Трудовые будни барышни-попаданки 2

Глава 7

Кот и пес уже не сидели молча. Не орали, не дрались – уже слава богу, конечно. Но вполголоса эти господа ругались только в путь!

– Вы, сударь, своей эскападой спугнули всю компанию каторжников. Хорошо, висельники эти просто оставили детей под крышей и скрылись, заметив следы вашей лошади вблизи избушки лесника. А если бы, не приведи Господь, забрали малышей с собой или еще хуже?! – выговаривал капитан-исправник, хмуро катая по салфетке шарик из хлебного мякиша.

Если бы не усталость, я бы даже вспомнила что-то важное… но внимание плыло, цеплялось за незначительные детали. Например, за то, что Михаил Второй удивительно знакомым жестом раздраженно рубанул рукой воздух:

– Оставьте свои инсинуации, сударь! Я сделал все, что было в моих силах, когда след привел меня в это место. Уж поверьте, я успел бы догнать супостатов, и, если бы не вы, сейчас мы бы узнали, кто отважился на это уникальное злодейство.

– Ваше высокоблагородие, – Михаил Первый словно в пику противнику становился все спокойнее, – у каждого в империи свои обязанности. Вы выполняете особые поручения генерал-губернатора, я – ловлю преступников и разыскиваю пропавших. Давайте не будем мешать друг другу. Иначе получится такая вот, с позволения сказать, чехарда-с.

Он сделал паузу, во время которой тяжело и внимательно посмотрел на Михаила Второго. Показалось даже, придавил взглядом. И продолжил:

– Эти шаромыжники слухов нахватались, якобы голубковская барыня отцов клад в доме нашла, целый сундук золота. А то и два. Вот и решились душу сгубить для наших краев злодеянием невиданным – деток выкрасть, выкуп потребовать. Я через своих соглядатаев на след вышел, все подготовил, взял бы на горячем. А тут вы-с. Налетели, нашумели. Дарью Сергеевну запугали. Она дама недалекого ума и весьма дурного характера, признаю. Но ничем, кроме злых сплетен и тех самых слухов о кладе, не замаралась. Сама сидит с детьми взаперти, трясется. Злодеев опасается. Да, и кстати, ваше высокоблагородие, если вы и вправду чаяли в одиночку этих мизераблей догнать да повязать или несвязанными за собой идти заставить… тогда ваше счастье, что сейчас живы. Это в городе губернском всяческая шушера, увидя мундир, в струнку тянется или бухается на колени. В наших лесах иначе обернуться может. Тут, доложу вам, такие бестии встречаются, что с младенчества мундира не видели и могут полковника от пожарного не отличить…

Дядя-котик словно бы раздулся и ощерился. Еще секунда – и, казалось, он прыгнет на собеседника или хотя бы злобно зафырчит.

Только битв на выживание мне здесь не хватало! Я вошла, специально стукнув дверью, и обратилась к Михаилам, сделав вид, будто не заметила конфликта:

– Уважаемые господа! Хочу вас обрадовать – детишки здоровы, злодеи им не навредили. Очень вам обоим признательна за участие, за помощь, за то, что оторвались от всех ваших прочих дел, особенно вам, Михаил Федорович, благодарна за последнее.

И одарила дядю-котика таким взглядом, что он сменил гнев на прежнее сдержанное презрение.

Другой Михаил Федорович не обиделся, что сугубый комплимент достался тезке. Только тихо ухмыльнулся в усы – понимаю, успокоили дитятю.

– Устали мы все, – продолжила я таким тоном, что попробуй не согласись, – сейчас поужинаем, уж не взыщите, что скромно, и спать пойдем. И не спорьте. Ночевать останетесь оба, пурга в ночи только еще пуще разыгралась, никого в такую погоду не отпущу.

Ужин был накрыт быстро и прошел молчаливо. Мужчины поглядывали друг на друга, порываясь что-то сказать, но возобновлять спор при мне не стали. Выпили пару рюмок смородиновой настойки. Я тоже позволила себе немного наливки – простой и надежный антидепрессант. Наконец-то можно расслабиться за эти страшные два… или три дня, уже не понимаю, не считаю. Потом.

