Kitabı oku: «Тьма в хрустальной туфельке», sayfa 2
Руки сами собой сжались в кулаки. «Как он смеет? – думала девушка. – Как смеет вообще показываться? Лею уволили сегодня, и она носила его ребёнка».
Лея, придумавшая Элеоноре глупое прозвище и научившая, как оборачивать резкость Лиззи против неё самой же. Её уволили – без рекомендаций, незамужнюю, с ребёнком, которого она даже не желала. Теперь Лея не сможет найти работу, и никто не позволит незамужней матери снять приличную комнату. Деньги у неё скоро закончатся, а ей даже негде будет жить, и если что-то с ребёнком будет не так – Лея даже не сможет позволить себе услуги врача. Одному Богу известно, куда собиралась теперь отправиться Лея и что намеревалась делать. Мистеру Пембруку было всё равно. Он шагнул в библиотеку, сунув большие руки в карманы своего блестящего жилета. Взгляд его лягушачьих глаз был беспечным, словно у ребёнка, и он насвистывал какой-то мотивчик. Ненависть Элеоноры была так сильна, что казалось, воспламеняла кровь.
Завидев её, хозяин дома прекратил свистеть.
– А-а, – протянул он. – Элла.
Девушка заставила себя присесть в реверансе. Он ведь всё ещё был хозяином этого дома, и она не могла позволить себе беспечность. Если Элеонору выкинут на улицу без рекомендаций, ей тоже будет некуда идти.
Ворот его рубашки был безукоризненно белоснежным. Атласный шейный платок блестел. Тёмный костюм был вычищен и выглажен. Лея сделала всё это днём раньше. Она сама настояла, что соберёт его вещи и разложит его одежду, надеясь, что застанет его в комнате. Наверное, это был бы последний день, который Элеонора и Лея могли бы провести вместе, если бы Лея не попыталась выпросить у Пембрука денег – на его же ребёнка. Но трус не явился домой прошлой ночью, и теперь Леи в особняке не было.
– Что ты делаешь с этой книгой?
– Я… ставила её на место, сэр, – солгала Элеонора, заставляя свой голос звучать смиренно.
– Что ж, не буду мешать.
Он кивнул на полки, всё ещё стоя на пороге. Элеонора развернулась и аккуратно поставила книгу на место, чувствуя странный стыд. И она почти физически ощущала, как Пембрук смотрит на неё.
– Скажи мне, Элла, – медленно проговорил он, когда девушка обернулась. – Сколько тебе лет?
– Семнадцать, сэр.
Его брови поползли вверх, словно она не жила в его доме больше семи лет.
– Как же ты выросла.
Элеонора промолчала. Ей отчаянно хотелось помыть руки.
Мистер Пембрук прошёл к креслу и сел.
– Знаешь, а я ведь всё ещё помню, как ты сидела у меня на коленях. Иди сюда. Порадуй старика.
Он похлопал себя по колену. Элеонора стиснула свой сундучок, держа его, точно щит. Всю её наполняло отвращение и страх, окутавший её, словно тяжёлый дым от горящего угля.
«Не позволяй ему прикасаться к тебе», – предупреждала Лея.
Элеонора просто не ожидала, что всё начнётся так быстро – а ведь даже дня не прошло с тех пор, как подругу выгнали.
Мысль о Лее не позволила отвращению окончательно захлестнуть её. Элеонора думала быстро. Нет, она не собиралась разделять судьбу подруги.
– Признаться честно, я этого не помню, сэр, – сказала она, потихоньку отступая к двери. – Уверена, у вас были дела поважнее, чем развлекать забавных детей. В основном из того времени я помню вашу супругу.
Даже спустя три года на его лице промелькнула тень горя. Элеонора тоже ощутила печаль, но это чувство сопровождалось злорадным триумфом. Даже после смерти миссис Пембрук защищала её.
– Она была такой великодушной, – продолжала Элеонора, пятясь к двери, и видела, как дряблые щёки мистера Пембрука вспыхнули. – Такой доброй. Она мне была как мать. И она так прекрасно разбиралась в том, что подобает леди! Никогда не видела никого, кто так бы заботился о слугах, как наша госпожа. Она всегда будет мне примером. Каждый день я стараюсь жить так, как она бы одобрила…
Мистер Пембрук поднялся и поковылял к двери.
– Я… да, да. Что ж, на этом всё.
