Kitabı oku: «Венерические приключения землян», sayfa 5
В последний день, когда форум подошёл к своему окончанию, был организован банкет в ресторане отеля, где проживали все участники форума. Спустя три часа с момента начала банкета Клеман подошёл к Ивет с двумя бокалами белого полусладкого, предложил выпить с ним и прогуляться по вечернему скверу за зданием отеля перед тем, как они разъедутся по домам. Разрабатывать столь хитрый план по укрощению женщины Клеману ещё не доводилось. Всякое бывало, но такое даже во сне не привидится.
Ивет охотно согласилась. Они гуляли по живописному скверу, изобилующему зелёными насаждениями из деревьев, кустарников и идеально ровного газона. На город опускались сумерки и наземные сферические фонари, расположенные вдоль всех тропинок в сквере, извлекали яркое свечение, похожее на лунное. Людей вокруг было не так много, как можно было предположить. Ивет неторопливо выпивала содержимое бокала мелкими глоточками и продолжала внимательно слушать Клемана, улавливая каждую мысль в столь специфичных формулировках, какие ей доводится слышать не часто. Беседа протекала в неторопливом ритме. Но когда бокал опустел уже почти на половину, процесс был запущен. Ивет начинала всё чаще водить ладонями по щекам и шее, а дыхание участилось, что можно было заметить по вздымающейся груди.
– Тебе плохо? – спросил Клеман, сидя на скамейке рядом с Ивет, пытаясь произнести слова как можно более мягким и озабоченным тоном.
Ивет не понимала, что происходит. Она опустила бокал на скамейку и провела пальцами по голове, расправляя волосы назад. Её голос казался каким-то нерешительным:
– Я… я не знаю. Вроде бы и температуры нету. Но такое чувство, как будто в жар бросает.
Она провела ладонями по животу, быстро и плавно передвигая их на бёдра. Ей казалось странным то состояние, которое наступило. Она вроде бы выпила немного, но и на опьянение это тоже не было похоже. Когда её глаза уставились на лицо Клемана, её тело замерло, будто она поняла, чего хочет. Тут-то до Клемана дошло, что нужный эффект уже достигнут, после чего он решительно перешёл к следующей стадии. Он наклонился поближе к Ивет и прижал ладонь ко лбу, при этом зависнув так, что расстояние между их лицами сократилось до каких-то пары сантиметров и Клеман уже чувствовал её дыхание на своём лице. Он провёл рукой по её лбу, медленно переходя к левой щеке и сказал:
– И в самом деле. Я бы не сказал, что у тебя температура.
При этом взгляд Клемана становился всё более настойчивым и проницательным. В этот момент Ивет начала испытывать такое ощущение, будто её тело обжигало изнутри в самом животе. Это ощущение постепенно опускалось всё ниже и ниже, пока не достигло детородного органа. И вот в этом месте у неё возникло не просто жжение, а настоящий костёр как в раскалённой печи, из которого вот-вот полетят искры и его надо было потушить в экстренном темпе. Руководствуясь животным инстинктом, Ивет посчитала, что с таким возгоранием работу пожарного может выполнить и Клеман, который среди мужиков был к ней ближе всех.
Лифт оказался немного тесноват для таких процедур, но Ивет уже ничего не замечала кроме пожара в своём влагалище. Её номер находился на шестнадцатом этаже, поэтому она призывала Клемана не медлить, потому что если он не начнёт обрабатывать ей крайнюю плоть прямо в лифте, то в костре может случайно оказаться динамит, который вот-вот рванёт. Впервые за многие годы Ивет пожалела, что на ней брючный костюм вместо платья или юбки. Чтоб удовлетворить свои запросы, ей пришлось расстегнуть молнию на брюках, чтобы Клеман смог просунуть свои пальцы под её стринги. Ему казалось, что ещё немного и Ивет своими зубами откусит ему язык, настолько резко она работала челюстями. Потолок и три стены лифта были покрыты зеркалами, но что у Ивет, что у Клемана не было ни желания, ни времени смотреть в зеркала, настолько они были поглощены обуревающей их страстью.
