Kitabı oku: «Последняя жертва», sayfa 5

Глава 12

Он широко открыл рот и потянулся, зевая. Зевок был настолько огромным, что закружилась голова. Возможно, виной тому был и кокаин, недавно занюханный с поверхности грязного туалетного бачка, – он не мог точно сказать. Но ему отчаянно нужно было взбодриться.

Сидя за столиком в кафе, где ложки и тарелки были вымыты небрежно, он смотрел через витрину на здание в георгианском стиле¹⁷, выстроенное из грубо обработанного камня, и на автостоянку напротив. Позади него группа строительных рабочих во флуоресцентных желтых жилетах и тупоносых башмаках буйно ржала над подробным рассказом своего товарища о том, что с ним проделывала проститутка в амстердамском квартале красных фонарей во время недавней поездки на выходные. Судя по рассказу строителя, это было лучше, чем все, на что способна его будущая жена. Она воздерживалась от близости с тех пор, как несколько месяцев назад родилась их дочь.

Слушая это хвастовство, он чувствовал, как закипает кровь. Хотелось схватить длинный алюминиевый уровень, лежащий на полу у ног рабочего, и приложить того по голове. Он ненавидел неблагодарность, как и тех, кто не понимал, насколько им повезло, что у них есть любящие их люди.

Он отпил глоток чая с молоком и продолжил смотреть наружу, гадая, сколько еще придется ждать, прежде чем в поле зрения появится третье имя из его списка.

Однако что-то в похвальбе строителя задело его сознание, и перед внутренним взором внезапно встал образ Зои, его девушки. Он понимал, что ведет себя так же бесчестно, как этот рабочий, позволяя ей думать, будто между ними действительно существуют искренние отношения. Однако все было сложно: начавшись как одно, это развилось в нечто совершенно другое. И Зои понятия не имела, что у их отношений есть срок годности – и дата окончания уже близится.

За свои тридцать восемь лет он редко в кого-либо влюблялся, и предметы его влюбленности обычно практически не замечали его. В школьные годы чувства приходили и уходили, но никогда не были взаимными. Для соучеников он был словно окрашен в бежевый – скучный, невыразительный цвет, которому никто не уделяет внимания. Он не вызывал ни у кого ни симпатии, ни неприязни, ни любви, ни ненависти, ни интереса, ни презрения. Он просто… был.

Когда он стал подростком, его перестали замечать даже дома. К тому времени мать полностью посвятила все свое время выпивке и постоянно была слишком пьяна, чтобы колотить, пинать или хотя бы ругать его. Он расценивал ее побои как своего рода извращенную привязанность, и когда лишился даже этого, у него не осталось ничего.

Когда он думал о своем будущем под одной крышей с ней, видел лишь, что вся его жизнь пройдет в отравленной атмосфере с постоянно повторяющимися событиями; жизнь, полную упущенных возможностей. Он желал получить больше. Лучшим способом было сдать все экзамены на высший балл, покинуть Лондон и начать жить заново в кампусе какого-нибудь университета. Но высшее образование было дорого, и, к несчастью, в первый же год его учебы правительство повысило плату. От семьи он не мог ожидать финансовой поддержки. Любые государственные пособия попадали прямиком из кошелька его матери в кассу местной пивнушки или винного магазина.

В пятнадцать лет он начал зарабатывать карманные деньги, подстригая лужайки и отмывая машины соседей, которые жалели вежливого мальчика из дома номер 65 – ведь у него вечно пьяная мать, которая бранится и швыряет грязью в проезжающие автомобили. Он научился использовать эту ситуацию, играя на их жалости. Намеренно ставил себе синяки на руках или на шее – всегда в таких местах, которые нетрудно увидеть, – и кое-кто совал ему денежку или упаковку с печеньем, которое он прятал у себя в комнате на втором этаже.

