Золотой тайник

ГЛАВА I

После нашего возвращения с берегов Западного моря, – и перед нашими незабываемыми приключениями с Длинным Медведем, приведшими нас на тропу войны с ассинибойнами – Питамакан вернулся в лагерь черноногих к своему отцу, чтобы присматривать за двумя сотнями лошадей, которых мы получили за шкуру тюленя. Я был рад на некоторое время остаться в форте. Хотя я был все еще простым юношей, служащие Американской Меховой Компании и охотники более не относились ко мне, как к младшему – приключения, пережитые мной за последние два года, уровняли меня с ними, потому что я видел больше, чем любой из обитателей форта.

Кузница в форте Бентон всегда была для меня интересным местом; я даже собирался овладеть кузнечным ремеслом. Когда однажды утром я вошел в кузницу, она была пуста, поэтому я разжег горн и собрался выковать нож для снятия шкур из старого куска железа.

– Хау! Хау! Это ты, добывший собаку-рыбу! – произнес кто-то, когда я погрузил заготовку в груду пылающих углей.

Повернувшись к дверному проему, я увидел индейца из племени северных черноногих, по имени Нит-Ай-На (Одинокий Вождь), стоящего передо мной. Недавно он вернулся из набега далеко на юг и со своими товарищами несколько дней отдыхал в маленьком лагере, разбитом прямо у ворот форта.

– Помоги мне, мой добрый юный друг, – сказал он серьезно, протягивая мне руку.

– Скажи как; обязательно помогу, – ответил я.

Отвязав от пояса богато расшитый кисет, он сказал:

– Во время набега мы нашли много металлических кружков. Белые, которые сделали их, должно быть, были глупы; в них нет отверстий и к ним не приделаны петли, их никак нельзя прикрепить к одежде и поэтому они совершенно бесполезны. Я прошу тебя сделать в них отверстия, чтобы я мог сделать из них ожерелье.

И с этими словами он положил в мою ладонь несколько ярких, тяжелых желтых дисков, которые он вытащил из кисета. Это были двадцатидолларовые золотые монеты, и их было двадцать пять штук! Я держал в руке пятьсот долларов золотом! Это было больше, чем я видел за всю свою жизнь. На мои нетерпеливые вопросы он кратко ответил, что он и его отряд нашли эти золотые предметы на тропе белых далеко на юге, но, поскольку яркие кружочки не имели никаких отверстий, отряд взял лишь небольшую их часть.

– А остальная часть – полные ящики, – спросил я, – что случилось с ними?

– Мы закопали их там же, где нашли. Мы думали, что возможно, когда будем возвращаться на север, возьмем еще, но на обратном пути мы через это место не проходили.

– Прежде, чем делать в них отверстия, позволь мне показать их моему дяде, – предложил я, и Нит-Ай-На с готовностью согласился пойти со мной в контору.

Мы нашли дядю Уэсли, который писал накладную для килевой лодки, которая должна была скоро отправиться с грузом мехов в Форт-Унион. Я сунул золотые монеты ему в руку и с большим волнением начал пересказывать слова Одинокого Вождя

– Погоди, погоди, не так быстро. Не забывайся, – охладил меня дядя.

Встав со стула, он обменялся рукопожатием с Одиноким Вождем, в нескольких словах дружески его поприветствовал и жестом пригласил его присесть на лежанку¸ покрытую бизоньей кожей. Потом он смешал табак с ивовой корой, набил этой смесью большую каменную трубку и передал ее индейцу. По очереди затягиваясь, они стали говорить о охоте и делах племени, пока я в нетерпении прервал их разговор, чтобы вернуться к рассказу о золоте. Я уже подумал, что к этой теме они более не вернутся.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил наконец дядя Уэсли, поднимая со стола стопку монет.

– Да, конечно знаю; это недоделанные пуговицы, – ответил Одинокий Вождь

– Нет, молодой брат, ты ошибаешься; это не пуговицы, – сказал мой дядя. – Это такие предметы, с помощью которых можно покупать вещи. Каждая из них стоит десять больших бобровых шкур. За пять таких ты можешь купить хорошее капсюльное ружье. За одну – одеяло с тремя полосками¹.

