Kitabı oku: «Эксперимент со временем. Ничто не умирает», sayfa 3

Часть II

Глава 6

В этом разделе необходимо вкратце поведать о порой прискорбных и практически не относящихся к делу (о чем уже намекалось во втором абзаце главы 1) событиях. Они, заметим, как две капли воды похожи на ставшие уже классическими примеры пресловутого «ясновидения», «астральных путешествий» и «вестей от умерших или находящихся при смерти людей». Эти инциденты были описаны только по причине их наглядной убедительности (читатель, знакомый с тем, что писалось по поводу психологических доказательств, оценит это) и еще потому, что они – «составная часть “рассказа о ходе исследования”». Однако, рассмотренные под иным углом зрения, эти события приобретают исключительную ценность. Ведь у меня не было необходимости получать информацию о них из вторых рук – от какого-нибудь «ясновидящего» или «медиума» (как то обычно бывает), иначе говоря, информацию, в которой содержится масса ложных предположений и пропущены все важные моменты.

Все эти события произошли со мной.

* * *

Первый случай дает прекрасный пример того, что с легкостью можно принять за ясновидение.

Он произошел в 1898 г. в Сассексе, где я проживал в гостинице. Однажды ночью мне приснилось, будто я спорю с одним из приезжих о том, сколько сейчас времени. Я уверял, что была половина пятого пополудни, он же настаивал на половине пятого утра. С кажущейся нелогичностью, свойственной всем снам, я заключил, что мои часы остановились. Вытащив часы из кармана жилета и взглянув на них, я убедился, что так оно и есть: они стояли и стрелки показывали половину пятого. Тут я проснулся.

Сон этот был для меня особенным (в силу обстоятельств, не имеющих отношения к содержанию данной книги), и под воздействием всей совокупности причин я зажег спичку, чтобы выяснить, действительно ли мои часы не ходят. К моему удивлению, у изголовья кровати, где они обычно лежали, их не оказалось. Я встал с постели, поискал вокруг и обнаружил их на комоде. Они – я был уверен – стояли, и стрелки показывали половину пятого.

Разгадка случившегося, думалось мне, проста. Часы, должно быть, остановились вечером предыдущего дня, что я, по-видимому, не преминул заметить. Но потом я забыл этот факт и вспомнил о нем уже во сне. Удовлетворившись таким объяснением, я завел часы, но стрелки переводить не стал, поскольку не знал точного времени.

На следующее утро я спустился вниз и направился к ближайшим настенным часам, чтобы правильно поставить стрелки. Если мои часы, размышлял я, остановились вечером предыдущего дня, а я завел их только ночью и неизвестно когда, то они должны отставать на несколько часов.

К моему великому изумлению, оказалось, что стрелки отставали всего на 2–3 минуты – и приблизительно столько же времени прошло между моим пробуждением и заводом часов.

Значит, часы остановились именно в тот момент, когда я видел сон, который, вероятно, и приснился мне потому, что я не слышал привычного тиканья. Но тогда каким образом я увидел во сне, что стрелки остановились на половине пятого, как и было на самом деле?

Если бы кто-нибудь рассказал мне подобную сказку, я, наверное, заявил бы, что весь этот эпизод – от начала и до конца, включая подъем с постели и завод часов – ему приснился. Но самому себе я не мог дать такого ответа. Я знал, что находился в бодрствующем состоянии, когда вставал и смотрел на часы, лежавшие на комоде. Тогда чем объяснить случившееся? Ясновидением – видением через пространство в темноте сквозь опущенные веки? Можно даже предположить существование каких-то неведомых лучей, обладающих способностью проникать описанным выше образом и вызывать «видение», чему я, впрочем, не верил. Часы-то лежали выше уровня моих глаз! Да и что это за лучи, которые огибают углы?

