Игра на грани фола

Плейлист

The After’s – Sunrise

Selena Gomez – Same old love

Olivia Rodrigo – Traitor

Hollywood Undead & Imanbek – Runaway

Halsey – You should be said

The Score – Born for this

Selena Gomez – Kinda Crazy

UNSECRET feat. Erin McCarley – Feels Like Falling

The Score – Survivor

Bishop Briggs – Champion

Глава 1. Виктория

Когда отец приглашает в кабинет и предлагает присесть, я знаю, чего ожидать.

Он хочет втянуть меня в авантюру.

Он жаждет победить.

Он не играет по-честному.

Он идет ва-банк.

Если говорить откровенно, на войне все средства хороши.

Нет, я вовсе не пешка в отцовских руках. Соглашаюсь добровольно и не захожу дальше положенного. Лишняя практика пойдет на пользу моим занятиям в театральном кружке. Я гуляю с парнем, внушаю, что он – любовь всей моей жизни, а отец мне в этом помогает. Парни ничуть не страдают, когда «все кончено». Более того, расставание становится уважительной причиной уйти в отрыв, а затянуть сердечные раны им помогают дюжина легкомысленных девчонок и алкоголь. Парням достаются слова сочувствия, а нам – победа. К тому же все они – придурки, получившие по заслугам. Я воздала должное и отомстила за каждую девушку, поверившую сладким речам. И ни с одним не дошла до стадии третьего свидания, которое подразумевает секс. По статистике, именно третье становится тем самым роковым.

Три.

Подумать только. Всего три свидания – и вот вам бурные сальто в кровати.

Я плюхаюсь в кресло, расправляю плечи и позволяю отцу изложить план.

– У Гилмортов новый капитан.

Удивительно, и как я не догадалась?

Старшая школа Кингс-Маунтин, которую мы называем по фамилии главного тренера, располагается на другом конце города, поэтому мы крайне редко пересекаемся с ее учениками. Они всегда были нашим главными противниками. Дружить с врагами запрещено, иначе становишься изгоем. Встречаться – тоже. Любое общение – и ты предатель. Правила распространяются на всех, в том числе и на меня. Я действую крайне осторожно. Логан Вуд, последний капитан футбольной команды получил заветную шапочку выпускника и освободил вакантное место. Жаль. Со своим раздутым эго и длинным языком засранец был легкой мишенью.

Сцепив пальцы в замок, папа изучает меня карими глазами, которые так и не перешли мне по наследству. В генетической лотерее выиграла мама: я переняла ее голубые. За папиной спиной стоит стеллаж с наградами, которыми, разумеется, гордится весь школьный совет. Не удивлюсь, если директор самолично протирает кубки, к получению которых я приложила руку. К сожалению, в этой игре мне досталась роль шпионки, выполняющей грязную работу: терпеть идиотскую болтовню и улыбаться.

– Кого они выбрали? – скучая, спрашиваю я, и, закинув ногу на ногу, бросаю взгляд за окно, где расстилается футбольное поле.

– Коди Максвелла.

– Почему фамилия кажется мне знакомой?

– У них ресивер с такой же фамилией. Капитан – новенький в школе.

Я выгибаю бровь.

Какого черта?

Кто в здравом уме сделает новичка квотербеком¹?

– За парня ручались в предыдущей школе.

– С каких пор достаточно рекомендаций?

Отец невесело улыбается.

– В худшем для нас случае капитаном могли назначить Кросса, и тогда бы нам пришлось как следует покататься голой задницей по нешлифованной доске. С новеньким мы сорвали джекпот.

Я фыркаю от смеха.

Да уж, чтобы подобраться к Трэвису, недостаточно просто улыбнуться и взмахнуть ресницами. Даже у бетонной стены больше эмоций, чем у него. Попытка сблизиться с Трэвисом заранее обречена на фатальный провал. Именно поэтому папа втайне мечтает заграбастать его, лучшего центра. А еще у Гилмортов сильная линейная нападения. Папа в шутку называет их бойзбендом и, вполне вероятно, видит в кошмарах. Мы оба знаем, что наша команда изрядно уступает Гилмортам.

