Kitabı oku: «И восстанут мертвые. Смерть знахаря. Любопытство убивает», sayfa 2
Глава 2. «…И восстанут мертвые»
Преподобный Реджинальд Готобед, пастор методистской церкви Хаттеруорта, со смешанным чувством взирал со своей кафедры на толпу прихожан, которые пришли послушать «Мессию». При таком наплыве публики собранных средств должно было хватить на долгие месяцы, что избавляло церковь от необходимости залезать в долги, и это радовало пастора. Но, сравнивая нынешнее огромное сборище с той жалкой горсточкой, что обычно посещала его воскресные проповеди, он горестно вздыхал. Этим вечером преподобный не намеревался наставлять паству, он должен был выступать в роли ведущего. Пастор приветливо кивнул казначею, сидевшему внизу на задней скамье рядом с полкой, где стояли горкой ящики для пожертвований, потом с улыбкой оглядел лица людей в центральном нефе и на переполненной галерее. Молодые члены общины уже приносили деревянные скамейки и стулья из соседнего здания воскресной школы, а затем с грохотом ставили их в проходах, поскольку церковные ряды не вмещали всех пришедших, которые шумно требовали, чтобы их впустили. Филипп Гриздейл в последний момент все же позвонил, извинился и сообщил, что не сможет приехать, но публику это не смутило. Фрэнк Хауорт был хорошей заменой, и, когда объявили о новом составе, никто не опечалился. С пяти часов до шести, к началу действия, по извилистой дорожке на вершину холма, где стояла церковь, тянулась нескончаемая процессия. Публика прибывала и прибывала. Тем из жителей окрестных земель, кто не сумел добраться до города на автобусе, хватило энтузиазма дойти пешком, благо рождественский вечер выдался на славу – ясный и тихий. Многие считали, что настоящее Рождество непременно должно завершиться «Мессией» в церкви, а без этого праздник будет неполным. Среди публики попадались честные, добродушные, пышущие здоровьем лица полицейских: в свободное от службы время одетые в гражданское отцы семейств привели своих домашних послушать, как будет петь их шеф. На одной из задних скамеек сидели два местных прощелыги, неоднократно судимые за браконьерство. Они оказали исключительную честь человеку, который столько раз отправлял их за решетку, что это уже вошло у него в привычку: оба явились с чисто умытыми лицами, в лучших костюмах и при галстуках. Им хотелось послушать, так ли хорошо поет суперинтендант, как служит закону. Рядом с ними неловко ерзал на скамье председатель местного суда магистратов. Он пришел поздно и занял свободное место в конце скамьи, однако под натиском прибывающей публики не смог держаться на внушительном расстоянии от своих постоянных «клиентов» и был вынужден пересесть к ним.
Помост, словно большая лестница, покрытая багровым сукном, окружал кафедру. Когда Литтлджоны со своей домовладелицей, мисс Стейлибридж, и миссис Хауорт появились в церкви, хор занимал места на красных ступенях. Скромные сопрано, которым пришлось взбираться на самый верх, старались держаться с достоинством, их более ветреные подруги смело показывали ножки и белье. Хор усилили певчими из другой церкви. На двух передних скамьях настраивали инструменты оркестранты. Публика шуршала программками, а самые тонкие знатоки нарочито листали страницы оратории, готовясь следить за действием от первой и до последней ноты.
Четыре солиста взошли на первую ступень красной лестницы и уселись на венские стулья. Мистер Готобед встал, прочитал короткую молитву, затем передал бразды правления хормейстеру.