Из Сассекса я направился в Сорренто, Италию. Однажды утром я проснулся и, еще нежась в постели, захотел узнать время. У меня не хватало сил взглянуть на часы. Ведь они лежали на маленьком столике по ту сторону москитной сетки и до них можно было дотянуться, но увидеть нельзя, если голова находится на подушке. Тогда мне вздумалось провести эксперимент и выяснить, удастся ли мне и на этот раз посмотреть на часы якобы «ясновидческим» способом. Закрыв глаза и сосредоточенно думая о том, сколько сейчас времени, я погрузился в полудрему – одно из тех состояний, когда все еще осознаешь происходящее. Мгновение спустя я обнаружил, что смотрю на часы. Видение было объемным: часы вертикально висели в воздухе примерно в футе от моего носа, освещенные дневным светом и окутанные густым беловатым туманом, который заполнял оставшееся пространство в поле зрения. Часовая стрелка показывала ровно восемь, минутная колебалась между 12 и 1, а секундная казалась бесформенным пятном. Я чувствовал, что более пристальное рассмотрение пробудило бы меня окончательно. Поэтому я решил применить по отношению к минутной стрелке прием, которым пользуются при обращении с иглой призматического компаса, деля пополам дугу ее колебания. Получилось две с половиной минуты девятого. Затем я открыл глаза, просунул руку под москитную сетку, схватил часы и, затащив их к себе, поднес к глазам. Я уже вполне очнулся ото сна и увидел, что стрелки показывали две с половиной минуты девятого.

На этот раз я, похоже, был приперт к стенке. Я сделал вывод, что обладаю каким-то загадочным даром видения –  видения, позволяющего мне преодолевать преграды, проникать сквозь пространство и огибать углы.

Но я ошибался.

* * *

Потом произошел случай совершенно иного рода. В январе 1901 г., возвращаясь с Англо-бурской войны на побывку, я остановился в Алассио, на Итальянской Ривьере. Однажды ночью мне приснилось, будто я нахожусь, как мне тогда показалось, в Фашоде, местечке, расположенном вверх по течению Нила недалеко от Хартума. Сон был самым обыкновенным, неярким, за исключением одной особенности – неожиданного появления трех мужчин, бредущих с юга. Их выцветшая полевая военная форма стала белесой и превратилась в сплошные лохмотья. Из-под пыльных солнцезащитных касок виднелись загоревшие почти до черноты лица. По своему виду они очень напоминали солдат из колонны, с которой я недавно совершал трэк по Южной Африке. Я и принял их за таковых. Но я недоумевал, зачем им понадобилось проделывать путь из Южной Африки в Судан. Когда я спросил их об этом, они заверили меня, что именно это они и делали. «Мы шли прямиком от Мыса Доброй Надежды», – ответил один из них, а другой добавил: «Ну и натерпелся же я. Я едва не умер от желтой лихорадки».

Прочие детали сновидения малосущественны. В то время мы регулярно получали из Англии «Дейли Телеграф». Наутро после той ночи мне приснился описанный сон, я раскрыл за завтраком очередной номер газеты, и мой взгляд сразу упал на кричащий заголовок:

ЭКСПЕДИЦИЯ «ДЕЙЛИ ТЕЛЕГРАФ», СЛЕДУЮЩАЯ ПО МАРШРУТУ МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ – КАИР прибыла в Хартум. От нашего специального корреспондента, Хартум, вторник (пять часов пополудни). Совершив незабываемое путешествие, экспедиция, организованная «Дейли Телеграф», прибыла в Хартум и т. д.

В другой заметке, помещенной в той же газете, сообщалось, что экспедицию возглавлял М. Лайонел Дэкл. Кроме того, позже я где-то прочел или услышал, что один из трех белых мужчин, входивших в состав группы, умер в пути, но не от желтой лихорадки, а от брюшного тифа. Но верно ли это и действительно ли экспедицию возглавляли три белых человека, я не знаю.

Теперь, по-видимому, надо сделать два замечания.

За несколько лет до случившегося я слышал о намерении М. Лайонела Дэкла предпринять подобного рода трансконтинентальное путешествие. Но вышло ли что-нибудь из его затеи, я не знал. И, разумеется, даже не подозревал о начале экспедиции.