Папа подается вперед, но у него не получается заразить меня боевым настроем.

В голову закрадываются сомнения.

Впервые в жизни чувствую себя неуверенно. После унижения, которому когда-то подверг меня Тим Фостер, я старалась не смотреть в зеркало, потому что видела в отражении втоптанную в грязь девочку. Родителям пришлось отправить меня к психологу, но через несколько сеансов я солгала, что больше не нуждаюсь в его услугах. На самом деле мне попросту надоело сидеть напротив незнакомой женщины, единственной целью которой было удовлетворение праздного любопытства. Год за годом я – и только я сама – помогала себе. И, конечно, взросление пошло мне на пользу. Я больше не двенадцатилетняя девочка с косичками в платье в цветочек. Я способна дать отпор. Я не доверяю придуркам в футбольной форме.

– Виктория?

Конечно, Виктория. Отец всегда называет меня полным именем, когда речь заходит о делах.

Я смотрю на него из-под опущенных ресниц и киваю. Мое мнение не имеет значение. Никто не предоставляет только что родившемуся королевскому наследнику права выбора.

По тяжелому взгляду понимаю, что отец все-таки ждет ответа.

– Что-то еще? – спрашиваю я.

– Будь осторожна.

А вот это уже кое-что новенькое. Может быть, он чувствует зародившееся во мне сомнение?

Папа поднимается и обходит стол. С нежностью потрепав меня по волосам, цвет которых сравним с тягучей карамелью, он многообещающе улыбается. Мне нравится, что он продолжает держать себя в форме: отец отлично сложен и в душе остается футболистом. Только играет не совсем честно.

– Ты невероятная красавица, мне не справиться без тебя.

Хотя отец использует меня в сомнительных целях, он, безусловно, делает это любя. Его не за что винить, безумная затея принадлежала мне. Это случилось несколько лет назад, когда отец сутками пропадал в кабинете, тяжело переживая поражение. Сильные игроки окончили школу, и в команде остались одни чайники. Наша семья оказалась в эпицентре спортивного стихийного бедствия и была на грани распада. Желая помочь, я придумала, как вытянуть у соперников план игры, и папа понял, что за козырь прячет в рукаве. Меня.

Я даю себе обещание, что это – последний раз.

– Как я его узнаю?

– Капитан всегда выделяется из основной массы, – неопределенно пожимает плечом папа.

Да, точно. Отличная наводка.

– Они знают, как я выгляжу.

Отец улыбается так, словно предвидел мой ответ.

– Тебе не нужно приезжать в школу. Каждый понедельник в три часа команда собирается в Старбаксе за углом. Я заказал брошюры в соседней типографии. Ты выручишь меня, если заедешь за ними. Можешь взять машину.

– Как великодушно с твоей стороны, – поддразниваю я и протягиваю ладонь, куда он кладет ключи. – Если бы ты предложил мне тащиться пешком, то познал бы всю силу моего гнева. Однажды я приду к тебе ночью с ножом в руках, а пока буду являться в кошмарах.

– Не говори такого при маме. – Он качает головой, скрывая веселье под суровой маской.

– Боишься, что она обвинит тебя в плохом влиянии?

– Карамелька, ты не можешь угрожать мне расправой. Это противоестественно.

Карамелька.

Карамелька – значит, отец вернулся в реальность и вспомнил, что мы родственники.

– А я считаю, что могу.

– Я выбил время завтра в три. У вас два часа на тренировку.

С началом футбольного сезона два часа стали равняться двадцати. Газон смягчает падение, и вся группа поддержки радуется, что не слышит мерзкого скрипа обуви по литому полу спортзала. А еще стадион – это свежий воздух и теплые солнечные лучи, ласкающие кожу.

– Спасибо, пап.