Хормейстер, дородный мужчина в годах, с обширной лысиной, обрамленной седыми кудряшками, поднялся на возвышение. Он был в старомодном фраке и держал в руке солидную дирижерскую палочку из черного дерева, отделанную серебром, – подарок от хора в знак признательности за долгую службу. Хормейстер раскрыл партитуру, сосредоточенно вгляделся в нее и снова закрыл, показывая, что знает ораторию от начала до самого конца, затем постучал палочкой по шаткому пюпитру. Любительский оркестр составляли музыканты со всей округи. Многие из них, истинные энтузиасты, неделями ходили на репетиции пешком через весь город в любую погоду. Струнные преобладали, а деревянных духовых инструментов явно недоставало, но дирижер знал свое дело и держал оркестрантов в строгости, поскольку играли они слаженно.
Зазвучала чудесная увертюра, и Литтлджон будто перенесся из полного незнакомцев зала в маленькую церквушку своего детства. Он вновь увидел перед собой старые, знакомые лица певчих. Большинства уже давно не было в живых. Ему вспомнился доморощенный органист, который старался изо всех сил не отстать от хора, вечно пропускал ноты и яростно давил на педали. Солисты с неба звезд не хватали, но пели вполне прилично. Святочный Дух Прошлых Лет5 встал неслышно за плечом у инспектора. Сольная партия тенора вслед за увертюрой вывела Литтлджона из задумчивости. На скамьях не осталось ни единого свободного места, на каменных стенах выступила влага, в церкви было жарко как в духовке. Суетливый церковный сторож открыл одну из дверей, ведущих из притвора на главную улицу, и звуки восхитительной арии вырвались на свободу, поплыли над поросшими вереском холмами в темноту еще не окончившейся рождественской ночи. «Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся», – прокатилось дерзкое эхо среди тихих гребней и долин неспящих Пеннинских гор. Литтлджон вспомнил былые дни в Манчестере, когда вышел из полицейского участка в городской ратуше и проскользнул в Зал свободной торговли, чтобы послушать, как эти же арии исполняют Фрэнк Маллингз и Норман Аллин в сопровождении оркестра Халле. Дирижировал ораторией в тот день Хамилтон Харти. Литтлджону еще не сообщили новость, что этой зимой свирепые варвары при налете на Манчестер обратили в пепел место его счастливых воспоминаний.
Хор громогласно ревел: «И явится слава Господня». Хауорт прекрасно справлялся со своей ролью и мощно «потрясал море и сушу». Его густой звучный голос разносился по церкви, к восторгу как законопослушных прихожан, так и нескольких нарушителей закона. На улице перед дверями церкви останавливались прохожие. «Вроде бы это Фрэнк Хауорт», – сказал кто-то. Грузная, простоватая женщина, сидевшая позади Литтлджона, произнесла театральным шепотом: «Да, но поет он дивно». Эта короткая фраза довольно точно передала общее впечатление.
В полицейском участке Хаттеруорта зазвонил телефон. Ответил инспектор Росс, крайне недовольный тем, что приходится нести дежурство, когда его шеф поет. Он как раз задавался вопросом: может, не просто пройти мимо церкви, а заглянуть внутрь при исполнении служебных обязанностей? Надо же выяснить, как дела.
– Да, – раздраженно буркнул он в трубку.
На другом конце провода заговорили, и выражение лица инспектора изменилось. В его глазах мелькнул интерес.
– Правильно. Ждите. Ничего не трогайте, пока я не приеду. Инок Сайкс? Откуда вы знаете? Кольцо на пальце с его инициалами? Ладно. Мы скоро будем.
Росс торопливо нацарапал записку, потом звонком вызвал констебля и вручил ему листок.
– Передай это суперинтенданту Хауорту в церкви, – велел он. – Только не нужно врываться прямо сейчас и сбивать его посреди «Зачем мятутся народы», но отдай сразу, как только появится возможность. Я еду на Майлстоун-Мур, а ты скорее возвращайся в участок, потому что нам предстоит беспокойная ночь. Отряд ополченцев наткнулся на останки Инока Сайкса на болотах, нам необходимо включаться в работу. Иди, и нечего стоять там и таращиться…
Констебль Джо Шаттлуорт поспешно выскочил за дверь и понесся по темным улицам к методистской церкви. Там он увидел Джорджа Вудроффа, церковного сторожа. Тот стоял у открытой двери в темный притвор. Из глубины церкви доносился чарующий голос.
