Kitabı oku: «Краткая история Латинской Америки», sayfa 3

Бразильский антипример

Первый португальский флот прибыл в Бразилию в 1500 году. Как и Колумб несколькими годами ранее, португальский капитан Педру Алвариш Кабрал направлялся в Индию, но, в отличие от Колумба, действительно туда попал. Кабрал не собирался совершать кругосветное плавание. Вместо этого он двигался вдоль западного побережья Африки и вокруг ее южной оконечности в Индийский океан. В попытке поймать лучшие ветры он зашел далеко в Южную Атлантику – так далеко, что, прежде чем повернуть обратно на восток, наткнулся на Бразилию. Как и Колумб, Кабрал не знал, что он нашел, но точно знал, что это не Индия. Назвав Бразилию островом Истинного Креста, Кабрал поспешил к первоначальному пункту назначения.

В то время Бразилия не казалась португальцам важной. Всего несколькими годами ранее они сумели проложить путь к легендарным богатствам Южной Азии, чего не удалось сделать Колумбу. До конца XVI века португальцы сосредоточились на этом преимуществе в дальневосточной торговле, развивая и укрепляя его. Португальские аванпосты строились от Африки и Аравии до Индии, Индонезии, Китая и Японии. Португальские корабли возвращались в Европу опасно перегруженными шелками и фарфором, ценными специями – перцем, мускатным орехом, гвоздикой и корицей – и персидскими лошадьми, не говоря уже о золоте и серебре. Монополия на доступ к этим богатствам на какое-то время сделала Португалию главным игроком в мировой истории. Бразилия не предлагала ничего сравнимого с Индией в глазах Кабрала или его летописца, Перу Ваша де Каминьи. Описание того, что Каминья видел на бразильских берегах, представляло собой любопытный образ нового Эдемского сада, причем особое внимание уделялось тому факту, что жители этих мест не носили одежды: «Были они голые, даже без лоскута какого для прикрытия. Да и вовсе нет им дела срам скрывать или показывать, равно как бы лицо – с тою же невинностью держатся»⁸. Португальские моряки явно находили местных женщин привлекательными, но единственным, что, возможно, имело коммерческий потенциал в Европе, была красная краска, сделанная из «бразильского дерева».

Название этого экспортного продукта быстро заменило первоначальное название острова Истинного Креста, точно так же как экономика отодвинула на задний план религию при колонизации Бразилии и Испанской Америки. Тем не менее религиозные идеи нельзя сбрасывать со счетов. «Отцы, молите Бога, чтобы я мог быть целомудренным и достаточно ревностным, распространяя нашу веру по всему миру», – с несомненной искренностью заклинал молодой португальский принц Себастьян своих наставников-иезуитов. Европейцы XVI века верили учению своей религии как чему-то само собой разумеющемуся. Нередко находились португальцы и испанцы – обычно принадлежащие к монашеским орденам (например, иезуитам), – которые совершали рискованные кругосветные путешествия прежде всего ради спасения душ аборигенов. В целом, однако, подавляющее большинство путешественников вели вполне приземленные мотивы, и соблазн мирского успеха постоянно давал о себе знать. Идея распространения христианства служила прежде всего убедительным основанием для притязаний на огромные куски «неизведанного» мира. Фактически религиозные идеи приобрели новое влияние за счет формальной рационализации. Всякий раз, когда приходилось объяснять и оправдывать свои действия, захватчики Америки ссылались на них по причинам не более зловещим, чем обычное человеческое желание представить себя в лучшем свете.

Лесным обитателям, таким как тупи, нечего было предложить европейцам сверх своих бессмертных душ, так что поначалу их более или менее оставили в покое. Вдоль побережья развивалась взаимовыгодная торговля, мужчины тупи были готовы рубить бразильское дерево и сплавлять бревна к торговым станциям в обмен на полезные предметы, такие как стальные топоры. Время от времени португальцы, потерпевшие кораблекрушение или изгнанные из своей среды, «делались аборигенами», уходя жить к коренным жителям. Так они добивались иного рода мирского успеха, становясь влиятельными фигурами в принявших их племенах и, как и предвещала хроника Перу Ваша де Каминьи, порождали десятки детей, положив начало расовому смешению. Король Португалии был слишком занят своей азиатской империей, чтобы думать о Бразилии, до 1530-х годов, когда появление французских кораблей у бразильского побережья заставило его беспокоиться за свои притязания на эту территорию. Ради того чтобы их обезопасить, он наконец отправил в Бразилию поселенцев. Теперь португальцы внезапно захотели то, чем обладали тупи, – землю. Все изменилось.