Улыбаясь, хлопаю его по плечу и покидаю кабинет, зная, куда лежит мой путь. Я не стану терять время, следовательно, мы познакомимся уже сегодня.

Глава 2. Виктория

Паркую машину у тротуара рядом с типографией. Я хорошо знаю сценарий и двигаюсь на автомате. Сложно поверить, что меня снова угораздило ввязаться в глупую авантюру. За несколько лет мучений школьная команда задолжала мне как минимум пожизненный сертификат на оплату услуг психотерапевта. Да, я на грани обращения к специалисту по собственной инициативе.

Проскальзываю в типографию, где стоит застарелый запах бумаги, и сообщаю номер заказа. Девушка кивает и спустя минуту вываливает на стол брошюры. Я не шучу. Именно вываливает, потому что аккуратно поставить эту стопку просто нереально. Папа должен был предупредить, что для грязных делишек лучше надеть кроссовки, а не трехдюймовые каблуки. Мы обязательно обсудим его упущение за ужином.

Челночный бег от машины до типографии и обратно не входит в мои планы, и я покупаю пару коробок. В них умещаются отцовские листовки и мое глупое желание помочь другим себе во вред.

Улыбаясь, девушка прощается со мной, но в ее глазах застывает сомнение: дойду ли я до машины без происшествий?

Конечно, черт подери, дойду, иначе почему меня назвали Викторией? Мое имя буквально переводится как «победа». Если понадобится, я выйду из типографии с гордо поднятой головой и проклятыми брошюрами в зубах.

Направляюсь к машине по тропинке, но не успеваю моргнуть, как встречаюсь с голубыми, словно два сияющих сапфира, глазами незнакомца. Он ловко перехватывает у меня коробки и, кажется, их вес для него абсолютно ничего не значит.

Его вежливая, проникновенная улыбка достигает моего холодного сердца, посылая по телу разряд тока. Уголки полных губ дергаются, и воображение уже подкидывает мне идеи того, какие цветы заказать на нашу свадьбу, и имена будущих детишек. Кажется, что над острыми скулами и прямым ровным носом незнакомца поработал лучший скульптор. Солнечные лучи играют на небрежно торчащих в разные стороны каштановых волосах, обманчиво делая их светлее. А, может, между темными прядями действительно прячутся песочные. Оттенок глаз парня напоминает океан: голубой цвет плавно перетекает в глубокую синеву, окружающую зрачок. Фигура незнакомца крепкая и подтянутая. Он не усердствует в зале, но и не отлынивает от физической нагрузки. Я заглядываю в его глаза и в ту же самую секунду хороню в них собственную гордость.

Ради всего святого, это похоже на солнечный удар.

– Не против, если помогу? – спрашивает он, и его низкий, с легкой чарующей ноткой хрипотцы голос и-д-е-а-л-е-н.

Не в силах бороться с мимикой, я улыбаюсь как влюбленная дурочка.

– Ни капли. – Указываю на машину, и парень идет к отцовской громадине, вести которую все равно, что управлять военным самолетом.

Пока следую за ним, случайно – повторяю, – совершенно случайно скольжу взглядом по подтянутой заднице и длинным ногам, обтянутым плотной тканью белых брюк чинос. Все говорят об эстетичности женского тела, я же заявляю, что мужские изгибы не менее привлекательны. Женственностью никого не удивить, а ухоженные и одетые со вкусом мужчины для меня – глоток свежего воздуха, ведь чаще всего знакомые парни двух слов связать не могут и не знают о существовании дезодоранта.

Незнакомец ставит коробки в машину, а я пытаюсь вспомнить собственное имя. Кажется, оно означает победу. Победу гормонов в схватке с разумом.

– Не нашелся ни один олух, который помог бы тебе дотащить коробки?

– Ну почему же, – насмешливо отзываюсь я. – Нашелся.

Парень фыркает от смеха.

– Я могу выразить благодарность словами? – спрашиваю я, чувствуя себя мороженым, которое оставили таять на жаре.

