Kitabı oku: «Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века», sayfa 4

Наш тарантас быстро мчался на юг, что после долгих холодных дней было особенно приятно – не только по причине смены географической широты, но и потому, что теперь солнце светило нам в лицо, а не в спину, тем самым отчасти спасая нас от пронизывающего северного ветра. Мы впервые позволили себе открыть кузов повозки, чтобы насладиться его лучами. Восточные отроги гор выглядели потрясающе, примитивное земледелие и крестьяне, собирающие урожай, разительно отличали эти места от уральского Бирмингема¹⁹⁹. Вдоль дороги тянулись длинные извилистые озера, по берегам которых стояли окруженные березняком деревни, за которыми лежал главный горный хребет. Его склоны были покрыты соснами, а некоторые самые высокие гребни в виде голых зубчатых кварцевых скал пронзали небо.

Крупнейшие здешние озера – это Силач, Иртяш, Увильды и Аргази²⁰⁰, причем первые два образуют фактически единый длинный и извилистый водоем²⁰¹. Дорога шла между еще двух озер – Миассово²⁰² и Тургояк²⁰³, но так как мы проезжали мимо них ночью, я не смог их увидеть. Расстояния между почтовыми станциями были большими, но лошади быстро мчали нас по ровному, плотному дерну. Конечно, ясный день, прекрасные лошади, хорошая дорога, солнце, озера, леса и горы – это отменно, но мы больше находились под впечатлением от того, что несемся по Азии. У нас только рассветало, а в Европе еще стояла ночь, в Палестине, Египте и Сирийской пустыне она подходила к концу, восточная оконечность Аравийского полуострова, возможно, только готовилась встретить солнце, и лишь на зубчатых стенах Герата²⁰⁴ отражались первые отблески его лучей. И все же города, люди и ландшафты Урала не имели такого восточного облика, как в Оренбурге или Астрахани, расположенных в почти пятистах милях западнее.

Озеро Силач и восточные отроги Уральских гор

Повернув назад и направившись в сторону гор, мы примерно через пять дней вновь оказались в Европе. В горной местности вблизи Миасского завода дороги стали неровными, поэтому путь до Златоуста оказался долгим, трасса была крутой и ужасной, так что, несмотря на сияние луны, только в три часа ночи 20 сентября наш тарантас прибыл на место. Огненные отблески златоустовских домен были совершенно не похожи ни на лунный свет, ни на здешние яркие закаты. Попав в мир железа, мы решили, что уже никогда не увидим золотого заката и серебристой ночи.

Мы остановились у убогого домишки, который нам заранее порекомендовали, и постучались в дверь, хотя, конечно, это было не единственное пристанище для гостей Златоуста. Обшарпанный и представлявший собой обычную русскую избу постоялый двор содержали добродушный старичок-немец по фамилии Гааз, его жена и белокурая дочь. Они не могли предоставить нам должного комфорта, но мы уже привыкли к этому. Мисс Гааз и Л., которого она покорила своими длинными, свободно ниспадающими локонами, приготовили на завтрак превосходный кофе, после чего мой спутник стал присматривать за ремонтом тарантаса, а я отправился на оружейную фабрику.

Окрестности Златоуста – это самая живописная часть Урала²⁰⁵. Немного южнее этого селения находятся одни из самых высоких здешних вершин. Гора Иремель²⁰⁶, которая видна отовсюду, возвышается на 5075 футов, а находящаяся южнее ее гора Яман²⁰⁷ – на 5400 футов, и, думаю, выше уже на Урале ничего нет. В этих местах Уральские горы состоят из трех фактически параллельных цепей: восточная, изобилующая гранитом, порфиром и многими полезными ископаемыми, – Ильменские горы²⁰⁸; центральная, лежащая между Миасским заводом и Златоустом, носит название Уральской²⁰⁹, а западная, самая высокая из них, – это горы Уреньга²¹⁰. Границей этой области, которая в ряде мест несколько необычно смещена, является невысокая гряда. Река Ай, текущая на север вдоль длинной и глубокой долины между Уреньгой и Уральским хребтом, поворачивает на запад у Златоуста и потом впадает в приток Камы – р. Уфу. Хотя Златоуст расположен в низине р. Ай и плотно окружен горами, он находится примерно на высоте 1200 футов над уровнем моря; здесь свежий горный воздух, но не такой холодный, как обычно бывает в горах.