Но некий мистер Рейнольдс показал ему, где делаются настоящие деньги. Этот дед пятерых внуков платил мальчику за то, чтобы тот приходил к нему мыть окна – но при этом тер не только стекла. Совал ему лишние пять фунтов всякий раз, когда мальчик соглашался посидеть на коленях у пенсионера и потереться о его пах. Хотя слушать, как старик кончает себе в штаны, было неприятно, мальчик был доволен тем, что хоть кто-то заметил его. И это внимание стоило не меньше, чем сложенные банкноты, засунутые в карман джинсов.

– В мое время были такие чайные комнаты и туалетные кабинки, – сказал ему как-то мистер Рейнольдс. – Когда мы демобилизовались после войны, то ходили туда, чтобы заплатить за компанию таких вот пацанов, как ты. Я уверен, что и сейчас есть такие места. «Съемные мальчики» – так их теперь называют… Если смазливый паренек вроде тебя хочет заработать несколько лишних фунтов, можно пойти и не на такое.

Весь следующий день мальчик только и думал, что об этом. Пока наконец не набрался храбрости как-то вечером в субботу отправиться в центральную часть Лондона и подойти к общественному туалету на Бродвик-стрит в Сохо. Оказалось, мистер Рейнольдс ничуть не преувеличивал. Мальчик нервно топтался на улице у туалета не дольше пятнадцати минут, прежде чем кто-то пристально взглянул на него. Мальчик вслед за незнакомцем спустился вниз и вошел в кабинку, чтобы посмотреть, как тот мастурбирует, – и получил за это десять фунтов. Не всем клиентам требовался только зритель: примерно половина ожидала, что он поможет им удовлетворяться. Рукой, ртом или чем-нибудь еще. Но когда доходило до этого, неважно было, чего они хотят, – важно было то, что они хотят его. Выбирают его.

Вскоре он научился тому, что от него ожидалось, и расширил свою территорию, курсируя между лондонскими туалетами, расположенными как на улицах, так и в торговых центрах, временами посещая сауны и бары, где закрывали глаза на его юную внешность.

В следующие два с половиной года он продолжил делать деньги на отчаявшихся и развращенных мужчинах. Некоторым из них позволял снимать себя на фото и видео, некоторые рекомендовали его своим друзьям или маленьким группам, где его передавали по кругу, словно корзинку с хлебными палочками. Его худоба привлекала пожилых клиентов, и один из них даже произвел на мальчика особое впечатление, став ему другом и чуть ли не единственным образцом мужского поведения. Даже помог ему заполнить бланки для поступления в университет и устроил небольшой праздник, когда мальчик наконец-то получил извещение о зачислении. Он накопил уже достаточно денег, чтобы оплатить первый год учебы в Университете Де Монфора в Лестере.

Начиная новую жизнь в колледже, он решил, что пора раз и навсегда оставить бежевый цвет позади. Все то время, пока он не продавал себя и не сидел в больнице у постели матери, наблюдая, как ее кожа становится все более желтой, он старался выстроить себе новое тело в спортивном центре, находящемся в ведении студенческого совета. Он покончил с готовыми обедами для микроволновки и с едой быстрого приготовления, на которой вырос: теперь его сбалансированная диета была богата белками и витаминами. Очки с толстыми стеклами он сменил на контактные линзы, начал выбирать одежду и прически, подходящие для мужчины его возраста.

В течение нескольких месяцев он превратился в мускулистого красивого молодого человека. В университете старался вести себя иначе, чем прежде: быть ярким, общительным и вовлеченным в окружающую жизнь. Заставлял себя вступать в общества и политические группы, даже если не понимал их цели, принимать участие во внеучебных мероприятиях. Временами, когда с деньгами становилось туго, возвращался в Лондон и предоставлял себя в распоряжение прежних клиентов. Но постепенно их число сократилось до одного.

