Kitabı oku: «КГБ в ООН», sayfa 3

Глава третья
ВОСТОЧНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ ПОД ШПИОНСКИМ ТЕЛЕСКОПОМ

В связи с делом Губичева – Коплон возобновилось требование о расследовании деятельности Организации Объединенных Наций. В 1948 году небольшая группа конгрессменов и сенаторов выразила возмущение по поводу обвинений ООН в подрывной деятельности, хотя критики и объявили их поведение «немыслимо безответственным и истерическим». Однако нет дыма без огня.

Все были ошеломлены, когда трое служащих визового отдела государственного департамента свидетельствовали перед сенатским судебным подкомитетом, что коммунистические страны используют штаб-квартиру ООН как ворота, через которые сотни агентов просачиваются в страну и свободно разгуливают по ней под прикрытием дипломатического иммунитета.

Один из свидетелей, Уильям Макграт Харлоу, начальник департаментского отдела дипломатических виз, заявил, что «каждый представитель страны, расположенной за «железным занавесом», связанный с ООН, «представляет угрозу для безопасности Соединенных Штатов».

Двое других: Роберт Дж. Александер и Р. Клайд Ларкин – также утверждали, что безопасности США угрожают несколько сот представителей Советов и стран социалистического лагеря, использующих ООН как прикрытие для подрывной деятельности.

Ларкин сообщил сенатскому подкомитету, что некоторые агенты занимаются сбором разведывательных данных в пользу своей страны, а также коммунистической пропагандой.

Александер, эксперт по визовым вопросам, ветеран государственного департамента, подлил масла в огонь, добавив, что ООН словно медом приманивает международных и доморощенных коммунистов.

Эти заявления вызвали раздраженную реакцию комитета ООН по кадрам, который от имени более трех тысяч служащих принял резолюцию, решительно отвергающую обвинения в шпионаже. Резолюция утверждала, что «выдвинутые необоснованные обвинения и способ их оглашения причиняют вред Организации Объединенных Наций в целом и Секретариату в частности».

И все же выдвинутые тремя служащими госдепартамента обвинения заставили государственного секретаря Джорджа Маршалла сформировать комитет, куда вошли Бенджамин Маккелуэй, Джеймс Роу-младший и Маршеллус Шилд.

Заслушав свидетельства и завершив расследование, комитет доложил государственному секретарю, что не обнаружил не только сотен, но даже и одного человека, который бы под прикрытием ООН злоупотреблял гостеприимством Америки, ведя или замышляя шпионскую деятельность. Комитет был «шокирован формой предъявления таких серьезных обвинений» и подчеркивал, что «безответственные заявления могут иметь серьезные последствия для международной политики Соединенных Штатов».

ООН чувствовала себя оскорбленной, а за рубежом возникли сомнения в искренности поддержки Америкой великой инициативы становления всемирной организации.

«Нью-Йорк таймс» так прокомментировала инцидент: «Этого могло не случиться, и эпизод этот, безусловно, не привлек бы такого внимания, если бы представления о полной чистоте рядов ООН не опровергались деятельностью соответствующих комитетов конгресса. Мы должны себя защищать, но при этом нельзя впадать в истерику».

Хотя комитет не сумел обнаружить каких-либо фактических оснований в заявлениях служащих госдепартамента, Центральное разведывательное управление провело собственное расследование и сообщило сенатскому судебному комитету, возглавляемому сенатором Патом Маккарреном, что офицеры и агенты социалистических разведок работают в ООН и в ее учреждениях.

Сенатор Маккаррен огласил содержание письма директора ЦРУ, контр-адмирала Хилленкеттера, который исследовал список из ста фамилий сотрудников ООН, представленный комитетом Маккаррена.

Вот что выяснил Хилленкеттер:

а) тридцать два служащих активно работали на разведывательные организации своих стран;

б) двадцать девять служащих были высокопоставленными деятелями коммунистической партии, можно предположить, что они причастны к подрывной деятельности против Соединенных Штатов;

в) двадцать один служащий в свое время вел активную организационную работу в коммунистическом подполье или занимался деятельностью подрывного характера за пределами своей страны;

г) пятнадцать служащих не числились в «черном списке» ЦРУ;

д) трое служащих питали откровенную симпатию к Америке и выражали неприязнь к коммунистической идеологии.