По пути наверх лифт останавливался на восьми этажах, но всякий раз постояльцы предпочитали перейти к соседнему лифту.
Лифт остановился и двери раздвинулись. Не теряя времени, они понеслись по коридору, проходя по ковровой дорожке, какими были устелены коридоры на всех этажах с номерами. На этом этаже дорожки имели багровый оттенок на фоне золотистого паркета. Стены, как и на всех этажах, были окрашены в белый с элементами багрового орнамента в египетском стиле. Потолок состоял из лепнины с выпуклыми круговыми формами над люстрами, которые были окрашены в цвет белого золота.
Наконец они оказались внутри. Номер был зарегистрирован на имя Люсьена Фарси – президента медиахолдинга, в котором работала Ивет и с которым она регулярно спала. Но комната была не только оформлена на него. Он здесь и спал, но только после того, как Ивет удовлетворит его животные позывы. И всякий раз после финиша Люсьен восторженно произносил свою коронную фразу «Ну ваще!» Сейчас Люсьена в номере не было. Люсьена не было, но секс всё равно был, и в данный момент времени Ивет было абсолютно наплевать с кем она будет потеть. Она не рассчитала силы и две пуговицы на её блузке полетели к чертям. Она в спешке развалилась на кровати, изобразив небольшой шпагат в воздухе, после чего положила руки на затылок Клемана и прижала его лицо к половым губам. Время от времени Клеману казалось, что он переборщил с количеством таблеток, потому что Ивет не контролировала порыв своей страсти. Она настолько сильно прижала его голову к своей крайней плоти, что ему изрядно не хватало воздуха.
Она стонала, кричала и вопила, а когда Клеман начал погружаться в неё, то рот Ивет был уже занят и сквозь мощные засосы просачивалось лишь её громкое мычание. Клеман увеличил скорость. Количество погружений в единицу времени нарастало и кровать начинала скрипеть всё сильнее. Но было крайне трудно расслышать что-то ещё помимо стонов Ивет. Сначала она ухватилась пальцами за край кровати у изголовья и стала стонать ещё громче. Глаза Клемана невольно уставились на круглые груди, которые расшатывались то вверх, то вниз в такт остальному телу. Затем Ивет просунула руки подмышки Клемана, прикоснулась к спине, как следует вдавила ногти в кожу и резким движением провела вниз. В этот момент у Клемана возникло ощущение, что ещё немного, и он испытает предел восторга. Но он понятия не имел, что ногти Ивет прошлись по его спине настолько сильно и глубоко, что в некоторых местах уже просачивалась кровь.
Спустя двое суток в Монреале Ивет Дюре вошла в кабинет главного редактора и совершила очередную попытку по продвижению своих планов совершить революцию в сфере информационно-политического телевещания.
– Ты заводишь этот разговор уже в сотый раз! – твердил Рубен Вильтор, стуча указательным пальцем о покрытие своего стола. – Я уже сказал тебе в прошлый раз и повторю сейчас – НЕТ! Если тебе захотелось креатива, могу перевести в другой отдел, будешь по утрам детям мультики подбирать!
Ивет была настроена более чем решительно. Она стояла напротив главного редактора и, широко опираясь обеими руками о край стола своего начальника, продолжала настаивать:
– Хорош вести себя как плесень. Выпучи зрачки в окно. Пипл, сука, жаждет зрелищ. Они хотят, чтоб передачи были не просто фонтан, а чтоб брызги, мать твою, до самого потолка летели. Ты хоть вникаешь, о чём я здесь втираю?