Он буквально выскочил из комнаты. Глаза у него так и сверкали, а челюсти были крепко стиснуты. Элеонора досчитала до пяти, а потом поспешила к двери и заперлась. Сердце бешено колотилось в груди. Девушка навалилась спиной на дверь, удерживая ту закрытой.
Она говорила правду – в самом деле она мало что могла вспомнить о мистере Пембруке из своего детства. Хозяин всегда казался отстранённым, угрожающим, и единственное, что Элеонора помнила, – так это то, как он кричал на Чарльза во время школьных каникул за оценки, которые никогда не были достаточно хорошими. И только когда миссис Пембрук умерла, а Элеонора оказалась не по ту сторону двери из зелёного сукна6, она узнала, каким был хозяин на самом деле.
Девушка посмотрела на кресло, в котором он только что сидел, и вздрогнула. Нужно будет как следует вычистить это кресло, если она хочет чувствовать себя в безопасности, сидя в нём. Мистер Пембрук всё ещё тосковал по супруге, и если можно превратить это знание в свой щит, то Элеонора так и поступит.
Ей понадобится любой доспех, какой только был в её распоряжении.
Остаточный страх всё ещё клубился внутри, когда зашло солнце. Духота душила, когда она поднималась по лестнице для слуг, и мухи кружили над головой. Библиотека могла бы успокоить её – но даже это место омрачалось памятью о мистере Пембруке.
Элеонора распахнула дверь в свою каморку и открыла окно так широко, как только было возможно. За стеклом простирался целый лес крыш и печных труб и был виден лишь клочок неба. Ясными утрами отсюда был смутно виден Гайд-парк, но сейчас дым из труб делал его не отчётливее зелёного пятна на горизонте.
Элеонора сняла платье и корсет – оба были уже слишком тесными для неё – и брызнула в лицо прохладной водой. Влажная от пота сорочка противно липла к телу.
– Элла? Ты не спишь?
В дверях стояла Ифе, сжимая в руке письмо. Увидев Элеонору в одной только нижней сорочке, девушка покраснела:
– Ох, господи, ты в рубашке! Прости, я зайду позже…
Элеонора подхватила шаль и набросила на плечи. Шерсть была колючей и жаркой.
– Вот. Если я буду в шали – ты же не возражаешь?
Ифе всё ещё выглядела смущённой, и Элеонора попросила подождать её снаружи, чтобы одеться – пусть даже казалось, что она задыхается всё больше с каждой застёгнутой пуговицей. Ифе вошла, как только она закончила, и передала Элеоноре письмо.
– О, это от твоей матушки! – сказала Элеонора, пробегая взглядом по странице.
Ифе коротко нервно кивнула:
– Пожалуйста, расскажи мне новости, прежде чем зачитаешь вслух. Лучше, если я сперва узнаю, что там.
Элеонора улыбнулась:
– Я всегда так и делаю, помнишь? Твоя матушка говорит, что у неё всё хорошо, и у Мэри, и у малышей тоже, и у Патрика, хоть она и не получала от него вестей с тех пор, как он отплыл.
– А это разве нормально?
– Думаю, да. Ведь ему не представится шанс отправить письмо, пока они не окажутся в порту. Спроси Дейзи – она точно знает. В любом случае, она говорит, что Майкл – простите, Мишель – держится и что тёплая погода хорошо влияет на его грудь. Он шлёт тебе свою любовь.
Ифе осела у кровати Элеоноры.
– Хорошо. А она не пишет, может быть, Мишелю что-то нужно?
Элеонора снова перечитала письмо. Его явно писал англичанин: по тому, как Ифе произносила имена своих домочадцев, Элеонора могла сказать, что тот, кто написал это, записал наиболее схожие варианты. Собственно, имя Ифе было написано как «Ева», хотя Элеонора никогда не говорила этого подруге. Она не хотела увеличивать дистанцию между Ифе и её семьёй, переименовывая её.
– У него всё хорошо.
Ифе испустила вздох облегчения и села у изножья кровати Элеоноры, уткнувшись подбородком в колени.
– Хорошо. Теперь можешь читать.
Элеонора села и начала читать письмо вслух, как подобает. Ифе смеялась над шутками своей матушки, охала над деревенскими слухами и краснела каждый раз, когда Элеонора зачитывала вопрос о мальчиках. Но, несмотря на все улыбки, в её глазах застыло странное печальное раздумье, удивлявшее Элеонору. Если бы её брат не заболел – отправилась бы Ифе в Лондон вообще?