В другой части письма Хилленкеттера сенаторам описывалась система шпионажа и деятельности подрывных групп, направленной на следующие цели:

а) внедрение агентов на стратегические объекты США;

б) создание систем связи для передачи материалов, в том числе «курьерской службы» из числа моряков;

в) слежка за советским персоналом для предотвращения просьб об убежище;

г) коммунистическая пропаганда, сбор негативной информации о Соединенных Штатах;

д) переправка американской валюты в Россию, где образуются существенные суммы для разведывательных операций за рубежом;

е) обеспечение связи между коммунистами США и СССР;

ж) создание противодействия принятию в Америке законов, направленных против Советского Союза.

Хилленкеттер описывал, как отбирается персонал для работы в Соединенных Штатах и в ООН, как с предельной тщательностью выбираются те дипломаты и другие представители, которые наверняка не станут перебежчиками и превратятся в хороших шпионов.

Со временем беспокойство насчет красных шпионов в ООН улеглось. Однако дело Губичева – Коплон дало новые основания для опасений и подозрений. Критики впервые получили возможность сказать: «Видите, мы вас предупреждали: ООН битком набита красными агентами».

Нью-йоркский журнал «Ньюс», расположившийся в величественном небоскребе, из окон которого можно было через 42-ю улицу видеть строящуюся тридцатидевятиэтажную громаду здания ООН, загораживающую великолепный вид на Ист-Ривер, опубликовал после дела Губичева – Коплон едкую редакционную статью. (В то время конгресс еще не выплатил взноса в 65 миллионов долларов на строительство здания.)

«Надо принять все меры предосторожности против использования ООН как убежища и приюта для шпионов, – писал «Ньюс». – Конгресс тоже может этому воспрепятствовать, если захочет. Долг США в 65 миллионов долларов за дворцы ООН в восточной части Нью-Йорка еще не утвержден конгрессом. Ему и не следует его утверждать, пока ООН хоть немного не сбавит упрямства по поводу ограничения дипломатического иммунитета. По-нашему, было бы лучше, если бы конгресс счел возможным попросту послать ко всем чертям мировую интеллектуальную элиту и перебросить ее в Женеву, в Швейцарию. Кажется, можно утверждать, что, как бы сурово мы ни ограничили дипломатический иммунитет, несколько умных шпионов – русских или других – всегда могут использовать эту мировую элиту, пока ООН находится в Соединенных Штатах».

Нечего и говорить, что долг был утвержден, а ООН осталась в США, несмотря на то, что «Ньюс» предпочел не поддерживать с ней добрососедских отношений.

Прошло не слишком много времени, и «Ньюс» вместе с прочими оппонентами получил новый повод для насмешек. Это случилось после того, как сенатский комитет по внутренней безопасности в Вашингтоне в полную силу обрушился на подрывную и коммунистическую деятельность в Секретариате ООН. Буря над ООН разразилась в середине лета 1952 года, когда в ходе одного из расследований выявилась причастность к шпионажу сорока работавших в ООН американцев.

Расследование привело к увольнению двадцати девяти нелояльных американцев и к временному отстранению от работы одиннадцати других (несколько человек вернулось к работе еще до участия в слушаниях).

Кульминация слушаний сенатского комитета по внутренней безопасности пришлась на начало декабря, когда свидетельские показания давала Ивлин Талер, секретарша Константина Зинченко, главы департамента ООН по делам Совета Безопасности. Зинченко был русским.

Мисс Талер сообщила, что одно время была коммунисткой, но потом «это ей надоело». Комитет поблагодарил мисс Талер за помощь в выявлении двадцати девяти нелояльных американских служащих ООН, а также за сотрудничество с комитетом и с ФБР. Наблюдатели могли лишь гадать, не представила ли она на закрытых заседаниях более важную информацию.

Свидетельства Ивлин Талер помогли обратить внимание на странный случай с пустым креслом на августовских совещаниях в ООН. Ее начальник вдруг исчез. Все заметили, что его нет. Пустое место за столом бросилось в глаза и несколькими месяцами раньше, что неприятно озадачило генерального секретаря Трюгве Ли. Тогда Ли решил выяснить, что стряслось с Зинченко.

«Что с Константином?» – спросил он одного из членов советской делегации, Аркадия Соболева, встретившись с ним в кафетерии. Как заместитель генерального секретаря ООН, Константин Зинченко был высшим по рангу русским чиновником в Секретариате, замещая генерального секретаря во время его отсутствия в ООН. Ли знал, что Зинченко уехал в Москву, но его возвращение затянулось.

