Kitabı oku: «Вампирески. Книга 2. Продолжение кровавого праздника»
Предисловие авторов
Беспрецедентный успех романа «Варни Вампир» позволяет авторам быть скромными и немногословными. Они с благодарностью принимают лавры известности, как и каждый из тех, кто был обласкан публичной благосклонностью.
Вера в существование вампиров впервые возникла в Норвегии и Швеции, откуда она быстро переместилась в южные регионы Европы и крепкой хваткой захватила воображение наиболее легковерной части человечества.
В данном романе использовались сведения из самых источников, однако авторы оставляют вопрос доверия на рассмотрение читателей и не смеют выставлять свое собственное мнение относительно этой темы.
Описывая жизнь несчастного Варни, мы постарались изложить все подробности, которые могли бы пролить свет на его необычную карьеру. А следует заметить, что факт его смерти наделал много шума по всей Европе и неоднократно обсуждался в прессе на протяжении 1713 года.
И вот, ограничив себя этими краткими замечаниями, авторы и издатель отдали сей труд на суд публики, которая взяла роман на пробу и оценила его выше наших самых оптимистических ожиданий. Это послужило прекрасным стимулом для создания других произведений, которые, как мы надеемся, окажутся достойными такой публичной поддержки и дружеского патронажа.
Кроме того, авторы выражают особую благодарность «Метрополитен Пресс» за похвалу и помощь в работе.
Томас Преcт, Джеймс Раймер.
Лондон, сентябрь 1847 год.
Гл
а
ва 1
Странное свидание. – Ухаживание за женщиной в усадьбе.
Сэр Френсис Варни шел с самым мрачным внешним видом, который только мог быть у человека, хотя, возможно, говоря так громко, мы используем сравнение, особенности которого вряд ли позволяют нам его делать; потому что кто бы сказал, что этот странный мужчина, вокруг которого эта вся атмосфера таинственности, казалось, постоянно нарастала, был человеком?
Поскольку мы не расположены верить в сверхъестественное, или даже окружать человеческое существо любыми сверхъестественными силами, странные факты и обстоятельства, окружающие существование и действия этого человека, еще сильнее заставляют приходить на ум что-то вроде вызывающего трепет убеждения, что если он и смертный, то, по крайней мере, он должен располагать некоторыми способностями, выходящими за пределы способностей простых смертных, и что он бродит по земле с какими-то нечестивыми целями, такими, о которых обычный человек с обычными атрибутами человеческой природы вряд ли может предполагать.
Тихо и одиноко шел он по этому прекрасному деревенскому пространству, изучая это красочное очарование гор и долины, которая простиралась между его домом и поместьем Баннервортов.
Он, было ясно, намеревался достичь этого места самым коротким, их всех возможных, маршрутом, и в темноте той ночи, потому что луна еще не вышла, было видно, что он не был знаком с запутанностью этой местности, и что он вообще способен пройти не отклоняясь этот путь, который он выбрал.
Он часто тихо бормотал себе под нос неразличимые слова в процессе ходьбы, и вообще относились ли они к той странной встрече, которая у него была так недавно, с тем, о ком, по стечению обстоятельств, вряд ли можно было узнать, что он имеет такой мощный контроль над ним, и мог потребовать его денежные ресурсы таких потрясающих размеров.
И хотя по отдельному слову или двум, которые были произнесены более отчетливо, нельзя было сказать, что он думал об этой встрече со злобой, но было видно, что она, скорее, напоминала ему о болезненных и унижающих обстоятельствах, которые время не было способно полностью стереть из его памяти.
«Да, да, – сказал он, когда остановился в месте, где заканчивался лес, в который он, или то, что казалось, что это был он, был загнан Маршделом и Баннервортами, – да, тот же вид, при котором человек вспоминает все пугающие действия ужасной трагедии, которую я никогда, никогда не забуду.»
Никогда не покинет мою память это страшное и ужасное событие. Этот вид может напомнить моему разуму все вселяющие страх подробности и нарисовать моему воображению, в самых ярких красках, каждую мельчайшую деталь, связанную с тем временем агонии.
Те периодические визиты очень сильно волнуют меня. Месяцами я страшился их, и месяцами я очень медленно отходил от шока, в который они меня ввели. «Ну еще разок, – говорил он, – ну еще разок, а потом мы больше не увидимся. Хорошо, хорошо. Быть может до тех пор, пока не придет время, я смогу удерживать у себя те денежные средства, которые помогут мне предотвратить его визит, и, таким образом, по крайней мере освободить меня от сильной боли, вызванной ожиданием его».