Для португальцев заселение земли означало вырубку лесов под сельское хозяйство. Сахарный тростник был единственной культурой с большим экспортным потенциалом: его можно было измельчить и уварить в концентрированные непортящиеся брикеты, брикеты упаковать в деревянные ящики, которые легко помещались в трюмы небольших парусников этого времени, и продать по высокой цене в Европе. Эти качества на столетия сделали сахарный тростник главной товарной культурой сначала в Бразилии, а затем в Карибском бассейне и во всех низинах тропической Америки – везде, где землевладельцы измеряли успех тем, что они могли купить в Европе. Практически повсюду в иберийских колониях дела обстояли более или менее так. И все же сахар требовал больших капиталовложений и рабочей силы, так что прибыль плантатора зависела от дешевизны этой силы. Но дешевую рабочую силу не жаждал предоставлять никто из португальских поселенцев. Иберийцы в Америке, как правило, отрицали физический труд почти полностью, поскольку это противоречило их модели мирского успеха. Что касается мужчин тупи, то они традиционно охотились и ловили рыбу, земледелие считали женской работой и совершенно не понимали, почему мужчины и женщины этой земли должны копать сорняки и рубить тростник за скудную плату под палящим солнцем, когда лес дает им все, что нужно? И в любом случае полуоседлый образ жизни включал периодические перемещения, несовместимые с потребностью плантации в постоянной рабочей силе.

Чтобы получить землю и труд тупи и других лесных жителей, португальцы прибегли к оружию. Необходимо было найти, захватить и поработить отдельно каждую племенную группу – несколько сотен человек. Такие стычки были чрезвычайно кровавыми, истощая и без того ограниченные человеческие ресурсы португальцев. Не было решающих сражений, после которых побежденные народы могли бы поступить в распоряжение победителей. Усложняли задачу и другие факторы. Коренные жители пользовались бесшумными луками и духовыми трубками. Лошади захватчиков, в других условиях становившиеся чем-то вроде секретного оружия, потому что их просто не было в Америке до Первого контакта, с трудом передвигались среди свисающих лиан, упавших стволов и выпирающих перепутанных корней. Тем, кто его знает, лес предоставляет бесчисленные возможности спрятаться, убежать и устроить засаду. Даже после поражения коренные бразильцы растворялись в бескрайних лесах, которые от плантаций отделяли считаные шаги, если за ними не следили каждую минуту. Другими словами, отобрать землю и труд у полуоседлых лесных жителей означало полностью разрушить их общество и поработить их. И большинство, вероятно, погибло бы в процессе.

Именно это произошло на всем побережье Бразилии, когда португальцы начали создавать сахарные плантации. Король Португалии, считавший коренное население будущими лояльными подданными, не одобрял массовое истребление, однако его власть в Бразилии была на удивление ограниченной. Пытаясь задешево обустроить 2000 миль береговой линии, король раздал огромные участки земли состоятельным подданным, названным капитанами, которые взамен принимали обязательство колонизировать эти территории и править в них от его имени. Примечательно, что наиболее успешными были капитании, чьи владельцы минимизировали конфликты с местными племенами. Пернамбуку на северо-восточной оконечности Бразилии стал образцовым владением отчасти потому, что семья капитана заключила союз с местным вождем через брак. Однако большинство новоявленных феодалов потерпели неудачу. К середине 1540-х восстания коренных народов угрожали вспыхнуть по всему побережью. Тупинамба, племя из народности тупи, разрушило одно из самых многообещающих поселений в прекрасной Тодуз-ус-Сантус⁹. Итак, в 1548 году португальский король активизировал колонизацию Бразилии, назначив королевского губернатора и построив на месте разрушенного поселения столицу Салвадор (также называемую Баия).