А потом, во время второго семестра, в жизнь юноши вошла Кэлли Лайдон, и эта жизнь уже не была прежней. Они жили в одном и том же здании общежития – она на один этаж выше его – на расстоянии нескольких минут пешком от основного кампуса. Кэлли была самым прекрасным человеческим существом, с которым ему довелось познакомиться в жизни: оливковая кожа, зеленые глаза, каштаново-рыжие волосы и россыпь веснушек на носу, щеках и лбу. Его любовь к ней была столь всепоглощающей и удушающей, что иногда ему приходилось под каким-либо предлогом уходить от Кэлли подальше, чтобы перевести дыхание.

Круг его общения пересекался с тем, в котором вращалась Кэлли, и в конце концов они образовали свою собственную, отдельную группу, состоящую только из них двоих. И он делал все, что мог, дабы сделать жизнь Кэлли такой же идеальной, какой она сделала его жизнь. Готовил ей ужин, помогал заучивать большие отрывки из пьес для курса драматического искусства и даже мыл санузел: никакая работа не была для него слишком тяжелой или слишком унизительной. Он записывал для нее на кассеты подборки их любимых песен, брал в видеопрокате романтические комедии, заставлявшие ее смеяться и плакать, а по вечерам провожал домой из студенческого бара, где она подрабатывала. Кэлли заслуживала идеального парня – и он стал таковым.

Единственное напряжение в их отношениях возникало из-за того, насколько дружелюбной она была с посетителями бара. Как-то вечером он наблюдал за ней из-за углового столика; Кэлли вела себя игриво и чаще улыбалась противоположному полу, чем женщинам. Ему это не понравилось; стены и потолок барного зала словно начали смыкаться вокруг него, когда он осознал, насколько легко его будет заменить кем-нибудь другим. По щелчку пальцев Кэлли могла заполучить кого-то намного лучшего, нежели он. В конце концов она должна была разглядеть в нем того, кем он был на самом деле: внебрачного сына буйной алкоголички, бежевого школьника, которого даже социальные службы практически не замечали. Он сорвался с места и стал проталкиваться через толпу, пока не оказался на улице, хватая воздух ртом и желая, чтобы вокруг было побольше свободного пространства. К чести Кэлли, в тех многочисленных случаях, когда он признавался ей в своих страхах, она искренне заверяла его, что он ее вполне устраивает и что никто другой ей не нужен. Она могла повторить эти слова тысячу раз – но ему все равно было трудно поверить ей. Несколько месяцев Кэлли пыталась избавить его от подобных сомнений, но в конце концов не выдержала.

Даже сейчас, сидя в кафе, он отчетливо мог вспомнить, как сильно сжалось его сердце в тот день, когда Кэлли пригласила его в свою комнату, дабы обсудить их будущее. Именно там она попросила сделать «перерыв» в их отношениях, назвав его «душным» и «слишком рьяным». Ей нужно было некоторое время побыть без него, чтобы «подумать».

Он отреагировал на следующий же день: потратил свой учебный кредит за двенадцать месяцев на обручальное кольцо и предложил Кэлли выйти за него замуж. Он до сих пор помнил смятение, отразившееся на ее лице.

– Именно это я и имела в виду, – резко произнесла она. – Ты не даешь мне свободно вздохнуть; ты постоянно рядом, все время твердишь мне, как сильно меня любишь… Ты – собственник, ты меня буквально душишь.

– Но мы же любим друг друга, – возразил он. – Люди, состоящие в отношениях, хотят делать что-нибудь друг для друга, хотят проводить время вместе…

– Но не так. Это ненормально. Мы молоды, мы учимся в университете, и это единственное время в нашей жизни, когда мы можем быть настолько свободны.

Он предложил немного подождать, но то, как она опустила глаза в пол, подсказало ему, что она уже отказалась от него.

После расставания с ней он ушел в себя и часто просто бродил по кампусу, пропуская лекции и не сдавая контрольные эссе по различным предметам. Посылал ей цветы, оставлял подарки у ее двери и «случайно» натыкался на нее, заранее зная, где она будет. Следовал за ней под покровом темноты, часами торча возле бара и подглядывая за ней через витрину.

