Kitabı oku: «История монгольских завоеваний. Великая империя кочевников от основания до упадка»
JOHN J. SAUNDERS
THE HISTORY OF THE MONGOL CONQUESTS
Оформление художника Я.А. Галеевой
Предисловие
Монгольские завоевания XIII века ввергли мир в хаос. Они охватили территорию от Германии до Кореи, уничтожили королевства и империи и оставили большую часть Старого Света потрясенной и навсегда изменившейся. Тем не менее литературы на эту тему на удивление немного. Существует лишь несколько исследований (в отличие от популярных романтических биографий) Чингисхана. Возможно, из числа романтизированных биографий следует исключить книгу Гарольда Лэмба «Чингисхан. Властелин мира». Живой журналистский стиль автора не всем пришелся по вкусу, однако Лэмб много ездил по Востоку, являлся человеком невероятной эрудиции и предприимчивости, и в его труде нет серьезных ошибок. Книга выдержала много переизданий и переведена на разные иностранные языки.
Ни на одном западном языке нет научного жизнеописания его знаменитого внука Хубилай-хана, которого обессмертили произведения Марко Поло и Кольриджа, и даже самые лучшие труды по общей истории Средневековья лишь вкратце упоминают об этих грандиозных событиях. Причинами столь непонятного пренебрежения, вероятно, являются масштабность предмета и обескураживающие лингвистические проблемы. В целом первоисточники не являются не поддающимися обработке. Но они существуют на таком количестве языков, что справиться с ними всеми может только лингвистический гений. Тот, кто возьмет на себя труд написать историю завоеваний, которая полностью соответствовала бы стандартам современной исторической науки, должен в совершенстве владеть китайским, монгольским, японским, русским, персидским, арабским, армянским и грузинским языками, а также латынью и несколькими тюркскими языками. Подобного Меццофанти (который, как известно, владел 30 языками и 50 диалектами) найти трудно. Однако за последние 200 лет или около того некоторые ученые активно разрабатывали небольшие участки этого обширного поля. Они публиковали критические статьи, переводы, комментарии и научные аннотации, создав таким образом существенную базу точных знаний.
Почетными пионерами в этой области были французы, в первую очередь французские миссионеры-иезуиты в Пекине, которые, по сути, познакомили Китай и Европу в эпоху Просвещения. Отец Антуан Гобиль в 1739 году опубликовал первую достоверную западную биографию Чингисхана (Histoire de Gentchiscan), основанную на китайских источниках. А первая книга о Чингисхане – Histoire de and Genghiscan — вышла в Париже незадолго до этого, в 1710 году, и была составлена на основе персидских источников, трудов Джувейни и Рашида. Ее автором был Пти де ла Круа, переводчик с восточных языков при дворе Людовика XIV.
Отметим также Histoire generate de la Chine, написанную отцом Жозефом де Майя. Этот труд в тринадцати томах, увидевший свет в Париже между 1777 и 1785 годами, по сути, является переводом T’ung Chien Kang Mu, самого полного собрания китайских исторических записей, которое собиралось много лет. Эта ценная публикация дала современным европейским авторам, таким как Вольтер и Гиббон, информацию о восточной стороне монгольских завоеваний. А тот факт, что она в 1969 году была переиздана, указывает, что ее ценность сохранилась.
В посленаполеоновскую эпоху французский синолог Абель-Ремюза исследовал отношения между монгольскими ханами и западными королями. А самый ранний общий обзор монгольской истории был составлен Мураджей д’Оссоном (1780–1855), выходцем из семьи дипломатов и ученых армянского происхождения, который завершил свою карьеру шведским посланником в Берлине. Он впервые использовал богатейшие персидско-арабские источники. Его Histoire des Mongols, охватывающая период от Чингисхана до Тамерлана, была опубликована в четырех томах в 1824 году. Она произвела впечатление на многих, в том числе на Гете, который с большим уважением упомянул о ней в беседах с Эккерманом 12 октября 1825 года. Работа была всеобъемлющей и острой, впоследствии почти не потребовала исправлений и по сей день остается лучшим произведением на эту тему в Европе. Второе издание, расширенное и дополненное, датируется 1834 годом, третье – 1852-м.