Экспедиция прибыла в Хартум за день до опубликования соответствующего известия в Лондоне и, следовательно, задолго до описанного сновидения, поскольку требовалось время на то, чтобы газета дошла из Лондона в Алассио; сон же приснился мне в ночь накануне ее получения. Это полностью исключало возможность какого-либо «астрального путешествия».

Объяснять случившееся я тогда и не пытался.

* * *

Следующий случай был настолько впечатляющим, что пришелся бы по вкусу каждому любителю чудесного.

Весной 1902 г. Шестая моторизованная пехота, в составе которой я находился, расположилась лагерем близ развалин Линдлея в (бывшем) Оранжевом Свободном государстве. Мы тогда только что совершили «трэк»; газеты и почтовая корреспонденция доставлялись нам редко.

Однажды мне приснился необычайно яркий, но довольно неприятный сон. Я стоял на возвышенности – верхнем уступе какого-то холма или горы. Почва под ногами имела белый цвет и странное строение: там и сям она была испещрена небольшими трещинами, из которых поднимались вверх струи пара. Во сне я узнал в этой возвышенности остров, прежде уже снившийся мне. Ему угрожало начинавшееся извержение вулкана. Увидев бьющие из-под земли струи пара, я сдавленным голосом прошептал: «Остров! Боже, скоро все взлетит на воздух!» Я читал и хорошо помнил об описании извержения Кракатау, когда морская стихия, устремившись по подводной расщелине в скалах к самому сердцу вулкана, вдруг вскипела и разорвала на куски целую гору. Тотчас меня охватило безумное желание спасти четыре тысячи (я знал численность населения) ни о чем не подозревавших обитателей острова. Но сделать это можно было только одним способом – вывезти их на кораблях. Затем стало твориться что-то ужасное: я метался по соседнему острову, пытаясь уговорить недоверчивые французские власти направить на помощь жителям находившегося в опасности острова все имеющиеся суда. Меня посылали от одного начальника к другому, пока, наконец, я не проснулся от того, что во сне изо всех сил цеплялся за гривы лошадей, тащивших коляску некоего мсье Ле Мэра, который отправлялся обедать и желал, чтобы я зашел к нему на следующий день, когда откроется его контора. На протяжении всего сна меня неотступно преследовала мысль о количестве людей, оказавшихся в опасности. Я повторял это число каждому встречному и в момент пробуждения кричал: «Мэр, послушайте! Четыре тысячи человек погибнут, если…»

Теперь я уже не помню, когда нам доставили очередную партию газет, но среди них совершенно точно была «Дейли Телеграф». Я развернул ее и увидел следующее сообщение:

ТРАГЕДИЯ НА МАРТИНИКЕ. ИЗВЕРЖЕНИЕ ВУЛКАНА

Город сметен с лица земли. Огненная лавина. Около 40 000 жертв. Британский пароход в огне. Одна из самых жутких в истории человечества трагедий разыгралась в некогда процветавшем городе Сент-Пьер, торговой столице французского острова Маритиника в Вест-Индии. В четверг в 8 часов утра вулкан Мон Пеле, безмолвствовавший целое столетие… и т. д.

Однако нет нужды повторять рассказ о самом трагическом в современную эпоху извержении вулкана.

В той же газете, но в другой колонке заголовок, набранный более мелким шрифтом, гласил:

ГОРА ВЗЛЕТАЕТ НА ВОЗДУХ

А ниже сообщалось о том, что выбросы песка из кратера вулкана на Сент-Винсенте вынудили шхуну под названием «Океанический странник» покинуть остров; однако пристать к о. Сент-Люсия ей не удалось из-за неблагоприятных течений, направлявшихся в сторону, противоположную Сент-Пьеру. В этом абзаце были такие слова:

«Когда она отплыла примерно на милю, началось извержение вулкана Мон Пеле».

Далее описывалось, как гора словно раскололась от подножья до вершины.

Не стоит и говорить о том, что вскоре корабли стали вывозить уцелевших жителей на соседние острова.

Теперь необходимо сделать одно замечание.