Когда допивали чай, вошла Павловна и сказала, что комнаты для господ готовы. Я встала из-за стола.

– Что ж, время позднее, милостивые судари. Пойду спать, да и вам советую.

Гости мгновенно подхватились и раскланялись. Михаил Первый по своему обыкновению слегка суховато и неуклюже, Михаил Второй – элегантно и любезно.

Эх, путаники. Ни одного, ни второго уверенно опознать или отринуть не могу. Уже подумаю уверенно, мол, чужие, не помнят меня, не знают, никак не могли из будущего прийти. И вдруг мелькнет жест, слово проскочит, как искра. И снова выбьет почву из-под ног, снова лишит печальной уверенности, что в этот мир я попала одна и в нем надо все начинать сначала.

Но сегодня я так устала и перенервничала, что стало все равно. Если кто-то из них мой Миша, который меня не помнит и не узнал… ну что же, у нас еще есть время вспомнить друг друга. Если нет – и думать тут не о чем.

Да и узнал бы меня Миша сам. Всегда узнавал, с самых первых дней знакомства. В любой толпе – у метро, у концертного зала, на пляже, если морской отдых, в незнакомом иностранном городе я ждала его, глядела по сторонам и внезапно слышала громкий голос:

– Где мой страусенок эму?

Прочь прошлое, прочь любые посторонние мысли! Сейчас я больше всего хочу обнять мою маленькую девочку, вопреки всем нынешним правилам взять ее к себе в кровать и спа-а-ать… всю ночь. А может, и утро. Или день. Пусть кому-то покажется капризом, но организму нужно восстановиться.

Видимо, даже у Павловны этим вечером не нашлось слов и духу, чтобы высказаться о «баловстве». Мне показалось, будь ее воля, она бы и сама нас с Лизой обняла и не отпускала до утра.

Но я уже давно перестроила наш быт так, чтобы Павловна спала не на войлоке в моей комнате, а в своей собственной кровати, у себя. Так что потискать ребенка, рассказать ему сказку и спеть песенку мне никто не помешал. Точнее, попытаться осуществить эту вечернюю программу. Для сказочки сил еще хватило, я выбрала короткую и, конечно же, не тревожную, не остросюжетную, даже не конфликтную – про горшочек, заполнивший кашей весь городок. И постоянно повторяла, что, когда вкусная каша текла по улицам, все были счастливы.

Заодно хотела понять – сыта Лизонька, или эта гастрономическая история пробудит ее аппетит. Нет, все в порядке, дочка хорошо поела и обрадовалась, когда горшочек перестал варить.

А вот какую песенку промурлыкала, уже и не помнила. Только запомнила, как Лизонька сказала мне серьезным и взрослым тоном:

– Мама, тебе было страшно?

И я честно ответила:

– Да, очень. Спи, доченька.

Но, похоже, уснула сама раньше нее. И успела запомнить, как мое солнышко накрывает маму сбившимся одеялом.

Глава 8

К своему удивлению, проснулась я не очень поздно. Будто сознание мне сказало: «Головушка отдохнула, деткам – спать, а тебе вставать и за дела. И так запущены».

Сначала надо проститься с гостями, потом заняться своими делами. Поднакопилось. И пожар же был, и вообще.

Первым удалился дядя-котик. В усадьбу примчалась тройка с колокольчиками, Михаил Второй допил кофе, докушал сайку с маслом и попрощался. Если он и разочаровался своей «неудачей», то никак этого не показал. Вроде бы столько трудов, столько риска, и все насмарку, детей спас другой. К тому же, судя по перешептыванию с прибывшим на той тройке денщиком, незапланированный перерыв в служебных делах не очень-то понравился начальству.

Но к чести Михаила Второго – он искренне радовался, что все обошлось так хорошо, дети живы и со мной. Поэтому я тоже искренне ему улыбнулась и подчеркнула, что говорю «до свидания», а не «прощай». Он очень явно обрадовался. И еще раз заверил, что счастлив за меня и за Лизоньку. Осведомился о здоровье дочери и деликатно напомнил, что надо бы вернуть дядюшкину лошадь. Передал Ивану Платоновичу свои извинения.