Ифе счастливо вздохнула, когда Элеонора дочитала письмо до конца.
– Спасибо, Элла. А мы сможем написать им ответ?
– Конечно. Что бы ты хотела им сказать?
Плечи Ифе поникли.
– Я… я не знаю. Но мне кажется… матушке лучше не знать о том, что случилось сегодня.
Элеонора вспомнила, как Лея стискивала калитку. Внутри что-то сжалось.
– Да. Думаю, лучше не надо.
Ифе уставилась на её голые ноги, выглядывавшие из-под подола платья.
– Хотела бы я рассказать ей о чём-нибудь. Что Лондон совсем не такой, как я представляла. Я думала, здесь будут леди в прекрасных платьях и поездки в Хрустальный Дворец. Захватывающие приключения.
– Ну, – Элеонора заставила свой голос звучать повеселее. – Давай что-нибудь придумаем.
– И солжём моей мама́?
– Не солжём, – успокоила Элеонора. – Она ведь твоя мама и поймёт, что ты просто шутишь. К тому же мир всегда кажется красивее, когда о нём пишешь.
– Она правда поймёт?
– Конечно! Расскажи… расскажи ей, что буквально на днях ты встретила на улице принца Великих Моголов и он подарил тебе жемчужину размером с твою голову в благодарность за то, что ты указала ему дорогу к Букингемскому дворцу. Только ты, конечно же, не приняла такой подарок, ведь ты – умная девушка и знаешь, что единственная достойная плата – это бриллианты.
Ифе робко улыбнулась:
– Я была бы не очень умна, если б отказалась от жемчужины размером с мою голову.
– Расскажи ей, что из дома выдающегося профессора улетела редкая яркая тропическая птица, – сказала Элеонора, проникнувшись темой беседы. – И теперь все голуби, воробьи и вороны на нашей площади окунаются в яркие краски всех цветов – от зависти!
Ифе захихикала:
– Но, Элла, так они никогда не полетят!
– Ну ладно. Тогда расскажи ей, что я сбежала с красивым русским боярином по имени Сергей. Нет, с двумя боярами. И они оба приехали в один и тот же вечер и были ужасно огорчены! Я сказала им, что выйду замуж за человека, который положит солнце в мою ладонь, и они оба топорщат усы от усердия, пытаясь этого добиться.
– И кого же ты выберешь? – со смехом спросила Ифе.
Элеонора напустила на себя задумчивое выражение:
– Хм, зависит от ситуации. Который из них повыше ростом?
Ифе изобразила было возмущённое аханье, но не выдержала и рассмеялась.
– После того как ты устроила им столько хлопот?
– Разумеется! Что за бедолага не сумеет разгадать мою загадку, просто подняв руку? – Она протянула руку ладонью вверх так, что та оказалась у Ифе перед глазами. А потом девушка наклонила ладонь так, что та теперь находилась на одном уровне с крышами дома напротив, и сквозь грязное мутное стекло солнце садилось прямо в её вытянутые пальцы.
Следующим утром Элеонора особенно остро ощущала отсутствие Леи – словно недостающий зуб. Она стояла на пороге комнаты подруги, глядя на кровать, с которой сняли бельё, на пустые ящики, всё ещё полуоткрытые, ведь Лея собиралась в спешке. Элеонора думала о том, что должна была сделать для неё гораздо больше. Должна была отдать Лее свой заработок или же похитить её, спрятать наверху – но теперь было слишком поздно. Она даже не знала, где Лея ночевала прошлой ночью. Задним умом ей теперь точно не поможешь.
Дейзи открыла дверь своей спальни, когда Элеонора проходила мимо. Густые чёрные кудри служанка унаследовала от своей матери родом из Вест-Индии – без шпилек они вились точно пружинки. Взгляд тёмных глаз метнулся к двери спальни Леи и обратно.
– С ней всё будет хорошо, – сказала Дейзи.
Элеонора вздохнула:
– Ты правда так думаешь?
– Ей будет непросто, – Дейзи зевнула, – но она справится. Послушай, Элла, будь добра, принеси немного воды с плиты? Волосы никак не слушаются. И миссис Филдинг мне устроит взбучку, если я это тотчас же не исправлю.