Финал наступил в тот день, когда он проник в ее квартиру – она так и не забрала у него запасной ключ от двери. Уселся на край кровати и стал пролистывать альбом с фотографиями, который сам же и подарил ей несколько месяцев назад. Ему пришло в голову, что он, возможно, неправильно истолковал ее поведение. Если она сохранила у себя эти фотографии, это ведь могло значить, что она по-прежнему к нему неравнодушна? Может быть, просто проверяет его чувства?

Неожиданно дверь открылась. Кэлли ахнула, увидев его. Только когда дверь ударилась о стену, юноша заметил парня, который одной рукой обнимал Кэлли за талию. Он знал его: Дэнни, студент из их круга общения, – но не из близких друзей.

– Что ты здесь делаешь? – воскликнула Кэлли.

– Жду тебя. Хотел поговорить, – ответил он, мрачно глядя на ее спутника.

– Ты должен уйти, это уже слишком!

– Почему он здесь?

– Он мой друг, но это вообще не твое дело.

Он поднялся на ноги.

– Ты поэтому меня бросила, да? Потому что тебе нужен был этот ублюдок!

– Следи за языком, приятель, – отозвался Дэнни, убрав руку с талии Кэлли и выпятив грудь.

– Просто уходи и оставь меня в покое, – сказала девушка.

– Ты слышал, приятель? Уходи, ты ей неинтересен.

– Да пошел ты, клоун! – рявкнул он. – Я тебе не приятель. И ты понятия не имеешь, кто ей интересен.

– Если сегодняшняя ночь будет такой же, как вчерашняя, то вполне имею понятие, – возразил Дэнни с насмешливой улыбкой.

Тот едва успел заслониться, когда он метнулся к нему через всю комнату. Первый удар нанес прямо в челюсть Дэнни. Однако недооценил силу своего противника. Тот нанес три быстрых удара – в центр лица, в глаз и в висок, прежде чем он успел отреагировать.

– Перестаньте! – закричала Кэлли. – Дэнни, убери его отсюда!

Он никогда не чувствовал такой ярости, такого отвращения. Даже когда доказал свою любовь к ней тем, что готов за нее сражаться, Кэлли все равно предпочла ему другого. Он без колебаний занес руку и ударил ее в рот. Почувствовал, как хрустнули под его кулаком два ее передних зуба, а потом она навзничь рухнула на пол. Дэнни воспользовался тем, что противник отвлекся, и свалил его на пол, меся кулаками лицо и тело.

Он почти не помнил о том, как прошел остаток ночи – и даже последующие дни. На какое-то время в дело вмешалась полиция, потом университетские власти. Комиссия по отчислению сообщила ему: если он немедленно уйдет из университета по собственному желанию, ни Кэлли, ни Дэнни не будут выдвигать против него обвинений. Он согласился – и в тот же день сел на автобус до Лондона, оставляя позади разрушенные мечты о лучшей жизни. Но даже теперь, спустя столько лет, он надеялся, что всякий раз, глядя в зеркало и видя свою зашитую губу и импланты на месте передних зубов, Кэлли вспоминает о том, что сама виновата.

Только встретив и полюбив Одри, он понял, что его отношения с Кэлли были всего лишь безрассудной страстью. То, что было между ним и Одри, не было похоже ни на что, испытанное им прежде, – одна мысль о ней поджигала запальный шнур, и сотни разноцветных фейерверков взрывались в его сердце…

– Вам налить еще чаю?

Вопрос официантки, незаметно подошедшей к нему, заставил его вздрогнуть. В руках у нее курился паром стальной заварочный чайник.

– Да, спасибо, – ответил он, и она начала наливать чай в его чашку.