По предположениям, число погибших составляло не 4 тыс., как я непрестанно твердил во сне, а 40 000. Я ошибся на один ноль. Тем не менее, в спешке просматривая газету, я прочел приведенное там число как 4000; и впоследствии, рассказывая эту историю, я всегда говорил, что напечатано было именно 4000. И только через 15 лет, когда я наконец снял копию с упомянутого выше абзаца, я узнал, что на самом деле сообщалось о 40 тыс.

Вскоре мы получили очередную партию газет; там приводились уточненные данные о действительной численности погибших. Но подлинные цифры не имели ничего общего с теми цифрами, которые мне приснились и померещились в первом сообщении. Итак, мое чудесное «ясновидение» подвело меня в самой существенной детали! Впрочем, даже промах доказывал нечто очень важное, ибо откуда у меня во сне могла появиться мысль о 4 тыс.? Очевидно, она должна была прийти мне на ум в результате чтения газетного абзаца, из чего вытекало чрезвычайно неприятное предположение о том, что весь эпизод – следствие так называемой идентификационной парамнезии и что никакого сна я не видел: просто по прочтении газетного сообщения мне почудилось, будто я ранее видел во сне все детали, приведенные в упомянутом абзаце.

Мои раздумья показали, что аналогичной могла быть и природа сновидения, связанного с путешествием от Мыса Доброй Надежды до Каира.

Однако чем больше я размышлял над двумя эпизодами, тем очевиднее становилось, что в обоих случаях именно такого рода сны и должны были присниться мне после прочтения печатных сообщений, иначе говоря, эти сны оказались самыми заурядными снами, основанными на личных переживаниях, вызванных чтением. Но почему я мог верить, что оба сновидения не являлись ложными воспоминаниями, порожденными актом чтения?

Не забывайте, что мне приходилось учитывать и случай с часами; а уж он, определенно, не укладывался в рамки новой теории, если только я не был еще безумнее, чем мог предположить.

И все же меня полностью удовлетворяло то, что сны об экспедиции и Мон Пеле не были ни «астральными путешествиями», ни прямым видением сквозь огромные пространства, ни «посланиями» от реальных действующих лиц описываемых событий. Эти сновидения порождены либо чтением газет, либо телепатической связью с журналистом из «Дейли Телеграф», написавшем упомянутые сообщения.

Глава 7

К моему великому облегчению, следующий случай, произошедший года два спустя, камня на камне не оставил от теории «идентификационной парамнезии».

Мне приснилось, будто я стою на каком-то помосте, сложенном из поперечных досок. С левой стороны его окаймляли перила, за которыми зияла бездонная пропасть, наполненная густым туманом. Над моей головой, похоже, был навес, но я лишь смутно мог догадываться о нем, поскольку различал впереди себя только часть помоста с перилами на расстоянии 3–4 ярдов – все остальное скрывал туман. Вдруг я заметил, как из глубины пропасти поднимается нечто вроде шеста – длинное тонкое, темное. Он достиг помоста и, наклоняясь, пополз еще выше. Наконец шест уперся в навес – по крайней мере, так казалось по углу его наклона, ибо в тумане невозможно было разглядеть его верхушку. Я уставился на него. Он стал медленно перемещаться вверх-вниз, слегка касаясь перил. Через секунду я понял, что за предмет находится передо мной. Я уже видел подобную штуку в фильме о пожаре, снятом в первые дни кинематографа. Тогда, как и теперь, меня также приводил в замешательство качающийся шест, пока я не догадался, что это была высокая струя воды, бьющей из шланга пожарной машины и сфотографированной сквозь клубы дыма. В таком случае, подумал я, где-то на дне пропасти также должна быть пожарная машина, направляющая струю воды на окутанную дымом площадку с перилами, где я стоял. Только я осознал это, как сон стал просто тошнотворным. На деревянный помост высыпала толпа людей, едва различимых в дыму. Они целыми группами падали вниз, оглашая пространство жуткими, сдавленными, прерывающимися криками. Затем неожиданно повалил густой черный дым и плотной завесой окутал все вокруг, включая и помост. Но стоны задыхающихся людей не умолкали. И я был несказанно рад, когда наконец проснулся.

