Kitabı oku: «Театр китового уса», sayfa 8

Yazı tipi:

Ов ободрительно кивает Дигби, выталкивает его вперед.

– Мама? – говорит он.

– Да, милый.

– Могу я послать телеграмму властям?

– Это один из глупых прожектов Кристабель?

– Это не глупый прожект. Это дело национальной важности.

– Ты не должен позволять ей третировать тебя, милый, – говорит Розалинда. – Я знаю, что она старше, но она не твоя старшая сестра – всего лишь кузина. Принимая все во внимание, она должна быть благодарна, что живет здесь.

– Криста никогда бы не стала меня третировать, мама.

На галерее открываются двери спален, появляется все больше одетых в халаты людей с осоловелыми красными глазами. У одного из них, худого мужчины с рыжими усами, на голове сдвинутый набок лазурный тюрбан.

– Перри! – восклицает Розалинда, поднимая руки так, что падающий из купола свет превращает ее рукава в крылья бабочки. – Дерзкий мальчишка. Сними скорее, пока никто не увидел.

– Военный не должен появляться на людях без должного головного убора, – отвечает он. – Боже правый, я чувствую себя отвратительно. Надеюсь, мне положена хоть крошка.

– Милый, конечно. Идем, идем. Будем завтракать на лужайке.

– Мама?

– Спроси мистера Брюэра, Дигби. У меня нет времени на это все. – Розалинда пускается в путь к лестнице, чтобы встретить спускающихся гостей, затем поворачивается к Ов. – Что на тебе надето?

– Мой халат, мама. И одна из моих туфель. Я оставила вторую в…

– Ты умудряешься быть еще менее привлекательной, чем обычно. Пусть Моди расчешет тебе волосы, как бы мало их ни было.

– Да, мама, – говорит Овощ.

Дигби берет Ов за руку, сжимает ее и утаскивает за собой. Они проходят по залу и вниз, в лишенный окон мир слуг, где пробегают по коридору, украшенному рядом подписанных колокольчиков – СТОЛОВАЯ, ГОСТИНАЯ, КАБИНЕТ, ХОЗЯЙСКАЯ СПАЛЬНЯ, ГАРДЕРОБНАЯ, ВТОРАЯ СПАЛЬНЯ, ГОСТЕВАЯ 1, ГОСТЕВАЯ 2 – два из которых невротично, упорно звенят.

По обе стороны коридора чуланы, холодильные комнаты, кладовые, винные подвалы. Эти подземные пещеры от пола до потолка забиты продуктами: консервами, тушенкой, джемами, ветчиной, маслом, банками с печеньем, копченой рыбой, мясом, кексами и бутылками шампанского, набитыми в стеллаж как стеклянные соты. В дальнем конце коридора главная кухня – плиточные стены увешаны медными кастрюлями, огромная черная плита с печами по обе стороны, толпа занятых слуг и шипящий и шкворчащий завтрак: копченая селедка, яйца, черный пудинг. Прошмыгнув сквозь кухню, дети могут покинуть дом через заднюю дверь, которая ведет на окруженный кирпичными постройками двор. Квартира мистера Брюэра, где он живет с женой и маленьким сыном, находится здесь, над прачечной.

– У мистера Брюэра есть телефон в кабинете. Думаю, мы можем воспользоваться им, чтобы послать телеграмму, – говорит Дигби, когда они добираются до двери, которая ведет в дом мистер Брюэра. – Ты знаешь, как пользоваться телефоном?

– Нет, – говорит Овощ, – и мы не можем без спросу зайти в его кабинет. Это будет проникновение со взломом.

– Это не проникновение, если нам надо уведомить власти.

– Уведомить их о чем? – спрашивает Бетти Брюэр, урожденная Бемроуз, открывая дверь. – Что вы двое задумали? И где эта бедовая Кристабель?

Дигби и Ов обмениваются взглядом – они не уверены в благонадежности Бетти. Пусть даже теперь она домоправительница в Чилкомбе и замужем за уравновешенным мистером Брюэром, они подозревают, что в первую очередь она отчитывается перед Розалиндой.