– А есть другие предложения? – В его глазах отражается веселье.

– Может, ты поклонник обнимашек.

Иисусе! Я чувствую себя идиоткой, а мой мозг, полагаю, парит где-то в открытом космосе.

– Как насчет кофе? – Захлопнув багажник, он кивает на Старбакс и отряхивает ладони.

Проглотив разочарование, выпаливаю:

– Я должна встретиться кое с кем. – Ох, оторвите мне язык! – Э-э-э… Не в смысле, что я жду своего парня, болтая с другим за чашкой кофе. Все немного запутанно, это приятель папы. Я должна получить кое-какую информацию и… кажется, мне пора замолчать.

– Ты всегда такая чудачка? – Он мелодично смеется, из-за чего к моим щекам приливает румянец, а затылок покрывается испариной.

Почему так душно? Мне буквально не хватает воздуха.

«Ладно, Виктория, просто заткнись и расслабься, – мысленно приказываю себе. – Ты никогда не нервничала из-за парня».

«Чертовски симпатичного и милого парня», – добавляет внутренний голос.

– Нет. – Я демонстрирую обворожительную улыбку, натренированную годами. – Обычно я собрана и действую строго по плану, как серийный убийца, который не хочет закончить свою жизнь на электрическом стуле.

Улыбка незнакомца производит на меня эффект депрессанта, после которого чувствуешь себя вареным овощем.

– Идем, Серийный убийца.

Отлично, из-за болтливости я получила милое прозвище.

Пока мы направляемся к кафе, я предпочитаю молчать и обдумываю, как подстроить встречу с Коди Максвеллом. Самое банальное – пролить на него кофе. Вариант поинтереснее – поскользнуться и распластаться на полу в позе убитого жука.

Мы заказываем напитки, и я окончательно оттаиваю, когда мой новый знакомый оплачивает оба.

Почему это происходит именно сейчас, когда я должна отключить совесть и притвориться наивной дурочкой? Почему не после того, как вышла из кофейни? За что Вселенная наказывает меня? Я послушная дочь. Хорошая подруга. Прилежная ученица с баллом выше среднего. Член группы поддержки и театрального кружка. Я помогаю школьному совету. Может быть, дело в том, что я не подкармливаю брошенных животных или не работаю волонтером в приюте для бездомных?

– Что в тех коробках? – спрашивает парень, имя которого до сих пор остается загадкой.

Я перестаю считать клеточки на рубашке пожилого мужчины, и встречаюсь со взглядом парня. Кожа покрывается мурашками.

Он до сих пор не спросил у меня ни имени, ни номера телефона.

Вселенная, ты чертовски несправедлива!

– Пусть это останется тайной. Нас может услышать общество по охране природы.

Он держится секунду, после чего, запрокинув голову, разражается хохотом, привлекая к себе всеобщее внимание. В дальнем углу за длинным столом, к собственному ужасу, нахожу несколько знакомых лиц из команды Гилморта. Меня охватывает паника, и, чтобы остаться незамеченной, быстро отворачиваюсь и поправляю волосы. Если парни увидят меня на своей территории, новость со скоростью света разлетится по обеим школам, и тогда я встречусь со всеми прелестями буллинга.

От катастрофы меня отделяет несколько столиков и кучка покупателей у прилавка.

– Прости, мне нельзя опаздывать, – говорит парень, глянув поверх моей головы. – Рад был помочь.

– Мой позвоночник выражает признательность. – Я вымученно улыбаюсь, борясь с огорчением.

Подмигивая, он салютует мне стаканчиком и уходит, оставляя за собой шлейф парфюма. Восхитительные древесные нотки с едва уловимым оттенком мускуса вынуждают меня обернуться через плечо и втянуть аромат, но в следующее мгновение жалею о каждой своей девчачьей мысли.

