Kitabı oku: «Коробка в форме сердца», sayfa 3

– Эй, – напомнил о себе Дэнни, легонько коснувшись Джудова запястья. От его прикосновения пальцы Джуда разжались, словно пружинный капкан, выпустив телефонную трубку. – Тебе ничего не грозит?

– Не знаю.

– Расскажешь, что происходит?

Джуд не спеша поднял взгляд. Привставший из-за стола Дэнни побледнел лицом так, что имбирно-рыжие веснушки словно бы приподнялись, вспучились бугорками над белизной щек.

Дэнни с ней связывала дружба, безобидная, непринужденная, слегка обезличенная – точно такая же, как и со всеми другими девицами Джуда. С ними он неизменно играл роль насквозь городского, всепонимающего приятеля-гея, умеющего хранить их секреты, того, перед кем можно выговориться, с кем можно посплетничать, интимно, но без сближения. Того, кто расскажет о Джуде такое, чего тот нипочем не расскажет о себе сам.

Подсевшая на героин, сестра Дэнни словила передоз, едва он поступил в колледж. А мать их повесилась спустя каких-то полгода, и именно Дэнни посчастливилось первым обнаружить ее тело, свисавшее с единственной потолочной балки в кладовке, описывая опущенными книзу пальцами ног кружки над опрокинутой стремянкой. Тут уж не только спец в психологии – любой дурень поймет, что чуть не одновременная, дуплетом в упор, смерть сестры с матерью, не могла на излете не зацепить и Дэнни, навеки оставив его девятнадцатилетним. Конечно, ногти он черным не красил, колец в губы не продевал, однако к Джуду его влекло почти то же самое, что и Джорджию с Флоридой, и всех прочих девчонок. Всех их тянуло к Джуду, будто крыс и детишек к тому самой Гамельнскому Дудочнику. Джуд складывал песни из ненависти, из боли и извращенности, и все они вприпрыжку бежали, мчались на его музыку, надеясь, что он позволит им подпевать ей…

Одним словом, рассказывать Дэнни, что сотворила с собой Флорида, Джуду не хотелось. Его бы поберечь, промолчать… а то мало ли, как Дэнни это воспримет.

Но все-таки Джуд, пусть нехотя, заговорил:

– Анна. Анна Макдермотт. Вены вскрыла. А та, с кем я только что разговаривал, – ее сестра.

– Флорида? – Устало, будто разом лишившись всех сил, Дэнни опустился в скрипнувшее под его тяжестью кресло, прижал к животу ладони, слегка наклонился вперед, будто у него резь в желудке. – Ох, ё… Ну, как же так, мать…

В последовавшей за этим ругани слышалась такая нежность, что ни одни слова в мире не могли бы показаться еще менее непристойными.

Оба умолкли, и только тут Джуд заметил негромкое бормотание включенного радио. Трент Резнор пел о готовности расстаться со своей империей грязи. Забавно: «Найн Инч Нэйлс» по радио именно в этот момент – ведь именно на концерте Трента Резнора, за сценой, Джуд и познакомился с Флоридой… Новость о ее смерти вновь поразила его, будто совсем свежая. «А ты часто рыбачил на озере Поншартрен?» Стоило вспомнить об этом, потрясение сменилось мутным, болезненным негодованием. Самоубийство Флориды показалось Джуду такой бессмысленной, глупой, эгоистичной выходкой, что, разозлившемуся, ему отчаянно захотелось позвонить ей да разругать дуру на все корки… вот только до мертвой уже не дозвонишься, а жаль.

– Записки она не оставила? – спросил Дэнни.

– Неизвестно. От ее сестры вообще мало что удалось узнать. Не самый любезный в мире вышел у нас разговор, как ты, может, заметил.

Но Дэнни, словно не слыша его, продолжал:

– Мы с ней, бывало, заглядывали куда-нибудь выпить по «маргарите». На редкость милая была девчонка… и вопросы эти ее… Как-то раз спрашивала, было ли у меня в детстве любимое место, чтоб за дождем наблюдать. Ну и вопросец, блин, а? Велела глаза закрыть, представить, будто я дома, в спальне, а за окном дождь, и рассказывать, что там да как. Десять минут, не меньше. Каких только вопросов ей в голову не приходило! Послушай, а ведь мы с ней друзья были – неразлейвода, и вот не понимаю я этого. То есть про ее депрессию помню. Она рассказывала. Но если ей вправду умереть захотелось, если уж вправду до этого дело дошло, разве она не позвонила бы тебе или мне?.. Разве не дала бы одному из нас шанс отговорить ее, а?