Он отторгнут от земли живых…
Ибо Ты не оставишь души моей в аде…
– У меня сообщение для суперинтенданта, Джордж, – произнес констебль Шаттлуорт, поежившись. – Как бы мне передать ему записку?
– Лучше подождать, пока он закончит, старина, а потом перехватить его на выходе. А что стряслось, Джо?
Констебль Шаттлуорт доверительно понизил голос до замогильного шепота:
– Ополченцы рыли окоп на одном из холмов Майлстоун-Мур перед самыми сумерками и выкопали скелет. На пальце у него кольцо с инициалами «и» «эс». Судя по всему, это Инок Сайкс. Меня послали доложить об этом суперинтенданту Хауорту, «Мессия» или нет – не важно.
У Джорджа Вудроффа отвисла челюсть.
– Нет, Джо! Не говори так!
Сторож взволнованно всплеснул руками и нервно переступил с ноги на ногу, словно солдат, марширующий на месте. Его раздирали противоречивые чувства. Наконец он справился с собой. Он не позволит никому, даже скелету, испортить ежегодное торжество. Джордж Вудрофф решительно закрыл внутреннюю дверь притвора, будто защищал дом Господень от зла.
– С этим придется подождать, Джо. Его нельзя сейчас прерывать. Инок Сайкс пролежал, наверное, на этой твоей пустоши лет двадцать, а то и больше. Он может подождать еще полчаса или около того – по крайней мере до тех пор, пока мистер Хауорт не допоет «Ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными». Тогда я передам ему записку.
– Послушай, Джордж…
– Если хочешь вызвать его раньше, тебе придется пойти туда и увести мистера Хауорта со сцены посреди действия, – заявил сторож и с непреклонным видом выставил вперед маленький острый подбородок.
Констебль Шаттлуорт замер в нерешительности. Его ботинки ужасно скрипели. Робкий от природы, хотя и старательный полицейский, он немало натерпелся из-за своей застенчивости, а его привычка краснеть по малейшему поводу служила в городе поводом для бесконечных шуток. При мысли, чтобы со скрипом пройти, точно сквозь строй, между рядами прихожан за закрытой дверью, констебль покрылся холодным по́том, колени задрожали. Он без колебаний бросался в гущу жестокой потасовки, мощными ударами сбивал с ног самых отчаянных драчунов и в одиночку или с помощником оттаскивал их в участок. Однако на сей раз предстоящая задача повергла его в ужас. Среди сопрано в хоре, что выводил в эту минуту свою партию, была одна юная леди, которую констебль надеялся однажды назвать миссис Шаттлуорт, когда наберется храбрости сделать ей предложение.
– Ладно, Джордж. Но мне за это здорово нагорит от инспектора Росса.
– Будет еще хуже, если суперинтендант прервет выступление. Здесь приходится выбирать меньшее из двух зол, Джо. Кстати, мать Инока Сайкса тоже в церкви. Надо бы и ей сказать, когда придет время.
Вудрофф снова распахнул дверь притвора, и двое мужчин уселись рядом в темноте – ждать подходящего момента. Временами, заслушавшись музыкой, они забывали обо всем на свете. Аплодировать солисту в конце выступления в церкви неуместно, но дух всеобщего восхищения, казалось, витал в воздухе и мягко обволакивал двух слушателей в притворе, когда Хауорт опустился на скамью после вдохновенной арии «Зачем мятутся народы». Вступило нежное сопрано, и у сторожа с констеблем пересохло в горле: чудесные звуки «А я знаю, Искупитель мой жив» лились в открытые двери притвора, вызывая в памяти печальные воспоминания. Хор поднялся и взял первые зловещие ноты «Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых» на кошмарном, невнятном пианиссимо, и двое мужчин внезапно вспомнили о цели прихода констебля. Оба почувствовали, как волоски на затылке встали дыбом.