Златоустовский и Миасский заводы были основаны в прошлом веке вслед за Екатеринбургом, при этом в Златоустовском производили железо, а в Миасском – медь. Название «Златоуст» означает «Золотые уста», «Золотой рот» и, оказывается, возникло еще до открытия в этих местах (точнее, в Миасском заводе) месторождений золота. Изначально эти земли, как и почти весь Южный Урал, принадлежали башкирам, но постепенно оказались в руках русских. Узнав о здешних богатствах, сюда хлынули частные дельцы, которые за бесценок скупили эти земли у башкир, фактически не имевших представления об их стоимости и не обладавших опытом в таких сделках. Новые землевладельцы зачастую становились сказочно богатыми. Так, земли Соймоновского завода²¹¹ были приобретены в начале нынешнего столетия за менее чем 50 фунтов стерлингов, хотя ежегодный доход от этого предприятия в восемьдесят раз больше этой суммы. В итоге власти категорически запретили покупать у башкир землю, но в ответ на это возникло множество акционерных золотодобывающих компаний, обычно состоящих из государственных служащих, которые стали брать

башкирские земли в аренду. Как правило, арендная плата сама по себе небольшая, но поскольку для аренды требуется согласие всех собственников земли, то на взятки несговорчивым или хитрым башкирским вождям уходят значительные суммы.

Большинство построек в Златоусте деревянные, но многие административные здания, заводские цеха и дома управителей возведены из камня. Основу города составляет Арсенал, или оружейная фабрика-склад, производящая большое количество холодного оружия²¹². Если, как уже говорилось, Екатеринбург знаменит своим огнестрельным оружием, то Златоуст – саблями, штыками и кирасами, и здесь якобы ежегодно выпускают до тридцати тысяч различных видов клинков, в основном длинные кавалерийские («башкирские») сабли для казаков и иррегулярной пограничной кавалерии. Более дорогие их варианты – с дамасской и фигурной позолотой и гравировкой – предназначены офицерам и экспортируются в Азию, кинжалы и ножи поставляются в армию, а также используются в качестве наград. В Златоусте, как и в Екатеринбурге, имеется немало немцев-ремесленников²¹³, но я не смог найти ни одного своего соотечественника. На всех здешних фабриках используются английские слесарные инструменты.

Оружейные мастерские, которые, конечно, напряженно работали во время последней войны²¹⁴, в дни моего пребывания в Златоусте функционировали в обычном режиме, многие рабочие были задействованы на модернизации других предприятий.

Некоторые изумительной красоты изделия местных мастеров – в частности, инкрустированные стальные клинки – можно приобрести прямо у них. Из здешнего камня изготавливают прочные и красивые рукояти, а вот золото для отделки хотя и местное, но привозится издалека – добывать его может только казна, а не частные лица. Если бы у нас были при себе лишние английские соверены²¹⁵, то мы могли бы выгодно продать их ремесленникам, чтобы они переплавили их и использовали для отделки своих изделий.

Вид Златоуста

Мы выехали из Златоуста 22 сентября в девять часов утра и когда поднялись по крутой неровной дороге на склон горы Уреньга, перед нами открылся великолепный вид на долину р. Ай. Расцветка ее была очень насыщенной, а на макушках самых высоких гор лежал снег. Прибыв в Саткинский завод²¹⁶, я отправился к его управителю капитану Темникову²¹⁷, чтобы передать ему письмо от доктора Тиме. Мистер Темников жил недалеко от пруда²¹⁸ в восхитительном загородном особняке²¹⁹. За завтраком жена хозяина²²⁰ переводила его речь на французский, но в осмотре завода и заводского поселка она не участвовала, однако благодаря доброжелательности и сообразительности мистера Темникова трудностей с пониманием друг друга у нас не было. Руду добывают недалеко отсюда, и отдельные ее сорта содержат до 60 % металла. Механизмы для ковки и проката здесь такие же, как в Златоусте.