Он остановился у границы леса и смотрел в направлении поместья Баннервортов. Благодаря тусклому свету, который еще исходил от светлого неба, он мог различить старинные фронтонные стороны и окна в виде башенок; он мог видеть хорошо ухоженные сады, рощу величавых елей, которая закрывала их от северных порывов ветра, и когда он смотрел, им овладело сильное чувство, такое, о каком никто не мог предположить, чтобы оно хоть на мгновенье овладело телом того, кому люди могли вряд ли посочувствовать.
«Я знаю это место, – сказал он, – и мое появление здесь в то богатое событиями время, когда страх моего приближения вызывал у людей желание убить себя, как было в ту ночь, когда все было так тихо и спокойно вокруг, и когда тот, кто, при малейшей тени моего присутствия думал, что лучше бежать прочь сломя голову, чем удостовериться, что это был я.
Да будут прокляты те обстоятельства, которые так расстраивали меня! Я должен был быть самым богатым. Я должен был обладать средствами, которые бы вызывали лесть у тех, кто сейчас относится ко мне с пренебрежением, но такое время еще может прийти. У меня еще есть надежда, и та мощь, иметь которую я всегда страстно желал, моя сила, подобная силе мага, которая может дать единоличное обладание большими богатствами, все еще моя».
Сильнее затягивая свой плащ он зашагал вперед этим длинным бесшумным шагом, который был обычен для него. Он, по-видимому, механически преодолевал препятствия в виде преграды и канавы, которые были на его пути. Очевидно, он часто ходил этой дорогой, иначе он бы не смог так легко идти по ней.
А теперь он стоял у насаждений, которые в определенной степени защищали от вторгающихся, внутренние сады поместья, там он остановился, как будто им овладело чувство нерешительности, или возможно, и это в самом деле можно было подтвердить его последующим поведением, что он пришел без всякого твердого намерения, или если и с твердым намерением, то без какого-либо четкого плана достижения цели.
Думал ли он опять о вторжении в какую-либо из комнат этого особняка, с ужасным внешним видом этой страшной твари, с которой слишком сильно идентифицировали его жители этого особняка? Он был бледен, истощен и дрожал.
Могло ли быть так, что так скоро стало необходимо обновить источник жизненной силы в его венах страшным способом, каким, предположительно, делает это род вампиров, вынужденный продлевать свое жалкое существование.
Могло быть и так, что он даже размышлял о том, как опять он мог бы разжечь огонь бешенства в мозгах той прекрасной девушки, которую он уже сделал такой необратимо несчастной.
Он прислонился к старому дереву и его странные блестящие глаза, казалось, собирали каждое блуждающее мерцание света, который был вокруг, чтобы сиять с неестественной силой.
«Я должен, – сказал он, – я стану хозяином поместья Баннервортов. Это должно быть так. Я пожертвую собой ради обладания им и оно будет моим, и тогда я, разбирая кирпич за кирпичом и камень за камнем, открою тот скрытый секрет, о котором не мечтает никто кроме меня. Это будет сделано посредством мошенничества, любви или отчаяния, не важно; цель оправдает любые средства. Да, даже если придется пройти через кровь к моей мечте, я говорю: это будет сделано».
Эта ночь была наполнена благочестивой и тихой тишиной, которая была очень непохожа на ураган злобной страсти, который в этот момент усиливался внутри этого страшного человека. Ни малейшего звука не исходило из поместья Баннервортов, и только иногда где-то вдали в ночном пространстве лаяла какая-то сторожевая собака, или мычал скот.
Стояло безмолвие и только глубокие мрачные мысли этого человека, если он был человеком, посылали такой же мрачный импульс в спокойное пространство вокруг него. Прогулочным шагом, как будто ему было все равно, шел ли он в нужном направлении или нет, он все же шел по направлению к дому. Вот он уже стоял у этого маленького летнего дома, который когда-то был таким милым укромным местечком, в котором влюбленная Флора общалась с тем, кого она любила с преданностью, неизвестной посредственным умам.
С этого места почти не было видно дома, так сильно был он окружен вечнозелеными растениями и цветущими цветами, что казался дикой природой, которая, совершенно естественно, выдавала в изобилии самые бурные цветочные красоты.