Потом его внимание привлекла фигура за окном, направлявшаяся к тому самому красному кирпичному зданию, на которое он так долго смотрел. За плечами прохожего висел рюкзак, и, судя по цвету его брюк, он уже был одет в форму. А вот и третье имя из списка. Выудив из кармана бумажник, он уронил на столик банкноту в двадцать фунтов и направился прочь, оставив официантку в недоумении из-за быстрого ухода и щедрых чаевых.

Он уже успел узнать, что обычно Уильям Бёрджесс приходил за час до начала работы, вне зависимости от того во сколько начиналась его смена. С этого момента могло пройти от пяти минут до девяти часов, прежде чем Бёрджесс снова выйдет из здания. Нужно было сохранять терпение.

Он направился к парковке и остановился в дальнем ее конце, частично скрытый из виду одной из стоящих там машин – желто-зелено-белых машин «неотложки». Камеры наблюдения у него над головой не работали. Понадобился всего один день поисков в интернете, чтобы узнать их точную модель и найти способ отключить их вручную без риска получить удар током.

Он встал так, чтобы его не было видно со стороны дороги, и целых четыре часа прятался возле контейнеров с медицинскими отходами, прежде чем Бёрджесс наконец появился из здания; он был один, в пальцах у него позванивали ключи от машины. Ростом Бёрджесс был пять футов и шесть дюймов, тощий, как вешалка, и менее подготовленный убийца мог бы решить, что легко с ним справится. Однако на двух фотографиях на странице Бёрджесса в Фейсбуке он видел его в белом облачении для занятий боевыми искусствами, с медалью в руках. Он решил, что его цель, скорее всего, не сдастся без борьбы. Глупо было бы не использовать снотворное.

Подойдя ближе, Бёрджесс озадачился, когда увидел незнакомца, который стоял, прислонившись к контейнеру, держась за грудь слева и тяжело дыша.

– Вы… не… поможете? – выдавил он. Бёрджесс бросился к нему как раз в тот момент, когда тот рухнул на асфальт.

– Что случилось, приятель? – спокойно спросил Бёрджесс, опускаясь на колени. – Где болит?

Но, прежде чем он успел задать еще хотя бы один вопрос, «больной» вскинул руку, и его кулак пришел в соприкосновение с шеей Бёрджесса. Он воткнул иглу и нажал на поршень, прежде чем тот успел отвести его руку.

Бёрджесс инстинктивно дернулся назад, но шприц так и остался торчать в его шее. Выдернув иглу из своей плоти и осознав, что произошло, жертва широко раскрыла глаза, на лице отобразилась паника. Он поднялся на ноги, пытаясь убежать, но противник вскинул обе ноги и ударил Бёрджесса под колени, лишив равновесия и заставив рухнуть наземь. Потом навалился сверху, прижимая его к асфальту, пока быстродействующий мышечный релаксант вершил свою химическую магию.

Он забрал из рук жертвы ключи от машины, нажал на брелоке кнопку разблокировки замков и окинул взглядом парковку, чтобы проверить, у какой машины в этот момент мигнули фары. Подождал, пока мимо проедет автобус и два такси, потом схватил за запястья Бёрджесса – тот был в сознании, но сопротивляться уже не мог, проволок его десять метров до нужной машины и засунул на заднее сиденье. Выдернул из гнезда штекер, посредством которого компьютерная система заряжалась от сети, и сунул ключи в замок зажигания. Проигнорировал «ТерраФикс» – планшет размером с айпэд, укрепленный на центральной консоли и автоматически проложивший маршрут, который советовала Бёрджессу выбрать система контроля дорожного движения.

Вместо этого он вбил в маленький спутниковый навигатор на приборной панели адрес, уже зная, как туда добраться. Потом медленно вывел машину на дорогу, ведущую к конечной точке жизни Бёрджесса.

Глава 13

– Как получилось, что ты разъезжаешь на машине, а мне приходится ездить везде общественным транспортом? – спросила Бекка.