Глава IV

У башкир. – Горные дороги и почта. – Уфа. – Наш проводник. – Английская леди. – Хлопоты с паспортами. – Меры предосторожности против разбойников. – Путь через Стерлитамак в Оренбург.

Из Саткинского завода в Уфу ведут два пути: длинный и извилистый главный почтовый тракт²²¹ и идущая по горам проселочная дорога, которая короче его на четверть. Не желая совершать большой крюк, мы, вопреки советам, предпочли именно ее²²². Оба этих пути расходятся примерно в двенадцати верстах от завода²²³. Подъехав к этой развилке, наш ямщик остановил экипаж и начал расхваливать преимущества тракта, но так как мы стояли на своем, он стал стращать нас опасностями просеки: «Она же проходит по башкирским землям (у русских Урала все башкирское пользуется дурной славой. – Авт.), сама по себе ужасна, люди там дикие, а в горах стоят казачьи пикеты!»

Не знаю, должно ли было последнее замечание предостеречь или успокоить нас, но твердо решив ехать по горам, мы свернули с тракта налево и помчались по дерну. У нас были отличная упряжка лошадей и опытнейший ямщик. Преодолев за чуть более часа восемнадцать верст по местности, сопровождающейся зарослями леса, мы прибыли к башкирскому селению²²⁴. Уже смеркалось, но нас сразу окружила толпа дикого вида людей с непривычными монгольскими лицами и в колоритных одеждах. Численность их в темноте определить было невозможно, но, казалось, что посмотреть на нас пришла вся деревня²²⁵. Они что-то лопотали на своем языке, и мало кто из них мог вымолвить хотя бы слово по-русски, но мы были к этому готовы, и уже не могли повернуть назад, даже если бы захотели. Приготовив пистолеты, мы вскочили в тарантас и помчались дальше. К счастью, в дороге обошлось без происшествий, и в целом башкиры нам очень понравились – равно как и не лучшим образом отзывавшиеся о них их соседи. Башкиры-мужчины обычно носят длинную рубаху или халат, поверх которого надевают куртку, а на голове у них вышитая шапочка, богатые предпочитают яркие бухарские одежды из шелка и хлопка. Их дома гораздо чище, чем у русских. Висевшие на стенах комнат официальные распоряжения и документы, репродукции, изображавшие главную мечеть Бухары, а также виды Петербурга и Москвы, постоянно напоминали нам, что это инородцы.

На нашем пути мосты отсутствовали, поэтому мелкие речки приходилось переходить вброд, а через большие переправляться, и это было довольно опасно. По выезду из Саткинского завода около двух часов ночи меня разбудил грохот нашей повозки. Оказалось, что мы прибыли к берегу Юрюзани. Здесь наш ямщик распряг одну лошадь, верхом на ней въехал в воду, после чего неуверенно заявил, что реку можно будет перейти вброд. Мы же, как обычно, крикнули ему: «Пайдем-пшел». Однако возничий, преклонив колени на траву и отбив земной поклон, стал молить Бога о безопасности и успехе первыми строками Корана – «Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших»²²⁶.

На русских почтовых картах нанесены четыре вида дорог: главные почтовые, губернские, уездные и большие проезжие. На первых трех используются подорожные и существует регулярная смена лошадей, а вот проезжие дороги обслуживаются крестьянами. Поскольку всякий в России, будь то богатый или бедный, не ходит пешком, а ездит, лошади имеются у всех крестьян, и любой крепостной может в случае необходимости сделаться ямщиком. Поэтому всегда есть возможность поехать в экипаже почти в любом направлении. Конечно, иногда – во время уборочной, в хлебных и промышленных районах, в сезон перевозки грузов найти свободных лошадей бывает трудно.