Михаил Первый тем временем выспался всласть, явно не стремясь к встрече с тезкой. Потом неторопливо напился чая, убедился, что и его люди накормлены-напоены, и стал прощаться.

– Спасены детки, теперь надо и злодеев поймать. Может, этот… его высокоблагородие и правда пользу принес, что дети отдельно от каторжников оказались. Что придет в голову отпетой головушке, если такового в угол загнать, одному Богу ведомо.

– Где же вы их искать будете? – спросила я. – В лесах?

– Нет, сударыня, сейчас леса так занесены, что ни для какой охоты не годятся. И прятаться там несподручно – не медведи, чай, людишки, хотя и препаршивенькие. Ждать их надо там, куда человек из леса выходит, – на постоялых дворах, в деревнях дальних, где их встретить могут. У меня, считайте, в голове карта есть своего уезда, и понятно, где злодей крышу над головой найти может.

– Удачи вам, Михаил Федорович, – от всей души пожелала я. Мне, конечно, хотелось бы узнать, что за тайна стоит за этим похищением, в приблудных каторжников верилось с трудом. Но в этих делах я привыкла доверять профессионалам. Сколько раз Миша мой внушал: дилетанты только путаются под ногами, мешают работе и создают опасные ситуации на пустом месте. Никакой шерлокхолмсщины!

Поэтому я и здесь просто сказала:

– На всю жизнь я перед вами в долгу. И полностью вам доверяю.

– Бросьте, сударыня, – усмехнулся капитан-исправник. – Работа у нас такая. Ничего сверх. Ну, прощайте!

И опять знакомая фраза про работу. Верно, совпадение. То один, то другой, как сговорились. А когда я за завтраком как бы невзначай спросила у подававшей на стол Павловны, не было ли весточки от Юстаса Алексу насчет славянского шкафа, оба глянули на меня одинаково коротко и удивленно. Как и сама Павловна. Наверняка решили, что барыня от волнений слегка не в себе. И деликатно сделали вид, будто ничего не произошло.

Эх…

Между тем исправник стремительно сошел с крыльца и уселся в свои сани. Отдохнувшие кони бодро взяли с места, Павловна, с неожиданной проворностью рванувшая вдруг следом, едва успела вбросить в руки «хорошему человеку» сверток с пирогами и зефиром.

– Побалуйте себя в дороге, батюшка барин! – крикнула она вслед саням.

Я тихо улыбнулась – «батюшка барин» был как минимум вдвое моложе самой Павловны. Но так уж тут принято.

В этот день никаких хозяйственных дел все равно не вышло. Сначала проснулась Лиза, и я как подхватила ее на руки, так и не могла отпустить. Она не возражала, сама вцепилась в меня обеими ручками. Кукла Амелька составила нам компанию.

Луша и Ариша от меня не отставали. А Павловна, словно квочка, нарезала круги то с плюшками, то с кашками, то норовила укутать нас своим собственным платком.

А к обеду прибыл дяденька Иван Платонович. На выведенную тут же к крыльцу его одолженную лошадь только рукой махнул, меня быстро обнял, поцеловал в щеку и перекрестил Лизоньку.

– Ох, беда-беда, – едва усевшись за стол и посмотрев на пыхтящий самовар, высказался он. – Одно счастье – Бог миловал. Дарьюшка-то моя перепугалась насмерть. Ты, племянница, не держи зла на нее за длинный-то язык. Купеческое лезет, все никак не привыкнет, что ныне она дворянка, должна вести себя подобающе. Ну да не было бы счастья, но несчастье помогло. Так испугалась жена, что перед иконами поклялась мне: зло таила, но не умышляла, и впредь зареклась даже в мыслях пакостное держать. Свои дети, чай, есть. Понимает.