Парень, который должен стать нашим пропуском к победе, и мой галантный помощник оказался одним и тем же человеком. И сейчас он занимал свободное место среди товарищей по команде, без труда завладев их вниманием.

Будь я проклята!

Глава 3. Виктория

– Я облажалась, – сообщаю родителям, застыв на пороге кухни.

За прошедшие сутки эта фраза звучит слишком часто. В последний раз я произносила ее, когда заявилась на хэллоуинскую вечеринку в костюме принцессы Авроры, хотя дресс-код предполагал наряды из фильмов ужасов. Одри пришлось импровизировать и искать томатную пасту, чтобы изобразить фальшивую кровь. До сих пор с содроганием вспоминаю тот день. Вляпываться в неприятности – мое второе жизненное кредо. Первое, конечно, – профессионально выходить из положения, даже очутившись в шаге от провала.

Папа откладывает в сторону газету и терпеливо ждет, когда меня прорвет. Да, мой отец довольно старомоден. Постоянно влипающие в передряги подопечные закаляют его и без того железный характер. Мама смотрит на меня с недоумением.

– Я в гневе и готова учинить скандал. – Сжимая и разжимая покрасневшие пальцы, я делаю глубокий вдох. – Ты должен был предупредить, что заказал брошюры на десять лет вперед!

– Прости, Карамелька, об этом я не подумал. Следовало отправить с тобой кого-нибудь.

Карамелька – он действительно сожалеет. Это простительно.

Виктория – вот, что не заслуживает снисхождения.

– Если бы ты ошибся, и чертовы «Тигры» не… – я прикусываю язык.

В глубине маминых глаз вспыхивает недобрый огонек. Медленно, словно в психологическом триллере, она поворачивается к папе. Мрачное выражение ее лица не сулит ничего хорошего. А если я расскажу, что снова заключила соглашение с отцом, то весьма вероятно, меньше, чем через минуту, нас выставят за дверь с чемоданами. От неприятного предчувствия живот сводит спазмом. У мамы будто рентген в глазах. Ей достаточно посмотреть на нас, чтобы все понять.

– Это последний раз, мам! – Во мне ни с того ни с сего просыпается защитница, и я спешно меняю тему в попытке сгладить острые углы: – Мне досталась роль Розалины!

С губ мамы слетает вздох. В свойственной ей манере она тут же оказывается рядом, заключает меня в крепкие объятия и с нежностью поглаживает по спине, выражая сочувствие. Ее кудрявые светло-русые волосы щекочут шею. Для мамы я всегда останусь ребенком. Пряный аромат, исходящий от фартука с подсолнухами, дарит умиротворение. Запах напоминает о детстве, о маминых кулинарных талантах, которые не передались мне по наследству. Пекарь из меня никудышный, зато я преуспеваю в актерском мастерстве.

– Ох, милая, мне так жаль. Должно быть, это не очень важная роль.

– Вы читали Шекспира? – Удивляюсь я, выглянув из-за плеча мамы, чтобы прочесть ответ на папином лице. Он никогда не был ярым поклонником литературы, и гримаса непонимания лишнее тому доказательство. – Изначально Ромео любил кузину Джульетты – Розалину. Пьеса начинается с того, что он рассказывает другу, как сильно влюблен, и появляется на приеме, желая увидеть девушку.

Родители переглядываются.

Зачем я вообще говорю об этом?

– Ты сказала, что облажалась. – Мама стреляет предупреждающим взглядом в сторону папы. – Разумеется, ты имела в виду, что не получила роль Джульетты?

В горле пересыхает. Чувствую, как сердце проваливается в желудок и расщепляется в кислоте, и мне хочется стукнуться головой об дверь.

О боже, Виктория, воспользуйся языком и скажи что-нибудь, пока вас обоих не стерли в порошок!

– Ты должен прекратить втягивать нашу дочь в свои грязные игры! – Сердитый возглас мамы звенит в стенах кухни.

– Это была моя идея, – брякаю я и тут же щиплю себя в надежде опомниться.