– Доброе утро, миссис Брюэр, – вежливо говорит Дигби. – Мы ничего не задумали.

Бетти хмурится, вешает большую связку ключей на петельку у пояса.

– Сегодня нет времени на глупости. Мне нужно покормить восемь голодных гостей и их прислугу.

– Кристабель нашла мертвого кита, и нам нужно уведомить власти, – вырывается у Ов.

Бетти поправляет платье, выпячивает широкую, властную грудь, крепко захлопывает за собой дверь, так что она со щелчком запирается, и деловитым шагом направляется в сторону кухни.

– Мисс Флоренс, кажется, я сказала, что сегодня нет времени на глупости.

Дигби и Ов переглядываются.

– Нам придется вернуться на пляж и сказать Кристе, что мы столкнулись с непредвиденными сложностями, – говорит Овощ.

Дигби корчит рожу.

– Давай, – говорит Овощ. – Она что-нибудь придумает.

Дети пускаются в обход дома, снова направляясь в лес, но их останавливает величественная женщина с осветленными волосами и в узорном халате, прогуливающаяся по лужайке с мундштуком и бокалом шампанского.

– О, привет, – говорит она, забавно растягивая слова. – А вы, шустрые белочки, – наследники поместья? Можете сказать мне, где море? Я нахожу крайне живительным общение с океаном до завтрака. Я чувствую, что он рядом – в воздухе слышно дыхание соли.

Овощ показывает на тропинку через лес.

– Туда.

– Благодарю вас. Но расскажите, отчего вы несетесь сломя голову?

– Там мертвый кит, и… – говорит Ов, замолкая после тычка Дигби.

– Вы шутите. – У женщины продолговатое выразительное лицо, одновременно мрачное и шутливое, и, кажется, нарисованные брови. Она оборачивается и кричит группе людей, что собираются у стола возле дома. – Эти дети рассказывают про мертвого кита. Такое часто случается?

Дигби кричит:

– Доброе утро! Криста заявила о правах Сигрейвов на кита. Нет нужды волноваться.

– Слишком поздно, старик Дигби. Если на пляже кит, у него уже есть владелец, – кричит мужчина в тюрбане – армейский друг Уиллоуби Перри, настолько частый гость в доме, что дети зовут его дядей Перри.

– Владелец? Кто?

– Король, милый мальчик. Все, что выбрасывает на пляжи Англии, по праву принадлежит монарху. Киты, дельфины, черепахи. Если их выбрасывает на берег, они становятся «королевскими рыбами». Закон, принятый еще в саксонские времена, если мне не изменяет память.

– Правда-правда, дядя Перри?

– Клянусь честью.

Блондинка хлопает в ладоши.

– Никогда не перестану удивляться эксцентричным английским законам. Зачем вам вообще закон о китах? Право слово. Прекрасно в своей абсурдности.

Розалинда кричит, стоя у стола:

– Миртл, дорогая, не трать свое время на детей, иди лучше завтракать. Я хочу больше узнать об этом русском, которого ты встретила во Франции.

Женщина скользит по траве, кружась и почти танцуя, вызывая у гостей смех.

Ов кладет руку на локоть Дигби.

– Тебе придется рассказать Кристе о короле.

Дигби обращает широко открытые карие глаза на сводную сестру.

– Ох, проклятье, Флосси, – говорит он. – Ей это не понравится. Ни капельки.

На пляже Кристабель сидит на ките, скрестив ноги и придерживая флагшток, пока ее флаг, старый носовой платок с чернильной версией герба Сигрейвов – вздыбленного льва в короне, – полощется на ветру. Ее лицо под ровной линией челки твердое и решительное. Кит окружен любопытствующими зеваками, местными рыбаками и деревенскими жителями, которые тыкают в него пальцами и громко восклицают, пока дети забираются на его хвост, притворяясь, что едут на нем. Мистер Брюэр и его собака по-прежнему тут, как и несколько других слуг из Чилкомба. Ходят разговоры о появлении кого-то из Береговой охраны и, возможно, фотографа из газеты.

Дигби и Овощ пробираются сквозь толпу.

Кристабель встречается взглядом с Дигби.