Я слушала дядюшку и благодарила судьбу, что вчера не доехала со своим вооруженным эскортом до его поместья и не наломала дров, в смысле, не сломала двери и не устроила скандал, если не драку. В те самые минуты, когда сани с детьми приближались к моему дому. Создала бы проблему на пустом месте, да еще с непредсказуемыми последствиями.

Со вчерашнего вечера кухня функционировала в режиме «барыня в доме», поэтому дядюшку ожидал настоящий обед, с закусками. У меня были интересные импровизации, о которых я гостям дворянам пока не говорила и на прошлые Святки никого не угощала. Например, «людские» щи подогревались в особой толстостенной кастрюле, заправлялись нарезанной и поджаренной с луком солонинкой, а также смесью различных трав. Получилось вполне себе «господское» блюдо, от которого такой запах шел по всей кухне, что только ходи да облизывайся.

Дядюшка оценил и его, и картофель с грибами. Я везла хороший семенной из Нижнего, купив там десять мешков у местных немцев-огородников. А здешний, который по осени взяла у мужика, почти весь решила пустить в еду. И самой вкусно, и дворню с крестьянами приучу. Вон, тесто на картофельном отваре для хлеба и пирогов кухарники мои вполне оценили.

Дядюшка ел, нахваливал, опробовал одну настойку, другую, повторил. Размяк, развеселился, пустился в болтовню.

– Вообще-то, племяшенька, хорошо вышло с этой девкой, как ее, а, неважно! Осталась бы она в поместье – неведомо как стала бы Дашенька на младенчика посматривать, да и меня им попрекала бы. А так, видишь, с глаз долой – из сердца вон. Ну, не то чтобы совсем из сердца, но ничего, изгладится. Как назвали-то мальца?

Глава 9

Я ответила, что ребенка крестили Прохором, и предложила попробовать зефира с земляничной отдушкой, меняя тему.

Увы, фокус не прошел.

– Прохором, – вздохнул дядюшка, выпивая пятую рюмку. – Ну да, мужицкая судьба и имя, значит, мужицкое. Хоть, как говорят, в барском доме растет. Племяшенька, а вели его принести! Посмотрю на личико, все же как-никак….

Тон был не столько требовательным, сколько задушевно-просящим. И самое простое – исполнить просьбу, уговорю как-нибудь Аришу. Или отложить под каким-нибудь предлогом и услышать в ответ: «Что из того, что спит ребенок?»

Нет. Проблему надо решить прямо сейчас.

– Дядюшка, – сказала я, не сухо, но твердо, – девица Арина чуть умом от тоски и страха не тронулась, да и младенчик напуган. Отдыхать им надо сейчас, от пережитого лечиться. Не буду я Аришу тревожить.

– Так это же девка, – не столько рассерженно, сколько удивленно сказал дядюшка. – Была она в моей власти, стала в твоей. Прикажи, да и дело с концом.

– Дядюшка, – сказала я еще тверже, – Арина – человек. Пусть и в моей власти. Для чего царь позволяет нам людьми владеть? Налоги собирать для казны, в армию поставлять рекрутов, нас самих содержать? Чтобы мы за людьми присматривали, наказывали, если они виноваты. А вот совсем по-честному, – мой голос стал задушевнее, – случилось бы такое приключение в ваши совсем юные годы, да стало бы известно батюшке Платону Сергеевичу, он кого виновным признал бы, вас или девицу?

Дядюшка выслушал монолог внимательно, даже настойку наливать не стал. Поначалу казалось, рассердится. Но потом усмехнулся.

– Да, крутоват был твой дедушка, мой папенька. С девицы бы взыскал, да и с меня. Арапник носил не только для собак и псарей. Ладно, воля твоя, пусть девка отлежится, чтоб умом не тронулась. Потом покажешь малого как-нибудь.

«Повременим – самая надежная и жестокая форма отказа», – с облегчением подумала я. И мысленно поблагодарила «дедушку» Платона Сергеича за крутость и годную отмазку. Пусть дяденька считает, что я характером в сурового и упрямого деда пошла. Меньше вопросов станет задавать.