– По-моему, нет.

Казалось, за последние пару минут Дэнни как-то съежился, усох.

– А ее сестра… ее сестра, значит, думает, что в этом ты виноват? – проговорил он. – Ну, это… это… вообще ни в какие ворота, по-моему.

Однако в его голосе слышалась дрожь, неуверенность.

– Да уж, конечно, – согласился Джуд.

– Проблемы с настроением у нее куда раньше вашего знакомства начались, – уже несколько увереннее напомнил Дэнни.

– Я думаю, у них это семейное, – проворчал Джуд.

Дэнни вновь подался вперед.

– Ага… ага… то есть… ё-о-о, это что ж получается? Выходит, это сестра Анны тебе призрака, костюм мертвеца продала? Слушай, что за хрень тут творится? И, главное, с чего тебе вдруг понадобилось ей звонить?

Рассказывать Дэнни о том, что он видел прошлой ночью, Джуду не хотелось. В эту минуту, оглушенный жуткой новостью о смерти Флориды, он уже несколько сомневался, вправду ли видел что-нибудь этакое. Теперь сидевший в коридоре у двери спальни в три часа пополуночи старик больше не казался ему таким же настоящим, реальным, как прежде.

– Присланный мне костюм – вроде символической угрозы убийством. «Аукцион» она устроила исключительно ради нас, так как просто прислать костюм отчего-то не могла: вначале я должен был за него заплатить. Думаю, сам видишь: трезвостью разума дамочка эта не блещет. И вот, как только костюм привезли, я сразу почувствовал: с ним что-то неладно. Во-первых, идиотская черная коробка в форме сердечка, в которой он прислан, а во‐вторых… ну, это, может, уже малость смахивает на паранойю, но в нем булавка была спрятана. Чтоб напоролся кто-нибудь.

– Булавка была спрятана? И что? Ты укололся?

– Нет. А вот Джорджии она здорово в палец впилась.

– С ней все в порядке? Думаешь, булавку какой-то гадостью смазали?

– В смысле наподобие мышьяка? Нет. По-моему, наша Джессика Прайс из Психвилля, штат Флорида, не настолько глупа. Может, больна на всю голову, но не глупа, не глупа. Ей ведь меня попугать хочется, а не в тюрьму сесть. Она сказала, что вместе с костюмом к нам прибыл дух их приемного папочки, и скоро он спросит с меня за то, что я сделал с Анной, по полной. Ну, а булавка – не знаю, наверное, тоже часть всего этого вуду. Я ведь вырос не так далеко от Панхандла. Знал бы ты, сколько в тамошних трейлерных городках беззубых, жрущих опоссумов нищебродов и сколько у них всего в головах… К примеру, явишься на работу в местный «Криспи Крим»¹⁴ с терновым венцом на макушке – никто и глазом не моргнет.

– Может, полицию вызвать? – предложил Дэнни, похоже нащупавший почву под ногами: усталость в его голосе шла на убыль, мало-помалу уступая место обычной уверенности в себе.

– Не надо.

– Но она, как-никак, смертью тебе угрожала.

– А свидетели кто?

– Мы с тобой. Я сидел тут, рядом, и все слышал.

– И что ты слышал?

Дэнни приподнял брови, а после, слегка прикрыв глаза, сонно, лениво заулыбался.

– Что скажешь, то и слышал.

Джуд против собственной воли расплылся в ответной улыбке. Чего-чего, а бесстыдства Дэнни было не занимать. В эту минуту Джуд даже припомнить не смог бы, отчего секретарь ему порой так противен.

– Не-ет, – протянул он. – Я этот вопрос по-другому решу. Однако ты кое-чем помочь можешь. После отъезда Анна писала мне пару раз, но куда я подевал ее письма – загадка. Пошаришь тут, ладно?

– Конечно. Уж меня-то им не перехитрить.

Однако во взгляде Дэнни снова мелькнула тревога. Возможно, чувство юмора к нему и вернулось, но бледность со щек не сошла.