Рубен ткнул указательным пальцем в направлении Ивет и преисполненный гримасой недовольства произнёс:
– Во-первых, убрала руки с моего стола, во-вторых, хватит разговаривать со мной как с каким-то фраером! Что это за базар у тебя начался? Почему ко мне весь день ходят люди и жалуются на оскорбления, которыми ты швыряешься в их адрес? Так что следи за речью! И в-третьих, если ты ещё раз поднимешь эту тему, вылетишь с работы!
Ивет пафосно взмахнула рукой и пофигистическим тоном проронила:
– Не мороси лысый…
Следующий разговор у Ивет проходил уже в кабинете президента компании, правда разговор этот состоялся уже вечером после окончания рабочего дня и тет-а-тет. Поэтому президент очень надеялся на то, что этим вечером у него будет повод сказать «Ну ваще!»
– Клубничка моя, сбавь обороты – сказал пятидесятичетырёхлетний Люсьен Фарси. – Иначе мне придётся сделать то, что предписывает должность.
Затем Люсьен трусцой подбежал к Ивет, схватил за ягодицы, приподнял и посадил на край своего стола, проговаривая игривым тоном:
– А папочка так не хочет расставаться со своей лапочкой.
К тому времени волосы на голове Люсьена уже заметно поредели. С недавних пор он начал носить широкие косые бакенбарды до самых скул. Люсьену казалось, что это придаёт ему брутальности и компенсирует потерю волос на голове. Ещё до бакенбард, лет так за десять, Люсьен обрёл первый признак частого употребления пива в виде небольшого живота, который пока что трудно было назвать балластом. Но его это не беспокоило, так как его любили таким, какой он был, причём любила его таким не только жена, так что его репутация ничуть не пострадала. И всё же одна вещь Люсьена беспокоила. Он никогда не появлялся среди сотрудников без пиджака, так как не хотел, чтобы кто-то узнал, что он носит подтяжки. К этому предмету гардероба президент компании слишком привык, чтобы отказаться от него. Это был его бзик. Ивет оставалась единственной во всей компании, кто видел Люсьена Фарси в подтяжках, как, впрочем, и без подтяжек и всего остального. До появления Ивет в компании Люсьен часто срывался на подчинённых, из-за чего все пахали как угорелые и старались лишний раз не попадаться ему на глаза. Ну а спустя пару месяцев после приёма на работу Ивет президент компании выплёскивал всю энергию НА неё и В неё, а все остальные стали реже выслушивать недовольный голос начальника. Словом, Ивет принесла мир и радость всему медиахолдингу.
Он уже успел прилипнуть к этим пышным ягодицам, как вдруг неожиданно для самого Люсьена Ивет подорвалась и, толкая его в грудь, отпрянула со словами:
– Хоре уже лапать меня как шлюху по заказу. Лучше бы не о щели моей думал, а мозги встряхнул.
Такая внезапная реакция немного огорчила Люсьена. Он вернулся обратно, чувствуя, как возвращается накопившаяся за день усталость и буквально рухнул на кожаное кресло с высокой спинкой, произнеся:
– Я не вижу никаких причин что-либо менять в твоём блоке.
Ивет сложила руки перед собой и рявкнула, расхаживая по кабинету как лев в клетке то в одну сторону, то в другую, щёлкая каблуками по паркету:
– Ты вообще обещал, что я получу его место к концу этого года! Что-то мне подсказывает, что ты не собираешься держать своё слово!
Люсьен с усталым видом вытер ладонями лицо и вяло проронил:
– Но дорогая, Рубен отлично делает свою работу.
– Я сделаю ещё лучше! – почти выкрикнула Ивет.
Люсьен врезал рукой по столу и крикнул:
– Довольно истерить! Я тебя что, месячные!?
Но Ивет привыкла и к такому тону, поэтому её это нисколько не напугало, а даже напротив – раззадорило. Решив поиздеваться над словами шефа, она остановилась, развернулась к нему лицом и сардонически произнесла, демонстративно проводя пальцами между ног:
– А ты отлижи и узнаешь!