– Как дела, Дигс?

Он качает головой.

– Боюсь, у меня дурные новости. Дядя Перри говорит, ты не можешь заявить о правах на него. Говорит, он принадлежит королю.

– Кому?

– Королю. Перри говорит, королю Георгу принадлежат все мертвые киты.

– Но он мой. Я нашла его. Король Георг даже не знает, что он здесь.

– Перри говорит, что есть закон. Прости, Криста.

– Как вообще может быть закон о мертвых китах?

– Полагаю, если ты король, можешь принять законы о чем пожелаешь, – говорит Овощ.

– Это самая чертовски несправедливая вещь из всех, что я когда-либо слышала! – говорит Кристабель, выдирая свой флагшток из тела и швыряя его вниз на камни, где на него с радостью набрасывается спаниель мистера Брюэра.

Мистер Брюэр, спокойно доставая палку из собачьей пасти, говорит:

– Немногое в жизни справедливо, мисс Кристабель. Сейчас вы спуститесь? Уже наверняка настало время вашего завтрака.

Дигби добавляет:

– Позавтракаем тогда, Криста? Ты разве не страшно голодна? Мы можем вернуться позже. – Он дружелюбно опирается на кита и смотрит на нее снизу вверх.

Кристабель закрывает глаза и кладет руки на создание под ней. Она чувствует весенний ветерок на лице, слышит, как волны ударяются о камни. Она устала до головокруженья после всенощного бодрствования. Она возносит разум над болтовней окружающих людей и вызывает воспоминание о раннем утре, когда впервые забралась на кита, и он принадлежал ей: что-то, что она нашла и объявила своим. Этот огромный зверь, ее заслуженное сокровище, теперь отнятое дурацкими старыми правилами.

Она слышит, как Овощ говорит далеко внизу:

– Мы можем выкопать вокруг кита ров, Криста.

Глаза Кристабель распахиваются, и она соскальзывает с кита, ловко приземляясь на ноги. Она быстро проходит мимо мистера Брюэра и пялящейся с открытыми ртами толпы. Овощ и Дигби догоняют ее, когда она поднимается по тропинке со сжатыми кулаками.

Она говорит, не глядя на них:

– Он может быть его, но не должен быть. Правила должны быть честными. Так в Англии положено. Я иду домой, потому что проголодалась, но это все равно мой кит. Тем самым я хочу сказать: этот кит будет моим. Мне только надо придумать как, и если придется лично поговорить с королем, пусть будет так.

Прибытие бога Посейдона

Март 1928

Наклонная крыша чердака создает у Кристабель ощущение, что она превратилась в Алису в Стране чудес, будто она переросла комнату. Лежа на узкой кровати, она представляет, как растут ее ноги, пока ступни не вылезут из окна. Снаружи солнечно, на деревьях клекочут грачи. Ей хотелось бы быть на пляже с китом. Она гадает, какой именно глупый король придумал китовые правила. Она думает о человеке, который написал книжку об Алисе в Стране чудес. Он тоже не мог быть особо разумным.

– Бога ради, мисс Кристабель, не дергайтесь, – говорит Моди, которая сидит на корточках у кровати, пытаясь завязать шнурки на ее ботинках.

С головой на подушке Кристабель может поднять руки и дотянуться до места на потолке, где он наклоняется, чтобы коснуться пола. И стены, и потолок недавно оклеили яркими обоями в белую и красную, будто у циркового шатра, полоску. По словам Розалинды, это последний писк моды.

Вокруг теперь много последних писков моды. Кристабель ничто из этого не волнует. Хромированная ванна. Застекленный коктейльный буфет. Покрытый синей бязью бильярдный стол. Пуфик, обитый шкурой жирафа. Последние писки моды прибывают в Чилкомб в ящиках на руках потеющих курьеров, принося с собой всеобщее волненье, будто этот писк все изменит, но каждый из них, поставленный на место и обращенный в будничность, быстро теряет свое очарованье. Последние писки ненадолго остаются последними. Слишком современные, чтобы соответствовать старинному дому, или недостаточно современные, чтобы избежать замены, они вскоре перестают удовлетворять, сливаются с фоном или отправляются на выход.