Соболев смущенно поерзал в кресле, обдумывая вопрос генерального секретаря, потом наконец выдавил с вымученной улыбкой: «Я и сам удивляюсь, почему Константин еще не вернулся. Ходит слух, будто он заболел. Бедняга! Наверное, он до сих пор не поправился…»

Примерно такого ответа и ожидал Ли. Это был стандартный ответ, который давали советские представители в ООН после очередного внезапного и загадочного исчезновения их соотечественника, причем почти наверняка безвозвратного.

Какое-то время Ли получал сообщения о болезни Зинченко, но, будучи вместе с прочими дипломатами осведомленным о подобных советских «заболеваниях», он сильно подозревал, что болезнь эта главным образом дипломатическая и что Зинченко на службу в ООН больше не вернется.

Если кто и знал о судьбе Зинченко, так это Соболев. До Зинченко именно Соболев занимал пост заместителя генерального секретаря с годовым окладом в 22 тысячи долларов. В конце 1949 года, когда дело Губичева – Коплон разоблачило шпионскую деятельность русских в ООН и навлекло на Советы широкую критику, Соболева также отозвали в Москву, откуда он сообщил, что его возвращение задерживается «по болезни». В тот момент Зинченко и предложили выполнять обязанности Соболева.

Соболев вернулся в ООН, но его ранг понизился. Наблюдатели происходящего на дипломатической сцене все же единодушно сочли, что ему повезло: он «поправил здоровье».

А теперь «заболел» Зинченко. Дело сопровождалось еще одной тайной: вместе с Зинченко из ООН исчез и в течение нескольких месяцев там не появлялся один из его главных помощников, Николай Скворцов, проработавший в ООН три года. В апреле он взял отпуск и уехал в Москву. Его ждали назад через месяц. Но он попросил продлить ему отпуск по причине нездоровья жены. Просьбу удовлетворили. Он продолжал получать жалованье, составлявшее 8 тысяч долларов в год.

Когда Ли начал свои расспросы, он понял, что никто не придает значения этому двойному отсутствию. Правда, в кулуарах обсуждались слухи: Зинченко и Скворцов лишились благосклонности своего правительства, и с ними, вероятно, расправился Сталин.

Никто не задумывался над фактом исчезновения со сцены двух русских дипломатов в самый разгар грозы над ООН, когда проведенное конгрессом расследование выявило причастность сорока работавших в ООН американцев к шпионажу.

Во время громкого скандала, разразившегося в связи с обвинениями против этих американцев, выдвигались обвинения в адрес департамента ООН по делам Совета Безопасности, того самого, который возглавлял Зинченко и в котором работали обвиненные американцы.

Ситуация была серьезной, если учесть, что департамент занимался важными вопросами, связанными с войной в Корее.

Существенное значение имели и действия Ли против Зинченко в начале 1952 года, когда генеральный секретарь отказал ему в доступе к любым сообщениям, поступающим с корейского фронта: Зинченко уличили в изъятии без разрешения некоторых документов, где речь шла о стратегии, передвижении войск и других военных вопросах, связанных с военным контингентом ООН в Корее. Не возникало сомнений, что Зинченко посылает информацию в Москву, направившую свои войска сражаться с подразделениями ООН на линиях фронта.

В результате «карантина» Зинченко был низведен до положения курьера. Одновременно была свернута деятельность Скворцова, помощника Зинченко. Теперь он имел ограниченный доступ к бумагам и документам, касающимся Кореи. Предположение всего этого с отъездом Зинченко и Скворцова походило на правду.

Зинченко занял пост одного из девяти заместителей генерального секретаря ООН в 1949 году и после начала войны в 1950 году стал как бы военным министром ООН, а также министром связи и информации, приняв на себя ответственность за всю законодательную, военную и судебную деятельность, связанную с последующими операциями ООН в Корее. Этот важный пост был передан русским на конференции 1945 года в Сан-Франциско, где был подписан Устав ООН, после угрозы Молотова отказаться от дальнейшего участия в работе всемирной организации. Тогда Молотов предложил на этот пост Соболева.

В первые недели войны в Корее в поступающих с фронта сообщениях царила вполне понятная сумятица. Совет Безопасности, который был вынужден санкционировать введение сил ООН для предотвращения агрессии коммунистической Северной Кореи, требовал от полевых командиров докладов.

Эти доклады поступали к Зинченко. Со временем предстояло понять, что, принимая подобную информацию, Зинченко получал сведения об американских войсках и силах ООН прямо с театра военных действий, где стороной противника фактически командовал его непосредственный вождь Сталин.

