Kitabı oku: «Конвейер», sayfa 2
Глава 4
В полумраке холла греческой таверны «Олива», что на Большой Морской улице, Андрей подошёл к поджидавшей его Марине, на которой было золотое платье из металлических звеньев наподобие кольчуги:
– Привет, Мариш! Какое у тебя крутое платье. У моей бабушки был такой кошелёк.
Он стоял перед ней, а она сидела на диванчике, находившемся на возвышении. Она приподняла подол:
– Да, это хороший материал.
И тут гардеробщик врубил прожекторно яркий свет, ослепивший Марину и осветивший всю её во всех подробностях. Андрей сфокусировал взгляд на её промежности.
– Блин, Марин, я увидел твою горячую киску.
Проходившие мимо посетители с любопытством на неё покосились. Поднявшись с дивана, она отвесила Андрею подзатыльник:
– Придурок!
Пройдя в зал, они заказали шведский стол и мясное ассорти-гриль. Марина принялась отчитывать Андрея.
– Нам надо срочно распродать зависший товар, который ты получил в обмен векселей. А ты таскаешься с Блайвасом, от которого нет никакого прихода. Покатушки на Хаммере и тусовка по Исаакиевской площади. А сейчас ты накупил доменов razgon и снова ведёшь какие-то мутные беседы. Затеваешь интернет-проект?
Слушая её, можно было подумать, будто птички в вольере принимают участие в финансовых делах. Марина познакомилась с Андреем в Alcon Pharmaceuticals. У них были одинаковые позиции, она была региональным представителем по Северо-Западу, он – по Южному региону. Он сразу стал подбивать к ней клинья, но безуспешно. Его страсти были не из числа тех, какие вспыхивают, опустошают и убивают. Он терпеливо вёл осаду. И спустя четыре года смог снискать до конца её полную, безграничную симпатию. Она была свидетелем всех его начинаний, и на правах подруги могла критиковать и кое-что советовать. И с ней можно было общаться на любые темы, начиная от скидок на продукцию Johnson & Johnson и заканчивая температурой половых органов.
– Марин, угомонись, – сказал Андрей вкрадчиво, как только он один умел. – С Блайвасом я давно ничего не обсуждаю. В основном он меня грузит своими Хаммерами. Он грезит организовать их сборку. Собирает информацию, ищет оборудование, помещение. Советуется с людьми. Я с ним общаюсь только затем, чтобы выйти через него на Коршунова.
– Почему бы тебе не отбросить всё лишнее и не сосредоточиться на чём-то одном? – слова Марины прозвучали торжественно, как некая заповедь.
Андрей улыбнулся. Улыбка у него была широкая и зубастая.
– Но я не знаю, как. У меня всё взаимо-увязано. Экссон я не могу бросить, потому что имею здесь высокий стабильный доход. Волгоградская контора, Совинком, хоть там всё запутано, тоже не могу бросить, так как Быстровы участвуют в деле, в своё время навязали мне деньги под процент и я никак не могу вернуть им долг. У меня такое подозрение, что Володя Быстров считает, что я получаю на Экссоне несправедливо высокий доход, поэтому захотел получать долю с остальных моих дел.
При одной мысли о Владимире Быстрове, огромном, рябом и страшном, Марина с негодованием тряхнула своей хорошенькой семитической головкой.
– Чудовище!
Она предпочитала утонченных мужчин.
– Всё равно ты слишком разбрасываешься. Зачем ты связался с этими волгоградскими аптеками? Горздравотдел избавился от убыточных аптек а ты радостно повесил их себе на баланс. И отвалил комиссионные. Да еще инвестируешь в это дело чужими деньгами.
– Но мне их навязали. Давиденко и Карман… – голос Андрея звучал всё твёрже и твёрже, так что на них начали оглядываться другие посетители таверны. – Они устраивают мне городские тендеры в горздравотделе, я вынужден…
Он запнулся, и Марина сказала насмешливо:
– Давиденко – это невидимая рука рынка, которая незримо руководит потоками темной энергии и душит конкурентов, обеспечивая Совинкому победу на тендерах?
– Не знаю, меня бесит, что я многое делаю неплохо, но ничего – по-настоящему хорошо.
Принесли заказ. Воткнув нож в мясо, Андрей высказал то, что постоянно крутилось в его голове последние три месяца.
– Вот распродам зависший склад. Не зря же рисковал с этими векселями. Там почти на полмиллиона долларов. Это решит все мои проблемы.