На этой дороге нам часто приходилось подолгу задерживаться на почтовых станциях, и вовсе не по причине обычных отговорок их смотрителей: просто лошади паслись на лугах или в лесах, и их нужно было отлавливать. Наше прибытие в деревни приводило к остановке всяких работ – если, конечно, они вообще велись, и весь народ собирался вокруг нас. Затем, немного посовещавшись, двое или трое молодых и энергичных мужчин уносились верхом на маленьких лошадках и вскоре возвращались с небольшим табуном. После этого следовал спор о том, сколько лошадей следует запрячь в наш тарантас. Тройка, т. е. три лошади в ряд – обычная в России практика, но если дорога плохая, а ехать нужно быстро, то запрягают четыре-пять животных. Четвертую лошадь прикрепляют в ряд с тройкой при помощи куска дерева, который в России может вырезать из леса и привязать к расщепленной жерди за считанные минуты всякий. Но ямщик, привыкший управлять тройкой, не всегда способен заставить четвертую лошадь скакать согласованно с остальными, поэтому ее добавление дает небольшой эффект. В случае пятерки лошадей две дополнительные запрягают впереди, и ими управляет второй ямщик. Местные жители обычно старались дать нам восьмерку лошадей, ведь наш тарантас был большой, поэтому нас воспринимали как важных персон. Л., который в этих местах никогда не был, утверждал, что хорошо знает их и возможности лошадей если не по личному опыту, то каким-то иным образом. И хотя с самого начала было ясно, чем закончится дискуссия, я до поры до времени хранил молчание, а затем охлаждал пыл спорящих, в приказном порядке принимая компромиссное решение в пользу пяти лошадей: дороги в этих местах были непростые, крутые и каменистые, а лошади весьма маленькие, поэтому иного выхода не было.

На Симском заводе, пока мы ожидали завтрак, к нам явился полицмейстер и попросил наши паспорта. Сделав вид, что тщательно изучает их, он, потешив свое самолюбие, в итоге вернул нам документы. Позднее в Уфе я узнал, что чиновник принял меня за «управителя», едущего в Оренбург. В патриотическом угаре он написал своему другу гневное письмо, пожаловавшись, что начальником сделали англичанина, а не русского. Благодаря подобным слухам ко мне иногда относились с недоверием, но чаще всего протягивали руку помощи. Конечно, приходилось долго объяснять, что я езжу по России из любопытства и ради удовольствия. Обычно меня подробно расспрашивали:

– Вы вроде бы англичанин?

– Да.

– Откуда приехали?

Называю.

– А куда держите путь?

Сообщаю.

– Что будете там делать?

– Ничего.

– Тогда зачем Вам туда нужно?

– Просто так, посмотреть.

– Но с какой целью?

– Ради интереса.

– Но там же нет ничего стоящего! – и т. д.

…После гор, выглядевших во время ливня довольно уныло, дорога свернула в лес, который привел нас в удивительной красоты ложбину²²⁷. По ее обеим сторонам тянулись красиво сложенные друг за другом горы, густо поросшие соснами, а посередине протекала каменистая речка²²⁸. Вот если бы скалы и вода ограничивались горами или руслом реки! Но, как назло, они постоянно пересекали нам путь, и в том, что наш тарантас не развалился, была заслуга его конструктора. В моих записях об этом участке маршрута говорится, что, если в следующий раз ямщик предложит дорогу получше, нужно соглашаться, – бывалые путешественники об этом знают.

Из ущелья дорога пошла на запад по покрытым кустарником горам, но еще до заката они закончились. Из серого полумрака тарантас вынырнул в преисполненный сиянием вечер, характерный для Денби²²⁹. Теперь мы ехали по самым западным отрогам Урала и с тоской оглядывались назад, провожая каждый уходящий за горизонт склон.