Литтлджон едва не испекся заживо – так жарко было в церкви, – однако наслаждался каждой минутой и обменивался с женой восхищенными взглядами. Восторженное умиление охватило всех в этих стенах. Куда бы ни посмотрел инспектор, повсюду взгляд его встречал сияющие радостью простодушные лица. Истощенные нуждой и трудом забыли об усталости, сбросили с себя груз каждодневных забот; истерзанные тревогами обрели покой; заносчивые и чопорные смягчились, смирив гордыню; униженные распрямились, подняли головы. Корнетист выбрался из оркестра и смущенно сел рядом с Хауортом. Они представляли собой странную пару: элегантный, подтянутый певец с великолепной осанкой, в котором так и бурлила энергия, и щуплый музыкант, кривоногий и бледный. Оркестр заиграл вступление к «Ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными», пара снова поднялась. Корнет, скромное подобие серебряной трубы на парадных представлениях, звучал ярко и чисто, и маленький человечек, что дул в него, преобразился. Он уже не казался несуразным, лишним или жалким. Звуки, словно легкие радужные пузыри, взлетали ввысь и лопались над головами слушателей. В конце сольной партии публика с трудом удержалась от бурных восторженных рукоплесканий.
Когда хор уже готовился загреметь с новой силой, маленький Джордж Вудрофф решительно зашагал по проходу между рядами, его ботинки скрипели и громко стучали по паркету. Вначале он приблизился к иссохшей, усталого вида старой женщине, одетой в черное, которая сидела на боковой скамье параллельно центральному проходу, и что-то прошептал ей на ухо. Та испуганно посмотрела на него, оглянулась на дверь, поднялась и неуклюже побрела к выходу, чтобы услышать страшную новость от констебля Шаттлуорта. Вудрофф направился дальше, подошел к возвышению, сделал знак Хауорту и передал ему записку. Удивленный суперинтендант развернул листок и прочитал строчки, потом что-то сказал сидевшему рядом тенору и торопливо сошел вниз с помоста. Он намеренно выбрал боковой проход, чтобы пройти мимо Литтлджона, который сидел в конце скамьи. Поравнявшись с инспектором, тронул его за локоть и жестом предложил следовать за ним. Грянул финальный хор, и суматоха вмиг улеглась. Громогласные раскаты «Достоин Агнец закланный» настигли детективов уже на главной улице.
– Ох и каша заварилась, Литтлджон, – произнес Хауорт, когда они вышли в морозную ночь. – Я подумал, что вам, вероятно, захочется поучаствовать. Конечно, вы в отпуске, но если мы с вами похожи, то это дело, которое так неожиданно на нас свалилось, заденет вас за живое.
– Я с вами, Хауорт. Можете на меня рассчитывать, буду рад помочь.
– Что ж, в записке говорится, что останки Инока Сайкса обнаружили в земле на Майлстоун-Мур. Для полиции случай небывалый, что и говорить! Через пять минут мы будем в участке, но я перескажу вам историю вкратце. Это дело связано с убийством, совершенным в тысяча девятьсот семнадцатом году, во время прошлой войны!
– Боже милостивый! Значит, мрачные тени прошлого?