– Финкельштейн хочет пополнить запасы военного склада. Он ищет у кого бы выбрать весь товар с большой скидкой. Знаешь такого?
Андрей кивнул. Начальник службы материального обеспечения Ленинградского Военного Округа, серый неприметный человечек. Несколько лет назад Блайвас устроил с ним встречу. Зашли не с улицы, а по рекомендации серьёзных людей, но Финкельштейн повёл себя, как последний чёрт. К нему обратились за содействием, а точнее, предложили себя в качестве поставщиков на ЛенВО, конечно не бесплатно. Но он, не желая расстраивать тех, кто рекомендовал Блайваса, и вместе с тем не желая ущемлять тех поставщиков, с кем работал, стал юлить и доказывать, будто он, начальник службы закупок, не имеет никакого влияния на закупки. И на победу в тендерах.
У Андрея осталось тягостное впечатление от этой встречи. Уж лучше бы Финкельштейн не размазывал кашу по стене, а прямо сказал, что у него уже есть свои поставщики, которые ему откатывают, и он не собирается их менять.
– Что-то мне не верится, что этот черт станет покупать у нас. Только если совсем нужда припрёт.
Умолкнув, они сосредоточились на еде, так как продолжению разговора помешала неожиданно включенная громкая музыка: пропитанная джазовыми вибрациями электронщина со свингующей перкуссией, надрывающимся саксофоном, чувственным вокалом и прохладным фортепиано.
Глава 5
В музыке хорошо известен феномен вундеркинда, или «маленького Моцарта», когда иной раз ребенок видит впервые в жизни пианино в гостях у родственников, и, стоя на цыпочках, внезапно начинает подбирать по слуху любимую песенку, не зная ни нот ни грамоты вообще. Через пару лет таких детей показывают по телевизору; приглашают на концерты, где маленький мальчик в белой рубашечке или девочка в трогательном платьеце, едва видные из-за рояля, на высоком стульчике играют так, что залы встают. Это талант, что сложно объяснить каким-то рациональным образом. Талантом природа наделяет человека совершенно вслепую: так сволочь и подлец может иметь нереальную скорость реакции и стать спортивным чемпионом, а тупой как баран сын сантехника и технички получить оперный голос и покорить Ла Скала и Метрополитен Опера.
Виктор Штрум никак не относился к озлобленным пролетариям, столь любимыми СМИ для описания образа скинхеда. В их семье была иномарка, а летом в обязательном порядке следовала поездка в Сочи или в Турцию, с жиреющим папой-служащим и толстой дебелой мамашей с обесцвеченными волосами. Более того, исходя из своих личных потребностей Виктор был всецело доволен жизнью где-то до четырнадцати лет. А потом начались странные вещи – захотелось непонятного. Где-то во тьме сознания Виктора зрели странные картины: как он, Виктор, решает проблемы, его слово имеет вес, а за ним стоят шеренги людей, готовых повиноваться каждому слову.
«Воля к победе и воля к власти…». Возможно, более впечатлительная натура, чем Виктор, увлеклась бы книгами, например о войнах древности, и сбежала бы от серой реальности в мир занавесок и деревянных мечей. Но Виктор презирал книги, как-то опасаясь печатного слова, из фильмов котировал в основном порнуху, а культурные потребности до некоторого времени реализовывал автомобильными журналами и просмотром спортивных телепередач.
Интуитивно Виктор стал тянуться к тем, кто мог бы с его точки зрения воплотить странные желания. И вот настал тот день, когда пересеклись небесные сферы, и Виктор с какой-то отвратительной карлотой прыгнул на неформальную молодежь. Это и стало тем моментом, когда ребенок, впервые подошедший к пианино, на слух играет знакомую мелодию. Дальнейшему творческому росту немало способствовало посещение секции каратэ.
Водоворот насилия, захлестнувший Виктора, оказался по-настоящему прекрасен. Мозг его к этому моменту не был отягощен никакими знаниями, и новый опыт ложился буквально на чистый лист. Виктор запоминал и анализировал тысячи мелких деталей, которые не отображали остальные: скорость сбора и атаки людей, нюансы позиции жертвы, ошибки и паузы в столкновении, моменты, когда ситуация теряла контроль лидеров и превращалась в хаос. Очень скоро именно поданные им команды, принимаемые спонтанно решения и действия стали сигналом для всех остальных: в любой драке с Виктором было безопаснее всего, и люди рядом с ним чувствовали себя заговоренными как от пиздюлей, так и от милиции. Ему не было и 16, когда он почувствовал на себе взгляды людей, ждущих от него команды. Это было то самое, что он интуитивно хотел всегда: реальная и очень осязаемая власть. Впервые в жизни он почувствовал себя не троечником в массе посредственностей, а реально лучшим, причем первым среди равных.