– Неужели? – воскликнул Одинокий вождь, хлопнув ладонью по губам, что было признаком крайнего удивления. – Если это так, я не буду делать из них ожерелье. Я пойду прямо в магазин и куплю вещи.

Но, разумеется, перед этим он должен был докурить большую трубку до последней затяжки – прервать эту дружественную полурелигиозную церемонию с точки зрения черноногих было бы серьезным нарушением этикета. Чтобы ускорить процесс, мой дядя, которому было столь же интересно, как и мне, узнать, как было найдено золото, стал задавать индейцу вопросы, не дожидаясь, когда тот докурит.

– Ах! Вы об этом узнаете, – сказал Одинокий вождь. – Именно из-за моей мечты мы шестеро отправились далеко на юг, в земли Спай-и-куах (испанцев). В той стране я потерял брата. Он пошел в набег с отрядом наших воинов в ту страну, где всегда лето, и был убит врагами. Я всегда думал, что нужно пойти туда и отомстить за его смерть, но мои сны всегда запрещали мне это сделать. Но на сей раз мой сон был благоприятным; мой тайный покровитель достаточно явно дал мне знак идти, мы вышли пешком и шли только ночами.

Все видя, но сами оставаясь невидимыми, мы пошли на юг по нашей земле к Лосиной реке, затем вверх по реке Толсторога через страну Ворон. Южнее, миновав маленькие речки, которые, сливаясь, образуют реку Толсторога, мы вышли на большую дорогу – дорогу белых людей, которая шла с востока на запад через перевал в больших горах. Недавно по этой дороге прошли фургоны и пешие люди, и мы пошли по свежему следу, чтобы увидеть их и посмотреть, как они выглядят. До реки, текущей с гор, путь был долгим, и мы страдали от жажды. Наконец мы увидели каньон в горах к северу от перевала и поняли, что там должна быть вода; мы поспешили в том направлении, где должна была течь река. Когда мы приблизились к ней, раздались выстрелы – много выстрелов, и скоро в воздух поднялось облако дыма. Мы сошли с дороги, залезли в заросли полыни и поползли по ним, надеясь вскоре увидеть, что там происходит. Скоро мы увидели большой отряд индейцев, которые уходили от огня и направлялись на восток по дороге. Они не торопились; они прошли совсем недалеко от нас, и мы увидели, что это были сиу.

Отряд ехал на индейских лошадях, но в поводу вели много лошадей, принадлежавших белым, нагруженных товарами белых – одеялами, тканями и мешками – очевидно, с сахаром или другими продуктами. Когда сиу скрылись из виду, мы поспешили к тому месту, где был пожар; это место было около ручья, и там мы увидели два фургона, которые почти полностью сгорели со всеми вещами, которые в них были, а рядом лежали тела семерых белых – они были утыканы стрелами, скальпы сняты. Там мы нашли ведра, наполнили их водой и стали заливать тлеющие кучи, надеясь спасти что-нибудь, что могло бы нам пригодиться. Мы нашли несколько вещей, которые пощадил огонь, и в большом бочонке с солью – дерево почти сгорело – нашли четыре маленьких ящичка.

Они были маленькими, но очень тяжелыми. Мы топором взломали один из них и обнаружили, что он наполнена этими недоделанными пуговицами; открыли остальные и оказалось, что там тоже пуговицы. Каждый из нас взял по несколько штук из одного ящичка, и мы собрались продолжать наш путь, когда кто-то из нас предложил припрятать коробки и на обратном пути взять еще эти ярких штучек. Там мы их и закопали – прямо в гравий у берега ручья, рядом с большой скалой. И там они и лежат – потому что, как я уже сказал, мы прошли обратно более длинной дорогой, восточнее перевала.

– А сколько таких было в одной коробке – вы их считали? – спросил дядя Уэсли.