Однако сарказм был не чужд и Люсьену. Он почти что подбежал к Ивет, схватил её за волосы на затылке, резким толчком прислонил к рабочему столу так сильно, что Ивет рухнула на столешницу всем туловищем и со стола полетели все бумаги.
Как и всякий скандал между любовниками этот тоже перерос в животный секс, правда поначалу происходящее скорее напоминало изнасилование или сцену из порно в духе мазохистов.
Уже лёжа на столе первые секунды после извержения, которое совершил Люсьен в глубинах кратера Ивет, он лёг на спину, а Ивет беззвучно задвигала губами, прекрасно зная, что он сейчас скажет. Но Люсьен произнёс:
– Зае*ись!
Две недели спустя.
Свой отпуск Люсьен Фарси решил начать с очередного похода в закрытый клуб оргий, расположенный в пригороде Монреаля. В первые полтора часа он открыл все прелести отборного сквернословия шести женщинам, которые затем разделили эту честь ещё с десятком мужчин, а к концу вечеринки здание покинули тридцать семь инфицированных из тридцати восьми.
Три месяца спустя.
Генеральный директор «Всемирной организации здравоохранения» во время внеочередного брифинга объявил о том, что в настоящее время мировое сообщество охвачено неким вирусом, поражающим человеческую психику в той или иной степени. В качестве симптомов наблюдается утрата способности ко лжи и склонность к частому использованию излишне экспрессивной вульгарной лексики. Было подмечено, что патология имеет подобие вируса, однако как именно этот вирус передаётся, пока не установлено, ровным счётом, как и неизвестно что-либо о длительности инкубационного периода. Единственное, что было отмечено, так это то, что вирусу не подвержены дети и люди престарелого возраста. К данному моменту уже установлено, что вирус обрёл настолько серьёзные масштабы, что можно абсолютно точно утверждать – планету охватила эпидемия неизвестной заразы, которая грозит посеять хаос и насилие в современном обществе.
А пока по утреннему блоку новостей на всех каналах рассказывали про неизвестную эпидемию, шестнадцатилетний житель Бостона Квентин Борг не терял времени даром и вместо биологии на первом уроке решил погрузиться в половую биологию вместе с Деборой Рот из параллельного. Зажавшись в кабинке школьного туалета, они обменивались микробами сразу по двум направлениям одновременно. Дебора перевелась в школу недавно после того, как родители переехали из Нью-Йорка. Он не очень хорошо знал Дебору и общаться с ней было немного стрёмно из-за её склонности к откровенному, но правда очень креативному мату, но благо язык спаривания природа создала для всех один и звериная похоть разом избавляет от всех языковых барьеров. Тем более что в этом деле у Квентина был немалый опыт.
На второй урок он всё же отправился и более того, преподаватель назвал его фамилию первой, когда начал задавать вопросы.
– Итак Квентин, в чём отличие президентской республики от парламентской?
Квентин почесал затылок и сказал:
– Ну, в первом случае президент становится смотрящим, он реально заправляет делами и за общак все отвечают перед ним, ну и всё такое.
Класс заполнил смех. Преподаватель сохранил невозмутимое лицо и спросил:
– Ну допустим. А в чём особенность парламентской?
На этот вопрос Квентин ответил без промедлений:
– А при таком раскладе президент становится фраером и ничего на деле не решает, а только берёт всех на понт.
Смех в классе усилился. Преподаватель сложил пальцы в замок и поднёс к подбородку, после чего задал уточняющий вопрос:
– А перед кем тогда отчитываться за общак?
– Этот, как его – щёлкнув пальцами, начал вспоминать Квентин. – Председатель кабинета министров.
Сохранив длительную паузу, учитель добавил:
– Надо же. Такой набор слов сегодня звучит как музыка из ваших уст.
4. Мутация 3: за счёт заведения
Прошло одиннадцать дней с того момента, как Всемирной организацией здравоохранения было официально признано наличие вируса неизвестного происхождения, который бродит по просторам Земли. Он получил официальное название – «Серая смерть». За всё время наблюдений так и не было выявлено то, каким именно путём передаётся инфекция, что сильно затруднило деятельность органов здравоохранения по части оповещения населения в отношении профилактических мер.