Труд д’Оссона стимулировал дальнейшие исследования. Это был век Ранке и критической оценки источников. Повествования великих францисканцев Плано Карпини и Рубрука, которые путешествовали по Азии в 1240-х и 1250-х годах – на пике монгольских завоеваний, – были полностью опубликованы в 1839 году на латыни. Неутомимый австрийский востоковед барон Йозеф фон Хаммер, обладавший бесконечным трудолюбием, но не критичностью, написал первое подробное исследование Золотой Орды на Руси (1840) и ильханов Персии (1841–1843). Французский специалист Этьен Катрмер перевел часть «Истории» Рашид ад-Дина, включающую правление Хулагу (Histoire des Mongols de la Perse, 1836) и часть масштабной истории Египта Макризи, касающуюся ранних мамлюков (Histoire des sultans mamelouks 1837–1845), чей конфликт с монголами в Персии был чрезвычайно важным в мировой истории. Немецкий ученый Франц фон Эрдман создал весьма критичное, хотя и тяжеловесное жизнеописание Чингисхана (Temudschin der Unerschütterliche, 1862), основанное по большей части на трудах персидского историка Рашид ад-Дина. Англия не спешила внести вклад в изучение истории монгольских завоеваний, однако между 1876 и 1888 годами сэр Генри Говард (1842–1932) издал свою четырехтомную «Историю монголов», одну из самых неудачных работ в исторической литературе. Говард был человек трудолюбивый и энергичный и живо интересовался азиатской древностью. Однако он не был экспертом ни в одном из азиатских языков, и его труд является масштабным и неудобоваримым набором фактов из источников, полученных не из первых рук. Автор даже не пытался проявить какую-либо критическую разборчивость.
Еще до конца XIX века русские, которые при последних царях присоединили к своей империи одно за другим ханства Центральной Азии, продемонстрировали впечатляющий прорыв в области исторических исследований. «Туркестан в эпоху монгольского нашествия» Бартольда (1900) – это классический труд. Почти все, что писал автор, проливало новый свет на подъем и упадок кочевых империй Внутренней Азии. Владимирцев рассмотрел сложные, но жизненно важные вопросы социального и экономического фона завоеваний. Переводы на английский язык его жизнеописания Чингисхана (1930) и на французский – «Общественного строя монголов» (1948) познакомили с его историческими исследованиями Запад. Дебаты, начало которым положили эти два выдающихся историка, в сущности, до сих пор не завершены. Правда, впоследствии внимание русских ученых сосредоточилось на археологических раскопках в Туркестане, Монголии и Сибири и на изучении искусства кочевников. Все это помогло нам взглянуть по-новому на жизнь и культуру, торговлю и контакты пастушеских тюрко-монгольских племен, которые оставили очень мало – если оставили вообще – письменных свидетельств. В целом история Центральной Азии возникает из безвестности, но очень медленно.
Тем не менее далеко не все письменные свидетельства, которыми мы располагаем о монгольской эре, изучены и опубликованы. Наш основной источник сведений о Чингисхане, «Тайная история монголов», до сих пор вызывает споры. Специалисты даже не пришли к общему мнению относительно приблизительной даты. Существуют неполные переводы на разные языки. Первый полный перевод был выполнен на немецкий язык Эрихом Хэнишем и опубликован в 1948 году. Последующие европейские и русские издания в той или иной степени опирались на него. Полный перевод на английский язык выполнил Ф. Кливз. Классическим изданием для российской науки стал перевод, выполненный С.А. Козиным. Что касается персидских историков завоеваний, перевод Джувейни доступен в превосходном переводе Бойля, но только отдельные фрагменты всеобщей истории Рашид ад-Дина были опубликованы на европейских языках, в основном русском и немецком. Некоторые армянские, грузинские и египетские арабские хроники доступны на французском и английском языках. Описания латинских путешественников много раз переиздавались и дополнялись, и нельзя не отметить волнующий рассказ Марко Поло, библиотеку средневековых знаний об Азии, снабженный полным научным аппаратом и многочисленными аннотациями в книге Юла и Кордье. Этот труд не превзошла даже более поздняя работа Муля и Пеллио.
