скидка составила 50 % – и, со словами «Пойдёмте, я вас познакомлю с вашим плательщиком», повела меня в зал для переговоров. Штейн при этом как-то стушевался и поспешил скрыться, хотя как заинтересованное лицо мог принять участие в переговорах. Но предпочёл предоставить мне общение с человеком, чьё поведение на Джонсоне охарактеризовал как «гангстерское».
На самом деле ничего страшного в этом Рафаэле я не заметил. Это был высокий светловолосый мужчина примерно 40 лет в дорогом костюме, он довольно настойчиво предлагал мне сбросить цену, дать максимальную скидку и кинуть всех тех, кому я должен был отвезти комиссионные. В ход пошли угрозы – мол, он плательщик, деньги у него на руках, поэтому может прямо сейчас поехать в другое место, набрать любого медоборудования на нужную сумму, причем с максимальной скидкой, отгрузить этот товар в РКБ, и там ему подпишут любые бумаги. Но всё было тщетно – я упорно твердил, что не могу уступить ни цента, и озвученная мною сумма является окончательной. Сам факт этих переговоров давал мне уверенность, что этому жулику можно выкручивать руки как угодно, ведь если бы он мог сделать то, что грозит, то сейчас не сидел бы здесь, а выполнял бы свой план. Тогда Рафаэль заговорил за понятия: «Эти чинуши сидят в своих креслах и только требуют. Ничего больше не умеют делать. Мы с тобой понимаем, что деньги нелегко достаются. Нам же и по шапке за это – разгребай теперь всё дерьмо. Ты же в курсе всех наших казанских скандалов – КРУ, МРУ, и так далее». Он стал давить на то, что сам ничего не зарабатывает на этой сделке, а лишь раздаёт конверты, и на этом основании просил меня «как брата» уступить хотя бы 10 %. Но и это не подействовало, я сказал, что как только увидел такого серьезного человека, как он, так сразу и дал ему максимально низкую цену – мы же не на восточном базаре, где принято торговаться до ослиной пасхи и драться за каждый процент скидки.