И лишь несколько учёных на всей планете, включая Карла Грина, Рудольфа Кана, Форреста Мэлоуна и Альберта Фроста были посвящены в детали особенностей «серой смерти». Им были известны источник вируса, его природа, способ распространения и какие профилактические меры позволят избежать поражения психики.
Уже более двух месяцев Альберт Фрост и Карл Грин – два биолога, входившие в состав научно-исследовательской экспедиции в Антарктиде – объединили усилия и вместе трудились над разработкой антидота. Собравшись в очередной раз в лаборатории, под которую был переоборудован подвал в доме Альберта, они приступили к проверке очередного образца. А перед этим у Карла назрел вопрос, который он озвучил вслух:
– Интересное название. Любопытно, кто его придумал.
Не отрываясь от окуляров микроскопа, Альберт ответил:
– А чего тут странного. «Смерть», судя по всему, по аналогии с «чёрной смертью», а «серая» с намёком на серое вещество. Для этого у них мозгов хватает.
Альберт был инфицирован также как и Карл. Правда в их крови по счастью содержался только один штамм, который вынуждает доставать из своих шкафов все скелеты и делать это перед кем попало. Но в отличие от Карла у Альберта не было никаких домашних угроз в лице жены или детей, которые могли бы стать жертвами его патологической склонности к чрезмерной правде. В пятьдесят два года Альберт уже не задумывался о семье и полностью посвящал себя науке. Отсутствие каких-либо обязательств перед какой-нибудь женщиной и свобода в выборе половых партнёрш делала его жизнь сносной. Альберт регулярно менял любовниц, стараясь не зацикливаться на какой-то конкретной, как он сам говорил: «от греха подальше». Несмотря на инфицирование, по возвращении из экспедиции он не стал ограничивать себя в интимных потребностях. Но кое в чём он всё-таки изменил в своих привычках – он наотрез отказался признавать контрацептивы, и тому были конкретные причины, а точнее цели, которые Альберт преследовал. Дело в том, что его всегда одолевало неимоверное любопытство знать, какие секреты хранят люди, в чём «серая смерть» изрядно помогала. На втором свидании он узнавал много интересного от своих пассий, которые рассказывали ему о том, во сколько лет и как они потеряли девственность, которая из них довольна сексом, а какая – нет. Но самое главное, что Альберт узнавал – кто замужем, а кто нет. Мысль о том, что он перепихнулся с замужней женщиной его забавляла, а порой только одна такая мысль производила на него эффект сильнее виагры. Так с момента возвращения из Антарктиды Альберт узнал, что в среднем по статистике к измене склонны больше замужних женщин, чем свободных. Из десяти вступающих в свободные половые связи женщин больше половины являются замужними. Это статистика, которую подтверждает домашний траходром Альберта Фроста. Правда он понимал, что эта его регулярная смена любовниц без применения предохранителей превращается в русскую рулетку, причём с каждой новой любовницей риски подцепить венерический сюрприз возрастают. И вот, недавно теория нашла отражение в реальности, в результате чего Альберт вынужден был обратиться в чужую клинику в качестве пациента.
Ввиду особенностей вируса, который сидел в их крови, Альберту и Карлу пришлось не по собственной воле отказаться от кредиток, что называется от греха подальше. Помимо прочего возникла практическая необходимость менять пароли от своих профилей на разных сайтах. Они создавали новый пароль, который состоял не менее чем из двадцати букв и цифр, расположенных в хаотичном порядке без какой-либо системности, чтобы было невозможно запомнить, после чего записывали пароли на листок и прятали его в надёжное место. От греха подальше. И так со всей личной информацией. Это была единственная гарантия того, что важные данные не будут озвучены в компании с теми людьми, которым знать об этом нужно в последнюю очередь.