Ночной воздух в этом месте и вокруг него был наполнен благоуханием. Смешанные ароматы многих цветов делали это место очень похожим на рай. Но как не были схожи эта красота и совершенство природы с тем, кто стоял посреди этой красоты! Неспособным оценить ее нежность, или получить хоть какое-то моральное удовлетворение от ее великолепия.
«Зачем я здесь? – сказал он себе. ‑ Здесь, без твердого намерения и четкой цели, как какой-то скряга, который спрятал свои богатства так глубоко в недра земли, что уже не надеется, что он их когда-либо вновь откопает. Я парю вокруг этого место, которое я чувствую, которое я знаю, которое хранит мои сокровища, хотя я не могу прикоснуться к ним и ликовать от блеска их красоты.»
В тот момент, когда он говорил, он пригнулся, как какое-то виновное существо, потому что услышал отчетливый звук шагов на дорожке сада. Шаг был таким легким, таким слабым, что если бы это было днем, то жужжание летних насекомых заглушило бы звук, но он услышал его, этот преступник, этот человек с нечестивыми и мрачными мыслями. Он услышал его, и он притаился за кустами и цветами, чтобы быть полностью невидимым от чужого взгляда посреди мира благоухающих ароматов.
Был ли это кто-то также как и он тайно крадущийся через это место, непрошенный и неизвестный? Или это был кто-то, кто видел как он вторгся в частные владения, на эту унылую территорию, и кто шел убить его? И несмотря на то, что он возможно был вампиром, он все еще мог быть убитым безжалостными руками.
Шаги приближались и он прижимался все ниже, пока его трусливое сердце не стало биться о землю. Он знал, что он был безоружен, такое с ним редко бывало, и шел потому, что его разум потревожил визит этого странного человека в его дом, чье присутствие вызвало так много противоречивых эмоций.
Эти шаги приближались все ближе и ближе, и его глубокие страхи не дали ему понять, что эти шаги были легкими не потому, что были шагами крадущегося врага, а благодаря легкости природной грациозности и свободы движений того, кто их производил.
Должно быть взошла луна, хотя и скрытая облаками, через которые проходило ее тусклое свечение, потому что ночь стала заметно светлее; не было четких теней, распространившаяся яркость осветила все предметы, их контуры казались неподвижными и смешивались друг с другом
Он напряженно посмотрел в направлении, откуда происходили эти звуки, затем его страхи за свою личную безопасность исчезли, потому что он увидел, что это была женская фигура, которая медленно приближалась к нему.
Его первым импульсом было подняться, потому что с первого взгляда он понял, что это должна была быть Флора Баннерворт, но вторая мысль, с удивлением вопрошающая, что бы могло привести ее в это место в это время, сдержала его, и он остался неподвижен.
Но если видеть Флору Баннерворт в такое время в этом месте, для сэра Френсиса Варни было большим сюрпризом, мы не сомневаемся также, что со знаниями, которые наши читатели имеют о ней, их изумление будет как минимум таким же как и его. И когда мы задумываемся, то понимаем что после того полного событиями времени, когда неприкосновенность ее комнаты была нарушена этим страшным полуночным посетителем, было удивительно, что она могла набраться достаточной смелости, чтобы разгуливать в одиночестве в такой час.
У нее не было страха встретить это внеземное существо? Разве вероятность того, что она может попасть в его безжалостные лапы, не приходила ей на ум, содрогая сознание тем, что это может произойти?
Была ли у нее мысль, что каждый шаг, который она делала, уводил ее от все дальше и дальше от тех, кто мог помочь ей в минуту опасности? Видимо нет, потому что она шла вперед, не принимая во внимание и, вероятно, не думая о присутствии вероятном или возможном, этого отравителя ее жизни.
Но давайте опять посмотрим на нее. Как странно и призрачно она движется вперед; в выражении ее лица нет ни тени задумчивости. Этим странным и скользящим шагом она движется как неясная тень прошлого в этот древний сад.
Она очень бледна, на ее бровях нет ничего, показывающего, что она страдает; ее одежда – это домашнее платье, оно сидит на ней легко, и она движется к этому летнему дому, который, возможно, был очищен тем, что был свидетелем тех молитв, которые исходили с губ Чарльза Голланда, чья судьба была такой большой загадкой.