Следует отдать должное Полю Пеллио (1878–1945) – самому усердному и эрудированному труженику в области азиатских древностей. Внушающие глубокое уважение лингвистические знания Пеллио в сочетании с проницательностью и безошибочными суждениями осветили даже самые темные уголки средневековой азиатской истории. Почти все, что до него считалось сумбурным и неопределенным, он сделал четким и ясным. Даже его случайные ошибки в некоторых случаях оказались более поучительными, чем истины других авторов. Он не писал общих обзоров, а оставил нам богатое собрание статей, очерков, заметок и критических рецензий, которые позволяют осветить путь всем, кто идет после него. Из этих последователей я не могу не назвать двух выдающихся немцев – Отто Франке, в чьем пятитомнике Geschichte der chinesischen Reiches (1930–1952) четко прослеживается история средневекового Китая до прихода династии Минь в 1368 году, и Бертольда Шпулера. Последний с такой же тевтонской глубиной написал историю Золотой Орды и ильханов, которая вытеснила составленный веком раньше труд фон Хаммера. Монгольское вторжение в Европу в 1237–1242 годах подробно рассматривалось учеными всех народов, которым довелось пережить монгольское иго. Но те, кто не знает русского, польского, чешского или мадьярского языка, не имеют возможности получить пользу от этих исследований, в которых, боюсь, патриотизм берет верх над строгой академической беспристрастностью.
Я отлично понимаю, что заниматься предметом такого масштаба и такой природы весьма рискованно. Думаю, многие сочтут, что браться за это – безрассудство. Но когда я убедился, что в английской литературе практически нет книг о монгольских завоеваниях, которые являются важной страницей в мировой истории, и в последние годы специалистами было выполнено немало интересных работ, так и не дошедших до образованной публики, почувствовал, что такая попытка будет оправданной. Нам нужно нечто, выполненное в стиле книги Рене Груссе «Империя степей», где он продемонстрировал мастерское владение искусством популяризации. Поскольку никто не может утверждать, что обладает глубокими знаниями по всей средневековой азиатской истории, я не боялся привлекать на помощь узких специалистов. Не могу не выразить свою глубочайшую признательность профессору из Манчестера Джону Эндрю Бойлу, переводчику Джувейни, который терпеливо прочитал часть рукописи, касающуюся персидской и турецкой истории и филологии, и внес исправления. Профессор Оуэн Латтимор проанализировал и высказал критические замечания относительно того, что я написал о евразийских кочевниках. В лице доктора Игоря де Рачевилца из Австралийской национальной библиотеки я нашел ценного и щедрого гида по хитросплетению лабиринтов сложностей и запутанностей монгольского Китая. Он также восполнил некоторые пробелы, вызванные моим полным невежеством относительно Японии. Сэр Джерард Клосон прояснил для меня неясные моменты турецкой древности. Профессор Вернадский из Йеля любезно ответил на мои вопросы относительно Золотой Орды. Доктор Боден, преподававший монгольский язык в Лондонской школе восточных и африканских исследований, утверждая, что он лишь в общих чертах знаком со средневековой Монголией, тем не менее дал мне чрезвычайно полезные советы. Не могу обойтись без традиционной оговорки: ни один из этих маститых ученых никоим образом не отвечает за ошибочное изложение фактов или неточность перевода, которые могли ускользнуть от их внимания. Во всех ошибках виновато только мое невежество.