Карлу приходилось хуже всего. Он изо всех сил сдерживал себя, чтоб не сходить налево, потому что знал, что теперь жена обо всём узнает, и что самое скверное, он сам же себя и спалит по собственной воле.
– Нус, – произнёс Альберт, после чего перекрестился и начал разбавлять образцы собственной крови с новым образцом антидота – с Богом.
Несколькими месяцами раннее.
Над Уругваем возвышалось палящее солнце, покрывая его просторы зноем. А ещё по просторам Уругвая бродила «серая смерть». Она заглядывала в квартиры, дома, номера дешёвых мотелей, подсобки, общественные туалеты и задние сидения автомобилей. Житель Монтевидео Рамон Моралес твёрдо верил, что прошлую ночь он никогда не забудет. Он бы никогда не поверил, что матерящаяся в постели женщина может так сильно его возбуждать. Рамон редко следил за новостями, равно как и раздвинувшая перед ним ноги Паулина. Да и по местным массмедиа о «серой смерти» мало что рассказывали, так как в Южной Америке она только набирала обороты. Поэтому Рамон даже и не подозревал, что он уже одиннадцать часов носил в собственной крови новую мутацию «серой смерти».
Получив диплом экономиста, Рамон Моралес ценой неимоверных усилий взял под залог немалый кредит и занялся разведением скота в масштабах целой фермы. Отбив первый кредит, он взял весь имеющийся капитал, оформил ещё один кредит и купил всё необходимое оборудование, создав собственную компанию по переработке мусора. Старания и риски не оказались напрасными, так как через полгода существования фирма Рамона поставляла экологически чистое сырьё в сорок одну компанию на территории Уругвая, Бразилии, Аргентины и Парагвая, а спустя ещё год и семь месяцев Рамон открыл новый цех по производству пластиковой и картонной тары. Рентабельность оказалась сумасшедшая и теперь его капитал состоял из сельскохозяйственной компании, мусороперерабатывающего завода с вторичным производством тары, два рыболовецких судна, один ресторан и сеть пиццерий из двухсот двадцати пяти торговых точек на территории Уругвая. За последние два года Рамон приобрёл два с половиной процента акций страховой компании, зарегистрированной в Сингапуре и контрольный пакет акций завода по производству кисломолочных продуктов в Манаусе. В тридцать два года Рамон был обладателем четырёхкомнатной квартиры в центре столицы и загородного особняка с жилой площадью в триста семнадцать квадратов. Автопарк насчитывал две машины бизнес-класса, два джипа, три спорткара и один гиперкар. Но главной гордостью Рамона была Пенелопа. Её соблазнительные изгибы и грациозные формы не поддавались никаким описаниям. Справедливости ради стоит отметить, что Пенелопа не могла не выглядеть сногсшибательно, ведь Рамон вложил в её внешность астрономические бабки. Он демонстративно перед всеми хвастался тем, что имеет её. Но больше всего он восторгался её красными как вишня и выпуклыми как арбузы парусами. Палуба была столь просторной, что можно было устраивать настоящую вакханалию. Длина Пенелопы составляла тридцать два метра, о чём часто в присутствии гостей упоминал Рамон, добавляя при этом:
– Кто после этого скажет, что размер не имеет значения?
Весь выходной Рамон провёл в своём особняке и поздним вечером решил развеяться. Он уселся в свой чёрный «бугатти», вдавил педаль в пол и ощутил весь кайф вечернего ветерка, врывающегося через окно. Лишь оказавшись в центре города, Рамон обнаружил, что он не взял с собой сигареты и припарковался возле ближайшего магазина.