Еще до возникновения у генерального секретаря Ли подозрений о том, что творится в его собственном Секретариате, полевой командир генерал Дуглас Макартур, возглавлявший контингент США и других стран под флагом ООН на корейском фронте, начал догадываться о происходящем. Казалось, Северная Корея обладала безошибочной способностью предугадывать военные планы Макартура.

Генерал решил перейти к новой стратегии – не на поле боя, а в докладах ООН, ограничиваясь общей информацией невоенного характера и сводя фронтовые и тыловые вопросы к минимуму, который не позволял получить целостной картины.

У Макартура было для этого и другое, не столь важное основание: он не раз обнаруживал, что Совет Безопасности подвергает его доклады цензуре. На какое-то время это ввергло его в конфликт с Ли.

Генерал твердо стоял на своем. Он больше не посылал подробных докладов в ООН, зная, что информация, пройдя через Зинченко, попадет в руки китайских и северокорейских коммунистов. А еще он поклялся не делать этого потому, что испытывал подозрение ко всей системе ООН.

Вскоре на Макартура посыпались неприятности. Зинченко был вынужден предупредить генерала, что он не выполняет своих обязанностей перед ООН. Замечание было, безусловно, оправданным, но поскольку оно исходило от Зинченко, который из-за Макартура лишился возможности передавать Кремлю точную информацию о положении дел на фронте, вопрос о действиях генерала стал чисто риторическим.

Заочная вражда усиливалась в процессе обмена посланиями: Зинченко требовал полных докладов, Макартур отказывался подчиняться. Наконец, разозлившись на злоупотребления Зинченко, Макартур направил генеральному секретарю Ли резкую жалобу. Генерал не обвинял Зинченко в шпионаже, а лишь указывал, что Совет Безопасности подвергает его доклады цензуре.

Зинченко воспользовался случаем для ответной атаки. Советский представитель созвал пресс-конференцию и разгневанно объявил, что Макартур «утаивает» военную информацию. Этот выпад сочли попыткой оказать на генерала давление от имени ООН. Но на Макартура нажимать не стали. Вместо этого Ли вскоре стал проводить совещания в Совете Безопасности за закрытыми дверями – без Зинченко. Выяснилось, что Ли знает об истинных целях требований Зинченко относительно полных сведений с театра военных действий. Через несколько недель генеральный секретарь распорядился не предоставлять Зинченко докладов Макар-тура; они начали поступать прямо к Ли.

Ли пошел еще дальше, создав наблюдательный комитет, – в сущности, сделав еще один шаг к предотвращению доступа русских к информации о военных действиях в Корее. Работать с докладами из Кореи разрешалось лишь этому комитету. Зинченко в его составе не было.

В результате Зинченко и был фактически низведен на уровень связного или курьера между Секретариатом и советским представительством в ООН. В последующие месяцы его все чаще видели в обществе Николая Скворцова, его помощника, что вызывало определенный интерес.

В ООН всегда считали Скворцова загадочной личностью. Скворцов, молодой, с будто выточенным лицом, был величайшей загадкой для всех работавших при ООН корреспондентов. Он любил поболтать, демонстрируя великолепное знание английского, сыпал шутками, был приветлив, но в беседах с корреспондентами часто становился суров, высокомерен и предельно осторожен.

Любопытной особенностью его поведения были частые приходы и уходы из здания ООН. Должностные обязанности требовали его присутствия на рабочем месте весь день, но казалось, будто у него масса дел где-то в других местах. Его спрашивали, где он был и что делал, но никогда не получали четкого ответа.

Наконец один сотрудник ООН разузнал о таинственных походах Скворцова, которые тот совершал теперь вместе со своим начальником Зинченко. Генеральный секретарь Ли получил сообщение из государственного департамента о попытках Скворцова уговорить нескольких американцев добыть секретные сведения об американских оборонительных сооружениях на Восточном побережье.

Ли уведомили, что за всем этим стоит Зинченко, его первый заместитель. Ли был потрясен. Он уже знал о неприглядной роли Зинченко в деле с военными докладами из Кореи, но никогда не подозревал о существовании тайного плана кражи военных секретов приютившей ООН страны, тем более при участии столь достойного делегата советской миссии, как Зинченко.