В той мере, в какой современным специалистам, в последнее время пересматривавшим и переоценивавшим литературу о монгольских завоеваниях, удалось достичь консенсуса, они отвергли старую теорию о массовых разрушениях и подчеркнули более позитивные и конструктивные достижения последних строителей великих кочевых империй. Эдвард Гранвил Браун, писавший в мире и покое поздневикторианской эдвардианской Англии, видел в монгольских нашествиях «катастрофу, изменившую облик мира. Она привела в движение силы, действующие до сих пор, и принесла больше страданий человечеству, чем любое другое событие в мировой истории». Вильгельм Бартольд, писавший в год русской революции, возразил ему. Он заявил, что «результатом монгольских завоеваний было намного меньше разрушений, чем принято считать». Такая точка зрения сейчас принимается большинством историков. На поколение, пережившее мировые войны и революции, так же как и геноцид во всем его уродливом размахе, большее впечатление производит восстанавливающая сила человеческих сообществ, чем разрушительная сила армий, которыми командуют фанатики-нигилисты. Тем не менее, оценивая результаты, мы не можем не удивляться военным достижениям монголов. Наши предки, склонные к теологии, не могли найти другого объяснения и искренне верили, что ужасные «татары» посланы Богом в наказание за людские грехи. Светский век, хотя и тяготеет к более рациональным оценкам, все же – и это вполне простительно – продолжает говорить о «монгольском чуде».
Генеалогические таблицы
Великие ханы
Ильханы Персии
Монгольские императоры Китая
Примечание. Все монгольские правители Китая имели китайские тронные имена, которые здесь не указаны.
Ханы Золотой Орды
(включены только самые известные)
Глава 1
Евразийское кочевничество
В географическом отношении обширный Азиатский континент подразделяется на четыре зоны: 1) тайга – северные леса; 2) степи; 3) пустыни и 4) речные долины юга (Хуанхэ и Янцзы, Ганг и Инд, Евфрат и Тигр, на плодородных почвах которых появились и развились великие цивилизации (китайская, шумерско-вавилонская, индийская).
Северные леса располагаются на высоком расчлененном плоскогорье, спускающемся к Северному Ледовитому океану. Его перерезают могучие реки – Обь, Енисей, Лена и Амур. Лена берет начало в небольшом озерце, расположенном рядом с озером Байкал. В этой зоне лесов склоны гор заросли соснами, на равнинах растет кустарник и трава. Дождей здесь выпадает много, однако климат резкий и суровый. В районе Якутска почва постоянно промерзает до глубины 130 метров. Только немногочисленное население охотников и рыболовов выдерживало эти суровые условия. Самоеды – финно-угорское племя, которое может иметь некоторую примесь монгольской крови, было оттеснено сюда из южных степей более сильными племенами и не сыграло заметной роли в истории. В противоположность этому, тунгусы, заселившие Восточную Сибирь и бассейн Амура, временами выходили из лесов и занимались скотоводством и разведением лошадей в регионе между Кореей и горами Хинган. Под разными названиями (сиенпи, чин, маньчжуры) они угрожали китайской империи и покоряли ее.
Родной дом кочевников
Зона пустынь – это унылая местность, которая тянется от Гоби, между Маньчжурией и Великой стеной, через Такла-Макан в бассейне Тарима до Кызылкума, что к юго-востоку от Аральского моря, Гарагума (Каракумы), что к востоку от Каспийского моря и Большой Соляной пустыни Персии. (Заметим, что в монгольском языке гоби – не название, а имя нарицательное, обозначающее участок твердой глины с вкраплениями гравия, в отличие от степей и песчаных пустынь.) В этих местах ни одна из рек не достигает моря. Они теряются в песках или впадают в соляные озера, как Тарим в Лобнор. Гоби – безрадостная пустыня, где есть только песок и камни. Долгое время люди верили, что там живут только демоны, издающие громогласные завывания. Громкие звуки, которые там действительно можно слышать, скорее всего, исходят все же не от демонов, а от перемещающихся под напором ветра песчаных дюн. Растительность – низкорослые тростники. Климат резко континентальный. Зимой и весной бушуют ледяные песчаные бури, дожди бывают редко, но даже после короткого дождя пустыня расцветает. Такла-Макан меньше Гоби. Летом здесь бывают удушающие пылевые бури, так что пересечь пустыню можно только зимой. Даште-Кевир – Персидская пустыня – шириной около 1300 километров состоит не столь из песка, сколь из высохших соляных озер. Там довольно много оазисов, и потому ее пересечение является чрезвычайно опасным, скорее из-за бандитских набегов, чем из-за нехватки воды.