– Джуд… ты вот сказал: «по-другому вопрос решу». «По-другому» – это как? – спросил он, ущипнув себя за губу и задумчиво морща лоб. – Перед тем как отбой дать, ты толковал всякое… что ребят по ее душу пошлешь, а то и сам в гости заглянешь… а главное, таким обозленным я тебя в жизни еще не видал. Мне есть о чем волноваться?

– Тебе? Нет, – заверил его Джуд. – А вот ей… может, и да.

9

Голая, с остекленевшим взглядом, мертвая Анна в ванне, полной кроваво-алой воды… Голос Джессики Прайс в телефонной трубке: «Подыхать будешь – это его ледяная рука зажмет тебе рот»… Старик в черном костюме а-ля Джонни Кэш, сидящий у стены коридора верхнего этажа, медленно поднимающий голову, провожающий взглядом идущего мимо Джуда… Казалось, вся эта жуть засела в голове навсегда.

Избавиться от подобного шума в голове обычно лучше всего помогал шум, сотворенный собственными руками. Отнеся «Добро» в студию, Джуд для пробы пару раз ударил по струнам, остался недоволен строем, полез в шкаф за каподастром, чтоб сместить звучание на тон выше, но вместо каподастра отыскал там коробку с патронами.

Коробка оказалась той самой – одной из желтых конфетных коробок в форме сердечка, которые отец дарил матери каждый год к Дню святого Валентина, к Дню матери, на Рождество и на день рождения. Ничего другого Мартин жене не дарил – ни роз, ни колец, ни шампанского: подарком всякий раз становилась все та же большая коробка шоколадных конфет из ближайшего универсального магазина.

В той же степени неизменной оставалась и реакция матери. Принимая отцовский подарок, мать всякий раз улыбалась – робко, смущенно, не разжимая губ. Отчего? Оттого, что стеснялась зубов: верхние были фальшивыми, вставленными взамен выбитых настоящих. Сняв крышку, она всякий раз первым делом протягивала коробку мужу, а тот всякий раз с улыбкой, да такой горделивой, будто преподнес жене бриллиантовое колье, а не коробку шоколадных конфет за три доллара, отрицательно качал головой.

Тогда мать угощала конфетами Джуда, и Джуд всякий раз выбирал ту, что лежит посередке, вишенку в шоколаде. Как ему нравились ее негромкий, влажный – «глуш-ш-шь» – хруст на зубах, и липкая, с легкой гнильцой, сладость сиропа внутри, и напоминающая о той же гнильце податливость вишневой ягодки… В такие минуты ему представлялось, будто там, под шоколадной глазурью, не вишенка – глазное яблоко. Подобными жутковатыми, отвратительными фантазиями Джуд тешился уже в те давние дни.

Коробку он отыскал среди мешанины кабелей, педалей и адаптеров, под чехлом от гитары, стоявшим в шкафу у задней стены, да не под простым чехлом, памятным. Именно с этим чехлом Джуд тридцать лет тому назад оставил Луизиану, хотя с подержанной «Ямахой» за сорок долларов, когда-то хранившейся в нем, распростился давным-давно. «Ямаху» он бросил в Сан-Франциско, на сцене, где как-то вечером, в 1975-м, играл на разогреве у «Цеппелинов». В те дни он навсегда распрощался с кучей всякого разного – с родными, с Луизианой, со свиньями и нищетой, и даже с именем, полученным при рождении, и не слишком-то часто оглядывался, уходя.

Вынув из шкафа коробку, Джуд тут же обронил ее: руки обмякли, как тряпки. Что в ней, он прекрасно понял с первого взгляда, даже не сняв крышки. А если в чем поначалу и сомневался, все сомнения немедля развеялись, как только коробка упала на пол и внутри – динь-дон-динь – зазвенели одна о другую латунные гильзы. При виде нее Джуд отпрянул назад, охваченный первобытным, атавистическим ужасом, как будто из кучи кабелей на ладонь его выполз жирный мохноногий паук. Этой коробки с патронами он не видел больше тридцати лет и точно помнил, что оставил ее между матрасом и пружинной сеткой собственной детской кровати там, в Мурз-Корнер, что, покидая Луизиану, с собой ее не забрал, а значит, оказаться здесь, под старым гитарным чехлом, она просто не могла… но как-то да оказалась.