– Встаем, – говорит Моди, теперь молодая женщина двадцати двух лет, с сильными руками, густыми бровями и копной мелких каштановых кудряшек, едва удерживаемых шапочкой горничной.

Кристабель ставят на ноги, отряхивают и оправляют. Ее черные волосы увлажняются водой и быстро расчесываются в привычное резкое каре: ряд жестких границ вокруг неулыбчивого лица. Ее заставляют съесть миску студенистой овсянки, прежде чем их с Ов отправляют по чердачному коридору в школьную комнату на урок французского с их новой гувернанткой, мадемуазель Обер.

Мадемуазель Обер – уже шестая французская гувернантка. Розалинда настаивает, что им необходима именно французская гувернантка, несмотря на исправность, с какой они расправляются с каждой. Хотя Кристабель с готовностью признает, что ускоряет их исход, она считает, что большей частью в быстрой смене прислуги в Чилкомбе виновато сумасбродное поведение Розалинды. Кристабель слышала разговоры о пьяных выходках, возмутительных требованиях. Слуги говорят, что Розалинда тратит все до последнего пенни из страховки Джаспера на мебель и развлечения, но редко вспоминает о выплате им зарплаты. Кристабель так и сказала дяде Уиллоуби.

– Розалинда не вызывает у прислуги достаточно уважения.

– Кристабель, солнышко, ты прекрасно знаешь – она предпочла бы, чтобы ты не звала ее Розалиндой.

– Ты не можешь на полном серьезе ожидать, что я буду звать ее матерью.

– Полагаю, нет. Тетушка? Не хмурься так.

За партой в чердачной школьной комнате Кристабель слышен мерный рев нового автомобиля дяди Уиллоуби, спортивного «Даймлера», спешащего по подъездной дорожке. Весь световой день он проведет вне дома, носясь по дорогам, и мир будет катиться под колесами как раскрученный глобус.

– Внимание, мисс Кристабель, s’il vous plaît⁹, – говорит мадемуазель Обер, суровая молодая женщина с лицом, отмеченным темными родинками. – Оставьте глобус в покое. Он нужен для изучения мастером Дигби географии.

Кристабель в последний раз раскручивает глобус, следя, как страны сливаются в разноцветную массу, в которой господствует раскинувшаяся розовым Британская империя, с индейцами, чайными плантациями и древними цивилизациями, где дедушка Роберт подавлял восстания, вскрывал гробницы и стрелял львов. Никто никогда не пытался помешать ему заявить права на его сокровища. Она гадает, приходилось ли ему когда-либо объясняться с королем. А еще: можно ли сделать чучело из кита? Кристабель делает мысленную заметку спросить об этом последнего учителя Дигби, того еще неженки, но довольно полезного в плане предоставления научной информации.

В душной классной комнате раздается только визг мела мадемуазель Обер по доске, когда она выводит глагол être, жужжание бьющей об окно мухи и регулярное тык, тык, тык ботинка Ов о ножку стула. Далеко внизу Кристабель слышит, как открываются и закрываются двери по мере того, как горничные занимаются делами. Еще где-то в доме Дигби и его учитель пытаются залатать неровное образование Дигби прежде, чем он отправится в школу-интернат в сентябре.

На чердаке затхлый воздух. Всегда слишком жарко или слишком холодно. В спальне девочек только один маленький камин с экраном из деревянной вешалки, на которой парит влажная одежда, и кресло-качалка, в котором няньки успокаивали поколения капризных младенцев Сигрейвов, скрипя полозьями по паркету.

– Как думаешь, нам стоит спасти эту муху? – спрашивает Овощ.

– Non, – говорит мадемуазель Обер. – Мы будем заниматься глаголами, пока вы не сможете правильно их произнести.

– Глаголами? Alors!¹⁰ – восклицает Кристабель, всплескивая руками в галлическом жесте. – Pourquoi? Бедная moi¹¹.

Овощ хихикает.