Зона степей – дом пастухов-кочевников – тянется с перерывами через Евразийский континент от Маньчжурии до Венгрии. Согласно классификации древнегреческого географа Птолемея, степи различают следующим образом: Scythia intra Imaum и Scythia extra Imaum, где Imaus — Гималайская горная система, которой Памир является продолжением. (Речь идет о горных и луговых степях.) «Крыша мира» – Памир – поднимается в небо до высоты более 7000 метров и имеет широкие, напоминающие каньоны равнины между пиками. К востоку располагается горная система Тянь-Шань – Небесные горы, и Алтынтаг. Эти горы вместе с их продолжением Куньлунь окружают бассейн Тарима. К северу Тянь-Шань отделяется Джунгарской впадиной от Алтая – Золотых гор, за которыми раскинулись степи Монголии. Заметим, что, по утверждению многих авторов, название Джунгария произошло от джунгар, которые образовывали левое крыло монгольской армии (джун – левый, тар – рука), захвативших этот регион – бассейн реки Или; название относится примерно к XVI веку. К западу от Памира или, точнее, от Тянь-Шаня местность постепенно понижается к равнинам, по которым текут Волга, Дон и Днепр. По обеим сторонам обширной зоны степей горные хребты пересекают открытые пастбища. В Восточной Азии – Хинганская горная система, а в Европе – Карпаты.
Настоящая степь – это пастбище без деревьев, травянистая равнина между горами, не приспособленная для земледелия, если только не устроено дорогостоящее орошение, но прекрасно подходящая для скотоводства. На пастбищах растет отличная трава. Почва варьируется от каменистой до соляной и суглинков. Климат хотя и суровый и в высокогорьях зимой очень холодно (на Алтае температура ниже нуля бывает до 200 дней в году), чрезвычайно сухой и потому легко переносится, а здешние пастухи славятся своим долголетием. Пастбища Монголии и Киргизии намного обширнее, однако сердцем степей всегда считались пастбища вдоль северных предгорий Тянь-Шаня и южных предгорий Алтая. Через низкие проходы между этими двумя горными цепями конные кочевники с дней скифов до эпохи монголов снова и снова проникали из Азии в Европу.
Кочевое скотоводство не является промежуточной стадией на эволюционном пути от охоты к земледелию. Это в высшей степени специализированный образ жизни, включающий одомашнивание и контроль над самыми разными животными и использование больших участков земли, где редко выпадают дожди, таким образом, чтобы обеспечить выживание людей и животных. Кочевник (его греческое название означает «погонщик скота») пользуется свободой на открытых территориях, считает себя властелином огромных пространств, постоянно перебирается с места на место и зачастую презирает земледельца, который привязан к земле, которую обрабатывает, и обречен на жизнь, полную напряженного физического труда. Мясо животных обеспечивает кочевника едой, их шкуры – одеждой и крышей над головой. Тем не менее он является пленником, а иногда и жертвой времен года, и суровая зима может оказаться для него роковой. Во все века кочевое общество, хотя и предпочитало торговлю грабежам, часто обладало более или менее развитыми хищническими инстинктами. Борьба за лучшие пастбища вызывала вражду между племенами, а стремление к роскоши – товарам, которые не производила их простая экономика, – гнала кочевников из степей и подталкивала к грабежам полей и городов их оседлых и более цивилизованных соседей.