Чуть не минуту глазел он на желтую, в форме сердечка, коробку из-под конфет, прежде чем, собравшись с духом, снова взять ее в руки, сковырнуть крышку и перевернуть вверх дном.

Патроны и гильзы, звеня, покатились по полу во все стороны.

Джуд собирал их – первую свою коллекцию – сам, охотясь за ними с тем же азартом, с каким некоторые другие мальчишки охотятся за бейсбольными карточками. Начало коллекции он, тогда еще Джастин Ковзински, положил в восемь лет, не за год и не за два до того, как хотя бы представил себе, что однажды станет кем-то другим. В тот день он брел куда-то через восточное поле и вдруг услышал металлический хруст под ногой, а присев поглядеть, на что наступил, выковырнул из грязи стреляную гильзу от дробовика. Вероятно, одну из отцовских. Дело было осенью, а по осени старик часто ходил пострелять индеек. Джастин понюхал треснутый, сплющенный латунный цилиндрик. Ноздри защекотал легкий запах пороховой гари – пожалуй, что неприятный, однако странным образом завораживающий, влекущий к себе. Так гильза в кармане дешевых рабочих штанов отправилась с ним домой, где и нашла себе место в одной из пустых конфетных коробок матери.

Вскоре к ней присоединились два целых, заряженных патрона тридцать восьмого калибра, «позаимствованных» в приятельском гараже, несколько любопытных, серебристого цвета, стреляных гильз, найденных неподалеку, на стрельбище, а еще патрон от британской штурмовой винтовки со средний палец длиной. В обмен на последний пришлось отдать вещь немалой ценности, номер «Крипи» с обложкой Фразетты¹⁵, однако Джастин чувствовал, что с обменом нисколько не прогадал. По вечерам, улегшись в кровать, он снова и снова рассматривал собранное, любовался игрой звездного света на отшлифованных боках гильз, нюхал увесистые свинцовые пули, будто кто другой – ленточку, сбрызнутую духами возлюбленной, и запах свинца точно так же порождал в голове множество мыслей, множество сладких, невыразимо приятных фантазий.

Старшеклассником Джуд привязал британский патрон к кожаному шнурку и носил на шее, пока директор школы не отобрал. И до сих пор удивлялся, как только не пристрелил кого-нибудь после этого: казалось бы, все необходимое «школьному мстителю» – гормоны, обида, боеприпасы – вот оно, налицо. Многие никак не поймут, откуда на свете «Колумбайны» берутся, а он, Джуд, никак не мог взять в толк, отчего подобные вещи происходят так редко.

И вот все они снова вернулись к нему – и смятая гильза от дробовика, и серебристые гильзы со стрельбища, и даже двухдюймовый патрон от AR-15, хотя его-то в коробке уж точно быть никак не могло: директор назад не отдал. Что это, как не угроза? Очевидно, таким манером явившийся к Джуду посреди ночи мертвец, покойный отчим Анны, хочет сказать, что их дела еще не закончены.

Мысль, конечно, бредовая. Появлению коробки с патронами в шкафу наверняка могла бы найтись целая дюжина куда более правдоподобных, разумных объяснений, однако Джуду плевать было, что там разумно, а что нет. Благоразумием он не блистал сроду. Заботила его правда и только правда. Мертвеца среди ночи он видел собственными глазами. Может, в залитом солнце кабинете Дэнни и сумел на пару минут выкинуть ночные события из головы, сделав вид, будто ничего этакого не случилось – но видел же. Видел.

Взяв себя в руки, он снова, куда спокойнее, оглядел россыпь патронов и гильз, и тут ему пришло в голову еще кое-что. Может быть, это не просто угроза? Может, в ней есть еще какой-нибудь смысл? Может, мертвец, дух покойного, советует вооружиться?

Джуд призадумался. Да, «супер, блэкхок» калибра 44 лежит себе в сейфе под рабочим столом… но в кого из него стрелять-то? Ясное дело, призрак, скорее всего, существует только в его собственной голове. Возможно, все призраки, сколько их ни есть вообще, обретаются исключительно в человеческих головах и нигде более. Выходит, чтоб в него выстрелить, ствол нужно к виску приставлять?