– Да. В октябре тысяча девятьсот семнадцатого года Джереми Трикетт, местный рабочий-металлист, а заодно и браконьер, был найден убитым на Майлстоун-Мур, в глухом месте, через которое мы проезжали прошлой ночью. Болота тянутся до самого горизонта, вы можете любоваться ими из окна спальни дома, где остановились. Между ним и Иноком Сайксом, тоже металлистом и браконьером, была давняя вражда из-за девушки. Трикетта застрелили из дробовика, и, когда после убийства Сайкс исчез, полиция, естественно, посчитала его виновным. В то время я служил констеблем в Хаддерсфилде и не занимался этим делом, однако слухи о нем разошлись по всей округе, разговоров хватило на долгие месяцы. Сайкса так и не нашли. Все решили, что он либо сбежал за границу, несмотря на трудности военного времени, либо отправился на фронт и был убит. Его объявили в розыск, прочесали окрестности вдоль и поперек, но безуспешно. Дело так и осталось незавершенным, легло на полку. А сегодня днем отряд местной обороны проводил маневры на болотах. Они копали траншею и наткнулись на человеческий скелет. По счастью, когда они это поняли, им хватило ума не трогать находку. Но они обнаружили на пальце скелета кольцо с инициалами Сайкса. Такие вот дела. Похоже, Сайкс пролежал там все эти годы. Кто-то совершил двойное убийство, чтобы сбить полицию со следа. Хитрая уловка, верно?
– Если ваша догадка верна, убийца – человек хладнокровный и неразборчивый в средствах, его обман раскрылся через много лет по чистой случайности.
– Да. Двадцать три года – немалый срок. С тысяча девятьсот семнадцатого года много воды утекло. Вероятно, убийца уже умер или исчез.
– Значит, дело откроют вновь?
– Да. Хотя след уже холодный, как остывшая баранина. Но нам предстоит расследование, придется начать все сначала и сделать все возможное, покопаться в прошлом, что уже давно мертво. В моей практике это нечто новое.
– И в моей тоже, Хауорт. Я полностью в вашем распоряжении. Неофициально, разумеется.
– Ну нет, вам так просто от меня не отделаться, Литтлджон. Если дело не удастся раскрыть до окончания вашего отпуска, я поговорю с главой полиции графства, и мы затребуем помощь Скотленд-Ярда, а в запросе укажем ваше имя. Тогда, наверное, вы у нас немного задержитесь.
– Хорошо! – кивнул Литтлджон, и двое мужчин вошли в тускло освещенный вестибюль полицейского управления.
Часы на приходской церкви пробили девять. Где-то в отдалении буйствовал духовой оркестр с бомбардоном и басовым тромбоном. Спотыкаясь и фальшивя, он приближался к финалу весьма вольной интерпретации «Прекрасного Сиона», чтобы потом на выручку за дневные труды подкрепить свои силы в любимой пивной.
Глава 3. Майлстоун-Мур
О славный герцог Йоркский!
Было у него десять тысяч солдат.
На вершину холма он повел свое войско
И с войском спустился назад.
Старинная песенка
На следующее утро после того, как обнаружилось преступление более чем двадцатилетней давности, Хауорт с Литтлджоном осторожно втиснули свои крупные тела в полицейскую машину, и когда часы на церкви пробили десять, уже ехали вверх по холму к Майлстоун-Мур. День выдался морозным и ясным, раннее солнце озаряло яркими лучами улицы города и заливало светом окрестные деревни. Булыжные мостовые и каменные строения Хаттеруорта вскоре остались позади, автомобиль легко катил по ровной гладкой дороге через болота. Теперь вокруг, на сколько хватало глаз, простиралась безмолвная пустыня. Утесник и вереск, чьи узловатые цепкие корни виднелись на рыхлой торфяной почве, колыхались, словно бурые морские волны, когда резкие порывы ветра клонили стебли то в одну сторону, то в другую. По обеим обочинам дороги вдоль края торфяников тянулись ряды белых каменных столбиков с черными шляпками – путевые вехи, различимые в темноте или в снегу. Большие белые облака величаво плыли по синему зимнему небу. Вид был великолепный. По одну сторону до самого горизонта расстилалась вересковая пустошь, расцвеченная багрово-коричневыми красками зимы. Блестели лужицы, покрытые тонкой ледяной корочкой. Ручейки пробивали себе дорогу в земле и собирались в поток, журчавший подо льдом в кювете. По другую сторону вздымался крутой травянистый склон, переходивший постепенно в пастбище, где уже чувствовалось присутствие человека, покорителя природы. Внизу лежала долина, где у быстротечной реки Коддер укрылся Хаттеруорт, дальше местность понемногу повышалась и снова переходила в бескрайние волны холмов. Построенный из местного камня город прекрасно вписывался в общую картину. Длинные ряды трехэтажных коттеджей, общественные здания, трубы, башни и открытые пространства Хаттеруорта растянулись вдоль нижнего шоссе, которое с высоты холмов казалось лишь волнистой тонкой нитью, ведущей вдаль. Дикую землю между Майлстоун-роуд наверху и городом внизу человек обжил и подчинил своим нуждам. Грубые стены сухой каменной кладки разделяли ее на клеточки, словно огромную шахматную доску. На луговых склонах паслись коровы и овцы. Фермер разбрасывал известь на зеленой траве лужайки, белая пыль взлетала в воздух, словно клубы пара. Шла извечная битва между болотами и человеком, утверждающим свое господство. В отдалении вился белый дымок поезда, с натугой вползавшего на гребень горы, в самое сердце Уэст-Райдинга.