Элеонора кивнула и спустилась в кухню. Даже Лиззи молчала. Она не смотрела на место Леи за кухонным столом и ела кашу, не говоря ни слова, переводя взгляд с Элеоноры на Ифе. На лице Лиззи застыло странное расчётливое выражение, которому Элеонора не доверяла, и вот уже не в первый раз она задавалась вопросом, как же Лиззи продержалась все восемь лет, которые проработала в особняке Гранборо.
Без Леи работы стало больше, и её обязанности нужно было поделить между оставшимися девушками. Элеонора всё утро бегала вверх и вниз по лестнице: вниз в сад, чтобы вылить ведро для помоев, в гостиную, чтобы избавиться от пыли и мёртвых мух, вниз в подвал, где она обнаружила Ифе, рыдающую об уходе Леи. Лицо девушки, залитое слезами, было перепачкано угольной пылью. Элеонора вывела подругу к насосу, заставила вымыть лицо и руки и привела Дейзи, чтобы та утешила Ифе. Она оставила обеих девушек в тени каретного сарая – те стояли, обнявшись.
Элеонора тем временем собрала хлеб и сыр для ланча, стоя спиной к двери, старательно делая вид, что не заметила, как Дейзи коротко поцеловала волосы Ифе. Обе девушки вернулись в дом пятнадцать минут спустя, всё ещё немного расстроенные. В заднюю дверь кто-то постучал.
Ифе утирала глаза, а Дейзи уже занялась делами, которые поручила ей миссис Бэнбёри, поэтому Элеонора отложила ланч, смахнула крошки и отперла.
Это был тот юноша, помощник мясника. Сейчас он казался выше ростом, чем когда стоял за прилавком.
– Добрый день, Златовласка, – приветствовал он с ухмылкой. – Вы получили заказ на эту неделю?
– Вам придётся обсудить это с миссис Бэнбёри. Позвать её?
Юноша подмигнул:
– Лучше не надо.
Элеонора отступила и повысила голос, чтобы другие услышали:
– Я не могу решать за кухарку, извините.
Девушка развернулась, но помощник мясника поймал её за рукав. Она вспомнила мистера Пембрука, синяки на руке Леи от пальцев и резко отдёрнула руку.
– Миссис Бэнбёри!
Юноша тут же вскинул руку, когда кухарка развернулась.
– Ладно, ладно! Не хотел тебя пугать. Я просто подумал, что такой прелестной девушке не стоит находиться одной…
Откуда-то из-за плеча Элеоноры раздался странный звук. Девушка обернулась и увидела Лиззи, стоявшую в центре кухни. В опущенной руке она держала выбивалку для ковра. Помощник мясника буквально вылетел за дверь, поднявшись по ступенькам в сад. Лиззи бежала за ним, крича: «Только попробуй вернуться сюда, Берти! Только попробуй!»
Миссис Бэнбёри отвела потрясённую Элеонору в кухню и усадила за стол.
– Ты в порядке, милочка?
– Я не хотела никому доставлять неприятностей.
Дейзи фыркнула, срезая верхушку луковицы:
– Тогда не стоило вам путаться с мальчишкой, да, мисс Элеонора?
– Думай, что говоришь! – рявкнула миссис Бэнбёри.
– Путаться? – непонимающе переспросила Элеонора, распрямляясь.
Они замолчали, обмениваясь многозначительными взглядами, и девушка наконец поняла, что имелось в виду.
– Неужели вы думаете, что я… – ахнула она.
– Нет, – отрезала миссис Бэнбёри, многозначительно посмотрев на Дейзи. – Мы так не думаем. И мы больше не будем об этом говорить.
– Ну, похоже, между ними сложилось какое-то особое понимание, – Дейзи усмехнулась. – Я бы никогда…
Миссис Бэнбёри со стуком поставила котёл на плиту:
– Я сказала: мы больше не будем об этом говорить!
Дейзи закатила глаза. Элеонора встревоженно посмотрела на ступеньки, ведущие в сад:
– Думаете, мне стоит пойти туда и объясниться?
– Не обращай на них внимания, – ответила миссис Бэнбёри. – Сами разберутся.
Элеонора вышла из кухни прежде, чем вернулась Лиззи.
Элла спряталась в столовой, приоткрыв окно, прислушалась. Из-за шума волынщиков, уличных торговцев, повозок и лающих на улице собак она не могла сказать, прекратила ли Лиззи кричать. Девушка посмотрела на часы – прошло полчаса. Конечно же, Лиззи и её любимый уже помирились.