Это был обыкновенный ничем не выделяющийся на фоне других супермаркет. Но Рамону так не показалось. Он бродил между рядами и испытывал странное ощущение. Он посмотрел на сковороду с антипригарным покрытием и испытал чрезвычайно сильное желание. Через секунду его взгляд замер на ковше из хромированной стали и подумал, что он не может жить без этого ковша. Пройдя через два ряда, Рамон задался вопросом, с каких это пор он начал тащиться от муки высшего сорта. Он не понимал, почему его так притягивает килограммовая пачка сахарной пудры, но в этот момент он не представлял своей жизни без неё. На какой бы товар он не взглянул, всюду его одолевала тяга овладеть этой вещью.
Но до кассы Рамон дошёл лишь с пачкой сигарет в руках. Он оплатил покупку и встал в паре метров от кассы. Он продолжал стоять до тех пор, пока девушка в соседней очереди не оплатила покупку, после чего направилась к выходу. Рамон тронулся почти вровень с ней, но с небольшим запозданием в доли секунды. Когда девушка миновала антенны, фиксирующие неоплаченные товары, датчики сработали незамедлительно. Тут же следом за ней мимо антенн нырнул и Рамон. Он изо всех сил старался сохранять невозмутимый вид, а оказавшись на улице, его не покидали мысли о том, как долго охранники будут искать жвачку, которую он подбросил девушке в сумочку пока заговаривал ей зубы в отделе бакалеи.
Рамон уселся за руль и начал опустошать свои карманы. Среди награбленного были два шоколадных батончика, шариковая ручка, ластик, спиннер, две батарейки, мини-банан и пачка презервативов. Да, он мог бы за всё это заплатить в тысячекратном размере. Но ему было хорошо от той мысли, что он обладает этим именно по той причине, что за это не пришлось платить. Рамон не мог нарадоваться своему успеху и отправился в ночной клуб, куда он уже опаздывал. Благо в ночном клубе нет никаких датчиков, поэтому забрать со стола рюмку и вынести из здания для Рамона особых проблем не представляло. Домой Рамон ехал в компании Мануэллы.
Мануэлле было ровно тридцать с двухнедельным хвостиком. Она проработала юристом в компании Рамона три с половиной года, после чего ушла в декрет. Несмотря на возраст, в правовых вопросах Мануэлла была как рыба в воде, включая международное право. Этому обстоятельству Рамон придавал особое значение, так как он изначально хотел сформировать квалифицированный персонал, но чтобы все должности занимали сотрудники как можно моложе. Он был твёрдо убеждён, что молодые специалисты куда более прорывные и преисполнены свежих взглядов и идей. Мануэлла была одной из таких и её квалификация не вызывала никаких сомнений. К тому же она всегда покидала офис намного позже конца рабочего дня. Правда Рамон не знал об одной детали, а именно, что Мануэллу так засасывала работа, что она крайне редко посматривала на часы, а об окончании рабочего дня она чаще всего узнавала по наступающим сумеркам, когда ненароком смотрела в окно, копаясь в документах. На днях стало известно, что тот, кто её обрюхатил, взял свои слова обратно и не планирует давать обещания в духе «пока смерть не разлучит нас». Ввиду таких обстоятельств ей пришлось вернуться на ПМЖ к родителям. Для самой Мануэллы вся эта история оказалась скверной лишь из-за того, что этот кобель обещал ей кольцо на пальце когда родится ребёнок, чтобы пережить двойную радость, а как только роды состоялись, спустя месяц вместо кольца на пальце Мануэлла получила просто палец.
Вечером она оставила ребёнка родителям и отправилась в клуб, что стало для неё большой психологической разгрузкой после того, как она долгое время была ограничена в личной свободе ввиду беременности. Встретившись с Рамоном в клубе, она попросила взять её раньше срока, о котором был уговор. Так она надеялась отвлечься от нахлынувшей хандры. Рамон охотно согласился, после чего у него возникло ощущение, что Мануэлла заметно перебрала, хотя и выпила она недостаточно для того, чтобы потерять трезвый ум. Но такие мысли у Рамона возникали, потому что пока его руки держали руль, её рука легла на его пах.
– Эй, ты чего?