Она окинула взглядом салон «Форда»; хотя это нельзя было назвать вершиной роскоши, автомобиль определенно был лучше, чем вагон подземки, набитый сотней потных пассажиров. Бекка воспользовалась возможностью и вытянула ноги вперед, под приборную панель, потом чуточку прибавила мощность кондиционера – просто потому, что могла.

– Мне сказали, что ею можно пользоваться, – отозвался детектив-сержант Брайан Томпсон. Он опустил оконное стекло и затянулся электронной сигаретой, и салон машины наполнился слабым запахом корицы. Томпсон выдохнул и затянулся снова.

– Я думала, ты бросил дымить.

– Моя тоже думает, что бросил, так что не говори ей.

Бекка не могла представить, чтобы Брайан мог сохранить что-либо в секрете от своей жены или, если на то пошло, от кого бы то ни было, даже если б от этого зависела его жизнь. Все его тайны были видны насквозь, отчего коллеги прозвали его Целлофаном. Бекка часто общалась с этим опытным детективом – он был хорошим другом ее отца и взял ее под крылышко, когда она только-только поступила в уголовный розыск, относясь к ней так же, как к собственным дочерям. Но в последнее время ее беспокоило его здоровье. Он стал терять вес, худоба заставляла его выглядеть старше, на лбу у него залегли глубокие морщины. Бекка гадала, как бы она справилась с тем, чтобы вырастить четырех дочерей – а именно столько у него было, и какие стрессы были бы с этим связаны. Она задумывалась о том, как скажется на ней напряжение, неизменно сопутствующее их работе, когда она достигнет его возраста.

– Ты слышал, что сказала Уэбстер на совещании? – спросила Бекка. – Мне кажется, она злится из-за того, что мы продвинулись так недалеко, а ведь трупы нашли уже четыре дня назад.

То, насколько напряженным было это расследование, чувствовала не только Бекка, но и весь отдел. Их филиал уголовного розыска был разделен на отдельные команды, призванные расследовать различные аспекты дела. И когда они сидели за столом в зале совещаний и сообщали другим о ходе следствия, Уэбстер не столько задавала вопросы, сколько выстреливала эти вопросы со скоростью пулемета.

– Мне кажется, статья в «Ивнинг стандард» сделала все только хуже, – добавил Брайан.

– Я ее не читала. Что там сказано?

– Они сообщили, что Думитру и Чебан были кузенами и что их смерти могут быть связаны между собой. Репортер звонил Нихату, пытаясь выудить у него признание в том, что в Лондоне действует маньяк или киллер. В любом случае положение проигрышное. Сказать «без комментариев» – и это прозвучит так, будто мы что-то скрываем. Сказать «нет никакого маньяка или киллера» – и газетчики напишут, что мы все отрицаем, но что эти слова все равно прозвучали, а значит, что-то такое есть. А позже, когда окажется, что это был какой-нибудь новый Фред Уэст или Гарольд Шипман¹⁸, все будет выглядеть так, будто мы солгали.

– Но ведь ты не считаешь, что это действительно какой-то маньяк? – спросила Бекка. – Я имею в виду – я знаю, что они есть, но они встречаются в реальной жизни намного реже, чем в телесериалах, верно?

– Нет, вряд ли это маньяк. Скорее всего, кто-то мстящий нашим румынским друзьям. Перед тем как мы ушли с совещания, Нихат сказал мне, что у обоих на родине есть судимости за распространение наркотиков и что они должны разным людям много денег. Именно с этим и связано наше дельце, помяни мои слова. Вероятно, они решили залечь здесь на дно – но оно оказалось недостаточно глубоким. Кто-то мог вычислить, где они находятся, возможно, послал сюда людей, чтобы прикончить этих красавчиков и сразу же вернуться обратно. Наши люди просматривают списки пассажиров всех поездов, самолетов и паромов.

Бекка уставилась через лобовое стекло на горячий воздух, поднимающийся над капотом машины и над асфальтом дороги, из-за чего машины, едущие впереди, словно колебались и мерцали.