Смахнув патроны и гильзы в материнскую коробку из-под конфет, Джуд с маху накрыл ее крышкой. Нет, патроны ему не помогут, это уж точно… однако на свете имеются и другие боеприпасы.

Один из углов студии занимал стеллаж с собранием книг – всевозможных книг об оккультном и сверхъестественном. Примерно в то самое время, когда Джуд только начал записываться, к вершинам популярности взлетели «Блэк Саббат», и менеджер Джуда посоветовал хоть намекнуть, будто он тоже с самим Люцифером на «ты»: не повредит, дескать. К изучению психологии групп и методов массового гипноза Джуд, рассудив, что фанаты – хорошо, а собственная секта – еще лучше, уже приступил, а после этого дополнил список «к прочтению» трудами Алистера Кроули и Чарльза Декстера Варда и принялся методично, дотошно, без всякого удовольствия штудировать их, старательно подчеркивая основные понятия и ключевые мысли.

Позже, после того как он стал знаменит, всевозможные сатанисты, виккане и спиритуалисты, послушав его песни и по простоте душевной решив, будто он вправду разделяет их увлечения – хотя на самом деле для Джуда вся эта чушь была только деталью образа наряду с кожаными штанами, – наприсылали ему целую кучу других (спору нет, крайне занятных) книг: маловразумительное наставление по отчитке бесноватых, изданное католической церковью в тридцатые; перевод пятисотлетней давности сборника нечестивых, богопротивных псалмов, написанных каким-то свихнувшимся тамплиером, поваренную книгу каннибала…

Джуд сунул коробку с патронами на полку, посреди книг. Охота отыскать каподастр и сыграть что-нибудь из «Скинэрдов»¹⁶ исчезла, как не бывало. Вздохнув, он провел ногтем по твердым, солидным корешкам книг.

От холода в студии пальцы одеревенели – страницу не подцепить, и к тому же Джуд сам толком не знал, что искать. Какое-то время он с немалым трудом продирался сквозь крайне запутанные рассуждения о зверях-фамильярах, животных исключительно чутких, связанных с хозяевами узами любви и крови и при этом наделенных даром разбираться с мертвыми, так сказать, непосредственно. Однако изложено все это было таким дремучим, восемнадцатого столетия английским без запятых, без точек, что Джуд, просидев над одним-единственным абзацем битых десять минут, так и не понял прочитанного и отложил книгу в сторону.

В другой книге его взгляд зацепился за главу об одержимости демоном либо злонравным духом. На одной из утрированных, карикатурных иллюстраций к ней изображен был старик, распростертый на кровати среди скомканных простыней с выпученными в ужасе глазами, с широко разинутым ртом, а изо рта его, глумливо скалясь, лез наружу отвратительный голый гомункул. Впрочем, дела старика могли обстоять и хуже: возможно, мерзкая тварь лезла не наружу, а внутрь.

Здесь Джуд прочел, что всякий, кто держит открытыми «златые двери за грань бренного бытия», дабы заглянуть на ту сторону, рискует впустить в мир кого-либо из потусторонних созданий, а особая опасность при этом угрожает больным, престарелым и «поддавшимся очарованию смерти». Писал автор уверенно, убедительно, со знанием дела, и Джуд заметно воспрянул духом, но вскоре добрался до описания лучшего способа защиты – обливаний мочой. Конечно, ко множеству всякого рода мерзостей он относился без каких-либо предубеждений, но «золотой дождь» из списка приемлемого вычеркнул решительно и навсегда и, выронив книгу из окоченевших рук, даже не удосужился подобрать ее, а пинком отшвырнул прочь.

Прочел Джуд и о «Борли Ректори»¹⁷, и об общении с духами-спутниками при помощи доски Уиджа, и об алхимических свойствах менструальной крови… В глазах то мутилось, то прояснялось, и тогда он швырял очередной книгой в стену. Чушь, каждое слово – чушь! Демоны, фамильяры, зачарованные круги, волшебная сила мочи…

Один из томов с грохотом смел со стола лампу. Другой угодил в платиновый диск под стеклом. Стекло поверх серебристого диска раскололось, покрывшись сверкающей паутиной трещин, рамка упала со стенки, качнулась и с хрустом шмякнулась лицевой стороной об пол. Затем рука Джуда, точно сама собой, нащупала конфетную коробку, полную патронов и гильз. От удара о стену с коробки слетела крышка, и патроны со звоном раскатились по углам.