– Мы сосчитали один ящичек, – был ответ. – Там было двести пятьдесят недоделанных пуговиц, и все ящички были такого же размера.

Я начал считать в уме, но дядя Уэсли меня опередил.

– Тысяча монет, двадцать тысяч долларов! – воскликнул он. – Томас, мальчик мой, в этом тайнике целое состояние.

– О дядя, это так много денег! – воскликнул я. – Уговорите его вернуться к этому месту с кем-нибудь из нас и показать, где они это спрятали.

– Посмотрим, что можно сделать, – сказал он, – но я не думаю, что кто-то из нас окажется в этом отряде. С тебя приключений достаточно; сейчас тебе самое время вернуться к учебникам и работе в форте.

К этому времени трубка была докурена, и Одинокий Вождь решил пойти в магазин. Дядя Уэсли пошел с ним. Когда последняя золотая монета оказалась по другую сторону прилавка, дядя Уэсли положил прекрасное белое одеяло на груду товаров, купленных Одиноким Вождем.

– Для твоей женщины, – сказал он. – А теперь, – продолжал он, – я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Я хочу, чтобы ты вернулся к большой дороге с несколькими моими людьми и показал им, где вы припрятали эти коробки.

– Я устал от этого дальнего путешествия и не хочу туда возвращаться, – ответил Одинокий Вождь. – Но ты был добр ко мне, и я хочу ответить тебе тем же. Может быть, я и сделаю то, о чем ты меня просишь, только дай мне ночь или две, чтобы я мог все обдумать.

С этими словами он забрал свои покупки и вернулся в лагерь.

В течение следующего часа остальные пятеро воинов отряда пришли к нам и потратили все золото, какое у них было – всего тысячу сто долларов. Так много монет, как у Одинокого Вождя, ни у кого из них не было.

Следующим днем никаких известий от Одинокого Вождя не было, но вечером он пришел к нам и сказал, что обдумывает этот вопрос и даст окончательный ответ завтра утром. Я думаю, что все решилось бы хорошо, если бы не чрезмерное гостеприимство жены дяди Уэсли. Цисцаки налила вождю чашку крепкого кофе и накормила пирогами, жареными в бизоньем жире. Непривычная пища вызвала дурные сны, потому что рано следующим утром он пришел к нам и сказал, что его магия сказала ему не ходить больше на юг. Мы сразу поняли, что спорить с ним бесполезно. Остальные воины его отряда послушались указаний, виденных им во сне, и тоже отказались стать для нас проводниками к тайнику. Действительно, сделать это они готовы были только из уважения и дружеских чувств по отношению к моему дяде. Перспектива стать богатыми их не привлекала; еда у них всегда была в изобилии, а за несколько бизоньих или бобровых шкур они могли время от времени получить достаточно, чтобы удовлетворить все свои потребности.

– Ну что ж, дядя Уэсли, теперь ты все понял, – сказал я. – Я должен выкопать этот клад. Дайте мне несколько человек, и я найду это золото.

– Ха! Хм! – пробормотал он, и, откинувшись назад на большом, накрытом бизоньей шкурой стуле, расчесал пальцами свои длинные волосы и замер в молчании. Я знал, что это было признаком того, что он поддается, и добавил:

– Одинокий Вождь может нарисовать для меня карту этого места, и с ней я наверняка смогу найти золото.

– Но риск очень велик, – возразил он. В это время года равнины полны военных отрядов сиу, Ворон, шайеннов и племен, живущих далеко на юге.

– Между этим местом и Тихим океаном тоже было много врагов, но я дважды благополучно прошел через их страну, – ответил я.

И прежде, чем он смог ответить на это замечание, я получил неожиданную помощь от Цисцаки. Она достаточно понимала английский язык, чтобы понять, о чем идет речь, и теперь сказала на своем языке:

– Мой вождь, ты знаешь, что у меня есть сильный магический покровитель. Всего несколько ночей назад, во сне, я видела нашего мальчика, который поехал охотиться на поросшей зеленой травой равнине. Ты знаешь, что это означает: это значит, что следующим детом мы снова увидим зеленую траву, и поэтому ему не грозит опасность на пути к тайнику с драгоценным металлом. Конечно, опасности будут, но он всех их избежит. Позволь ему идти с его братом, Питамаканом, и одним или двумя из твоих людей, которым ты доверяешь, и все будет хорошо.