– А что, племянница, хорошо ли в Нижний съездила? – Разобравшись в главном вопросе, дядюшка принялся любопытствовать по другому поводу. – Небось, лампами своими торговала да конфектами? Или в лавку какую сдала? Ты смотри, осторожнее со спиртом-то, не дай бог, от казны начнут интересоваться, замучаешься ту прорву ненасытную кормить, чтоб отстали. Налетят, что твоя саранча, одними взятками разорят!

Я только покачала головой – дяденькины наставления запоздали. Впрочем, делиться новостями тоже не спешила, мне пересуды среди соседей и крестьян без надобности.

Но и таиться не следует: начнешь секреты разводить – народ больше придумает и такого наболтает, вон как с кладом. Предчувствовала, что несколько золотых превратятся в сундуки, – как в воду глядела! Толку, что велела мужикам помалкивать. Не помогло.

Мы с дяденькой Иваном Платонычем неспешно пили чай, я демонстративно отправила девку в погреб, нацедить родственнику большую бутыль светильного зелья, наверняка у него дома кончилось. Выделила также два десятка стеариновых свечей в отдельный подарок. Неторопливая беседа переливалась как вода по камушкам, с ярмарочных диковин на цены в лавках и городские сплетни.

Я передала подарки и для Дарьи, и для ее старшей дочери, и для недавно родившейся младшей. Здесь так принято, а мне не в нагрузку было. Эти мелочи остались в санях, на которых я мчалась домой, недосуг было подчистую выгружать. Вот и пригодились.

Дяденька, поглядывая на синеющие за окном сумерки, наконец собрался домой. Кликнул кучера, честь честью расцеловал меня на крыльце и уже отправился к своим саням, к которым была привязана позаимствованная Михаилом Вторым кобыла. И тут за воротами послышался свист, конское ржание, мужские голоса.

Прибыл обоз из Нижнего во главе с Алексейкой. Гнали, что ли, коней без жалости? Всего-то на сутки позже приехали. Или это нормально?

Да, они. Еремей пустился ругать Алексейку и всех возниц за то, что лошадок не берегли. Пусть и перепрягали время от времени – использовали тройку, оставленную на почтовой станции, – но все равно кони были в поту. Поэтому Еремея останавливать я не стала.

Но тем более не спешила присоединяться к его упрекам. Понимала – все хотели поскорее прибыть в Голубки и присоединиться к поискам детей. Немедленно соскочили, бросились ко мне…

– Эмма Марковна, как с Лизонькой? – хором крикнули Алексейка и Ванька, едва не поскользнувшись на утоптанном снегу, так что Алексейка чуть в меня не врезался.

– Дома все детки, живы и здоровы, – улыбнулась я.

А сама немного удивилась. Ладно Алексейка, не слуга, а помощник с первого дня в усадьбе. Но Ванька, просто симпатичный паренек лет пятнадцати, по-детски гордящийся, что барыня доверяет ему гостей встречать и объявлять о них. Когда прыгал с облучка, его лицо было безлунно-беззвездной ночью, а при вести, что с детьми все в порядке, будто на мордашке лампочки зажглись.

Видимо, как любой плохой вестник в старые времена, считал себя виновным. Ну и обрадовался.

Ладно, сейчас не время разгадывать психологические загадки. Для начала надо распрощаться с гостем.

– Да, любят, племяшенька, тебя твои людишки-то, – молвил Иван Платонович, размякший от чая и настоек и осторожно пробиравшийся к своему экипажу мимо саней. – Чего там у тебя? Реторты какие-то, колбы, бочки даже. Пол-ярмарки купила. Я такие обозы только в ту пору видал, когда москвичи от Бонапарта разбегались. Ну, прощай, милая, да поскорей к нам в гости приезжай. Кровь-то родная.

Я скоренько поцеловала дядю в теплую небритую щеку, помахала рукой и принялась распоряжаться. Еремей уже вовсю хлопотал о лошадях, чтобы их поводили да напоили, непременно теплой водой. А я работала оператором, направляя одни грузы в дом, другие в амбары, третьи в подвал.