– В некотором роде мне даже жаль, – созналась она. – Маньяк – это уникальный случай в карьере следователя. Я бы не прочь встретиться с таким. Ну, то есть после того, как мы его арестуем.

– Что ты узнала про того парамедика, которого мы собираемся повидать? – спросил Брайан.

Бекка достала из сумки блокнот и стала перелистывать страницы.

– Он – второй из тех троих, кто стоял ближе всего к Думитру, когда тот упал под поезд. Его зовут Уильям Бёрджесс, тридцать семь лет, живет в пятнадцати минутах ходьбы от той станции, где погиб Думитру. Он первым из всех, кто был на платформе, связался с нами – в тот момент как раз ехал на работу и после происшествия помогал на месте происшествия. Он позвонил нам, когда прочитал, что смерть Думитру связана с другим убийством.

– Ты видела его там в тот момент?

– Только ноги, когда он заполз под поезд. Снял худи в «слепой зоне» на платформе, а под ней у него была медицинская форма. Поэтому он выглядел как совершенно другой человек, и мы не смогли установить связь.

– Он все еще под подозрением?

– Все они под подозрением, пока не будет доказано обратное.

– Ты говоришь как настоящий коп.

Основную часть пути они ехали очень медленно из-за вечных лондонских пробок. Бекка жалела, что полиция не может законным образом добраться из пункта А в пункт Б по полосам, выделенным для автобусов и такси. Еще ей хотелось включить красно-синий проблесковый маячок, укрепленный на крыше машины без опознавательных знаков, и увидеть, как автомобили перед ними уступают путь. Наконец они миновали центральную часть Лондона и подъехали к станции «Скорой помощи» в Тернем-Грин на западе города. Девушка в форме пригласила их в комнату для персонала и уведомила о том, что Бёрджесс отправился на выезд на машине «неотложки». Бортовой компьютер машины показывал, что автомобиль находится в движении.

– Я думала, он уже вернется к этому моменту – травма, на которую его вызвали, не особо серьезная, – сказала девушка. – Позвольте, я взгляну, что его задержало.

Она скрылась в другой комнате.

Бекка и Брайан сидели на потертом диване, укрепленный на стене телевизор показывал шоу об аукционе недвижимости. Бекка с тоской смотрела на домик в Камбрии, словно сошедший со старинной открытки, и гадала: может быть, им с Мэйси когда-нибудь суждено покинуть столицу и начать новую жизнь в сельской местности? Но знала: дочери там будет хорошо, однако сама она будет тосковать по своей карьере.

Прошло почти пятнадцать минут, прежде чем нетерпение Бекки достигло предела.

Она постучала в дверь, за которой скрылась девушка, а потом вошла в соседнюю комнату; Брайан последовал за ней. Девушка и ее коллега, представившаяся как офис-менеджер, смотрели на большой экран, на который была выведена компьютерная карта Лондона – диспетчеры «Скорой помощи» использовали ее, чтобы прокладывать и отслеживать маршруты служебных автомобилей и бригад. Бекка видела маленькие значки в виде машин «неотложки», обозначавшие местоположение каждого из автомобилей.

– Мы не можем связаться с Уиллом, – встревоженно сказала офис-менеджер. – Бригада, которая поехала по адресу следом за ним, сообщила, что на месте он не появлялся.

– Вы пробовали ему звонить? – спросила Бекка.

– Да, на мобильный телефон, на радиоустановку в машине и на портативную рацию. Но он не отвечает. Отслеживающие устройства в машине и в рации передают нам его местоположение – но это совсем не там, где он должен быть.

– И где он сейчас?

– В промышленной зоне Актона, в четырех милях отсюда. Машина припаркована в тупике.

Бекка посмотрела на Брайана и подняла брови. Тот ответил ей кивком. Не требовалось слов, чтобы выразить то зловещее чувство, которое вызвало у них исчезновение Уильяма Бёрджесса.