Первым раскрытым в ООН шпионом стал Валентин Губичев. Но он не имел высокого дипломатического статуса и фактически не обладал дипломатическим иммунитетом, будучи простым служащим. Зинченко же был высокопоставленным представителем советского правительства, равно как чиновником высокого ранга в Организации Объединенных Наций.

Ли проинформировали насчет Зинченко и Скворцова всего через неделю после того, как генеральный секретарь расспрашивал Аркадия Соболева о его исчезнувшем заместителе. И Ли понял, почему Зинченко и Скворцов внезапно ушли в отпуск и затягивают возвращение в ООН.

Советский Союз, разумеется, знал о расследовании деятельности сорока американцев, заподозренных в коммунистических симпатиях и в шпионаже. В случае разрешения Кремля на возвращение Зинченко или Скворцова в ООН русские вполне могли рассчитывать на привлечение к нему; в ходе частных слушаний сенатскому комитету по внутренней безопасности уже сообщили, что за всем этим делом стоят двое русских эмиссаров.

Зинченко и Скворцов пытались завербовать некоторых американцев из числа этих сорока. Дело, однако, не слишком продвинулось. ФБР, настороженное частыми приходами и уходами Зинченко и Скворцова из здания ООН, организовало за ними слежку. Выяснилось, что Скворцов прежде занимал пост в советском посольстве в Оттаве – в то время, когда в Канаде действовал знаменитый Сергей Кудрявцев, глава шпионской сети, выкравшей атомные секреты США. Возник вопрос: не обладает ли Скворцов опытом шпионской деятельности, не офицер ли разведки, не он ли обеспечивал передачу ядерной информации от Кудрявцева в Кремль?

Но все это оставалось лишь подозрением. Впрочем, долго ждать не пришлось – предположения ФБР получили подтверждение. Следившие за Скворцовым агенты стали свидетелями его тайных встреч с некоторыми американскими служащими ООН. Когда в таких встречах стал участвовать Зинченко, ФБР начало действовать. Американцев брали по очереди, одного за другим, допрашивали и выясняли, за чем охотятся русские.

ФБР установило, что Зинченко и Скворцов стараются раздобыть сведения о военных и портовых объектах на Атлантическом побережье. Их интересовали пропускная способность морских верфей в Бруклине, Норфолке и Портсмуте; данные о складах компании «Электрик боут» в Гротоне (штат Коннектикут), где Соединенные Штаты готовились приступить к программе создания вспомогательных ядерных установок; статистические сведения о посадочных полосах в Митчел-Филде на Лонг-Айленде, в Андовере (штат Массачусетс), на военно-воздушной базе Магуир в Нью-Джерси и другая сверхсекретная, тщательно охраняемая информация.

ФБР на шаг опережало Скворцова и Зинченко. Как только русские избирали для выполнения шпионского задания того или иного американца, в дело вмешивались агенты. Они перехватывали служащих, допрашивали, узнавали, о чем их просили, и привлекали к осторожным контрразведывательным операциям.

Несомненно, какие-то секреты были переданы русским, ибо, когда конгресс приступил, наконец, к расследованию, он потребовал увольнения двадцати девяти нелояльных американцев и отстранения от работы еще одиннадцати. И все же для выявления шпионов, подлежащих преследованию по закону, свидетельств оказалось недостаточно. Американцев уволили или временно отстранили от работы на основании их знакомства или недолгого общения с русскими эмиссарами, что, безусловно, позволяло усомниться в их лояльности. Хотя реального подтверждения передачи секретов кем-либо из этих американцев не было получено, ФБР подозревало некоторых из них, но не смогло ничего доказать. Большинство свидетелей ссылались на пятую поправку⁶, что само по себе давало повод задуматься.

Только когда ФБР приобрело доказательства попыток Скворцова и Зинченко завербовать американцев, директор ФБР Гувер уведомил об этом государственный департамент, а тот, в свою очередь, предупредил Ли, которому предстояло пресечь шпионский скандал в собственном окружении.

Конечно, в то время Ли мало что мог сделать со Скворцовым и Зинченко: они были в Москве. Желаниям ФБР отвечало то, что Скворцов и Зинченко уведомили генерального секретаря о своем намерении вернуться сразу же после «выздоровления». Соединенные Штаты ждали их возвращения, чтобы проследить за нитями шпионской сети. Поведение Ли вполне соответствовало этому плану.

Когда на смену сентябрю пришел октябрь, а Скворцов и Зинченко все продолжали откладывать свое возвращение, Ли убедился, что советское правительство узнало о подозрениях против двух дипломатов, хотя на парламентских слушаниях имена их ни разу не упоминались.