Работали весело и быстро. Уже скоро сани опустели, и мужички с прибаутками потянули их под навес. Потом я обратилась к маленькой толпе со сверкающими лицами:

– Спасибо, люди. Всем спасибо, кто помогал и переживал. Ступайте в людскую, там четверть полынной настойки мужикам и четверть наливки бабам. Закусите калачиками да окороком, пока пост не начался. А не хватит, – я лукаво улыбнулась, – добавлю бутылочку-другую. Только помните: на работу завтра.

Мужики с бабами возрадовались, а я наконец-то выдохнула и пошла в дом. Завтра и мне на работу.

Глава 10

Великий пост тянулся сорок два дня, со Страстной неделей – сорок восемь и дал нам всем выдохнуть. Никаких увеселений не положено, так никому и не хотелось. Жили тихо, спокойно, проедали прошлогодние запасы, разбирали привезенное с ярмарки. Снег засыпал губернию с предсказуемой щедростью, хотя по календарю вовсю настал март, а потом и апрель начался.

Насколько я помнила из истории, в России никаких особых погодных аномалий в предстоящие три года не должно быть. Но это если сравнивать с катастрофой, накрывающей Европу и Северную Америку. А еще следовало быть готовой к незваной и неведомой здесь беде: небывалая засуха и несвоевременные муссоны в Индии разбудят спящую в стоячих водах смерть.

Холера. Именно погодную аномалию после вулканических извержений ученые в мое время считали причиной того, что холерный вибрион покинул места своего рождения и отправился в смертоносное путешествие по миру. Вспомнить бы еще, когда он дойдет до России. Вроде бы из-за этой заразы Пушкин оказался заперт в своем имении, где, возмущенный происходящим, создал несколько шедевров.

Самое то после минувшего страха подумать о грядущем. Чтобы сразу сойти с ума от тревоги. Но я не такой человек, чтобы долго паниковать. Знаю об опасности? Сделаю все, чтобы ее предотвратить или побороть.

Насчет холеры, например, прекрасно помню рассказы деда. Он у меня был инженер-электрик, работал после Второй мировой на Ближнем Востоке – наша страна там строила многое. И с большим интересом отнесся к тому, как в Стамбуле, например, справились с очередной эпидемией. Там сложная история вышла, помню главное: холерный вибрион можно победить не только антибиотиками, которых у меня нет. Есть средство попроще: так называемая серебряная вода.

В те времена, из которых я здесь вынырнула, это словосочетание слегка потрепали рекламными слоганами и коммерческой выгодой. Простейшие приборчики продавали по цене космического двигателя. И обещали с его помощью вылечить все, от подагры до СПИДа.

Врали, конечно. Но полезность у этого ионизированного коктейля несомненно есть. Просто он не волшебный и помогает, если применять правильно.

Чтобы сделать прибор для производства серебряной воды, мне первым делом нужно электричество. Помимо химических опытов пришлось каждый вечер садиться с тетрадкой к лампе и старательно вспоминать все, чему меня учили в школе, техникуме и институте. А также по крупицам восстанавливать в памяти то, как дедушка мастеровал дома. Он у нас умел сделать и починить все, от стиральной машинки до магнитного маятника.

У дедушки-то были разные преимущества – под рукой все нужные инструменты, да еще старая техника, чтоб раскурочить на запчасти. Мне же все детали и элементы создавать с нуля, точнее, со схемы, которую я должна объяснить кузнецу. Вспомнила милейшего Константина Васильевича, учителя физики, объяснившего нам, как сделать простейший элемент питания из лимона: разрезать фрукт, присоединить к каждой дольке кусочки медной и цинковой проволоки, потом соединить их другой проволочкой… Лимонов я привезла ящик, медную проволоку достать можно, а как быть с цинком? Впрочем, изводить дорогой заморский фрукт там, где годится обычная соляная кислота или даже просто вымоченная в соленой воде бумага – излишнее барство.

Еще помнила, что батарею можно сделать из медных монет и кусочков железа. Вариантов много.