У меня есть основания считать, что мой дядя Уэсли в какой-то мере уважал суеверия черноногих; те немногие белые, которые долго прожили среди них, не считали, что их сны и виденные ими знаки ничего не значат. Во всяком случае, когда Цисцаки закончила говорить, он усадил ее на свое колено и нежно сказал:

– Значит, ты видела, что он едет по зеленой траве! Хорошо, пусть он с Питамаканом идет, и с ними пойдет Хосе. Он единственный из наших старых служащих, на кого я могу рассчитывать.

– Ура! Ура! – закричал я и поцеловал Цисцаки. Она всегда была моим хорошим другом – моей второй матерью. Взяв свое ружье и боеприпасы с колышков над камином, я пошел в конюшню, сказав дяде, что поеду за Питамаканом.

Лагерь южных черноногих, или, точнее, пиканов, находился на реке Мариас, к северу от холма Гусиный Клюв, на расстоянии целого дня пути от форта. На этом пути было много небольших отрядов, которые направлялись в форт торговать или возвращались в лагерь, поэтому почти всю дорогу у меня были спутники. В сумерках я подъехал к входу в вигвам Белого Волка, отца Питамакана, и крикнул;

– Кат-ай-ри-стау-пи ник-так-а? (Здесь ли мой друг?)

Тут же вся семья вышла из вигвама, чтобы приветствовать меня. Я был столь же рад видеть их всех, как они – видеть меня. За ужином я рассказал им новости из форта и услышал, что нового в лагере. И потом, пока Белый Волк курил свою трубку, я рассказал ему о черноногих, которые нашли золото, и попросил его разрешить Питамакану пойти со мной на поиски тайника.

– Когда? – спросил вождь.

– Завтра. Я хочу отправиться на рассвете.

– Ты говоришь так, словно хочешь пройтись до ближайшего ручья и вернуться! – воскликнул он. – Да ведь это все равно что военный поход! Ваш путь пройдет по землям множества врагов. Питамакан может с тобой пойти, но вы должны приготовиться должным образом. Завтра старый Красный Орел должен провести нужные магические обряды; ваши матери сделают вам запасные мокасины и послезавтра вы сможете поехать в форт.

Так что на следующий день мы со старым Красным Орлом молились в хижине для потения. Пока мы сидели в облаках пара и пот тек с нас ручьями, он просил богов охранять нас на длинном и опасном пути на юг и помочь нам вернуться со скальпами врагов. Когда он закончил, мы выбежали из хижины, чтобы окунуться в холодные воды реки.

Позже в тот день мы выбрали себе двух лучших лошадей из нашего табуна и четырех подарили Красному Орлу. Пока мы будем отсутствовать, он должен был каждый вечер объезжать лагерь и напоминать всем его обитателям молиться за наш успех и благополучное возвращение. Следующим утром мы отправились в форт и прибыли туда еще засветло.

На следующий день мой дядя уговорил Одинокого Вождя сделать для нас карту, где показаны проход через горы, ручей, место, где были сожжены фургоны и большая скала, под которой был устроен тайник. Индеец нарисовал карту карандашом на листе белой бумаги, я изучил ее и поговорил с индейцем, пока не запомнил все детали и приметы местности.

Дядя Уэсли написал письмо, в котором обращался «Ко всем, кого это может касаться.» В письме говорилось, что мы были служащими Американской Меховой Компании в форте Бентон, что мы путешествуем по делам Компании и просил о содействии всех, кого мы могли бы встретить. Письмо и карту я поместил в высушенный водонепроницаемый пузырь, который повесил на шею под рубашкой.

Хосе Перец, человек, выбранный в руководители нашей маленькой экспедиции, был испанцем, который долго служил в Компании.