В течение следующих 50 лет, прошедших в попытках плантаторов поработить тупинамба и откровенно катастрофических усилиях по их защите, тупинамба исчезли с сахарных плантаций. Самым смертоносным фактором стали европейские болезни, против которых у коренных жителей не было иммунитета. Инфекции свирепствовали среди рабов тупинамба вплотную к плантациям, любое скопление коренного населения способствовало этой катастрофе. Тем временем тот же корабль, который доставил в Бразилию первого королевского губернатора, доставил и первых миссионеров-иезуитов в черных рясах. Известные умом и рвением, иезуиты быстро основали специальные деревни, где они собирали местную паству, чтобы обучать их христианству и защищать от порабощения. Однако, несмотря на все благие намерения, эпидемии европейских болезней косили коренных жителей иезуитских деревень точно так же, как рабов на плантациях. И тогда на замену тупинамба португальцы стали покупать рабов в Африке и загонять их в трюмы кораблей, направлявшихся в Бразилию. К 1600 году африканцы полностью заменили коренное население в качестве бесправной рабочей силы на бразильских сахарных плантациях. Выжившие тупинамба либо бежали вглубь страны, либо перемешались с остальным населением и постепенно исчезли как отдельная группа. По мере распространения сахарных плантаций так произошло по всей Бразилии.

Африка и работорговля

В XVII веке в некоторых частях Латинской Америки африканцы полностью заменили рабочих из коренного населения. Каким образом стольких людей смогли поработить и вывезти из Африки? Почему они выжили, впоследствии заселив Бразилию и Карибский бассейн, тогда как коренные народы – те же тупи – вымерли? Теперь, когда африканцы вошли в нашу историю и больше ее не покинут, нужно рассмотреть роль, которую они сыграли.

Первый контакт объединил жителей трех континентов, но, как мы знаем, африканцы и иберийцы не были друг другу абсолютно чужими. На самом деле первыми рабами в Америке были африканцы, уже некоторое время бывшие рабами в самой Иберии. Кроме того, у европейцев и африканцев было больше общего друг с другом, чем с коренными американцами. Наряду с Европой и Азией Африка составляла часть того, что европейцы называли Старым Светом. Десятки тысяч лет изоляция и создавший ее океан защищали коренных жителей Нового Света от болезней Света Старого, что неизбежно привело к их предельной уязвимости. Но африканцы были не так восприимчивы. Пути торговли и миграций Старого Света уже познакомили их с этими микробами. Точно так же коренные американцы никогда не видели лошадей, коров, овец, свиней, кур и других животных, привезенных иберийцами, в то время как в Африке этих животных уже разводили, больше того, среди африканцев были искусные наездники. Коренные жители делали замысловатые украшения из золота и серебра, но ничего – из железа. Африканцы, напротив, были опытными мастерами по металлу и даже производили высококачественную сталь. Кроме того, большинство африканцев, оседлые земледельцы, были намного ближе к образцу иберийской сельской жизни, чем полуоседлые тупи. Наконец, у коренных жителей были все основания ожидать от рабства самого худшего, потому что они, как правило, приносили рабов в жертву, а иногда и съедали. Африканцы принесли в опыт рабства иной набор ожиданий.

В африканских обществах рабство существовало повсеместно, будучи фактически социальным институтом и основой экономической жизни. В Африке, как и в Иберии и в Америке, рабами чаще всего становились военнопленные, но с одним важным отличием: пленники не всегда оставались вечно униженными слугами, их дети далеко не всегда рождались рабами, потомки рабов могли полностью интегрироваться в общество. В некоторых африканских обществах рабы даже добивались высокого статуса и привилегий в качестве управленцев. Напротив, покупка и продажа рабов на рынках была европейской традицией. Африканская работорговля как таковая начала приобретать масштабы, которые мы привыкли себе представлять, только после прибытия португальцев в XV веке.