На этот раз теория «идентификационной парамнезии» была полностью исключена. После пробуждения я тщательно припомнил каждую деталь сновидения и только потом раскрыл утренние газеты; ничего относящегося к сновидению в них не содержалось. Однако вечерние номера принесли ожидаемую весть.

Там сообщалось о сильном пожаре, вспыхнувшем на заводе в предместье Парижа. Я полагаю – хотя точно не уверен – что речь шла о заводе по производству резины. Но в любом случае завод выпускал какие-то материалы, при горении выделявшие едкий дым. Огонь преградил путь молоденьким работницам, и они бросились к балкону, где могли находиться в относительной безопасности. Однако принесенные лестницы оказались слишком короткими и не позволяли спуститься вниз. И пока добывали лестницы подлиннее, пожарные машины направляли струи воды на балкон, не давая пламени перекинуться на это убежище. Но вдруг произошло нечто не имеющее, как я полагаю, аналогов в истории пожаров. Из разбитых балконных окон стали вырываться наружу столь плотные клубы дыма от горящей резины или какого-то другого вещества, что несчастные девушки, хотя и стояли на свежем воздухе, все до последней задохнулись, прежде чем подоспели лишь люди с новыми лестницами.

Этот сон еще больше озадачил меня: казалось, его вообще нельзя объяснить. «Ясновидение» – не объяснение, а бессмысленное выражение, простое признание необъяснимости явления. Да и термин «телепатия» применим к случившемуся лишь с большой натяжкой.

* * *

Затем мне приснился другой сон, внесший некоторую ясность, ибо однозначно исключал умопомешательство, ясновидение, астральные путешествия, послания от духов и телепатию.

В 1904 г., через несколько месяцев после того, как я видел во сне пожар, я приехал в Австрию и остановился в отеле «Схоластика» на границе Ахензее. Однажды ночью мне приснилось, будто я иду через поле вниз по тропинке, с обеих сторон обнесенной железной оградой высотой 8–9 футов. Неожиданно на поле слева от меня появилась лошадь. Она, казалось, обезумела: носилась сломя голову, брыкалась и рвалась вперед, словно одержимая. Я быстро огляделся, желая узнать, есть ли в ограде какая-нибудь лазейка, через которую животное могло бы вырваться. Убедившись, что лазейки не было, я продолжил свой путь. Однако через несколько мгновений я услышал позади себя стук копыт. Обернувшись, я с ужасом увидел, что животное каким-то непонятным образом все же вырвалось и во весь опор мчалось за мной по тропинке. Это была здоровая кобыла; я же трусил, как заяц. Впереди дорога заканчивалась подножием деревянной лестницы, ведущей куда-то наверх. Я изо всех сил устремился к спасительным ступеням и в этот момент проснулся.

На следующий день мы с моим братом отправились на рыбалку. Мы шли вниз по речушке, вытекавшей из Ахензее. Я бороздил воду и усердно ловил рыбу внахлестку, когда брат крикнул: «Взгляни вон на ту лошадь!» Бросив взгляд на другой берег реки, я узнал сцену из ночного сновидения. Схожесть основных деталей была абсолютной, но мелкие детали – совсем другими. Была огороженная тропинка между двумя полями. Была лошадь, по своему поведению напоминавшая лошадь из сновидения. Были деревянные ступени в конце тропинки (они вели к мостику через реку). Но ограда оказалась деревянной и низенькой – не более 4–5 футов в высоту, поля – самыми обыкновенными, небольшими, тогда как мне снились поля размером с парк; а животное – вовсе не буйным чудовищем, а маленькой лошадкой, хотя ее поведение и внушало тревогу. Наконец, если представить, что я, как и во сне, иду по тропинке вниз к мосту, то лошадь оказывалась на поле справа от меня, а не слева. Едва я начал рассказывать брату свой сон, как осекся: лошадь стала вести себя настолько странно, что мне захотелось убедиться в том, что она не вырвется за ограду. Как и во сне, я критически осмотрел изгородь. Удовлетворенный осмотром, я произнес: «В любом случае эта лошадь не вырвется» – и снова принялся ловить рыбу. Однако возглас брата «Смотри!» прервал меня. Подняв взор, я увидел, что от судьбы не уйти. Как и во сне, животное каким-то необъяснимым образом вырвалось (вероятно, перепрыгнув через ограду) и, стуча копытами, неслось по тропинке вниз к деревянным ступеням. Промчавшись мимо лестницы, лошадь ринулась в реку и направилась прямо к нам. Мы, схватив камни, отбежали от берега ярдов на 30 и повернулись кругом. Развязка, впрочем, была неинтересной: выпрыгнув из воды на нашей стороне, лошадь просто посмотрела на нас, фыркнула и галопом поскакала вниз по дороге. Из этого случая, как я полагал, явствовало одно: описанные сны не были указаниями (впечатлениями) на удаленные в пространстве или грядущие события. Это были обычные сны, составленные из образов, относящихся к реальным событиям, но искаженных и связанных между собой характерной для снов полубессмысленной связью. Иначе говоря, если бы каждый из этих снов приснился мне в ночь после соответствующего события, они не содержали бы ровным счетом ничего необычного и, подобно любому обыкновенному сновидению, несли бы в себе столько же истинной информации о породивших их реальных событиях, сколько и ложной – а это, согласитесь, очень мало.