Она смахнула пыль с обеденного стола и начала его полировать, справедливо рассудив, что её тревога вряд ли поможет Лиззи успокоиться побыстрее и лучше уж, если кто-то увидит её здесь, она будет при деле. Кроме того, в столовой всё ещё пахло вчерашним ужином. Жаркая тёмная комната, запах варёного лосося, малиновые занавески напоминали ей об Ионе, попавшем в утробу кита.
Полироль для мебели пахла достаточно резко, чтобы перебить запах давнишней рыбы. Тряпка скользила по столу, гладкому, словно лёд. Показался расплывчатый тёмный контур, и какое-то время ей казалось, что глаза обманывают её, пока она не узнала собственное отражение.
Дверь открылась и со стуком захлопнулась. Элеонора подняла взгляд и увидела Лиззи, схватившуюся за спинку стула так, что побелели костяшки пальцев. Её лицо горело гневом. Элеонора почувствовала, как внутри всё сжалось от паники. Никогда она не видела Лиззи в таком состоянии.
– Лиззи! Ты в по…
– Не стоит, – рыкнула Лиззи. – Не смей.
– Я просто…
– Ни одного чёртового слова больше! Ты и так уже испортила всё, что только можно!
– Лиззи, я не хотела. Я…
Та сухо рассмеялась:
– Ох, ну конечно, ты не хотела. Господи Иисусе, сколько раз ты уже прибегала к таким оправданиям!
Элеонора нахмурилась:
– Я не понимаю.
– Нет, – сплюнула Лиззи. – Конечно же ты не понимаешь. Думаешь, я не помню, какой ты была, когда впервые здесь оказалась? Беспризорница, дикая зверушка, которую лучше было оставить в работном доме! Мы старались… Господи, как же мы все старались быть с тобой добрыми. Но ты была настоящим животным!
– Что?!
– Пиналась, кричала, царапалась и кусалась, как чёртова обезьяна! Половине из нас оставила фингалы и чуть ли не вскрыла шею миссис Филдинг! А когда закончила, хлопала глазами, глядя на хозяйку, и говорила ей, что ах, ты же не хотела.
Лиззи трясло. Она всё ещё крепко сжимала спинку стула, и тот дребезжал по полу.
– Но меня ты никогда не могла провести. Ты прекрасно понимала, что делаешь! Сейчас тоже прекрасно всё понимала!
Элеонора отбросила тряпку.
– Нет, я не хотела, чтобы всё так…
– Ты же знала, что мы с Берти гуляем вместе. Видишь?
Она оттянула ворот платья, сняла что-то с шеи и со стуком опустила на стол. Это было кольцо, висящее на прекрасной золотой цепочке.
– Ты хоть знаешь, что мне пришлось делать, чтобы это получить? Сколько раз мне приходилось глупо улыбаться его слабоумной старухе матушке? Сколько раз я закрывала глаза на его попойки? Я смирилась со всем, чёрт возьми, чтобы только выбраться из этого места. И я не позволю тебе забрать это у меня!
– Не думаю, что это я должна отвечать за поведение твоего любимого…
Лиззи пнула стул с дороги. Прежде чем Элеонора успела сбежать, служанка оказалась перед ней, занесла руку. Пощёчина оказалась жёсткой.
– Не смей мне огрызаться! Великая и могучая мисс Элеонора, вся из себя милостивая и прекрасная, точно чёртова царица Савская!
Элеонора отшатнулась:
– Успокойся, прошу тебя…
– Попридержи язык! Думаешь, ты лучше меня просто потому, что умершая женщина считала тебя особенной?
– Лиззи!
– Ну что ж, теперь её здесь нет, правда? И ничто не стоит теперь между тобой и им…
Элеонора похолодела.
– Следующей можешь оказаться и ты сама, – огрызнулась она.
Лиззи недобро усмехнулась:
– А как, ты полагаешь, я продержалась здесь всё это время, мисс Элеонора? Всё, что требуется, – это шепнуть кое-что в нужный момент в нужном месте. Пока есть какая-нибудь другая девушка, я в безопасности.