Очень сильно изменился Виктор и внешне. Очень быстро из низкорослого подростка гоповатого типажа он вырос в коренастого и довольно квадратного парня, выглядящего гораздо старше своих лет. Раздавшаяся в ширину шея и руки заполнили ворот и рукава поло, разбитые кулаки и сплющенный нос в сочетании с абсолютно пустым взглядом завершили его истинный, природный образ. Изменились также жесты, походка, манера речи и стиль одежды. Его перестали узнавать старые знакомые. Забылось и его человеческое имя – его заменило созвучное с фамилией хлесткое погоняло Штурм, а когда кто-то переспрашивал: «Штурм или Шторм», он неизменно отвечал: «Штурм или Шторм – без разницы, можно и так и этак». И уже слишком многие, столкнувшись с ним на улице, сразу начинали обдумывать план бегства. К 27-ми годам его резюме можно было изучать на курсах «Как стать профессиональным убийцей».
Вокруг него образовалась бригада, с основным составом и непрерывно прибывающими бойцами, которые, побывав в деле (или «акциях») в основном отсеивались, ну а те, кто прибивались к стае, были преданы командиру душой и телом, преклоняясь перед его величием, мудростью и силой, насыщенной чистым огнем молний и грома. Молодого бригадира отличал опыт и наличие идеологических оснований. Ему нравилось бить людей и хорошо получалось это делать. Он практиковал перманентный рекрутинг. Например, он заприметил стайку детей в тяжелых ботинках, которые пьют дешевое пиво и рассуждают про судьбы расы и нации. Он врывается со своими людьми и грамотно раскидывает рамсы. Атмосфера накаляется, и участники идут к гук-общагам (= общежитие где проживают нерусские мигранты), где успешно кого-то бьют, после чего меняются контактами, еще раз пьют, и принимают важное решение. Отныне они не просто абы кто, а страшная бригада Фольксштурм (название Виктор придумал сам, и оно опять же было созвучно его фамилии) во главе с не менее устрашающим бригадиром.
Цели поначалу были расплывчатые – то ли им начинать ликвидировать верхушку кавказских ОПГ, то ли власть в России захватывать. Между тем, драться умеет один бригадир, на всех два китайских складных ножа из ларька и мощная финансовая база в виде денег, даваемых родителями на карманные расходы. Похоже на начало примитивной компьютерной игры жанра РПГ, когда партия героев начинает игру ничего не умея и без гроша в кармане. Только все происходит в реальности.
Осматривая свой первый состав, бригадир Штрум сокрушенно думал – ну и задроты! Хилые тонкие шеи поддерживали бритые головы с синюшностью мороженых куриц. Таких может погнать любой крепкий гук… а к увесистым кавказцам вообще лучше не соваться, потому что плохо, когда жертва находится в одной весовой категории со всей бригадой в их совокупной массе. Выход из этого достаточно очевиден, и бригада отправилась в спортзал – качаться и заниматься единоборствами. Опытный руководитель сразу увидел приоритеты: первые навыки поставленных ударов куда ценнее для борьбы, чем эстетика накачанных бицепсов. Бригада окунулась в волшебный мир спортивных единоборств. Дела там в начале двигались очень плохо, поскольку юных арийских воинов нахлобучивали абсолютно все. Но вот прошло полгода… и уже каждый в общем может постоять за себя в драке, свернуть челюсть хаму в школе и эффективно пробить живой мешок во время очередной акции. Удары и броски в зале обрели дополнительную эффективность, когда их опробовали в подворотне на случайной жертве.
Что на первоначальном этапе могли реально сделать эти дети? Если бригада действует автономно, то, скорее всего, – сесть. «Основа» будет беречь таких от действительно опасных нападений – даже просто двое гуков или кавказцев для молодняка уже может оказаться фатально. Из сотен нюансов прямого действия они знали единицы, а их драки еще не стали «акциями» в полном смысле этого слова. То было время тупого отрабатывания действий в команде – думать головой за них должен старшой, а именно бригадир Штрум, или Командир Штурм (или Шторм, кому как нравится). Именно в первые полгода субкультурные дети и стали бригадой, оттачивая навыки на одиноких гастарбайтерах и разгонах собственных сверстников недружественных субкультур.