Мануэлла откинула голову на спинку сидения и издала негромкий, но очень звонкий смех, который в её слегка поддатом состоянии немного походил на злорадный. Она ответила:
– Как? Хочу тебя отблагодарить – с этими словами Мануэлла продолжила гладить рукой у Рамона между ног.
Сам Рамон не до конца понимал, как ему реагировать на происходящее. Ему нравилась Мануэлла как женщина с первого дня, но ему всегда удавалось держать их отношения в рамках служебных или даже дружеских, но дальше дело никогда не заходило. Он старался напоминать себе о том, что она выпила и сейчас навеселе, а наутро, когда протрезвеет, может дать своим действиям совсем другую оценку. Справедливости ради стоит отметить, что сам Рамон тоже отнюдь не воздерживался от спиртного в клубе, так что настроение у них было приподнятое в равной степени и мысли о служебной этике не смогли удержаться в его мозгу дольше, чем на пару минут.
Он заметил, что с момента их последней встречи её грудь заметно выросла. Об этом говорили и бугорки, которые выпирали над декольте тёмно-синего платья, и особенно сильный эффект они оказывали, когда Мануэлла вдыхала полной грудью.
– Так куда сейчас сворачивать? – задумчивым тоном спросил Рамон, продолжая мимолётом поглядывать на её грудь.
– Откуда мне знать где ты живёшь – томно проронила Мануэлла, расправляя свои длинные чёрные волосы.
Её рука на паху Рамона стала работать настолько активнее, что в один момент его нога рефлекторно вздрогнула и вдавила педаль газа чуть глубже, после чего стрелка на спидометре подскочила аж до ста сорока пяти километров. По счастью ближайший автомобиль находился на такой дистанции, что его фары едва просматривались в виде слабых крошечных красных огоньков.
Превозмогая порыв небывалой похоти и вожделения грядущих потрясений на простынях, Рамону всё же удалось сквозь ночной мрак доехать до дома без происшествий, обезопасив свой гиперкар от повреждений, которые он мог нанести в состоянии сексуального опьянения. А вот что касается опьянения классического, то алкоголь оказал исключительно положительное воздействие, так как он лишь помог обоим расслабиться в достаточной степени, чтобы спокойно приступить к недетскому занятию, от которого дети просто возникают.
Как и следовало ожидать, холмы и бугры Мануэллы обеспечили потрясения, причём порою в буквальном смысле, когда Рамон от души шлёпал по ягодицам, либо грудь Мануэлы стремилась в лобовое столкновение с его лицом. Процесс превзошёл все ожидания. Её нагота оказалась намного привлекательнее, чем мог представить себе Рамон, а её стоны и извивающиеся движения рождали в голове самые порочные образы, о которых стыдно говорить даже в обществе отъявленных извращенцев.
Очнувшись ближе к полудню, Мануэлла чувствовала себя превосходно. Она пребывала в здравом уме и прекрасно помнила всё, что происходило с ней в этой самой комнате. И от этого ей на душе становилось лишь теплее. От нахлынувшей депрессии не осталось и следа, как и воспоминаний об отце её ребёнка. Со стороны могло показаться, что Мануэлла просто как следует потрахалась и поэтому хорошенько прочистила мозги от лишних мыслей. Но это было не совсем так. Её настроение было на подъёме, но она испытывала какое-то странное ощущение. Мануэлла понимала, что ей всё равно чего-то не хватало, и чем тщательнее она оглядывала спальню Рамона, тем сильнее становилось это чувство. Пока она подтягивалась, разразившись широкой улыбкой, Рамон всё ещё спал. Мануэлла решила не будить его и заказала такси. Но перед этим положила глаз на бритвенный станок в ванной комнате, статуэтку в форме ангелочка в гостиной, перочинный нож на кухне и крем для обуви в прихожей. Уместив это всё в своей сумочке, Мануэлла отправилась долой, испытывая чувство, близкое к какому-то нездоровому экстазу.