Тяжко дыша, под частый стук пульса в ушах, Джуд сорвал с полки еще одну книгу, огляделся в поисках, чего бы еще сокрушить, но тут же опомнился: книга в руке показалась на удивление легкой. Взглянув на нее, он обнаружил, что это вовсе не книга, а черная пластиковая видеокассета без ярлыка, только не сразу сообразил, с чем – над этим пришлось поразмыслить. Да, на кассете – тот самый фильм, с настоящим убийством. Простоявший на полке среди книг, особняком от других кассет, вот уже… сколько? Четыре года? Так долго, что совсем слилась с корешками переплетов. Стала всего лишь частицей бардака на стеллаже.

Однажды утром, войдя в студию, Джуд застал жену, Шеннон, за ее просмотром. Он паковал вещи перед поездкой в Нью-Йорк и пришел выбрать гитару для выступления, но при виде жены остановился в дверях. Стоя у телевизора, Шеннон смотрела, как кто-то на глазах у десятка других душит голую девчонку лет около пятнадцати прозрачным пластиковым пакетом.

Глядя, как умирает девчонка на экране, Шеннон хмурила брови, сосредоточенно морщила лоб. Срыва с ее стороны Джуд не опасался – злость его вообще обычно не впечатляла, однако по опыту знал: с такой молчаливой, спокойной, замкнутой Шеннон нужно держать ухо востро.

– Это не постановка? – наконец спросила она.

– Нет.

– Она действительно умирает?

Джуд бросил взгляд на экран. Голая девчонка обмякшей тряпичной куклой осела на пол.

– Да, она вправду мертва. Они ведь и дружка ее кончили, верно?

– Он так просил их…

– Это мне один коп подарил. И рассказал, что эти детишки – наркоши откуда-то из Техаса, вломившиеся в винный магазинчик со стрельбой, кого-то убившие, а после пытавшиеся удрать в Тихуану. У копов какого только дерьма в загашниках не отыщется.

– Он так просил за нее…

– Да, жуткая штука, – согласился Джуд. – Сам не пойму, зачем храню ее до сих пор.

– Вот и я не пойму.

Шагнув к телевизору, Шеннон выщелкнула из магнитофона кассету и замерла, глядя на нее так, точно никогда в жизни не видела видеопленок и старалась представить себе, для чего эта штука может предназначаться.

– Что с тобой? – спросил Джуд.

– Не знаю, – ответила Шеннон, смерив его остекленевшим, озадаченным взглядом. – А с тобой что?

Подождав и не дождавшись ответа, она двинулась мимо Джуда к порогу, но у дверей спохватилась, сообразила, что пленку до сих пор держит в руках, аккуратно поставила ее на полку и вышла. А в книги кассету позже сунула домработница – по ошибке. А Джуд, так и не удосужившийся поставить ее на место, в скором времени вовсе о ней позабыл.

Забот ему и без кассеты хватало. Вернувшись из Нью-Йорка, он обнаружил, что дома – никого, а отведенная под вещи Шеннон половина чулана пуста. Уезжая, она даже не потрудилась оставить записки – никаких тебе «Дорогих Джонов»¹⁸, где говорилось бы, что их любовь – ошибка, что любила она не его, а его выдуманный образ, что с каждым днем они отдаляются друг от друга и так далее, и так далее. Сорока шести лет Шеннон однажды уже прошла и через замужество, и через развод. В этом возрасте людям не до кривляний на манер средней школы. Было ей что сказать – звонила. Требовалось ей от Джуда что-нибудь – звонил ее адвокат.