– Очень умно, мадемуазель Кристабель, – говорит мадемуазель Обер, изучая свою кутикулу. – Очень умно смеяться над уроками. – Флегматичная мадемуазель Обер представляет собой крепкого оппонента. Она уже продержалась дольше, чем все ее предшественницы, в основном потому, что не имеет желания полюбиться кому-либо. Она рассматривает любой признак дружелюбия как слабость в тех, кому хватает глупости приблизиться к ней с приязнью. Уиллоуби отметил, что Розалинда наняла единственную неприятную француженку из встреченных им.

Кристабель говорит:

– Вы, должно быть, тоже ненавидите глаголы.

Мадемуазель Обер складывает руки на груди.

– Французские глаголы просты. Английские глаголы трудны. Если бы вам пришлось учить английские глаголы, у вас могли бы быть причины для жалоб.

– И зачем вы так утруждали себя?

– Потому что я не ленивая тупица. Вы, мадемуазель Кристабель, будете как те английские леди, что приезжают в Париж за модными шляпками, и кричат на продавщиц по-английски, и не слышат, когда те говорят им, что возьмут с них за модные шляпки двойную цену. Они не понимают, потому что были слишком ленивы для заучивания глаголов.

– Я ненавижу модные шляпки.

– Но если кто-то скажет, что у вас ослиное лицо, вам, возможно, захочется знать. – Мадемуазель Обер стучит костяшками пальцев по доске. – Être¹².

– Как будет осел по-французски? Baudet? Как сказать, что у кого-то ослиное лицо?

– Être.

– Vous visage de baudet?¹³

– Без нужных глаголов ваши оскорбления навсегда останутся слабыми.

Кристабель на мгновение опускает голову на парту. Затем говорит приглушенным голосом:

– Так и быть. Я выучу глаголы. Но только чтобы правильно оскорблять людей.

Непроницаемая мадемуазель Обер смотрит в окно, медленно сворачивая в трубочку тетрадь с упражнениями.

– Être, – говорит она и избавляется от жужжащей мухи метким ударом.

После многих бесконечных часов наступает время обеда. За еле теплым тушеным мясом и вареной картошкой, а после – молочным пудингом Кристабель пытается затянуть Ов в обсуждение путешествий во времени. Смог бы изобретатель создать машину, используя рычаги и часы, чтобы вернуть их во вчерашний день?

– Мне не понравилось вчера, – говорит Овощ. – Вчера был чернослив. – Ее круглое лицо серьезно нахмурено.

– Мне тоже не понравилось, но это будет в интересах продвижения знаний, – говорит Кристабель. – Представь, если отправиться во вчера, можно встретиться с собой.

– Встретиться с собой? – Ов выглядит взбудораженной.

Кристабель продолжает.

– Или можно было бы отправиться во времена саксов и потребовать переписать китовые правила, потому что они нечестные.

– Хватит глупых историй, – говорит мадемуазель Обер, которая считает почти все истории глупыми.

– Как по-французски будет кит? – спрашивает Кристабель.

– Baleine.

– Как по-французски будет несправедливость?

– Ешьте свой пудинг.

После обеда девочки отправляются на прогулку. Следом за мадемуазель Обер они спускаются по лестнице и проходят через Дубовый зал, который под руководством Розалинды наполнился дорогими меховыми коврами, изогнутыми креслами, обитыми кремовой тканью и инкрустированными ярким деревом, и круглыми столиками с декоративными лампами, журналами и пепельницами. Старинные латунные канделябры сняты со стен и заменены стеклянными сферами с электрическим светом. Где раньше были гобелены с битвами, теперь искусные зеркала. Рояль подвинут в центр комнаты, и теперь уставлен рамками с фото людей в теннисных костюмах рядом с вытянутой стеклянной вазой, полной плотоядных цветов.

Но хотя внизу он не напоминает более средневековый зал, далеко вверху деревянные панели из темного дерева все еще сохраняют строгость. Дневному свету, льющемуся через новый стеклянный купол, кажется, требуется целая вечность, чтобы упасть на современную мебель, точно так же, как замедляется столп света, проходя сквозь глубины океана, или как изменения в законе тормозят, проходя через Палату лордов.