Вдоль африканского побережья португальцы основали фактории, снабжаемые шелком, льняным полотном, медными котлами, а позже – ромом, табаком, ружьями и порохом, и главное – слитками железа. Африканские торговцы, в свою очередь, приводили туда длинные вереницы рабов, скованных цепями за шею, захваченных по большей части в ходе войн между африканскими государствами. С появлением реального спроса прибыль от торговли военнопленными послужила новым стимулом для этих войн. Рабовладельческие суда могли причаливать не только в фактории, но и в любом месте у побережья, чтобы купить пленников у местных торговцев. Португальцы, конечно, находили себе идеологическое оправдание: покупая этих пленников и обращая их в христианство, торговцы на самом деле делали им одолжение. Совет совести в Лиссабоне считал работорговлю «чистой», пока португальские работорговцы якобы «спасали» пленных каннибалов, или порабощали тех, кто практиковал человеческие жертвоприношения, или участвовали в той или иной форме сертифицированной «справедливой войны». На практике, однако, такие юридические различия мало что значили для работорговцев: они покупали всех, кого выставляли на продажу, отдавая предпочтение здоровым молодым мужчинам, а затем набивали ими трюмы невольничьих кораблей. В пути умирало в среднем 15–20 % рабов. Вероятно, только при переходе через Атлантику погибло более 1 000 000 человек. Раннее освоение африканского побережья привело к столетнему господству португальцев в работорговле: они поставляли человеческий груз и бразильским, и испано-американским покупателям.

У нас почти нет информации из первых рук о том, что испытывал «человеческий груз», хотя за четыре века через это прошло около 12 000 000 человек. Единственное исключение – автобиография Олауды Эквиано, написанная в 1700-х годах, когда торговля велась уже более двух столетий. Эквиано описывает свое замешательство и отчаяние, когда он оказался на борту корабля и столкнулся с клаустрофобным ужасом темных, грязных и тесных трюмов. Только позже, найдя нескольких человек, говорящих на его языке, Эквиано узнал, что его везут работать на землю белого человека. Порабощенные африканцы прибывали в Латинскую Америку из трех отдаленных друг от друга областей Африки, были из разных народов, говорили на разных языках.

Первой работорговля затронула Западную Африку от Сенегала до Нигерии. Здесь, в регионе Судан¹⁰, прибрежная полоса тропических лесов уступает место саванне и вслед за тем – пустыне Сахара. Эту часть Африки, рассекаемую длинной дугой Нигера, можно назвать особенной: именно здесь зародились многие будущие культурные достижения. Примерно 5000 лет назад люди, говорящие на языке банту, мигрировали от устья реки Нигер на юг и восток, распространив свою культуру на бо́льшую часть континента. Тысячу лет назад ниже по течению Нигера возникли королевства, получившие известность в Европе благодаря бесспорному богатству – золоту. Через Сахару на север его просачивалось достаточно, чтобы возбудить интерес средневековых европейцев, и португальцы предприняли исследования африканского побережья отчасти для того, чтобы найти исток этой драгоценной реки. И те же караваны через Сахару принесли в Западную Африку ислам. До эпохи работорговли самые могущественные королевства возникали в глубине страны в верховьях Нигера, где стоял сказочный город-крепость Томбукту с шумными рынками и университетом. В 1324 году, когда Манса Муса, король Мали, совершал паломничество в Мекку (что набожные мусульмане пытаются сделать хотя бы раз в жизни), его караван вез достаточно золота, чтобы дестабилизировать экономику регионов, через которые он проезжал. На Золотой берег (современная Гана) португальцев привела роковая тяга к драгоценным металлам, но ценность человеческих грузов со временем намного превзошла золотые. В конце концов британцы, французы и голландцы создали на побережье Западной Африки свои фактории и заложили собственные торговые порты, окончательно сломив португальскую монополию.

Две другие области, Ангола и Мозамбик, остались более или менее монополизированы португальцами: прибрежные равнины позволяли проникать далеко вглубь страны и активно там осваиваться, в отличие от намного более ограниченной торговой стратегии в Западной Африке. Португальский язык и сегодня остается официальным в Анголе и Мозамбике. Эти регионы стали основными поставщиками рабов после того, как конкуренция со стороны других европейских стран выдавила португальцев из Западной Африки. Но не будем торопить события.

Пока что, понаблюдав за тем, как португальские исследования африканского побережья и столкновение с полуоседлыми тупи заложили этнические и демографические основы черно-белой Бразилии, мы вернемся к оседлым обществам Мексики и Перу, где правители ацтеков и инков хвастались удивительными сокровищами.