Элеонора не могла пошевелиться. Она думала о Лее, обо всех тех девушках, которые покидали особняк Гранборо, потеряв свою честь. Лиззи посылала всех этих девушек – и послала свою подругу – мистеру Пембруку. Она слышала рыдания, видела слёзы и всё равно посылала их всех к нему. Ужас сковал Элеонору, стиснул её горло.
Всё ещё ухмыляясь, Лиззи опустила руку.
– Берти вернётся через пару дней, – её голос звучал тихо, коварно, – и я прощу его, как всегда. Но для тебя будет уже слишком поздно. К концу недели хозяин вцепится в тебя когтями. Уж я об этом позабочусь.
Она резко вышла из комнаты. Кровь стучала в висках. Элеонора попыталась выдвинуть стул, чтобы сесть, но промахнулась, так сильно дрожали её руки. Вскоре она окажется в ловушке, на тёмном пути, полном унижений, с которого ей не сбежать. Мистер Пембрук сломает её, и Лиззи позволит ему это сделать.
В груди стало тесно, и дыхание сделалось поверхностным, прерывистым.
Нет, она не может этого допустить.
– Элла? Ты здесь?
Элеонора вскочила со стула, споткнулась, когда ноги подвели, и утёрла глаза. Другие не могли видеть её такой – бледной, опухшей, выжатой, словно старое кухонное полотенце. Если б Лиззи знала, что Эллу так легко напугать – то уже выиграла бы.
Ифе вошла в библиотеку с перьевой метёлкой для пыли, зажатой под мышкой, совком и щёткой в руках. При виде Элеоноры она ахнула:
– Что с твоим лицом!
Рука Элеоноры метнулась к пылающей щеке. Пальцы у неё всё ещё дрожали. От пощёчины Лиззи остался след – щека опухла и покраснела. «Десять лет службы не прошли даром, – с горечью подумала Элеонора. – Этот мальчишка-мясник ещё не знает, во что ввязался».
Ифе отложила щётки и начала осматривать полки.
– Здесь есть что-нибудь прохладное?
– Со мной всё хорошо, Ифе, – хрипло ответила Элеонора.
– Нет, – возразила Ифе, подхватила каминный совок и протёрла фартуком. – Он немного грязный, но сгодится.
Элеонора прижала холодный металл к щеке. Сначала касание показалось жалящим, но вскоре болезненная пульсация стихла.
– Спасибо.
Ифе закусила губу, и глаза у неё расширились в тревоге:
– Это Лиззи, да? Я видела, как она рванула вверх по лестнице сразу после того скандала.
Элеонора кивнула.
– Но ведь это не твоя вина! Я поговорю с миссис Филдинг, и она…
– Она ничего не видела, – ответила Элеонора, ощутив внезапную тревогу. – И Лиззи ведь здесь с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. Её слово против моего.
– Я тебя поддержу!
– Ты тоже не видела, как всё было, Ифе.
– Но это несправедливо!
В окружении огромных книжных шкафов Ифе казалась крохотной. Солнечный свет обрисовал её веснушки, округлые щёки. Она казалась совсем ребёнком.
Элеонора попыталась улыбнуться:
– Всё будет хорошо. Просто поручи мне на несколько месяцев всю самую тяжёлую работу. Тогда я стану такой же сильной, как Лиззи, и она больше не посмеет поднять на меня руку.
Ифе тихо рассмеялась:
– Дейзи говорит, что как-то здорово ей врезала, прежде чем её назначили старшей горничной. С тех пор Лиззи её не беспокоила.
– Ну вот! Всё, что мне требуется, – это один хороший удар.
– Во всяком случае, в ближайшее время она такого не сделает. Миссис Филдинг срезала её плату за прогулки с тем юношей. Теперь она будет следить за своим поведением, иначе её уволят.
Элеонора не стала поправлять подругу. Миссис Филдинг ничего не станет делать. Чтобы найти служанку настолько же опытную, как Лиззи, потребуются месяцы. Мистер Пембрук снискал себе репутацию худшего развратника в Лондоне, и зарплата была далеко не такой высокой, чтобы разумная горничная перестала обращать внимание на выходки хозяина. Кроме того, Лиззи могла сделать нечто гораздо худшее, чем просто ударить. Понимание этого обвилось вокруг Элеоноры, точно змея. Лиззи уже сделала это с Леей и сделает то же самое с Ифе после ухода Элеоноры.
– Вот, – сказала Ифе. – Лиззи пошла за бельём. Спустись на кухню и посмотри, не выделит ли миссис Бэнбёри что-нибудь сладенькое.