Семья Питамакана в последний момент появилась в форте, чтобы попрощаться с нами и дать нам последние советы, и с ними был старый шаман, который должен был вознести больше молитв за наш успех.

На следующее утро после завтрака все обитатели собрались, чтобы проводить нас; женщины прощались с нами и с трудом удерживали слезы. Я обменялся рукопожатием с дядей; его голос дрожал, когда он сказал:

– Мальчик мой, мальчик мой! Я надеюсь, что не ошибся, позволив тебе уйти. Ради меня, как и ради себя, будь всегда осторожен и не забывай слушать Хосе.

И мы отправились. Каждый из нас ехал на сильной, быстрой лошади, а наши ружья и пистолеты были прекрасным оружием. Единственное вьючное животное несло наши дополнительные боеприпасы -порох и пули на полторы тысячи выстрелов, капсюли, несколько одеял, запасные мокасины и три комплекта одежды из бизоньей кожи. Из еды мы взяли только мешочек соли; наш ежедневный рацион бродил по равнинам в бесчисленных стадах и висел на ветках созревающими гроздьями.

Выше форта мы пересекли вброд мелкую речку и повернувшись, чтобы помахать на прощание, вошли в длинный овраг, который шел до самой равнины. Над нами с хриплым карканьем летела ворона, и мы приветствовали ее радостными криками. Это была самая мудрая птица, и черноногие говорили, что ее присутствие всегда было хорошим знаком для воина и охотника.

ГЛАВА II

Прекрасный южный ветер освежал наши лица, когда мы выехали из душного оврага на край большой равнины. Мы были рады видеть стада антилоп и бизонов, мирно пасущихся на равнине, потому что знали, что, пока эти животные мирно пасутся, никаких врагов поблизости нет.

Мы продолжали путь на юго-восток и перед закатом добрались до края долины – каньона, прорытого рекой Стрелы. Его склоны были такими крутыми, а камни по его склонам такими острыми, что по всей его длине было всего несколько мест, где его можно было пересечь. Утесы были любимым местом для толсторогов, и, спускаясь в каньон, мы видели несколько их групп. Один из них – большой самец – спрыгнул с утеса слева от нас, вернулся, чтобы еще раз на нас посмотреть; пуля из моего ружья настигла его, и он покатился вниз. Скоро мы освежевали его и, отрезав большую часть жирных ребер и седла, продолжили путь вниз к реке. Там мы развели костер из хлопковых деревьев и приготовили все мясо; плотно поев и упаковав остальное на будущее, мы поднялись в долину по южному склону и разбили лагерь в начале длинного оврага.

Хотя черноногие считали южной границей своих земель Йеллоустоун, или, как они ее называли, Лосиную реку, они там не появлялись так часто, как на равнинах и в горах к северу от Миссури; и когда они были далеко от этих своих охотничьих угодий, Вороны разбивали там лагерь и охотились.

Мы знали, что военный отряд Ворон, сиу или шайеннов мог появиться в любой момент, и поэтому оставались в лагере до следующего вечера. Когда мы наконец возобновили наш путь, полная луна заливала окрестности серебристым светом. Мы двигались пять или шесть часов, и, когда наступил день, встали лагерем на плато у хребта, отделявшем реку Джудит от ручья Теплых Источников. Лошадей мы спрятали в осиновой роще, где было много травы и дикого гороха, а потом перекусили запасенным мясом. Я дежурил первым и, принеся несколько покрытых листьями веток для маскировки, растянулся на камнях в тени небольших валунов. Было интересно смотреть на стада бизонов и антилоп, идущих длинными колоннами на утренний водопой; почти до самого берега они шли не торопясь, но потом рывком бросались к воде, чтобы утолить жажду.

Наши лошади паслись позади меня, на расстоянии не более ста ярдов, на хребте; на краю рощи деревья росли очень густо, и я их не видел, но утренний воздух был тих, и я явно слышал звуки, которые они издавали.