Сейчас, глядя на эту пленку, он вправду не мог понять, зачем хранит ее – или зачем ей у него храниться. Пожалуй, ее следовало найти и выкинуть сразу же, вернувшись домой и обнаружив, что жена съехала. Мало этого, Джуд даже не понимал, чего ради согласился принять подобный подарок. В голове ведь уже тогда шевелилась неприятная мысль: похоже, со временем он начал чересчур охотно принимать все, что ему ни предложат, не задумываясь о возможных последствиях… и вот, полюбуйтесь, к чему это привело. Анна принесла ему в дар ни много ни мало всю себя без остатка, и дело кончилось ее смертью. Джессика Макдермотт-Прайс подсунула ему костюм мертвеца, и теперь костюм тоже принадлежит ему. Тоже принадлежит… ему…

А ведь заполучить костюм мертвеца, или видеокассету с мексиканским «убойным», так сказать, порно, или любую другую штуковину из коллекции он совсем не стремился, из кожи вон ради них не лез. Наоборот – казалось, все эти штуки тянет к нему, точно железные опилки к магниту, и помешать этому Джуд, вроде того же магнита, не мог никак. Однако смириться и сдаться означало бы расписаться в собственной беспомощности, а беспомощным Джуд не был сроду. И если уж задумал расшибить что о стену, то эту кассету расшибить следует в первую очередь.

Однако он слишком долго тянул время да думал. Холод в студии изрядно подточил силы, все тело налилось противной усталостью, плечи поникли под тяжестью прожитых лет. Нет, вправду, вот холодина-то… странно, что пар изо рта не валит! Вдобавок глупости либо слабости постыднее, чем – в пятьдесят-то четыре года – в истерике швыряться о стену книгами, Джуд не мог себе даже представить, а слабость презирал больше всего на свете и потому, как ни хотелось ему бросить кассету под ноги и растоптать с хрустом, не спеша повернувшись, поставил кассету на место. Успокоиться, хоть на минуту взять себя в руки, унять истерику, недостойную взрослого человека, сейчас казалось делом гораздо, гораздо важнее.

– Выбрось эту дрянь, – донесся с порога голос Джорджии.

10

Невольно вздрогнув от неожиданности, Джуд обернулся к дверям. Бледное от природы лицо Джорджии казалось вовсе бескровным, словно резная кость, так что сейчас она сделалась еще больше похожей на вампира, чем раньше. Вначале Джуду подумалось, что дело тут в каких-то хитростях с макияжем, но, приглядевшись, он обнаружил, что ее щеки покрыты испариной, а тонкие пряди черных волос, взмокших от пота, прилипли к вискам. В пижаме, замершая на пороге, обхватив ладонями плечи, Джорджия неудержимо тряслась от холода.

– Ты чего, заболела? – спросил Джуд.

– Я в полном порядке, – буркнула Джорджия. – Здоровей некуда. Выбрось эту дрянь.

Джуд аккуратно поставил пленку со снаффом на полку.

– Какую дрянь?

– Костюм этого мертвеца. Вонь от него… ты что, сам не заметил, как от него несет, когда доставал из чулана?

– А он что, не в чулане?

– Нет, не в чулане. Когда я проснулась, он лежал на кровати. Расправленный. Прямо рядом со мной. Ты, может, забыл его на место убрать? Или даже не помнишь, как доставал? Вот, ей-богу, иногда странно становится, что ты еще не забываешь елдак заправить в штаны, после того как отлил. Надеюсь, шмаль, скуренная тобой в семидесятые, того стоила. Вообще, какого хрена ты на кровать его выложил?

Если костюм не в чулане, стало быть, он выбрался оттуда сам. Однако, рассудив, что объяснять это Джорджии без толку, Джуд промолчал и сделал вид, будто занят уборкой.

Обойдя стол, он перевернул рамку с платиновым диском, упавшую со стены. Диск, как и стекло в рамке, разбился на куски. Разомкнув обрамление, Джуд перевернул рамку набок. Осколки стекла с музыкальным звоном посыпались в мусорную корзину возле стола. Тогда Джуд выковырнул из рамки обломки разбитого диска с платиновым альбомом, достопамятным «Судом Линча в теплой компании», и тоже сунул их – шесть стальных ятаганных клинков, украшенных кольцевыми бороздками, – в корзину с мусором. Так, что дальше? Наверное, человек думающий пошел бы еще раз взглянуть на костюм. Выпрямившись, он повернулся к Джорджии.

– Давай-ка, знаешь, приляг. Выглядишь – жутче некуда. А я уберу костюм и укрою тебя потеплее.

С этим он осторожно подхватил Джорджию под локоть, но та вырвала руку.