Может мозгами этой прекрасной девушки в самом деле овладело безумие? Может быть сильный интеллект был подавлен тем воздействием, которому он подвергся? Может быть ее ведет вперед больной рассудок, ее, королеву фантастического королевства, обозревающую материальный мир неземными глазами; не помнящую, возможно, того, что ей нужно было вспомнить, и, быть может, в своем безумии, ищущую то, чего в более трезвом рассудке она бы избегала.
Таковым могло быть впечатление любого, кто в этот момент посмотрел бы на нее, и кто знал о страшных событиях, через которые она так недавно прошла, но мы можем уберечь наших читателей от мучительных предположений.
Мы уже обнаружили их любовь к Флоре Баннерворт, и мы уверены, что она на самом деле хороша. Поэтому мы убережем их, даже от нескольких коротких моментов предположения того, что жестокая судьба сделала такую нехорошую вещь, и что эта изящная и прекрасная личность, которую мы так хвалили, потеряла способность рационально мыслить.
Нет, слава Небесам, это не так. Флора Баннерворт не сошла с ума, но под сильным воздействием какого-то странного сна, который нарисовал ей картины, у которых не было реальных причин, и которые просто пришли из просторного царства воображения, она шла вперед от своей комнаты к этому сокровенному месту, где встречалась с тем, кого любила, и слышала самые замечательные правдивые признания в любви и обещания верности, из тех которые когда-либо сходили с человеческих уст.
Да, она сейчас спит, но очень напоминая лунатика, который движется так же странно, она медленно ступала по хорошо знакомым тропинкам, и конечно по направлению к той летней беседке, где, и ее сны не сказали ей об этом, лежал пригнувшись тот самый отвратительный призрак ее воображения, сэр Френсис Варни.
Тот, кто встал между ней и радостью ее сердца, кто разрушил всю надежду на счастье, и кто превратил всю ее любовную привязанность в очень большую тревогу.
О! Могла ли она представить хоть на мгновение, что он был там, и с каким страшным усилием бы она бросилась назад к убежищу из тех стен, где бы она наконец нашла защиту от объятий этого страшного вампира, и где бы ее приветствовали дружественные сердца, которые бы смело встали между ней и любой злой мыслью.
Но она не знала этого и шла вперед, пока край ее одежды не коснулся лица сэра Френсиса Варни. Он испугался не решился двинуться, он не решился заговорить. Мысль о том, что она умерла и это был ее дух, пришедший отомстить ему, в это время овладела им, и он был настолько парализован страхом, что не мог ни двигаться, ни говорить.
Было бы хорошо, если бы во время этого транса нерешительности, до которого довело его его трусливое сердце, Флора бы покинула это место, и повернула к дому. Но, к несчастью, такая мысль у нее не возникла. Она села на грубо отесанную лавку, где она когда-то отдыхала, когда Чарльз прижимал ее к своему сердцу, и от воспоминаний о той несчастной любви, самым нежным и самым мелодичным тоном она сказала:
– Чарльз! Чарльз! Ты до сих пор любишь меня? Нет, нет, ты не покинул меня. Спаси меня, спаси меня от вампира!
Она вздрогнула и сэр Френсис Варни услышал как она рыдает.
«Какой же я дурак, что так испугался. – пробормотал он, – Она спит, и быть может, это возможность дальнейшего усиления опасения моих визитов, который сделают поместье Баннервортов еще более ужасным местом жительства для нее, и, я это хорошо знаю, если она уедет, уедут они все.
Дом будет заброшен, а это то, что мне нужно. Дом будет иметь такую жуткую репутацию, что никто кроме меня, того кто создал эту репутацию, не решится войти в него: дом, о котором все благодаря предрассудкам будут думать, что он изобилует призраками, дом, по общему мнению, оставленный вампиру. Да, он станет моим собственным. Подходящее место жительства для меня пока. Я поклялся, что он будет моим, и я сдержу клятву, небольшой пример того, как я исполняю клятвы.»
Он поднялся и медленно двинулся ко входу в летний домик, ему очень хотелось, чтобы Флора не заметила как он подошел к той грубо отесанной лавке, где она сидела.
Там он встал, верхняя часть его костлявой и отвратительной фигуры была теперь ясно различима, потому что небо стало гораздо светлее, так, чтобы, если бы Флора Баннерворт не была в сонном трансе, в котором она на самом деле была, то один единственный взгляд вверх дал бы ей увидеть этого омерзительного случайного соседа в этом когда-то очень любимом месте, месте, до настоящего времени вызывавшем только самые лучшие и благородные чувства, но теперь обреченном всегда ассоциироваться с этим жутким дурным предчувствием безысходности.