Справа от меня хребет возвышался на двадцать-тридцать футов, а затем так круто обрывался к ручью Теплых Источников, что я не мог видеть его склона. Несколько раз я подумывал о том, чтобы подползти к краю и посмотреть вниз, но все было таким тихим и мирным, что я все время откладывал это решение. Через некоторое время, однако, я почувствовал, что опасность где-то рядом.

Я уже собрался осмотреть невидимый склон, как услышал треск сухих сучьев и грохот камней; я заполз обратно в свое убежище и там замер. На мгновение или два все затихло, а потом неуклюжими скачками два больших оленя появились на краю плато; на мгновение они замерли, их уши дрожали, передние ноги беспокойно переступали; они оглянулись и затем бросились вниз по южному склону хребта.

Теперь снова послышался треск веток и стук камней, как будто там медленно шло несколько крупных животных. Затем звук шагов стих и чуть позже на хребте появился индеец – он медленно шел вдоль хребта и взглядом тщательно изучал долину реки Джудит. Он был очень высок, хорошо сложен, и был одет в изящную одежду из оленьей кожи и плащ из шкуры бизона; две его длинные косы на шесть дюймов не доходили до земли. Я редко видел столь приятные лица, как у него – оно выражало силу и достоинство и одновременно, как я был убежден, доброжелательность и щедрость души. Этот человек был в тридцати футах от меня; как только он повернулся и посмотрел на мои следы, я схватил свое заряженное ружье; мне показалось, что его острый взгляд непременно заметит меня под моим укрытием из веток. Если бы он поднял свой лук, чтобы выстрелить, мне не оставалось бы ничего другого, как выстрелить в него, но я знал, что внизу находится целый отряд его товарищей, ждущих результатов его исследования. Но он меня не увидел. Еще раз окинув взглядом долину, он стал спускаться по склону и снова показался в поле моего зрения, уже верхом на чалой лошади, направляющийся на юг в сопровождении тридцати двух человек – все они были на хороших лошадях. Они остановились на вершине хребта, приблизительно в ста пятидесяти ярдах от меня и стали что-то обсуждать. Я слышал несколько слов из их разговора и решил, что это шайенны. Они были так же красивы внешне и так же хорошо одеты, как и любые индейцы прерий, но вооружены были хуже – не более половины из них имели ружья. Я сильно испугался; каким бы хорошим не был их предводитель, я знал, что, если бы нас обнаружили, на милосердие нам рассчитывать не пришлось бы. Когда он сперва вышел на гребень, только восточный ветер не дал ему услышать звуки, которые издавали пасущиеся лошади. Если бы теперь ветер донес до их лошадей запах наших, они стали бы обмениваться приветственным ржанием, и нас бы сразу обнаружили. Каждую секунду я ждал, что какая-то из наших лошадей вдруг заржет. Я замер; холодный пот тек по моей спине.

Отряд совещался в течение времени, показавшимся мне бесконечным. Наконец один из воинов спешился, и остальные начали спускаться с хребта, ведя лошадей в поводу. Оставшийся взял ружье, снял с лошади одежду из кожи бизона, аккуратно сложил и уселся на нее спиной ко мне. Я следил за ним и его товарищами. Судя по всему, они хотели спуститься к реке, чтобы остаться там на весь день и отдохнуть. В этом была другая опасность; они могли заметить наш свежий след и догадаться, что мы наверху, вернуться и найти нас. Пересекая долину, они были недалеко от нашего следа, но, к счастью, свернули раньше, и, наконец, спешились в нескольких сотнях ярдов от того места, где мы переходили реку вброд. Похоже, они шли всю ночь и сильно устали, и я решил, что вряд ли они станут бродить по окрестностям и обнаружат наши следы на берегу.

Теперь предметом моего беспокойства был часовой, сидевший передо мной. Мы с Хосе решили, что я разбужу его перед полуднем, чтобы он сменил меня. Если я его не разбужу, он в назначенное время проснется сам и выйдет, чтобы сменить меня; в результате прозвучат выстрелы, которые услышит отряд внизу. Что же мне было делать?