Полицейский автомобиль храбро взбирался в гору. Мимо проносились телеграфные столбы. Тяжело увешанные проводами, они выстроились в боевом порядке, чтобы дать отпор любой непогоде, будто армия, сомкнувшая ряды против врага. Посреди пустоши проводили учения ополченцы. Проблему скелета они решили – доложили о своей находке в соответствующую инстанцию – и теперь вернулись к неотложным задачам, более важным, чем возня с какими-то высохшими костями из прошлого. Повсюду одетые в хаки люди бегали, прыгали, спотыкались, падали и бросались в атаку. Свои театральные сражения они разыгрывали серьезно. «Неприятель» из Уэст-Райдинга без видимого успеха пытался отвоевать Хаттеруорт и окрестные дороги у местных добровольцев.
Машина резко остановилась на пятачке возле дороги, и детективы выбрались на обочину. В этом месте через ручей в кювете был перекинут мостик, дальше по пустоши тянулась тропинка. Едва различимые колеи от колес почти сгладились с годами, но раньше по этой дорожке возили камень из маленькой заброшенной каменоломни на склоне холма. Дальше по тропе, примерно в пятидесяти ярдах от шоссе, возле высохшего куста утесника виднелась небольшая группа людей. Двое мужчин в рубашках копали; рядом стояли двое полицейских, грубый с виду малый (наверное, местный фермер или наемный работник) и один из ополченцев. При виде суперинтенданта и его спутника полицейские взяли под козырек, мужчины с лопатами (как оказалось, констебли) последовали их примеру.
– Ну, парни, – добродушно произнес Хауорт, – что-нибудь нашли?
– Мы извлекли все кости, сэр, – ответил один и вытер тыльной стороной ладони пот со лба. – Доктор Гриффитс заезжал сюда, но сказал, что ничего не может сделать, пока мы не найдем весь скелет. Мы собирались отвезти кости в морг, когда закончим работу. Вот они.
Он указал на расстеленный брезент, поверх которого был разложен пестрый набор грязных костей, темных, в бурых пятнах от влажного торфа, въевшегося за те долгие годы, что скелет пролежал в земле. Коричневый череп с насмешкой косился на детективов пустыми глазницами. К костям прилипли клочки ткани, и, судя по остаткам старой сгнившей кожи, труп был обут, когда его зарыли. Рядом на брезенте лежал дробовик двенадцатого калибра. Его стволы сильно пострадали от ржавчины, однако приклад сохранился на удивление хорошо. Хауорт осторожно коснулся его.
– Вижу, покойника похоронили с оружием, словно вождя, – заметил он. – Наверняка мы сумеем определить происхождение ружья и установить владельца.
Один из полицейских тщательно просеивал землю сквозь несколько сит, чтобы не пропустить мелкие фрагменты. Хауорт повернулся к нему с улыбкой:
– Славная у тебя здесь работа, Хиклинг. Нашел что-нибудь любопытное?