Итак, это были обыкновенные, вполне уместные и ожидаемые сны; но каждый из них приснился мне не в ту ночь, в какую полагалось.

Даже сны, в которых фигурировали часы, должно быть, приснились мне после того, как я увидел часы наяву. В первом случае я, проснувшись, увидел часы с остановившимися стрелками, лежавшие вверх циферблатом на комоде; и в соответствующем сновидении также был образ остановившихся часов, повернутых циферблатом вверх. Во втором случае я, лежа на подушке, держал часы на весу примерно в футе от своего носа; а когда я впал в полудрему, передо мной возник образ часов, висевших в точно таком же положении. Образ белого тумана, конечно же, относился к москитной сетке, расположенной вне фокуса моего внимания; так было и тогда, когда я смотрел на настоящие часы.

Значит, если рассматривать эти сны только как сны, в них не обнаруживается ничего необычного. Просто происходящие в них события смещены во времени.

Само по себе данное обстоятельство достаточно удивительно. И все же я чувствовал, что сделал огромный шаг вперед, сведя все эти разнообразные явления к одному знаменателю – простой, хотя и загадочной перестановке дат.

Однако я был еще очень далек от истины. Два оставшихся случая, о которых я намереваюсь рассказать в этом разделе, не содержали в себе ничего такого, что побудило бы меня отказаться от уже наполовину оформившейся мысли о том, что разгадка тайны кроется во временных смещениях. Однако не сделай я этого полуоткрытия, я, несомненно, счел бы случай, о котором ниже пойдет речь, «посланием из мира духов» или «фантазмом умирающего».

* * *

В 1912 г. я довольно долго находился на Салисберской равнине, где проводил испытания одного из моих устойчивых аэропланов. Соревнования военных аэропланов были в самом разгаре; присутствовали почти все офицеры тогда еще небольшого Королевского летного корпуса. Все они являлись моими давними приятелями, за исключением одного человека, которого я не знал. Видел я его очень редко и говорил с ним, думаю, раза два, не больше. Назовем его лейтенантом Б. Полагаю, этого вполне достаточно, поскольку мои воспоминания не свидетельские показания и не должны рассматриваться как таковые. Вскоре после окончания соревнований начались ежегодные армейские маневры. Не имея к ним никакого отношения, я уехал в Париж, чтобы провести проверку еще одного летательного аппарата, сконструированного по моему проекту.

В Париже однажды утром мне приснилось, будто я стою посреди огромного луга в какой-то незнакомой мне местности. Вдруг ярдах в 50 от меня в землю с силой врезается моноплан. Сразу вслед за этим я увидел, как с места крушения в мою сторону направляется лейтенант Б. Я спрашиваю его, насколько серьезны повреждения. Он отвечает: «Да так, пустяки, – и добавляет – чертов двигатель! Но теперь-то я его приструнил!» Это был довольно длинный сон о бесконечных авариях, в которые постоянно попадали аэропланы (типичная форма ночных кошмаров, преследующих меня и по сей день), и внезапное падение лейтенанта Б. было далеко не худшим из того, что мне снилось тогда. Когда я проснулся, у моей постели стоял слуга с утренним чаем. Позднее этот факт помог мне установить, что сон приснился мне около 8 часов утра.