Я оглянулся: между мной и рощей, где паслись наши лошади и спали мои товарищи, было пятьдесят ярдов совершенно открытого пространства! Часовой шайеннов все время поворачивался и, разумеется, заметил бы меня прежде, чем я смог бы пересечь это пространство и добежать до ближайших зарослей. Точно так же он заметил бы меня, если бы я пополз к какому-нибудь склону. Казалось, выход был один – выстрелить часовому в спину, а затем попытаться убежать от отряда, который, скорее всего, не догнал бы нас. Но от этой мысли меня бросило в дрожь: это было бы просто убийство, и я этого сделать не смог бы. Я не смог заставить себя поднять ружье и спустить курок – три раза попытался, но так и не смог. Нервы подвели.

Тогда мне пришла в голову мысль, что его, как и меня, должны будут сменить до полудня: все военные отряды делили день на части по три часа. Было вполне вероятно, что он спустится к реке и разбудит того, кто должен будет его сменить, ион мог бы уйти прежде, чем Хосе проснется и выйдет из рощи. Кроме того, осторожность Хосе была хорошо известна: перед тем, как выйти из рощи, он бы внимательно осмотрел окрестности и, увидев сидящего мужчину, не запаникует. Эта мысль меня обнадежила. Я поставил ружье на предохранитель, отодвинул его и снова лег, не двигаясь и не спуская глаз с сидящего передо мной человека.

Прошел час или больше. Солнце раскалило камни, на которых я лежал, и я задыхался от жары. Внезапно шайенн выпрямился, отчего-то встревожившись, и повернул голову к невидимому мне склону справа от нас. И потом я что-то услышал – слабый треск сломавшейся сухой ветки. Я снова поднял свое ружье и сказал себе: «Теперь повнимательнее! Спокойнее!»

Звук повторился еще и еще раз. Шайенн встал, а затем быстро бросился на землю и распластался на ней, готовясь стрелять. Мгновение спустя большая, худая, с торчащими клочьями шерсти медведица гризли с двумя медвежатами пришла, ковыляя, со скрытого от нас склона. Она приостановилась на краю плато, ближе к шайенну, чем ко мне. Как только она встала, детеныши полезли под нее, но она была не настроении их нянчить и парой пинков отбросила их от себя, так что они покатились по камням с возмущенными криками. Затем она перевернула большой плоский камень и начала слизывать муравьев, которые оказались под ним. Один из детёнышей побежал к ней, чтобы получить свою долю лакомства, но другой, встав на ноги, пошел в том же направлении, куда катился, прямо к неподвижно лежавшему индейцу. Он буквально уткнулся в него, сунул нос в его блестящие волосы и потом с криком ужаса повернулся и побежал к матери.

Хотя, если судить по внешности, такого и не скажешь, немного найдется животных, более «внезапных», чем медведь. В ответ на вопль ее детёныша мать-гризли взвилась в прыжке. Шайенн оказался не менее шустрым, чем она. Тому, как он перемахнул через гребень и бросился бежать по склону к реке Джудит, могла бы позавидовать и антилопа. Гризли последовала за ним до края склона и села там, рыча и с фырканьем нюхая воздух. Шайенн скрылся из поля моего зрения, и я воспользовался представившейся возможностью – в ту же секунду вскочил на ноги и помчался в рощу.

Оказавшись там, я встретил Хосе. По выражению моего лица он сразу понял, что что-то не так, и в нескольких словах я описал ему все, что случилось.

– Может быть все еще в порядке, – спокойно произнес он. – Пошли глянем.

Он прошел вперед меня к краю рощи, откуда мы могли увидеть лежавшую под нами долину реки Джудит, и увидели, что шайенн бежит через высокие заросли шалфея к роще, где отдыхали его товарищи. Медведица с детенышами ушли. Мы поспешили разбудить Питамакана и навьючить лошадей, и меньше чем через десять минут мы двигались к горам по лесистому гребню. Путь становился все круче. За полчаса мы поднялись до верха хребта, который был увенчан голым утесом, и спешились в сосновой роще. Позаботившись о лошадях, Хосе подобрался к краю утеса, достал свою подзорную трубу и скоро сообщил нам, что наблюдатель вернулся на место, которое недавно покинул, а внизу рядом с Джудит он видит пасущихся среди сосен лошадей.