Но она не была в состоянии увидеть это страшное зрелище. Ее руки закрывали лицо, и она все еще рыдала.
«Конечно он любит меня, – прошептала она, – он говорил, что любил меня, и он говорил так не зря. Он все еще любит меня, и я опять увижу его лицо, о Небо! Чарльз! Чарльз! Ты придешь еще? Конечно, они грешат против божественности любви говоря, что ты меня не любишь!»
«Ха! – промямлил Варни, – это увлечение у нее первое и сильно удерживается в ее молодом сердце, она любит его, но что мне до людских привязанностей?»
Я не имею права записывать себя в огромный список людей. Я не выгляжу как житель земли, хотя я живу на ней. Я никого не люблю, не жду любви ни от кого, но я сделаю людей своими слугами, и неискренние словоизлияния тех, кто ненавидит меня в своих сердцах, будут такой приятно звякающей музыкой для моих ушей, как будто они искренни! Я поговорю с этой девушкой, она не сумасшедшая, хотя возможно она и сумасшедшая.»
После того как Варни приблизился на два шага к прекрасной Флоре, в его лицо был направлен адский взгляд сконцентрированной ненависти.
Глава 2
Угроза. – Ее последствия. – Спасение и опасность для сэра Фрэнсиса Варни.
Сэр Френсис Варни сейчас опять остановился, и он, казалось, несколько мгновений злорадствовал над беспомощным положением той, кого он определил для себя как свою жертву. На его лице не было никакого взгляда сострадания, во всем выражении этих адских черт лица нельзя было найти абсолютно ничего человеческого. И если он откладывал попытки вызвать ужас в сердце этого несчастного, но красивого создания, то это делалось не из какого-то чувства сострадания, а просто потому, что он желал дать своему воображению несколько мгновений на то, чтобы подумать, как можно сделать его злодейство более эффективным.
А те, кто бы бросились спасать ее, они, кто были готовы ради нее на все, да, даже были готовы расстаться с жизнью, спали, и не знали об опасности той, кого они так любили. Она была одна, и достаточно далеко от дома, чтобы ее можно было довести до того опасного предела, где кончается здравый смысл, и начинаются мысли о сумасшествии, со всеми ужасами.
Но она все еще спала, если то полусонное состояние можно было рассматривать как что-то схожее с обычным сном, она еще спала, и угрюмо произносила имя своего возлюбленного; и нежным, умоляющим тоном, который бы растопил даже непоколебимые сердца она выражала убеждение своей души, что он все еще любил ее.
Это самое повторение имени Чарльза Голланда, казалось, раздражало сэра Фрэнсиса Варни. Его мимика выразила нетерпение, когда она опять пробормотала его, и тогда, шагая вперед, он встал на расстоянии одного шага от места, где она сидела, и страшным четким голосом сказал:
– Флора Баннерворт, проснись! Проснись! И посмотри на меня, этот взгляд поразит тебя, и приведет в отчаяние. Проснись! Проснись!
Ее пробудил от ее странной дремоты не этот звук голоса. Говорят, что те кто спят таким необычным образом, невосприимчивы к звукам, но самое легкое прикосновение в мгновение разбудит их. Также было и в этом случае, потому что сэр Френсис Варни, когда говорил, положил на руку Флоры два своих холодных пальца, напоминающих пальцы трупа. Сильный крик сорвался с ее губ. Хотя ее память и разум еще не пробудились до конца, она уже проснулась, и состояние лунатизма покинуло ее.
– Помогите, помогите! – кричала она. – Боже мой! Где я?
Варни не говорил, но он вытянул вперед свои длинные тонкие руки так, как будто окружал ее, хотя он и не касался ее, таким образом делая побег делом невозможным, и, чтобы сделать попытку побега, нужно было броситься в его мерзкие объятия.
Она посмотрела на лицо и фигуру того, кто мешал ей двигаться вперед только раз, но, даже этого единственного взгляда было достаточно. Чрезвычайно сильный страх овладел ею, и она сидела как парализованная. Единственным признаком жизни, который она подала, были слова: «Вампир, вампир!»
– Да, – сказал Варни, – вампир. Ты знаешь меня, Флора Баннерворт, Варни, вампир; твой полуночный гость на том празднике крови. Я вампир. Посмотри на меня хорошенько. Не сжимайся от моего взгляда. Ты поступишь хорошо, если не будешь отталкивать меня, а поговоришь со мной в таком положении, чтобы я мог полюбить тебя.