Снаружи прекрасная погода. Мадемуазель Обер поправляет шляпу Ов, чтобы спасти ее лицо от солнца, и они идут по лужайке: Кристабель боевито ведет их с ведерком в руке, Овощ плетется следом, напевая себе под нос, мадемуазель Обер замыкает строй. Они выбрали кружной путь, поскольку мадемуазель Обер не желает идти по тропинке, что ведет на пляж к гниющему киту, потому что от его вида ей ду’но.

* * *

Пребывание кита в Дорсете было непростым. Через несколько дней после того, как его выбросило на берег, одетый в форму клерк из Береговой охраны Его Величества прибыл из Портленда, чтобы встать возле головы кита и объявить об аннексии его королем. Но вскоре, после обмена краткими телеграммами с персоналом дворца, стало ясно – король не собирается забирать свое новое приобретение.

Клерк в форме затем объявил, что продаст кита с аукциона от лица короля. За этим последовали громогласные протесты от Кристабель, которую увела домой мадемуазель Обер, после чего она начала писать письма королю, сравнивая себя с величайшим английским исследователем, капитаном Скоттом, который героически пробил путь на Южный полюс, только чтобы обнаружить, что вероломные норвежцы уже воздвигли там свой флаг. Ответа она не получила.

Кристабель с отвращением узнала от мистера Брюэра, что ставки на аукционе были не блестящими, и в итоге кит был продан ушедшему на пенсию директору школы из Аффпаддла за тридцать фунтов. Директор сообщил местной газете, что выставит скелет в своем саду и будет давать лекции о самом могучем из божьих созданий. Приехали столяры с большими ножницами и пилами, и дети Сигрейв присоединились к собравшейся на пляже толпе посмотреть на зверское зрелище.

Это был тревожный спектакль. Мужчины в резиновых сапогах ползали по киту, врезаясь в его гладкое тело, будто это был огромный кусок ветчины, а кровь потоками лилась вниз, окрашивая камни. Однако, вскоре оказалось, что ушедший на пенсию директор школы не обсудил свои амбициозные планы с женой, и новый дом в Аффпаддле кита не ждет. Посмертное вскрытие было приостановлено, и мужчины в резиновых сапогах с ворчанием удалились в паб. Местным мальчишкам заплатили, чтобы они на тачках отвезли отрезанные куски кита в деревню, откуда подкожный жир отправился на рынок в Дорчестере для продажи на мыло, а органы – местным охотникам на корм гончим.

Несмотря на все усиливающийся сомнительный запах, остатки расчлененного кита оставались популярной местной достопримечательностью. Прибывшие студенты факультета биологии определили его как Balaenoptera physalus, финвала. Взрослая мужская особь, вдали от своих привычных охотничьих угодий. Они удивились, но предположили, что он столкнулся с кораблем. От продолжающегося гниения голова кита сдулась, а челюсть открылась, обнажив щетинистую бахрому на месте зубов. Студенты сказали, что этот материал, похожий на плотно уложенные перья, называется «китовый ус» и нужен для фильтрации морской воды так же, как служат в качестве ситечка для супа усы джентльмена.

Студенты сказали им, что полоски китового уса использовались для костей в викторианских корсетах, и дети восхитились этой идеей – использовать ситечко для супа из китового рта для утяжки женских талий. Старые фотографии бабушек Сигрейв заиграли теперь новым светом – под платьями с высокими воротниками на телах у них были подвязаны куски рта, будто у каннибалов.

Пока студенты продолжали рассказы о побочных продуктах китового тела и как они были неотъемлемой частью развития человечества сквозь века, Кристабель тихонько положила ладонь на бок ее сломленного создания. С маленьким глазом, без толку установленным сбоку массивной головы, ей невозможно было представить, как он видел, куда плывет. Его глаз был будто иллюминатором для пассажира на океанском лайнере, местом, откуда можно глядеть на проплывающие мимо вещи.

Кит снился ей почти каждую ночь. Во сне она снова становилась триумфальным первооткрывателем, а кит, целый и прекрасный, упокоенно лежал у ее ног. Иногда ей снилось, что кит был жив, и тогда она покоряла океан на его спине – владелец морей, по праву воскресший.