Лейтенант Б. погиб в то утро между 7 и 8 часами, упав на луг неподалеку от Оксфорда. Но я прочел о несчастном случае лишь на третьи сутки.

Теперь следует сделать несколько замечаний:

1. Поломка двигателя не имела никакого отношения к случившемуся, да и сам лейтенант Б. ни минуты в этом не сомневался, ибо моноплан шел на посадку и двигатель был частично или полностью выключен. Несчастный случай же произошел из-за расцепления устройства немедленного разъединения в одной из главных несущих расчалок и последующей поломки одного крыла. Разумеется, приземление могло быть и вынужденным из-за неисправности двигателя; но сам лейтенант Б., несомненно, не подозревал о том, что крыло поломано.

Между тем, когда мы с моей сестрой находились на равнине, лейтенант Б. однажды в разговоре с ней обмолвился о двигателе почти в тех же словах, которые он произнес в моем сне; и она, очевидно, передала их мне. Она непременно должна была это сделать.

2. Лейтенант Б. летел в качестве пассажира, а пилотировал моноплан какой-то неизвестный мне человек, который тоже разбился. Подобные детали в моем сновидении отсутствовали.

Однако при чтении заметки об аварии я обратил внимание только на имя лейтенанта Б.; о гибели другого человека я узнал лишь через несколько лет, когда разыскал сообщение об этом несчастном случае.

3. В газетной заметке вообще не говорилось о причине аварии, и я, вероятно, полагался только на слова самого лейтенанта Б. о двигателе.

4. Во временном совпадении нет ничего удивительного. В те дни, как я уже упоминал, мне часто снились крушения аэропланов, причем такого рода кошмары мучили меня именно в промежуток между 7 и 8 часами утра, когда в сознание начинает проникать шум городского транспорта.

В результате я пришел к выводу, что мой сон и на этот раз оказался связанным с прочтением заметки в газете.

* * *

Теперь я расскажу о последнем эпизоде из этой серии. В данном случае хронологический сдвиг был гораздо значительнее.

Осенью 1913 г. мне приснилась высокая железнодорожная насыпь. Во сне я знал – знал абсолютно точно, как знает тот, кто знаком с местностью, – что действие разворачивалось в Шотландии, севернее the Firth of the Forth Bridge. За насыпью простирались въезжие лугопастбищные угодья, где небольшими группами ходили люди. Во сне эта сцена то возникала, то исчезала. И, когда она возникла в последний раз, я увидел, что поезд, двигавшийся на север, сошел с насыпи. Под откос скатилось несколько вагонов, вниз сыпались огромные камни. Я подумал, что это один из тех странных снов, которые иногда снятся мне, и попытался «получить» дату подлинного события. Мне, однако, удалось установить лишь то, что оно произойдет весной следующего года. Помнится, я остановился наконец на середине апреля, хотя моя сестра полагает, что я упоминал о марте, когда утром рассказывал ей свой сон. Шутки ради мы решили предостеречь наших друзей от путешествий на север Шотландии весной.

14 апреля следующего года «Летучий шотландец», один из самых известных почтовых поездов тех лет, перелетел через парапет близ станции Burntisland, расположенной в 14 милях к северу от the Forth Bridge, и с 20‑футовой высоты упал на площадку для игры в гольф.

* * *

Описанные выше сны я отобрал примерно из 20 им подобных просто потому, что по пробуждении детально изучил их и тщательно записал. Большая часть других снов была отмечена лишь en passant и теперь почти полностью забыта. Любопытно, что я не припомню снов о приближавшейся тогда мировой войне – за исключением одного, связанного с бомбардировкой Левештофта германским флотом. Я узнал место действия, но не имел ни малейшего представления о государственной принадлежности судов.