Каждое нападение – достаточно сложная симфония насилия, требующая опытного дирижера и сыгранного оркестра. Именно на простых жертвах пропадает суета, уходят лишние движения, приходит понимание чувства локтя и работа в коллективе с распределением ролей. Тяжелые виснут на жертве, более легкие – пробивают по очереди, вытягивая на удары друг друга, все осваивают результативные добивания. Выстраиваются в логичные связки два критических момента: начала и завершения нападения. Известно, когда и кто бьет первым. Кто окружает и перекрывает отход, кто – имеет право командовать отступление, в каком порядке разбиваются при отступлении и кто ведет мелкие группы к точкам отхода. Как правильно убегают на улице – используя дворы, местность, разные виды транспорта. Этому не учат ни в одной секции единоборств, хотя это единственная вещь именно «прикладного», а не спортивного свойства, которой не научат контактные единоборства. Если бригада не усвоит основу и методику успешных нападений, то не будет и будущего. Смысл всего столь часто критикуемого со стороны «битья дворников» только в этом – разработка и совершенствование методики боевой деятельности.
Этот этап был очень простым в освоении и привлекательным для участников. Вся прелесть и дух ультранасилия сконцентрировались на данной стадии. Но перед бригадиром всегда стояла не одна, а две задачи: кроме собственно осуществления прямого действия нужно обеспечить выживание бригады в обществе. Следующая контрольная точка – именно разработка собственной безопасности. Штрум видел, что бригады, которые до нее не доросли, прекратили свое существование, став очень легкой жертвой УБОПа.
Бригада, как и любое сообщество, имеет свое внутреннее устройство и типичные черты мужского коллектива и одновременно – управленческой единицы. Вот прошли первые полгода, и школьники заметно подросли, окрепли, успели подружиться и через многое пройти. И перед бригадиром стоит непростая задача: как разделить группу по ролям, отсекая при этом слабые звенья? Кто-то хорош в разведке, беге и знании местности, кто-то – в драке, но теряется при отступлении. Одному нужно только дать возможность напасть, и потом только оттаскивай, а кто-то склонен к мандражу и панике. Тут и проявил себя талант командира: каждый должен исполнять в группировке ту роль, к которой он склонен и которую выполняет хорошо. Можно конечно выгнать склонного к панике парнишку совсем, оставив вокруг себя одних берсерков… а можно – поручить ему разведку будущих мест акции. Кто, как не чрезмерно осторожный пессимист увидит лучше всех возможные источники опасности на месте будущего нападения? Точно также физически хилый, но быстрый пацан может и не принесет победу в бою, но сможет вывести за собой двух крепких соратников по заранее проверенному пути отхода. А может быть, бригаде будут нужны его мозги для анализа и сбора информации как о жертвах, так и например о моральном климате бригады и соображений внутренней безопасности? Совсем случайные пассажиры в такие темы попадают редко, и затем и нужен опытный командир, чтобы найти для каждого подходящее место и вписать в коллектив на положенную роль. Если же кто-то не подходит совсем – то вовремя вычленить и отсечь слабое звено, пока он не совершил фатальную ошибку и не сдал соратников.
Вопрос выхода на следующий этап развития группировки – не в количестве убийств и не в величине бицепсов у ее членов, а лишь в том, сможет ли она стать единым целым в принципе, а не только в драке. Именно в этом секрет неуязвимости от «стукачей» и в возможности наконец-то начать делать то, о чем мечталось в самом начале – действительно воплощать в жизнь идеологию, которая собрала многих из них. Спорным является такой фактор, как дружба в рядах бригады. Личное хорошее отношение безусловно способствует моральному климату внутри банды, но одновременно с тем лишает бригадира беспристрастного отношения к друзьям. «Боевое братство», очень необходимое в дальнейшем, возможно только при строжайшем контроле каждого за каждым и отсутствии любого прощения слабости. При этом недопустимо и возвышение бригадира – увы, многие перспективные коллективы пострадали от «синдрома фюрера» у их лидеров, и ничем хорошим это не заканчивалось. Анализируя успешные примеры, Штрум видел, что отношения там строились по известному принципу «первый среди равных».
Первым признаком выхода бригады на третий уровень стало формирование реального общака и понимание источников его пополнения. Создание стабильной финансовой поддержки за пределами пропивания награбленного возможно только там, где бригада прошла период структурирования и распределения ролей. Без этого невозможно организовать целевой расход денег – их просто присвоят или пропьют.