Констебль поднял юное розовощекое лицо и ухмыльнулся в ответ.
– Несколько монет, сэр, часы, складной нож, курительную трубку, жестянку из-под табака и около десяти дробин, свинцовых. Похоже, они выпали из тела при разложении. Доктор Гриффитс попросил, чтобы мы постарались найти их, если сможем.
– Хорошо. Продолжай, Хиклинг. Занятие это нудное, но очень важное. Собери то, что найдешь, а когда закончишь, доставь в участок. Там мы тщательно все изучим. А теперь, Литтлджон, я покажу вам, где нашли труп Трикетта. Как я уже говорил, я отсутствовал в это время в городе, но позже меня сводили туда. Нам в ту сторону.
Хауорт повел своего спутника по тропинке через болото. Они прошли около пятидесяти ярдов. Каменная стена сухой кладки, осыпавшаяся и заросшая бурьяном, обозначала когда-то границы небольшого освоенного участка земли, у дальней межи виднелись пустынные развалины фермерского дома. С внешней стороны стены, примерно у середины, рос еще один чахлый куст утесника, побитый ветром и дождями. Хауорт указал на него:
– Вот здесь. Как видите, это недалеко от того места, где нашли Сайкса. Раньше считалось, что один из них убил другого, а затем ловко сбежал. Теперь, когда мы обнаружили останки второго трупа, эта версия более чем двадцатилетней давности развалилась. Нам придется начинать заново, хотя, наверное, все улики уже исчезли, а большинства важных свидетелей нет в живых.
Литтлджон зажег трубку, жадно затянулся и огляделся. Холодное бескрайнее болото – превосходное место для того, кто хочет скрыть ото всех свою тайну. Глухое, тяжелое безмолвие нарушали лишь редкие крики птиц да голоса ополченцев, которые продолжали свои учения. Казалось, даже присутствие множества людей на обширном пространстве не в силах прервать уединение этого пустынного места. Над бурыми волнами вереска витали древние духи стихий. Вкрадчивые пальцы сил разрушения незримо делали свое дело: выкручивали растения и замедляли их рост, стирали возведенные человеком границы, сокрушали его жилище, безжалостно скользили по возделанным им полям и возвращали землю назад, к одичанию.
– Думаю, Литтлджон, нам следует встретиться с тем, кто занимался расследованием убийства в то время. Это человек, чью должность я занял. Суперинтендант Пикерсгилл. Он живет на окраине города. В его рассказе прозвучат любопытные детали и подробности, если нам удастся вызвать его на разговор. Воспоминания Пикерсгилла дополнят безжизненный сухой скелет полицейских отчетов, которые нам передадут чуть позднее.
– Хорошая мысль. У нас есть еще время до обеда, если вы согласны.
– Отлично, Литтлджон. Тогда поедем прямо сейчас. Забавно, что предшественник Пикерсгилла на посту шефа, инспектор Энтуистл, тоже еще жив и живет вместе с суперинтендантом и его женой. Он тесть Пикерсгилла. Вместе они бы нам много чего порассказали. Старику около восьмидесяти, однако он полон сил. Эти двое помешались на курах. Мы, наверное, найдем их в курятнике.
Детективы вернулись к шоссе и сели в машину. Воздух был морозным и прозрачным. На небе вдалеке темнели свинцовые облака.
– Похоже, будет снег. – Хауорт набросил плед на колени Литтлджону и укутался сам.
Автомобиль плавно покатил вниз, в долину. По пути они миновали торжествующих ополченцев. Те одержали победу над «врагом», и теперь бодрым шагом направлялись в город.
Литтлджон оглянулся и сквозь маленькое заднее окошко увидел, что полицейские уже закончили раскопки и осторожно переносят на брезенте все, что осталось от Инока Сайкса и трагедии давно прошедших дней.