Мы добрались до почтовой станции Нижние Лемезы²³⁰ уже после захода солнца, и поскольку следующий этап нашего маршрута предстоял быть долгим и проходить по горам, решили здесь переночевать. Станция представляла собой одинокую бревенчатую избу с парой комнат: правая для проезжающих, а левая – для семьи. Обе комнаты больше напоминали конюшню. Мы сидели в углу, и свет нашего фонаря выхватывал из темноты замшелые стыки бревенчатых стен и два маленьких отверстия вместо окон. Однако крышу и остальные части нашего пристанища мы не видели и не захотели увидеть. Был воскресный вечер, и только я начал засыпать, полный тех противоречивых чувств и мыслей, которыми путешественник предпочитает не делиться, как из-за стены послышалось пение. Это был восхитительный псалом в великолепном исполнении главы семьи. Стена едва заглушала его. Я вошел в комнату, откуда доносилась музыка. Это было большое, квадратное помещение, увенчанное крышей. Оно освещалось несколькими лучинами, подвешенными на маленьких цепочках, свисавших с одной из стропил. Могучий рембрандтовский свет падал на мужчину, его жену – по-матерински добрую старушку, которая в своей грубоватой манере немного заботилась о нас, и на пять-шесть мальчиков и девочек, сидевших на полу и деревянных скамьях. На родителях были обычные овчины, одежда детей – скорее узкой, чем просторной. Я хотел попросить их исполнить еще один псалом, но вынужден был покинуть помещение по причине его спертого воздуха.

Примерно в половине четвертого ночи при свете луны и звезд мы снова отправились в путь по одному из самых трудных участков нашего маршрута²³¹. Дорога пересекала большую гору и была крутой, неровной, периодически сопровождалась трясинами, нас окружали заросли дуба, березы, вяза и ольхи, ветви которых часто были увиты диким виноградом. В дальнейшем, вплоть до почтовой станции Касимовой²³², дорога стала ровнее, но почва оставалась вязкой. Проехав тысячу миль по соснякам, мы оказались на лесной равнине, и вскоре наш тарантас выехал на возвышенность со множеством деревень и обширными нивами. Найти лошадей было сложно – шла уборочная. Мы прибыли в Уфу за полночь 24 сентября и вскоре оказались в лучшей, как позже выяснилось, городской гостинице: во всяком случае, в ней было тепло. Выпив чая и заперев двери с помощью гвоздей и веревки, мы растянулись на скамьях и погрузились в сон.

На следующее утро, совершая перед завтраком прогулку, мы обнаружили, что все в городе обсуждают наш приезд. Кроме того, сюда только что пришло официальное сообщение о состоявшейся коронации, и в Уфе был объявлен трехдневный праздник. Это позволило людям прийти поглазеть на незнакомцев – во всяком случае, уфимцы вряд ли утруждали себя занятиями хозяйством, так что стоило мне только выйти из гостиницы, как меня окружала толпа. В ответ на мою просьбу подыскать переводчика и помочь с оформлением паспортов мне представили приземистого щеголеватого старичка с пожелтевшим лицом. На нем был синий сюртук с медным значком, узорчатый атласный жилет и черные брюки, а в руке он держал трость. Дедушка оказался поляком и был готов помочь во всем, но едва речь зашла о губернаторе и полиции, сразу же заявил, что не хочет с ними знаться²³³. Однако он привел своего соотечественника – солдата, который не имел ничего против властей и взялся наставить нас на путь истинный. Он служил в польском полку, который был расквартирован в Уфе подобно тому, как в Варшаве стоят армейские части, состоящие из уроженцев восточной части империи²³⁴. К сожалению, днем этот мужичок дорвался до бутыли со спиртом, который мы купили здесь на пробу (но он оказался слишком крепким и больше походил на отраву!), и, приняв лишку, принялся без умолку молоть всякую бессмыслицу. В городе продолжались коронационные торжества, все государственные учреждения были закрыты, и нам с довольно ехидной ухмылкой сообщили, что это продлится еще пару дней.