Одновременно с пониманием необходимости в общаке изменился и формат акций: кроме традиционных нападений со спонтанными грабежами, возникла необходимость в целевом пополнении финансовых запасов. Так появились разработки по цыганам, рыночным торговцам, а иной раз – просто нападения на заведомо дорого одетых и сильных кавказцев, среди которых запросто могут оказаться те самые участники кавказских ОПГ, о которых грезят критики и премудки. С цыганами получался совсем другой лавандос – особенно после выкручивания лампочек в подъездах, которым пацаны промышляли на районе до встречи со Штрумом. Выглядела группировка опять же совершенно без привязки к субкультуре – вся внешняя атрибутика давно осталась в прошлом. Там же, в прошлом, остались и гастарбайтеры со строек и неформальная молодежь.
К Фольксштурму потянулись очень и очень многие, в том числе интеллигентные ребята из обеспеченных семей. Стать вторым Штрумом… или хотя бы приблизиться к этому колоссу стало мечтой самых горячих и пламенных натур. Умеренные юноши также порешили, что если им не дойти до самого Штрума, то всё же они могут попасть хотя бы в его окружение, лишь бы выучиться орудовать ножом, как он выучился, только бы не бояться идти в бой, как он не боялся. Победитель владеет притягательной силой, и каждый стремится попасть в круг его сияния. Касаемо мамлюков-жертв, тут всё естественно, и всё предельно ясно: немыслимо тигру и джейрану жить дружно в одной клетке, это противно закону земли.
Глава 6
Цыганский поселок в пригородном Колпино был известен достаточно широко: построенные на деньги от героина особняки, стайки характерного вида цыганят, наркоманы, ну и собственно резиденты – цыгане и разномастные цветные приезжие. В тот день намеченная Штрумом зачистка имела не только санитарные, но и сугубо меркантильные цели. Его группа рассредоточилась на одном из перекрестков, полчаса ожидания, и он подал знак: вижу цель!
По улице шествовала монументального вида матрона: шаль, юбки, тапки на толстые шерстяные носки, под центнер живого веса. В руке – плотно набитая сумка. Рядом усатый мужик, выглядевший куда моложе спутницы, но на самом деле старше. Они шли из одного дома в другой, когда увидели одиноко стоявшего пацана в темной куртке и бейсболке. На руках – строительные перчатки. Он уверенным движением подбросил в воздухе сигарету и с первой попытки поймал её губами.
… Струя газа ударила цыганку в лицо и краем задела ее спутника. Тот сунул руку в карман, но тут на его согнутой в локте руке кто-то повис. Одновременно кольнуло что-то в боку и стало очень тяжело двигаться. Резанул по ушам визг цыганки и перешел в утробный вой. Мир потерял резкость, и наступила темнота.
Штрум всегда чувствовал свою бригаду не как спутников, а как части собственного тела. Это он, командир боевого отряда, имел восемь рук и ног, которыми действовал не менее слаженно чем двумя. Две пары атаковали цель, и спустя секунды все было кончено. Струя газа с полуметра, два удара ножом в бок, и Штрум добил цыгана ударом молотка в затылок. Цыганке повезло еще меньше – получила нож в ягодицу от четвертого бойца, и на нее посыпались удары всех четверых. Пятый, с камерой в руках, снимал всю сцену на видео, не упуская малейших деталей – от резких судорог всего тела жертвы до неуловимой дрожи в лице. Два ножа и молоток за несколько мгновений прекратили сопротивление – жертву вытягивали на удары друг друга. Прекратив съемки, присоединился и оператор, он нанес несколько ударов ножом и ловко обшарил жертву. Как всегда, над юбками под одеждой в складках жира спрятался самодельный пояс из ткани. Там деньги.
– Штурм, смотри чо тут! – один из парней держал в руках газовый «Вальтро», снятый с цыгана.
– Выкинь нахуй! – скомандовал Штрум. То же самое, но насчёт мобильного телефона было сказано тому, кто обшаривал жертв.
Парни послушно побросали на землю – пистолет и мобильный телефон.
– Валим! – скомандовал Штрум, и смазанные тени рванули спринтом вдоль забора.
Парень, бросивший на землю трубку, едва его товарищи повернулись спиной, на секунду задержался, чтобы поднять её. Спрятав в карман, он присоединился к своим.