Наконец в начале ноября Ли направил Скворцову в Москву записку с уведомлением об увольнении. Зинченко никаких извещений послано не было. Ли хотел избежать скандала. Все яснее становилось, что Зинченко никогда не вернется, ибо от него уже несколько месяцев не приходило вестей.

Публичное объявление о шпионском скандале в ООН прозвучало только 13 декабря. Произошло это на созванной делегацией США в ООН пресс-конференции, где она огласила новость, сделав следующее заявление: «Правительство Соединенных Штатов уведомило Организацию Объединенных Наций, что господин Николай Скворцов пытался вести шпионскую деятельность. Соединенные Штаты также указали Организации Объединенных Наций, что подобное поведение, на их взгляд, является открытым злоупотреблением статусом международного гражданского служащего. В ожидании реакции ООН правительство США приняло меры к лишению визы господина Скворцова, который находится в данный момент в отпуске у себя на родине».

О Зинченко в заявлении не упоминалось, но оно прозвучало всего через несколько часов после завершения состоявшим из трех человек консультативным судейским комитетом следствия по делу нелояльных служащих ООН. В сущности, юристы рекомендовали принять дисциплинарные меры против иностранных граждан, обвиняемых в подрывной деятельности, и уволить нелояльных американских работников ООН.

Это было началом, которое через несколько месяцев привело к полномасштабной облаве на агентов и коммунистов в Секретариате.

Общественность так и не узнала о существовании прямой связи между Зинченко, Скворцовым и сорока американцами.

Надо добавить еще кое-что.

Вакантное место Зинченко в офисе генерального секретаря и в залах заседаний ООН оставалось свободным до конца 1952 года и в течение первой половины 1953 года. Все это время ФБР ожидало его возвращения, надеясь проследить, куда может привести шпионский след.

А 1 июля, почти через год после отъезда Зинченко, новым заместителем генерального секретаря стал Илья Чернышов, присланный из Москвы сразу же после полученного Ли заявления Зинченко об увольнении.

Как только Чернышов приступил к выполнению бывших обязанностей Зинченко, он столкнулся с подозрениями, что от русского дипломата нельзя ожидать нейтралитета, предписываемого правилами ООН.

Чернышов, бывший заместитель директора ТАСС, как и все, принес клятву верности и подписал присягу в следовании правилам всемирной организации, но его слово и подпись ставились под сомнение.

История Константина Зинченко была бы неполной без краткого рассказа о его дальнейшей судьбе.

Он утратил расположение советских властей и незадолго до смерти Сталина был сослан в лагерь. После смерти Сталина его реабилитировали.

Вновь Зинченко появился на общественной арене в июне 1955 года. Он стал работать в издававшемся на русском и английском языках журнале «Новости» в качестве комментатора на международные темы. В его первой статье содержалась тирада, направленная против Соединенных Штатов, которые он обвинял в постоянном глумлении над Организацией Объединенных Наций. Среди прочего он упрекал США в нарушении резолюций ООН против милитаристской пропаганды, в обструкции советских предложений о разоружении, в пренебрежении решениями Совета Безопасности и превращении ООН в «поле битвы «холодной войны».

Зинченко заявлял, что Советский Союз, напротив, всегда строго придерживается Устава ООН. Он позабыл упомянуть о своем старом приятеле и главном помощнике Николае Скворцове, вместе с которым провалился в роли шпиона. И даже мимоходом не прокомментировал советскую разведывательную деятельность в ООН.

Через два года Зинченко продвинулся по службе, получив должность руководителя пресс-службы в только что созданном Государственном комитете по культурным связям с зарубежными странами.

Вот что писал о создании этого комитета в заметке в «Нью-Йорк таймс» ее московский корреспондент Макс Франкель: «Сегодня Советский Союз смотрит в окно на Запад и видит «железный занавес». Правительство говорит, что он соткан из западной ткани, и поручает комитету поднять его. Комитет обратился к западным корреспондентам за помощью…»

Константин Зинченко долго трудился на этом посту. Талантливый дипломат по-прежнему был отстранен от официальной работы в Министерстве иностранных дел и не получал приглашений оттуда, что свидетельствовало о немалых проблемах в его отношениях с Кремлем.

Ему повезло больше, чем Николаю Скворцову.

О Скворцове не слышно с начала 1952 года, когда он покинул США, чувствуя за своей спиной горячее дыхание ФБР.