Уфа стоит на высоком мысу, образованном слиянием рек Белая и Уфа. Значительная часть города расположена на холме²³⁵и застроена заурядными широкими прямоугольными улицами и большими площадями²³⁶, но его предместья тянутся на юг по двум-трем оврагам до самой реки и очень удачно сочетаются с лесом, который пока еще не вырублен полностью. На горе²³⁷располагается монастырь, обращенный в сторону запада²³⁸, а с природного уступа видны прекрасные долины Демы и Белой. Несколько рядов деревянных домов посреди большой площади, на которой находится гостиница, образуют рынок²³⁹. Мы прошлись почти по всем лавкам, но не нашли в них ничего, достойного внимания. Все основные продукты питания, посуда, стекло, одежда и т. д., завозятся в Уфу из Московской и более южных губерний. За сморщенный и непритязательного вида лимон просят полтинник, т. е. примерно 1 шиллинг и 7½ пенни.

Вид Уфы

Для Уфы у меня не было рекомендательных писем, но днем Л. повстречал русскую леди, с которой мы познакомились по пути в Нижний и получили тогда от нее советы, что нужно делать, если вдруг заедем в ее родную Уфу. И вот теперь она пригласила к себе домой меня и несколько своих друзей, чтобы познакомить их с «англичанином», так что мне пришлось провести ужасно скучный вечер в кругу почти трех десятков уфимцев, слушая сквозь завесу табачного дыма их разговоры, смысла которых я не понимал в силу незнания языка. Но самыми забавными и весьма полезными для нас оказались врач-голландец Бертран и его жена-англичанка. Наше знакомство произошло следующим образом. На второй день пребывания в Уфе, когда мы отдыхали после обеда, в наш номер отеля пожаловал невысокий седовласый джентльмен с острым взором и совершенно нерусской внешностью. После обмена обычными в таких случаях фразами он сообщил, что пришел по просьбе своей жены, которая узнала о приезде в город англичанина. За полтора десятка лет, проведенных в Уфе, их пару раз ошибочно извещали, что в городе проездом находятся англичане, поэтому сейчас доктор уже не верил в это, но жена заявила ему, что иначе сама пойдет искать этих приезжих. Так что в дни нашего пребывания в Уфе двери их дома были для нас всегда открыты, а мистер Бертран помогал нам во всем. Я ничем не мог отблагодарить супругов за их радушие и поддержку, но надеюсь, что леди была довольна уже тем, что смогла пообщаться со своим соотечественником.

Если вам приходилось получать в России губернский паспорт, то вы знаете, каково это делать в праздничные дни. Вызвать в пустой офис его сотрудников можно только пообещав некий «презент». Правда, оформлением документа занимаются несколько контор. Сначала старый паспорт нужно сдать в полицию, та передаст его в канцелярию гражданского губернатора, потом надобно самому выяснить местонахождение сданного пропуска, послать кого-нибудь купить гербовую бумагу (поскольку в офисе этот предмет не держат), затем найти человека и уговорить его ее заполнить, после чего скрепить множеством подписей, причем губернаторской – в последнюю очередь. Но этот процесс можно ускорить, если поручить его другу, вхожему во властные кабинеты, ибо в этой стране все построено на личных связях. Благодаря помощи уфимского голландца губернатор²⁴⁰ сразу же дал ход нашему делу, а когда оно пару раз где-то застревало, вмешивался лично. Но кроме паспорта нужно раздобыть подорожную (ордер на лошадей)²⁴¹. Ее выдают после того, как будут готовы остальные документы, и выписывают строго для конкретной дороги и указанного в паспорте маршрута. Поэтому, если вы сможете оформить все бумаги за один день, считайте, что совершили великий подвиг.