Они вышли из библиотеки. Ноги у Элеоноры всё ещё немного подкашивались, и она вздрагивала от каждого скрипа.
До конца дня оставалось совсем немного.
Миссис Бэнбёри посмотрела на опухшую щёку Элеоноры и протянула ей кусочек медовых сот. Элеонора отломила немного для Ифе, а свою порцию съела, сидя за кухонным столом. Дейзи, строгавшая картошку, сочувственно фыркнула и постучала пальцем по виску.
– Целься сюда, – сказала она. – Одного хорошего удара хватит.
Все взгляды обратились к миссис Бэнбёри, но кухарка ничего не сказала.
Когда Элеонора закончила с сотами, то поднялась на третий этаж, чтобы прибраться в спальнях. Чарльза не было, и использовалась сейчас только спальня мистера Пембрука. Элеонора прислушалась, стоя у двери, прежде чем войти. Сердце гулко билось в груди.
В комнате никого не оказалось, не считая ручной канарейки мистера Пембрука, которая щебетала и билась крыльями о стенки своей большой, богато украшенной клетки. Напряжение немного отпустило. Элеонора расправила простыни на постели, бросила тряпку на дно птичьей клетки, запихнула рубашки обратно в комод и сунула галстуки в ящик. На подушке лежало несколько писем от Чарльза – все с европейскими почтовыми марками, – но девушка не осмелилась их прочитать, хотя искушение сделать это при виде знакомого округлого почерка было велико. Её страх потерял остроту, но после угроз Лиззи достаточно было просто оказаться в комнате мистера Пембрука, чтобы по коже побежали мурашки.
Закончив, Элеонора вылетела из комнаты и поспешила к лестнице для слуг. Она вернулась на кухню, где все служанки, кроме Лиззи, копались в кусочках холодного отварного языка и картофеля.
– Ты как раз вовремя, – сказала Дейзи, наполняя тарелку для Элеоноры. – Его Первейшество почти допили чай.
Миссис Филдинг отложила нож и вилку.
– Ты говоришь о хозяине этого дома, Дейзи. Прояви уважение!
Миссис Бэнбёри указала вилкой через стол:
– Дейзи – моя помощница, Берта. Оставь её воспитание мне.
Миссис Филдинг фыркнула:
– Ну, мои девочки не посмели бы так отзываться о хозяине.
Элеонора сунула в рот большой кусок картофеля, прежде чем сказать то, о чём потом могла бы пожалеть. Ела она быстро. Лиззи прислуживала мистеру Пембруку за ужином, и Элеонора не хотела оказаться там, когда он закончится. Что-то внутри сжалось. Даже сейчас Лиззи будет подливать мистеру Пембруку вино и расписывать Элеонору самыми привлекательными красками. Девушка с лёгкостью могла представить это. «Элла, сэр? О, с ней всё будет очень просто и быстро…»
Отодвинув тарелку, Элеонора бросилась вверх по лестнице для слуг. Та была пустой, узкой, скудно отделанной, как и все помещения для прислуги, но здесь она была в безопасности. Мистер Пембрук был джентльменом – он не пойдёт за девушкой через обитую зелёным сукном дверь. Между лестницей, кухней и спальнями для прислуги на чердаке Элеонора могла исчезнуть в дешёвом оштукатуренном лабиринте быстрее, чем кролик.
Но вот Лиззи – совсем другое дело.
Внизу скрипнула ступенька, и Элеонора резко обернулась через плечо. Дверь на первый этаж открылась, и девушка смутно разглядела тень Лиззи, гружённой тарелками. Прежде чем Лиззи заметила её, Элеонора рванула через дверь и устремилась на третий этаж.
Там она остановилась. На третьем этаже расположились спальни, и Элеонора замерла у двери той, что когда-то принадлежала ей. Она убеждала себя, что прислушивается к звуку шагов внизу, но внутри слышала голос миссис Пембрук: «А это будет твоя комната, дорогая Элеонора». Отчётливо девушка видела перед собой руку миссис Пембрук с длинными пальцами, поворачивающую ручку двери, и поблёскивающее сапфировое кольцо.