Флора дернулась как будто в конвульсии, и она была такой белой как мраморная статуя.
– Это ужасно! – сказала она. – Почему Небеса не дают мне смерть, о которой я молюсь?
– Подожди! – сказал Варни. – Не воображай неправильные вещи, которые сами по себе достаточно ужасны, потому что в них нет любовных отношений. Флора Баннерворт, я преследую тебя, преследую тебя я, вампир. Это моя судьба – преследовать тебя, потому что есть законы как для видимых, так и для невидимых созданий, которые побуждают таже такие существа как я играть свою роль в великой драме бытия. Я вампир, средство к существованию, которое поддерживает такую форму, должно быть извлечено из крови других.
– О ужас, ужас!
– Но больше всего я люблю молодых и красивых. Именно в таких венах как твои, Флора Баннерворт, я ищу средство к существованию, которое я вынужден получить, чтобы пополнить свою истощенную энергию. Но еще никогда за все мои долгие годы, годы, растягивающиеся на столетия, никогда еще я не испытывал мягкого чувства человеческой жалости до тех пор как я посмотрел на тебя, изысканный образец совершенства. Даже в момент, когда живительная жидкость из сильно бьющего фонтана твоих вен согревала мое сердце, я жалел и любил тебя. О, Флора! Даже я могу чувствовать сейчас сильную боль от того, что я – это существо!
Было что-то в его тоне, было немного грусти в поведении, и была глубокая искренность в тех словах, которые в некоторой степени освободили Флору от ее страхов. Она истерично зарыдала, пошел сильный поток слез, который помог ей успокоиться, когда она почти неслышным голосом сказала:
– Да простит Великий Бог даже тебя!
– Мне нужна такая молитва, – заявил Варни, – «Небеса знают, мне нужна такая молитва. Пусть она поднимется на крыльях ночи к трону Небес. Пусть она будет тихо прошептана ангелами-помощниками
Господу. Бог знает, мне нужна такая молитва!
– Слова, которые ты говоришь в таком напряжении, – сказала Флора, – успокаивают возбужденное воображение и лишают даже твое ужасное присутствие его сводящего с ума воздействия.
– Тише, – сказал вампир, – ты должна услышать больше – ты должна узнать больше, прежде чем ты заговоришь о вещах, которые только что произвели на тебя ужасное воздействие.
– Но как я сюда пришла? – сказала Флора, – скажи мне это. Какой неземной силой ты принес меня к этому месту? Если я должна была выслушать тебя, почему это нельзя было сделать в каком-нибудь более подходящем месте и в более подходящее время?
– У меня есть силы, – сказал Варни, предполагая, и это позволяли слова Флоры, что она поверит в такую самоуверенность, – у меня есть силы, с помощью которых можно достичь многих целей, которые я желаю, силы, свойственные моему положению, и поэтому я принес тебя сюда, чтобы выслушать то, что должно сделать тебя более счастливой.
– Я буду слушать внимательно, – сказала Флора. – Я уже не трясусь, в моих венах присутствует какой-то ледяной холод, но это всего лишь ночной воздух, говори, я буду слушать тебя внимательно.
– Начну. Флора Баннерворт, я тот, кто был свидетелем того, как изменялись со временем человек и его дела, но я не испытывал жалости. Я видел падения империй, и не вздыхал тяжело, когда многожелающие амбиции превращались в пыль. Я видел могилы молодых и красивых, тех, кому я вынес смертный приговор своей ненасытной жаждой человеческой крови задолго до того времени, когда должна кончаться обычная жизнь. Но я никогда не любил до сих пор.
– Разве может такое существо как ты, – сказала Флора, – быть подвержено такой земной страсти?
– А почему нет?
– Любовь или слишком небесная, или слишком земная, находит приют у тебя.
– Нет, Флора, нет! Это, возможно, чувство, которое порождено жалостью. Я сохраню тебя, я сохраню тебя от продолжения ужасов, которые набрасываются на тебя.
– О! Тогда пусть Небеса сжалятся над тобой, когда тебе будет нужно.
– Аминь!
– И пусть ты найдешь мир и радость на Небесах.
– Это слабая и нетвердая надежда, – но если это будет достигнуто, это будет благодаря посредничеству такого духа как твой, Флора, который уже произвел такое благоприятное влияние на мою терзаемую душу, который побудил мое сердце сделать хотя бы одно доброе дело.