В этой извечной борьбе кочевники имели бесценное преимущество – они уже успели одомашнить лошадей. Эта революционная инновация была заслугой, вероятнее всего, скифов южнорусских степей и имела место в начале первого тысячелетия до н. э. Операция состояла из двух стадий, которые, несомненно, разделял длительный период времени. Сначала дикая лошадь была одомашнена, так что могла тащить легкую повозку или военную колесницу. Военные колесницы, которые тащили лошади, – в них колесо со спицами заменило сплошное колесо, изобретенное шумерами, – появились у индо-европейских кочевников около 1000 года до н. э. Китайцы стали ими пользоваться вскоре после этого, о чем свидетельствуют останки лошадей в захоронениях династий Шан и Чжоу. Впоследствии появились новые породы лошадей, имеющие достаточно крепкий хребет, чтобы выдержать вес всадника в бою. Эта перемена, скорее всего, имела место между 400 и 200 годами до н. э. Скорость, с которой кочевник мог перемещаться верхом, дала ему на 2000 лет господство над евразийскими степями и сделала его существенной угрозой для оседлых сообществ юга. Главным оружием кочевника был лук, сделанный из рога (дерево являлось недостижимой роскошью в безлесных степях). Лучник довольно быстро научился стрелять из него, сидя верхом на лошади, а изобретение стремени (возможно, изначально китайское) позволило ему стрелять во врага, двигаясь от него. Стремя не могли изобрести задолго до начала христианской эры. И металлическое стремя не было изобретением кочевников. Слово изначально означало «подняться», поставив одну ногу в петлю из ремня или каната. Появление стремени привело к укорачиванию седла между передней и задней лукой. Таким образом, всадник смог поворачиваться и стрелять в стороны и назад, не сваливаясь с коня. В китайской литературе стремя впервые упоминается в 477 году.
У кочевника не было постоянного дома. Покрытый шкурами шатер, в котором он жил, легко разбирался, сворачивался, грузился на повозку и перевозился на новое место, где так же легко собирался и устанавливался. Верность кочевника не имела территориальной базы и отдавалась своему клану и лидеру. Согласно степной терминологии, от шести до десяти шатров – юрт составляли лагерь, то есть дом, несколько лагерей – клан, несколько кланов – племя (урук, ил, улус). Должность лидера не была наследственной. Им становился военный вождь, отвага которого проверялась в многочисленных набегах. Правда, нечто большее, чем умение виртуозно владеть оружием, требовалось от человека, который должен был объединить большое племя, состоящее из нескольких разрозненных групп, направлять сезонные миграции больших отар и стад сотен семейств и осуществлять гармоничное распределение пастбищ. Качество лидерства было не всегда одинаково высоким. Слабый лидер, которого люди презирали, мог только беспомощно наблюдать за распадом своей конфедерации. В то же время сильный лидер мог подчинить себе дальние кланы и сплотить большой народ. Кочевые империи возвышались и исчезали с непостижимой быстротой. Однако основные черты кочевых скотоводческих сообществ степей веками оставались неизменными. Описание, данное Геродотом скифам V века до н. э., с небольшими изменениями вполне применимо к монголам XIII века н. э., какими их изобразили Джованни Плано Карпини и Гильом де Робрук. Неспособные к социальному и экономическому прогрессу, кочевники веками двигались по одному и тому же кругу. Животные давали им еду и питье, что дополнялось некоторыми овощами, выращивание которых не составляло труда. Занятие добычей ископаемых или каким-нибудь производством повлияло бы на их свободные сезонные миграции. Из всех ремесел они долгое время знали только кузнечное. Если же они испытывали потребность в тех или иных металлических или просто обработанных предметах, их легко можно было купить или украсть у соседей.