Штрум бежал с трофейной сумкой. Пока вокруг вражеская территория, все держались вместе, но вот пустырь, и, побросав в пакет перчатки, ножи, молоток (специальный человек выносил в пакете инструменты с поля боя), группа рассредоточилась и каждый побежал по индивидуальному, заранее намеченному маршруту. Штрум быстро вытряхнул сумку. Грязный пакет, какие-то тряпки, женская сережка, пузырек какой-то дряни, смятая карта города с пометками, телефонная книжка, ключи… на землю все, к черту! Вот оно! Толстая пачка тысячерублевок переправилась во внутренний карман куртки.
Он ещё раз посмотрел на выброшенное барахло.
«Ключи! Если эти твари запросто таскают с собой по сто тысяч, можно себе представить, что там у них дома!»
Недолго думая, он поднял связку.
По дороге домой он зашёл в книжный магазин и купил обещанный Марианне томик стихов Теймураза Багратида и красивую рамку для их совместной фотографии. Вечером, повесив свой семейный портрет на стене в спальне, они с увлечением предались чтению стихов о страстном споре свечи и мотылька, соловья и розы, и дифирамбов в честь красного вина и алых губ. Поэма любовной тоски, мягкий свет ночной лампы, близость полуобнаженного любимого человека… Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Напряжение нарастало. Его рука потянулась к её трусикам. Она мягко остановила его:
– Подожди, давай дочитаем!
Он забрал у неё книгу:
– Я тебе прочитаю свои стихи.
– Свои?
– Свои, пацанские!
Он приподнялся на локте, кашлянул и продекламировал:
«Свернул трамвай на улицу Титова,
Разбрызгивая по небу сирень,
И облака – и я с тобою снова —
Летят над головами, добрый день!
День добрый, это наша остановка,
Знакомый по бессонице пейзаж.
Кондуктор, на руке татуировка
Не «твой навеки», а «бессменно ваш».
С окурком «Примы» я на первом плане,
Хотя меня давно в помине нет.
Мне 18 лет, в моём кармане
Отвёртка, зажигалка и кастет.
То за руку здороваясь, то просто
Кивая подвернувшейся шпане,
С короткой стрижкой, небольшого роста,
Как верно вспоминают обо мне,
Перехожу на нужный переулок;
Что, муза, тушь растёрла по щекам?
Я для тебя забрал цветы у чурок,
И никому тебя я не отдам.
Я мир швырну к ногам твоим, ребёнок,
И мы с тобой простимся навсегда,
Красавица, когда крупье-подонок
Кивнёт амбалам в троечках, когда,
Весь выигрыш поставивший на слово,
Я проиграю, и в последний раз
Свернёт трамвай на улицу Титова,
Где ты стоишь и слёзы льёшь из глаз».
– Супер! – сказала она. – Ты сам сочинил? Для меня?
Он посчитал, что прелюдия и так уже затянулась и попытался обнять её, но она вывернулась, и, вскочив с кровати, стала хлопать в ладоши:
– Где мои цветы? Ты забрал их у чурок?
Легко поднявшись вслед за бесовкой, он попытался схватить её, но она увернувшись, стала бегать вокруг кровати, визжа:
– Мои цветы! Мир к моим ногам! Забери у чурок!
Они стояли друг против друга. Их разделяла кровать. Марианна, с присущей ей серьезностью продолжала дразнить его, хлопая в ладоши. В глазах его стояли веселые слезы, ему хотелось смеяться от молитвенной серьёзности, с которой Марианна шпарит шутки, но вместе с тем желание давило так, что было уже невмоготу. Ну конечно, в этом вечном споре она победила. Отважное лицо Виктора выражало покорность, и он, если не хотел умереть от восторга, то хотел жить для божества, обретенного раз и навсегда. Тяжело дыша, он прохрипел:
– Всё понял: мир к твоим ногам! Забрать у чурок!
Она подняла ножку и стала вращать в воздухе ступнёй: «А цветы забрать у чурок!?» Это уже было слишком. Внутри Виктора словно лопнула струна, прыжком перемахнув через препятствие, он сгрёб в охапку свою неповторимую ценность и вместе с ней повалился на кровать. Они катались по кровати, хохоча и визжа. Марианна царапала его твердые, как камень, плечи, кусала грудь. Зарывшись головой в её густых волосах, ароматных, как лепестки роз, он стал стягивать с себя спортивные брюки.
– Я люблю тебя!
С глубоким стоном она впустила его.