Кроме теоретической электротехники у меня были и другие, более актуальные хлопоты. Очередной гонец, посланный на почту в уездный город, привез не только долгожданное письмо от петербургской кумушки-всезнайки Авдотьи Петровны, но и новость о том, что наследник имения с сахарным заводом наконец-то вступил в права собственности и готов продать ненужное оборудование. Наличные деньги у меня были, поэтому уже через три дня в Голубки прибыл обоз с измельчителем, варочным котлом и прессом. Я знала, что свеклосахарное производство создает не очень аппетитный аромат, поэтому изучила местную розу ветров и разместила производство так, чтобы запах относило на поле.

Появилось и сырье – покойный помещик успел засеять прошлой весной свои пашни сахарной свеклой. Мужички, скажем честно, расправившись с барином, мстить овощу не стали, выкопали его и, пользуясь следственной сумятицей, растащили по погребам. Не очень понимали, как использовать это достояние, и с радостью продавали его мне, точнее, меняли на рожь в пропорции 4:1. Еремей, с его постоянной заботой о конском поголовье, убедил меня, что пусть привозят свеклу сами, пока зимник держится.

У меня в голове тут же всплыла статья из журнала «Наука и жизнь». О том, как закладывать в траншеи свекловичный жом и использовать на корм скоту. Надо сесть и записать, а то такие проблески в голове как вспыхивают, так и гаснут. Можно криво вспомнить, можно правильно, да тут же и забыть.

Завела себе блокнот, сшив его из нескольких купленных в Нижнем тетрадей. К блокноту – карандаш на веревочке. В любой момент, в любом месте – как только воспоминание возникло – тут же записать, сию секунду.

Снег все сыпал и сыпал, весна по всем приметам, о каких толковали старики из крестьян, обещала быть поздней и мокрой. Не то чтобы крестьяне беспокоились, пока было рано. Но я все чаще задумывалась.

Я намеревалась посеять рожь там, где она росла и в прошлом году. Зерно к осени вздорожает вдесятеро не только в Европе, но и в наших краях. У меня почти не тронут давешний урожай, можно сделать на этом неплохие деньги. Но помимо ржи надо поднимать пустоши, под картошку и сахарную свеклу. Даже если из-за дождей хлеб, вопреки послезнанию, плохо уродится, у овощей больше шанса на выживание.

Инструменты для работы на пустошах – преимущественно выпасах, выкорчевать лес я не успею – готовились заранее. Одной из главных тяжестей в обозе был плуг – хорошо скованный, как раз под наши суглинки с вкраплениями чернозема.

Здешние земли крестьянство до сих пор обрабатывало сохой. Это сказывалось и на качестве вспашки, и на посеве, и на урожае. Кузнецу уже дано задание по образцу привозного сковать два аналогичных плуга. Пока достаточно, в них и лошади не всякие сгодятся.

Дворовые ворчали, а через них и барщинные подхватили было: работали прадеды в поле с сохой, и незачем что-то придумывать с барских фокусов.

Но я твердо пообещала: те мужики, что научатся пахать плугом и обработают господские поля нужным образом, потом забесплатно могут взять ту «железяку» и работать брат на брата.

Настроение в крестьянской среде мгновенно изменилось. Плугом пахать тяжелее. Но и продуктивнее. Об этом мужики хорошо знали. У экономических, из богатеев которые, плуг не в новинку. А мужицкий взгляд – он приметливый.

Снег продолжал падать и подтаивать, я готовилась к непростому летнему сезону и, конечно же, каждый вечер радовала Лизоньку и Степку новой сказкой.

Но как-то вечером детишки, нагулявшись в редкий погожий день – правда, солнышко было не ярким, – быстро заснули. Возиться над динамо-машиной или гальванической батареей не хотелось, и я вдруг вспомнила про письмо.

Почему подзабыла-то? Михаил Первый меня не беспокоил, и я хотела выкинуть из головы эту неприятную историю с чиновником на березе. Теперь же конверт попался на глаза. Надо бы прочитать наконец.

Я приступила к чтению. И некоторое время спустя присвистнула от удивления.