За день до моего отъезда миссис Бертран устроила прием, на котором и блюда, и компания были по возможности английскими: нашу страну представляли сама хозяйка, еще одна английская леди, вышедшая замуж за русского и проживавшая в Уфе, я, а также ростбиф²⁴² и сливовый пудинг²⁴³, который к удивлению остальных гостей был полит горящим бренди²⁴⁴. Разговор, естественно, зашел о нашем дальнейшем пути. Как обычно, нас наперебой стали пугать грозящими опасностями: мол, нам обязательно перережут горло, мы столкнемся со множеством неприятностей и найдем в этих местах свою погибель. Бертраны рассказали, что не раз подвергались разбойничьим нападениям на дороге, по которой нам предстояло ехать, однако мы решили, что если они остались живы, то и нас пронесет. Поняв, что нас не переубедить, супруги посоветовали нам запастись большой коробкой табака и разделочной вилкой: повстречав разбойника, один из нас должен бросить ему в глаза табак, а второй тем временем воткнет в лицо душегуба вилку. С тоской поглядывая на сей огромный столовый прибор, который торчал передо мной в куске говядины, я, с трудом сдерживая смех, от души поаплодировал доктору. Супруги Бертран были в восторге от своего совета, но тут все испортил Л., поинтересовавшийся, почему в этом случае нельзя просто воспользоваться револьверами? О, что тут началось! Нам пришлось выслушать длинную лекцию доктора о том, что в России запрещено убивать лиходея-одиночку, а если их будет двое, то нужно попытаться уговорить их разойтись с миром и т. д. Все принялись бурно обсуждать этот закон, и хорошо, что я не понимал по-русски. Вечером нас ждали иллюминация и представление в театре, куда мы, к искренней радости публики, конечно, пошли²⁴⁵. На прощание миссис Бертран передала мне письмо для своего живущего в Лондоне брата, одновременно посетовав на его судьбу.

На следующее утро в шесть часов мы выехали из Уфы²⁴⁶ и поехали мимо холмистых нив. Сенокос и уборка зерновых и гороха были в разгаре. После переправы через Белую нам открылся изумительный вид на город²⁴⁷. На вершине покрытой зеленой травой горы, которая спускается к реке²⁴⁸, за исключением тех мест, где в силу своей крутизны она состоит из скал, виднелись монастырь и казармы, справа было несколько небольших оврагов с деревьями, домами и церквями²⁴⁹, а ближе к нам располагался широкий луг, частично очищенный от леса, за которым вдоль реки тянулись густые заросли ивы и прочей растительности²⁵⁰. Погода стояла прекрасная, а дорога была превосходной. Слева, за Белой, часто показывались отроги Урала и одинокие горные вершины. Сначала Белая течет между горами Иремель и Яман – двумя высочайшими точками Уральского хребта, затем, пройдя на юг почти полтора градуса широты, сворачивает на запад, а потом через такое же расстояние – на север, далее на северо-запад и в итоге впадает в Каму. Однако Белая мелководна и даже вблизи Уфы доступна только для небольших суденышек. Уральские реки отличаются продольным направлением течения, а некоторые, выйдя из гор, полностью меняют свое течение – я уже приводил в качестве примера этого Чусовую. Почти все западные реки впадают в Каму.

Хотя Стерлитамак²⁵¹ и Сакмарский городок²⁵² обозначены на карте прописными буквами, между Уфой и Оренбургом нет ни одного крупного населенного пункта. Некоторые селения, встречавшиеся на пути, были очень велики, но состояли лишь из изб и церкви. Леса заканчиваются чуть южнее Стерлитамака, и избы, стоящие в открытой степи, являются печальными свидетелями нехватки в этих местах древесины: вместо используемых на севере бревен, а также в качестве крыши здесь применяют хворост (там, где его можно добыть) и речной камыш, который плетут и обмазывают глиной – вся эта конструкция существует до полного уничтожения ее ветрами и дождями.

Местность, поначалу холмистая и покрытая лесом, постепенно становится ровной, леса редеют, а на последнем отрезке пути до Оренбурга она делается волнообразной и напрочь лишается растительности. В те дни башкиры уже завершили свои примитивные сельскохозяйственные работы и крупными партиями с нагруженными скарбом телегами возвращались с летних стоянок в зимние жилища. По степи носились большие – до четырехсот голов! – табуны их лошадей.

К вечеру мы увидели Оренбург. Солнце садилось за узкую голубую полоску гор Общего Сырта справа от нас. Последние отроги Урала все еще тянулись по левую сторону, а впереди на небольшой возвышенности возникли очертания города-крепости с церквями и возвышающимися над стенами общественными зданиями. Оренбург имеет ярко выраженный восточный облик.