После полудня наблюдатель оставил свой пост, и вскоре после этого весь отряд отправился на север, к выходу из долины; вне всякого сомнения, они собирались совершить набег и угнать лошадей у черноногих. Мы спустились, чтобы засветло выйти из леса.

Придерживаясь прежнего направления – на юг и юго-восток – на восходе мы оказались в сосновом лесу у истока ручья Армелла. Мясо у нас кончилось, и мы были очень голодны. Бизоны, лоси и олени были повсюду; мы решили убить молодую бизониху. С этой целью мы с Хосе поднялись на вершину холма и осмотрели окрестности. Не заметив ничего подозрительного, мы дали знак Питамакану, и он у самого ручья застрелил прекрасную трехлетнюю телку. Я взял обеих лошадей и поехал вниз, чтобы помочь ему освежевать тушу и заготовить мяса на три-четыре дня.

Продолжая путь по утоптанной тропе, проложенной черноногими во время кочевок между верховьями Миссури и Йеллоустоуна, следующим утром мы оказались у Черного Холма, у оконечности восточного отрога гор. Это был один из главных ориентиров в этой части страны. С его вершины открывался вид на север, на долину Миссури, и на восток, на реку Устричных Раковин, текущую на север, чтобы впасть в Миссури. Хосе сказал, что это место очень опасное, потому что все военные отряды всех племен, проходящие здесь, пользуются этим холмом, чтобы осмотреть окрестности. По той причине, напоив лошадей в ручье, текущем к западу от холма, на день мы привязали их в сосновом лесу, где была хорошая трава. Когда окончательно рассвело, мы расседлали лошадей и уселись на опушке леса, чтобы позавтракать запасенным мясом. Питамакан предложил, что первым будет дежурить на вершине холма.

– Здесь проходит много врагов, поэтому нужно тщательно осмотреть холм перед тем, как взбираться на него, – сказал ему Хосе.

Не переставая жевать, он достал подзорную трубу и стал осматривать местность.

Через некоторое время он вручил трубу мне, и я тщательно осмотрел холм, особенно зазубренную скалистую вершину, лишенную растительности, но ничего не заметил. После меня трубу взял Питамакан, он тоже осмотрел холм и сказал:

– Мац-ет-ци (ничего нет).

– Посмотри еще раз, особенно вершину, – сказал Хосе.

Питамакан ничего не нашел, не нашел и я, повторно осмотрев холм. Тогда Хосе снова взял трубу и вскоре сказал:

– Когда я посмотрел в первый раз, то увидел что-то, чего там быть не должно. Это по-прежнему находится там. Боюсь, ребята, что разведчики из вас пока неважные. Это плохо. Вы искали человека, который будет сидеть на вершине холма и выделяться на фоне неба. Я не стану показывать вам, что я обнаружил – посмотрите еще раз и попробуйте найти это сами.

Мы по очереди брали трубу и всматривались в нее, пока слезы не потекли из глаз, но так и не увидели ничего, кроме голых камней. Я держал трубу, когда Хосе снова заговорил:

– Посмотри пониже, от вершины к первой большой скале на северном склоне, – сказал он. – Рядом с ней – вторая скала. Теперь посмотри повнимательнее между ними. Что там видно?

– Верно; есть кое-что! Я могу разглядеть шерсть, это похоже на заднюю часть бизона.

– Но никакой бизон туда не поднимется. То, что ты увидел – одежда из бизоньей шкуры.

Теперь туда посмотрел Питамакан и согласился, что это действительно должна быть одежда из бизоньей шкуры. Естественно, мы стали думать над тем, кто мог там быть. Может быть, это был убитый часовой, одежду которого враг не взял? Или просто кто-то ушел оттуда и оставил там свою одежду? Обсуждение длилось, пока мы не закончили есть.