Религией кочевников было простое поклонение природе. Для людей, жизнь которых проходила в открытых степях, небо и небесные тела были предметами благоговейного страха и почитания. Тенгри – старое тюркское имя, означающее вечный голубой небосвод, – являлся для них почти личным божеством, от которого происходит вся сила. Для некоторых кочевников Тенгри, святой покровитель, находился в прямой связи со своим народом, для других такой контакт обеспечивался только при посредстве шамана. Тот, впадая в экстатический транс, поднимался на небеса и узнавал волю божества. Шаманизм возник у жителей северных лесов и распространился на юг в степи, где существовал уже при советской власти, враждебной всем предрассудкам и религиям. Из-за бедности и отсутствия подходящих материалов религия кочевников существовала без алтарей и храмов, однако жертвы приносились на специальных пирамидах, сложенных из камней, а горы, с которых можно было беспрепятственно видеть небо, считались священными. Самой распространенной жертвой божеству была лошадь – наиболее ценное имущество. Когда мужчина умирал, его коня убивали и хоронили вместе с ним, чтобы он мог ездить на нем в следующем мире, а над захоронением часто насаживали на колья выпотрошенных лошадей, предположительно в честь бога Тенгри. Об этом пишет в своих трудах Бойль. Широко распространенная легенда, которую китайцы относят к 150 году до н. э., повествует о существовании где-то в Центральной Азии божественной породы «небесных лошадей», которые потеют кровью и их не может поймать ни один земной человек. К горам, где они жили, люди приводили своих кобыл, чтобы их оплодотворили небесные жеребцы и жеребята унаследовали их особенности. Об этом можно прочитать у Артура Уэйли.
Культура кочевников, по понятным причинам, была бедной. Хотя со временем некоторые их диалекты могли развиться до создания письменности, кочевники почти не оставили письменных свидетельств. Орхонские надписи VIII века, выполненные на древнетюркском языке, и «Тайная история монголов», датированная XIII веком, – единственные исторические документы неграмотной расы, скудные анналы которой собирались их цивилизованными врагами. Но в области искусства их достижения более примечательны. Они вырезали из кости, рога или твердого дерева самые разные предметы: миски и чаши, таблички и тарелки, броши и браслеты, украшая их анималистическими или геометрическими узорами. Их изображения львов и тигров, лошадей и оленей, орлов и соколов демонстрируют завидное мастерство и точность. Традиционные для кочевников виды изобразительного искусства рассеялись, благодаря завоеваниям или влиянию по большой части Старого Света от Китая до Британии. Так, среди предметов, найденных в англосаксонской погребальной лодке XVII века в Суффолке, был кошелек с изображением хищной птицы, выполненной в стиле кочевников.
Языки евразийских кочевников делятся на четыре группы:
1. Иранские или индоевропейские, родственные более позднему персидскому. На них когда-то говорили на востоке – до оазисов бассейна Тарима и Лобнора и, возможно, даже в Кансу. Согдианский и тохарианский – его формы, которые были выкопаны из засыпанных песком руин Туркестана. Скифы и сарматы говорили на языках этой же группы.
2. Тюркский – агглютинативный язык, вероятно возникший в Алтайском регионе, – намного старше, чем его название, которое прослеживается не дальше чем до VI века. В 500—1500 годах тюркоговорящие народы двигались на запад, постепенно вытесняя иранский язык по всей центральной части Азии. А завоевания сельджуков и османов принесли тюркский язык в Азербайджан, Анатолию и на юго-восток Европы. В Восточной Азии тюркский язык уцелел только среди якутов бассейна Лены – самых северных пользователей этого языка.
3. Монгольский – древний язык, вероятно возникший в лесах, расположенных к северо-востоку от озера Байкал. Но хотя завоевания Чингисхана познакомили с ним жителей обширных территорий, он так никогда и не вытеснил тюркский – основной язык сердца Азии.
4. Тунгусские языки – группа диалектов, на которых говорили в восточной части Сибири, бассейне Амура и Маньчжурии. Но только один из них – маньчжурский – имел письменность. Нет необходимости акцентировать внимание на том, что речь и раса не всегда имеют одинаковые границы во времени и пространстве. Учитывая постоянные перемещения кочевников, подчиненное племя могло в тот или иной момент принять язык завоевателей, или, наоборот, завоеватели могли принять язык завоеванных племен. Так люди монгольской крови становились тюркоговорящими, и племена иранской группы начинали говорить на тюркском языке. В некоторых случаях малочисленность свидетельств вообще не позволяет нам установить язык и расу людей, становившихся временными хозяевами степей. Несмотря на постоянные исследования филологов, до сих пор не установлено органичной связи между тюркским, монгольским и протоалтайским языком, от которого они оба могли произойти.