Падение империй ацтеков и инков

В то время как Бразилия в XVI веке оставалась тихой заводью, Мексика и Перу притягивали испанцев, словно мощные магниты, став великими полюсами испанской колонизации. Еще три столетия им было суждено оставаться самыми богатыми и густонаселенными регионами Америки, но сначала их правителям предстояло пасть. Императоры ацтеков и инков располагали десятками тысяч воинов и огромными материальными ресурсами. Их стремительное поражение от рук нескольких сотен испанских авантюристов – уникальное событие мировой истории. Возможным это сделали несколько обстоятельств.

В 1519 году, когда испанцы впервые ступили на земли Мексики, они уже довольно много знали об Америке. В конце концов, прошло целое поколение с тех пор, как они начали заселять Карибские острова, где Колумб высадился на берег – Эспаньолу (сегодня поделенную между Гаити и Доминиканской Республикой) и Кубу. Взаимодействие испанцев с полуоседлыми араваками, не особенно отличавшимися от тупи, началось с торговли, но быстро переросло в рабовладение. Так же, как на бразильском побережье, болезни и жестокое обращение уничтожили коренное население Карибского моря за поколение. И точно так же на смену ему пришли африканские рабы.

Испанские захватчики были не солдатами, а недисциплинированными авантюристами в поисках богатства и славы. Прибывшие первыми заявили права на коренных жителей и затем на их землю, оставив следующей волне очень немногое. Этим надо было завоевывать что-то еще. Укрепившись на карибских форпостах, пришельцы исследовали побережье Центральной и Южной Америки, пересекли Панаму и нашли Тихий океан, установили контакт со многими коренными племенами и прослышали о невероятных таинственных городах в горах за Карибским морем. Так и получилось, что к моменту обнаружения империи ацтеков испанский лидер Эрнан Кортес уже 15 лет имел дело с коренными американцами.

При завоевании Мексики никакое другое преимущество испанцев не перевесило бы простого факта: Кортес более или менее знал, что происходит, тогда как лидеры Мексики, включая Монтесуму, императора ацтеков, понятия не имели, кем или чем могут быть испанцы. На протяжении веков циркулировала история о том, что Монтесума подозревал в испанцах богов, а Кортеса считал Кетцалькоатлем – белокожим божеством, чей приход предсказан в пророчестве. Однако вряд ли эта история правдива, хоть ее и повторяют все кому не лень: она возникла через несколько десятилетий после прибытия испанцев. Нам стоит держаться фактов. С другой стороны, список невиданных ранее вещей, которые привезли испанцы, был длинным и устрашающим: парусники с высокими мачтами, свирепые боевые псы, лошади чудовищных размеров, пушки, изрыгающие огонь и гром, стальные клинки и кирасы. Мешики никогда не видели европейцев или африканцев (чей облик был для конкистадоров привычным) и понятия не имели, что люди вообще могут выглядеть так странно. Вполне закономерно, что они посчитали диковинных захватчиков существами из-за пределов знакомого им мира. В поисках имени для обращения к испанцам мешики использовали слово теотль¹¹, которое в те времена, как правило, переводилось с науатля как «бог»¹². Это же слово обозначало духа или демона, поэтому не подразумевало поклонения, но однозначно говорило о сверхъестественной силе. Человеческая природа, слабость и враждебные намерения испанцев не были очевидны до тех пор, пока Кортес и его экспедиция не прибыли в Теночтитлан и не взяли Монтесуму в заложники. К середине 1521 года оспа и местные союзники помогли Кортесу уничтожить Теночтитлан, и вслед за ним рухнула вся империя ацтеков.

Для свержения империи инков потребовалось больше усилий. Тем не менее и в этом случае стоит объяснить ошеломляюще быстрый и полный триумф испанцев. На стороне испанцев снова сыграл опыт. Лидер перуанской экспедиции, Франсиско Писарро, был опытным конкистадором, как и Кортес, его дальний родственник. Маневр, который он (как и Кортес) применил, практиковался с первых столкновений испанцев с коренными жителями Карибского моря: в 1532 году он вероломно взял в заложники правителя инков Атауальпу. Не стоит забывать и о превосходстве испанцев во всем, что касалось военного дела. Лошади, сталь и (что немного менее важно) порох дали захватчикам сокрушительное преимущество в столкновениях с воинами, вооруженными лишь храбростью и оружием с каменными наконечниками. Это привело к ошеломляющему числу погибших, в том числе потому, что местные воины старались не убивать, а брать пленных, по возможности – целыми и невредимыми. В какой-то момент в городе-даннике ацтеков Чолула испанцы под командованием Кортеса за несколько часов убили вдесятеро больше местных, чем было их самих. Позже, будучи приглашены на ацтекский праздник Тошкатль, они и там устроили резню. Рассказ ацтеков ярко иллюстрирует ужасные удары испанских клинков:

«Они перекрыли входы в священный двор, выхватили мечи и мгновенно смешались с танцорами и музыкантами. Одному барабанщику, продолжавшему играть, единственный взмах меча отсек обе руки. Следующий удар отрубил ему голову, которая упала далеко от тела. Их мечи резали нас на части».

Военное преимущество испанцев основывалось на наследии Старого Света, которое включало порох из Китая и лошадей из Азии. Даже микробы Старого Света были союзниками Испании.

Представьте себе ужас инков, когда Писарро захватил их императора. У него было всего 168 человек, тогда как Атауальпа явился с армией, исчисляемой десятками тысяч. Все основания не принимать испанцев всерьез! Единственной надеждой конкистадора была сокрушительная психологическая победа, поэтому он применил уже испытанную тактику внезапной резни в замкнутом пространстве. По приглашению Писарро множество сторонников Атауальпы вышли на площадь, где испанцы спрятали пушки, и те без предупреждения открыли огонь по толпе, устроив ужасную бойню. Затем испанцы верхом ринулись в массу тел, длинными стальными клинками описывая кровавые дуги, расшвыривая головы и руки, как не могло сделать никакое местное оружие. Внезапность и доспехи в равной степени обеспечили то, что ни один из них не погиб в тот день, и при этом испанцам удалось взять Атауальпу в плен, убив и покалечив тысячи его людей. Инки принесли горы золота для выкупа, но Писарро все равно его казнил. Лишение коренных народов лидеров было частью стратегии «разделяй и властвуй».

Ни инков, ни ацтеков невозможно было бы победить без помощи союзников из местных. В Мексике ацтекская дань ложилась тяжелым бременем на плечи других городов-государств, говорящих на языке науатль. Города-данники обеспечивали в том числе тысячи жертв для ритуалов ацтекской религии, прославлявшей имперскую экспансию и заливавшей пирамиды Теночтитлана кровью. Благодаря этому Кортес быстро нашел готовых союзников, в первую очередь – близлежащий город Тласкалу, давнего врага Теночтитлана. Стремясь положить конец правлению ацтеков, города-данники отправили на помощь Кортесу тысячи воинов.

Писарро тоже использовал союзников из местных, чтобы свергнуть империю инков. В отличие от ацтеков, инки установили централизованную власть, которая разделяла соперничающие города-государства и смешивала их население. В то время как ацтеки просто взимали дань, инки управляли, строя дороги, склады и гарнизоны. Подобно ацтекам, испанцам и португальцам, инки практиковали государственную религию, которая обеспечивала империи идеологическое оправдание. Однако, к несчастью для инков, и правящий император, и его наследник внезапно умерли в результате эпидемии, распространившейся по торговым путям перед Писарро, что вызвало у инков кризис престолонаследия незадолго до прихода испанцев. Началась гражданская война. Атауальпа возглавлял одну сторону, его брат Уаскар – другую. Коварный Писарро смог настроить их друг против друга, добившись окончательной победы для себя. Каждая сторона в гражданской войне видела наибольшую угрозу в другой. Откуда им было знать, что крошечная экспедиция Писарро была всего лишь крюком, который забросили огромные силы колонизаторов, ждущие по ту сторону Атлантики?

Вскоре сокровища ацтеков и инков привлекли тысячи испанцев. Падение империй было лишь первым шагом к установлению над материком испанского господства. Теперь эти земли нужно было колонизировать, чтобы распространить на них эффективный контроль над многочисленными племенами и обширными территориями, над цивилизациями, лежавшими в основе империй ацтеков и инков и сохранившимися после их разрушения. Это был постепенный процесс, требующий работы нескольких поколений и резко контрастирующий с моделью колонизации бразильского побережья.