– Ну уж нет. От кровати тоже несет. Все простыни этой дрянью провоняли.

– Так кто нам мешает новые постелить?

Снова взяв Джорджию под руку, Джуд вывел ее в коридор. Мертвец как ни в чем не бывало сидел на прежнем месте, в двух третях пути до того конца коридора, в шейкерском кресле у левой стены, задумчиво склонив книзу голову. Там, где следовало быть его ногам, полумрак рассекал солнечный луч, падавший внутрь сквозь окно, и в свете утреннего солнца часть ног исчезала из виду. Все это придавало ему заметное сходство с ветераном войны. Черные брюки заканчивались культями немного выше колен. У самого пола, куда луч не доставал, сверкали безукоризненно вычищенные туфли с торчащими из них щиколотками в черных носках. Однако между бедрами и щиколотками не было ничего – никаких тебе ног, кроме глянцевитых, превосходного светлого дерева, ножек кресла.

Едва заметив его, Джуд поспешил отвести взгляд. Смотреть на старика и даже думать о нем он не желал, совсем не желал и покосился на Джорджию: видит ли она призрака? Но Джорджия, нога за ногу ковыляя с ним под руку к спальне, уткнулась взглядом в пол, опустила голову так, что челка падала на глаза. Сказать бы ей: «Погляди» – проверить, увидит ли старика и она… но страх перед мертвецом, опасения, как бы он не услышал, не поднял взгляда, намертво приморозили язык к нёбу.

Конечно, надеяться, что мертвец не заметит их, проходящих мимо, было чистым безумием, однако Джуду почему-то казалось: если идти потише, не нашуметь, проскользнуть вполне можно. Веки мертвеца были сомкнуты, подбородок едва не касался груди… с виду – обычный старик, задремавший на утреннем солнышке, и сейчас Джуду больше всего на свете хотелось бы, чтоб он сидел себе как сидит. Не шевелясь. Не просыпаясь. Не открывая глаз… самое главное – не открывая глаз.

Мало-помалу они подошли совсем близко, однако Джорджия по-прежнему не смотрела на мертвеца. Наоборот, сонно склонила голову на плечо Джуду и прикрыла глаза.

– Так с чего тебе вздумалось громить студию? Ты, кажется, там даже кричал. По-моему, крики я слышала тоже.

Смотреть на мертвеца Джуду не хотелось по-прежнему, но удержаться он не сумел. Призрак сидел все так же, не шевелясь, склонив голову на сторону, слегка улыбаясь, словно размышлял или грезил о чем-то приятном. Джорджии он, похоже, не слышал. Тут в голове Джуда забрезжила смутная, с трудом выразимая словами мысль. С закрытыми глазами, склонивший голову набок, призрак казался не столько дремлющим, сколько прислушивающимся, ждущим чего-то. «Или кого-то… меня, – подумалось Джуду. – Сидит, дожидается, пока я не признаюсь, что вижу его, и вот тогда сам соизволит или попросту сможет меня заметить».

Приблизившись к старику вплотную, Джуд подался в сторону, прижался плечом к плечу Джорджии, чтоб не задеть мертвеца на ходу.

– От этого я и проснулась. От шума, а после от вони…

Негромко кашлянув, Джорджия подняла голову, сонно сощурилась на дверь спальни. Мертвеца она все еще не замечала, хотя оба как раз шли мимо сидящего у стены старика, и вдруг заупрямилась, замерла на месте.

– Нет уж. Пока ты с костюмом этим не разберешься, я туда не пойду.

Но Джуд, крепко стиснув ее запястье, подтолкнул Джорджию к спальне. Джорджия, пискнув от боли и возмущения, рванулась прочь.

– Какого хрена?!

– Иди, не стой, – велел Джуд и тут же спохватился: он заговорил!

Сердце в груди болезненно екнуло. Охваченный ужасом, Джуд покосился на мертвеца, и в тот же миг призрак поднял голову, открыл глаза… однако на месте глаз, под веками старика, чернела какая-то беспорядочная мазня, как будто ребенок, взявшись за «Волшебный маркер»¹⁹ – да не простой, вправду волшебный, каким можно рисовать прямо в воздухе, – принялся отчаянно, яростно замазывать их. Черные линии корчились, извивались, сплетались друг с дружкой, точно клубок червей.