Ах, и что это была за комната! Элеонора мало что помнила о доме, в котором жила до приезда в Гранборо. Теперь на ум приходили лишь вспышки: ведро с углём, которое треснуло, просыпав содержимое прямо ей на ноги. Щелочное мыло, обжигавшее руки, когда она пыталась что-то вычистить с половиц. Железная кровать, вжимавшаяся ей в спину. Но каким бы ни было то место – оно меркло в сравнении с этой комнатой. Миссис Пембрук открыла дверь в яркую красивую спальню, которую обставила специально для Элеоноры. Светлые занавески на окнах, украшенный цветами кувшин на умывальнике, мягкие белые простыни на кровати, где миссис Пембрук потом читала девочке «Рапунцель» и «Спящую красавицу» своим мягким мелодичным голосом. Атласные и шёлковые платья пастельных тонов в комоде, обои с розами на стенах, а возле кровати – небольшой квадрат ковра, где Элеонора молилась каждую ночь. Вся комната казалась мягкой, окрашенной в оттенки нежные, как восход солнца, и её содержимое казалось хрупким, точно яичная скорлупа.
Руки Элеоноры задрожали, когда она открыла дверь. Спальня была почти такой, какой девушка её оставила.
Ставни были наглухо закрыты, а шторы обвисли от пыли. Кровать была накрыта чехлом, занавеси на балдахине – сложены в коробки на чердаке. Умывальник всё ещё был на месте, хотя кувшин и таз исчезли вместе с ковром, оставившим на полу бледный деревянный квадрат, похожий на тень. Элеоноре разрешили оставить бельё – она всё ещё носила его даже спустя три года, хотя и расшивала сорочку. Весь остальной её гардероб был распродан.
«По крайней мере, обои остались прежними», – подумала девушка.
В оцепенении она скользила по комнате. Вот здесь, в этой самой комнате, она примерила свой первый настоящий корсет. Миссис Пембрук сама зашнуровала его, убедившись, что тот плотно прилегает к сорочке, и велела Элеоноре не беспокоиться, если будет немного жать. Ах как гордилась тогда Элла, что получила первый настоящий предмет женской одежды! Корсет помог ей держать плечи ровно и плотно прилегал к её талии. Даже стоя в нижнем белье, она чувствовала себя такой взрослой, а когда повернулась к миссис Пембрук, гордо расправив плечи, на глаза у женщины навернулись слёзы.
Она всё ещё носила тот корсет, пусть спустя столько лет он уже стал ей маловат.
Элеонора обняла себя за плечи, чувствуя, как колется жёсткая ткань форменного платья. Тени, казалось, навалились на неё, душили. Она вышла из комнаты с подступившим к горлу комом и, поникнув, вернулась на лестницу для слуг, зная, что обнаружит в своей крохотной каморке. Стены, покрытые пятнами плесени от сырости. Соломенный матрас, шуршавший от каждого движения во сне. Треснувший кувшин на умывальнике и потёртый комод. Серое колючее покрывало на кровати.
Она открыла дверь…
В комнате царил хаос.
Вывернутые ящики комода валялись на полу. Чулки кто-то порвал надвое. Огромные полосы ткани были оторваны от воротников её платьев, а нижнее бельё – полностью разорвано. Её набор для шитья был пуст, и иглы рассыпались повсюду. Даже одеяло было покрыто отпечатками ботинок.
Элеонора вспомнила, как Лиззи вышла из столовой несколько часов назад, и поняла, что́ та сделала.
Дыхание перехватило. Кошель!
Элеонора рылась в беспорядке. Иглы скользили по тыльной стороне рук. Кошель должен был быть здесь! Лиззи не могла забрать его, ведь так? Нет, не могла. О, если бы она в раздражении нашла кошель и услышала звон монет…
В панике Элла отбросила чулки. Её буквально трясло. Она перевернула пустой ночной горшок, залезла под комод, заглянула в каждый карман и даже в мышиную нору в углу комнаты.
Денег не было.
Всё накопленное исчезло.
Заработок за все три года украли. Элеонора так бережно копила деньги! Припускала подол всех своих платьев. Распускала швы, используя нитки заново. Из покупок она позволяла себе разве что горячие булочки с крестом7 – а теперь все деньги исчезли.
Лиззи сделала это, чтобы помешать ей сбежать из особняка. Элеонора поднялась. Нет, она не могла просто позволить Лиззи остаться безнаказанной! Одно дело пощёчина, но такое?! Нет! Никому она не позволит обращаться с собой так и потакать гордости Лиззи.