– Это пожелание, – сказала Флора, – станет действительностью. Небеса имеют безграничное милосердие.
– Ради любви я буду так сильно верить, Флора Баннерворт; это условие моего ненавистного племени, что если мы находим какое-то человеческое сердце, которое полюбит нас, мы становимся свободными. Если перед Небесами ты согласишься стать моей, ты избавишь меня от продолжения моей страшной судьбы, и благодаря тебе и твоим добродетелям, я еще узнаю райское счастье. Будешь моей?
Облако сошло с лица луны, и наклонный луч света упал на отвратительное лицо вампира. Он выглядел так, как будто был только что вытащен из какого-то склепа, и обладал силами, способными уничтожить всю красоту и гармонию природы и довести какую-нибудь полную предрассудков душу до сумасшествия.
– Нет, нет, нет! – пронзительно закричала Флора, – никогда!
– Достаточно, – сказал Варни, – я получил ответ. Это было плохое предложение руки и сердца. Я все еще вампир.
– Пожалей меня! Пожалей меня!
– Кровь!
Флора опустилась на колени и подняла руки к небесам.
– Помилуй, помилуй! – сказала она.
– Кровь! – сказал Варни, и она увидела его ужасные, подобные клыкам зубы. – Кровь! Флора Баннерворт, страсть вампира. Я просил тебя полюбить меня, но ты отказалась, ты сама виновата.
– Нет, нет! – сказала Флора. – Может быть так, что даже ты, кто уже говорил с рассудительностью и точностью, можешь быть таким несправедливым? Ты должен почувствовать это, во всех отношениях, я была жертвой, это было незаконно, я страдала, хотя мне было не за что страдать. Я была той, кто был мучим не по своей вине, не из-за собственной выгоды, не из-за лжи, не из-за неблагородных чувств, а только потому, что ты посчитал это необходимым для продолжения твоего ужасного существования, атаковать меня так, как ты это сделал. Каким честным, правдивым или справедливым судебным актом я могу быть осуждена за то, что не обняла существо, которое неподконтрольно человечеству? Я не могу любить тебя.
– Тогда довольствуйся страданием. Флора Баннерворт, разве ты не хочешь хотя бы на время спасти себя и спасти меня? Стань моей.
– Ужасная сделка!
– Тогда я буду обречен, возможно, на многие годы, сеять горе и скорбь вокруг себя. Я люблю тебя с чувством, которое наполняет благодарностью и благожелательностью меня больше, чем когда-либо это было у меня в груди. Я бы охотно служил тебе, хотя ты не можешь спасти меня, возможно еще есть шанс, который поможет тебе избежать моего преследования.
– О! Восхитительный шанс! – сказала Флора. – Каким образом это можно сделать? Скажи мне сейчас: как я могу воспользоваться этим, и присутствующий на похоронах с разбитым сердцем, будет благодарен тому, кто спас ее от ее глубокого горя.
– Тогда выслушай меня, Флора Баннерворт, я открою тебе кое-какие особенности мистического существования таких существ как я, которые еще никогда не слышали уши смертных.
Флора напряженно смотрела на него и слушала, когда, с очень серьезной манерой, он рассказал ей в деталях что-то из физиологии уникального класса существ, одним из которых по стечению обстоятельств он казался.
– Флора, – сказал он, – я не очарован существованием, которое может быть продлено только такими пугающими средствами, которые вынуждают меня становиться ужасом для тебя и для других. Поверь мне, что если мои жертвы, которых моя неутолимая жажда крови сделала нестчастными, сильно страдают, я, вампир, тоже не избегаю моментов неописуемой агонии. Но это загадочный закон нашей природы, что когда приближается время, когда истощенные жизненные силы требуют новой поддержки из теплых, бьющих фонтаном чужих вен, сильная жажда жизни овладевает нами до тех пор, пока в приступе дикого безумства, который готов преодолеть все препятствия, людей или богов, мы ищем жертву.
– Пугающее признание! – сказала Флора.
– Это так, и когда смертельная трапеза завершена, пульс опять здорово бъется, и растраченные энергии странного вида и необычайной силы опять наполняют нас, мы опять становимся тихими, но с этим спокойствием приходит и весь ужас, вся агония воспоминания, и мы страдаем гораздо сильнее, чем это можно описать языком.