Кристабель думает об этом всем, о китах и снах, когда они с Ов и мадемуазель Обер наконец достигают берега. Остатки создания можно разглядеть за низким мысом где-то в полумиле.

Вечернее солнце расчерчивает лицо мадемуазель Обер темными линиями, когда она садится на землю, прислоняясь к большому валуну и закрывая глаза.

– Найдите что-нибудь, что можно сложить в ведро, девочки. Наберите мадам Розалинде ракушек.

Вот их шанс. Они по опыту знают, что мадам Обер уснет, едва смежив глаза, поэтому, если поспешить, они могут добраться до кита прежде, чем она проснется.

– Побежали, – шипит Кристабель, отбрасывая ведерко и хватая Ов за руку. Они срываются с места – камушки скрипят и опасно выскальзывают из-под их ботинок.

Но завернув за мыс, Ов останавливает Кристабель, потому что по их киту лазают дети. Четверо или пятеро ползают по его телу как крабы – голые, как дикари, и их обнаженная плоть сияет на солнце. Кристабель прожигает их свирепым взглядом. Видеть, как ее кита захватывают, так же больно, словно видеть пиратов на борту британского судна. Один из них садится на корточки, балансируя на ребрах кита, и пялится в ответ. Все они мокрые, темные волосы прядями лежат на плечах, и лазают они с ловкостью гибралтарских обезьян.

Ов, покрасневшая и ошеломленная, шепчет:

– Что они делают?

Но ошеломление на этом не заканчивается. Потому что в этот момент они слышат, как с моря доносится грохочущий голос. Бородатый мужчина стоит в прибое, и он тоже не одет. Он кричит:

– Вода божественная!

На мгновение Кристабель уверена, что это бог Посейдон, поднявшийся из соленых глубин, чтобы забрать их в своей колеснице, но она слышит ответные голоса и, обернувшись, видит, как две женщины в шортах и рубашках скачут по пляжу. Они несут полотенца, а у одной в руках корзинка для пикника, которую она с грохотом роняет, крича в ответ:

– Не такая божественная, как шампанское, готова поспорить!

– Ха! – восклицает Посейдон, и его голос отскакивает от моря. – Отлично! – Раскинув руки, он падает на спину и лежит на прозрачной воде.

Одна из женщин идет в сторону Кристабель и Ов, помахивая рукой.

– Привет, – зовет она. – Не уверена, что мы имели удовольствие познакомиться.

Овощ может только пискнуть мышкой, поэтому Кристабель приходится объявить, что они дети Сигрейв.

– Вы здесь живете? – спрашивает женщина, запуская ладонь в волосы, остриженные по-мальчишески коротко.

– Мы живем в своем доме, Чилкомбе, – говорит Кристабель.

Вторая женщина кричит издали:

– Эта девочка упомянула Чилкомб? Разве не там осела Розалинда Эллиот? Мне матушка говорила, уверена.

– Розалинда Эллиот? В такой дали от Лондона? – говорит первая женщина. – Немыслимо.

– Дорогая, именно так я и подумала.

– И что, черт возьми, она здесь делает? Открывает ярмарки?

При упоминании матери Ов обретает новую смелость и заявляет:

– Розалинда моя мать.

– Какой книжный сюжетный ход, – говорит первая женщина. – Мы должны нанести Роз визит. Узнать, зачем она одичала. Можно представить только, что у нее не осталось выбора.

– Какая ты мерзкая, Хилли, – говорит другая. – Как и вонь от этого гниющего кита, боже мой.

– Не стой с подветренной стороны, дорогая. Иди сюда.

Теперь, когда женщины рядом, Кристабель видит, что они почти одинаковы. Обе худые, плоскогрудые – сплошные углы и впадины, с короткими светлыми волосами, откинутыми от угловатых лиц. Женщины, состоящие из прямых линий, как иллюстрации в журналах Розалинды.

Раздается грохот – это Посейдон выходит из океана, спотыкаясь на гальке. Большая часть его широкого тела покрыта кудрявыми волосами, полоска темного меха сбегает вниз по животу.

– Привет! – кричит он, размахивая руками в сторону Сигрейвов. – Что у нас тут?

Кристабель в ступоре – ей незнаком протокол приветствия обнаженных волосатых мужчин. Ов решает эту дилемму, закрыв лицо руками и сказав:

– Мы Флоренс и Кристабель. Приятно познакомиться.

Кристабель, уколотая тем, что Ов ответила до нее, решает смотреть только на бороду и ни на что больше. Когда она поднимает глаза, чтобы найти ее, то обнаруживает, что та движется навстречу.

– У этого ребенка такое лицо, – говорит мужчина, – что мне показалось на мгновенье, будто за мной сюда последовала Анна Ахматова. – Он протягивает влажную от океана руку, и она охватывает челюсть Кристабель как повязка от зубной боли. – Я должен нарисовать тебя, – говорит он, и на мгновенье она думает, что он хочет ее раскрасить, покрыть ее студенистой краской, будто она безглазая статуя. Издали слышен жалобный, комариный призыв мадемуазель Обер.

– Нам надо идти, – говорит Ов из-под ладоней, медленно отступая. – Это наша гувернантка. Она заметила наше отсутствие, поэтому вы не должны пытаться захватить нас.

Голый мужчина доброжелательно улыбается и широким жестом поднимает руки.

– Так всегда и происходит, нет? Едва мы встречаемся, как должны расстаться. – Его редеющие черные волосы зализаны назад, обнажая выступающий лоб и глубоко посаженные в черепе темные глаза. У него по-боксерски квадратные скулы и бычья шея.

– Прошу прощения, но это наш пляж, – говорит Кристабель. – Это наш пляж, а эти дети стоят на моем ките.

– Это твой кит? – говорит одна из женщин. – Не можешь ничего сделать с вонью?

Другая женщина говорит:

– Не волнуйтесь, девочки, мы знаем вашу мать. Заглянем навестить. Роз будет вне себя.

– Вот уж точно, – говорит первая женщина, обвивая талию подруги и примыкая к ней. Позади них дикие дети скачут по киту. Один из них высовывает язык.

– Розалинда мне не мать, – говорит Кристабель, игнорируя то, что Флосси тянет ее за рукав.

К этому времени мадемуазель Обер обогнула мыс и быстро приближается – крепкие ноги несут ее по камням.

– Alors! Криииистабель! Флооооренс! Отойдите от этого вонючего кита!

Мужчина взял полотенце и оборачивает вокруг талии – призыв заставляет его с интересом поднять взгляд.

– Bonjour, – восклицает он и добавляет по-французски с сильным акцентом, – и какие же гроши они платят, чтобы вы бегали вместо них за детьми?

Мадемуазель Обер отрезает на родном языке:

– Простите, но это не ваше дело, месье.

– И всего-то, а? – говорит мужчина, все еще по-французски. – Но это же привилегия для служанки, не так ли? Гонять детей богачей в такой прекрасный день.

Мадемуазель Обер приближается, тяжело дыша.

– Я не служанка, месье. У меня хорошее происхождение.

– Я в этом не сомневаюсь, мадемуазель. У меня тоже хорошее происхождение и красивый дом в лучшем городе России, но в прошлом году мой брат водил по Парижу такси, пока я рисовал портреты жен богачей на берегах Сены, и никто из нас не мог сказать, живы наши родители или нет. Таково нынешнее время, нет? И мы обнаруживаем себя здесь, выброшенными на пляжи Англии.

Мадемуазель Обер хмурится на этого странного незнакомца, который говорит на ее языке, и переходит на медленный английский.

– Вы знаете Париж?

– Как знаю тела своих любовниц, – отвечает он, тоже по-английски.

Мадемуазель Обер хмурится сильнее.

– Это был мой дом.

– Тогда мы должны поговорить о Париже. Это единственный город, не так ли?

Мадемуазель Обер складывает руки на груди.

– Для вас, возможно. Для меня больше нет.

– Но почему?

Мадемуазель Обер кидает на него сердитый взгляд.

Мужчина внимательно смотрит на нее.

– Позвольте, угадаю. Ваша семья не та, что прежде. Настали тяжелые времена.