– Шерил, ты излишне драматизируешь, – одновременно со мной говорит папа.

Иисусе! Скотту Ньюману, вероятно, наскучила земная жизнь, и он планирует уйти в загробный мир!

– Ей исполнилось восемнадцать всего неделю назад! – Мама явно не оставит это просто так. Ее слова будто колючки, и я съеживаюсь от стыда. – Вы в своем уме?!

Ладно, самое время делать ноги.

Я бормочу что-то вроде: «у меня репетиция» и пулей вылетаю из дома.

Прохладный ветер ласкает кожу. Я глубоко втягиваю влажный воздух и медленно выдыхаю, ощущая, как кровь насыщается кислородом. Нет ничего хуже, чем видеть разочарование в глазах близкого человека. И всякий раз, когда мама расстраивается из-за меня, сердце разрывается на части. Мысли о том, что я уделяю маме мало времени, преследуют меня, словно рой пчел, и не дают уснуть по ночам. Я спешила повзрослеть, заявляла, что давно не ребенок и способна принимать решения самостоятельно, но стоит мне оказаться в маминых объятиях, как начинаю жалеть об упущенных мгновениях. Каждое счастливое воспоминание так или иначе связано с мамой. Она была первым человеком, поддержавшим мое рвение записаться в театральный кружок. Изо дня в день я видела восхищение в ее глазах, когда репетировала роль, пока мама готовила ужин.

Смахнув непрошеные слезы, надеваю наушники и включаю любимую песню Селены Гомес. Моей суперспособностью можно смело назвать умение слушать ее музыку по кругу и не испытывать тошноты после прокрученного дюжину раз трека. Ускорив темп, быстро добираюсь до школы.

В актовом зале царит хаос. Столпившиеся парни выглядят так, будто их только что заставили чистить пол зубными щетками. Я прислушиваюсь к протестам, которые они выражают мистеру Мюррею. Он не успевает ответить каждому и переключает внимание с одного на другого. Пушистые седые волосы преподавателя приводят в восторг всех учеников, но что действительно удивительно, они не становятся объектом насмешек. Мистер Мюррей завоевал всеобщую любовь своим неугасаемым энтузиазмом и жизнерадостностью. Клянусь Богом, в этом почтенном возрасте у него столько энергии, сколько нет в иных подростках. Всякий раз, когда я опускаю руки, в мысли врывается бойкий преподаватель по актерскому мастерству и дает хороший пинок под зад.

Я останавливаюсь рядом с лучшей подругой и заглядываю в середину круга, где лежит груда костюмов эпохи Возрождения.

– Черт, почему твое платье лучше моего? – стонет Одри. Она возмущенно качает головой, рассыпая по спине густые темно-русые волосы.

– Потому что я племянница лорда Капулетти, – дразнюсь я, игриво пихая Одри локтем.

Янтарные, словно расплавленное золото, глаза подруги нацеливаются на меня. Они как солнце, приблизившись к которому можно сгореть за считанные секунды, и я бесконечно рада, что мы дружим, а не враждуем. Одри из тех людей, кто не даст себя в обиду. У моей подруги острый, как бритва, язык, и наносить удар она предпочитает первой. Одри всегда уверена и непробиваема. А еще она – желанный трофей едва ли не каждого парня, особенно из футбольной команды моего отца. К сожалению, ледяное сердце подруги может составить достойную конкуренцию Антарктике. Парни называют Одри стервой, но лишь потому, что не в силах ее завоевать. Всего несколько лет назад Одри была приветливой и общительной, но в одночасье стала другой. Я до сих пор не знаю причины резкой перемены. Одри не из тех, кто открывается даже самым близким людям.

– А я, по-твоему, кто? – Поджав полные губы, подведенные алой помадой, она склоняет голову набок и прищуривается.

– Та, кто влюблена во врага.

Клянусь, я успеваю уловить тревогу в ее глазах, но подруга быстро спохватывается, и на ее лицо возвращается скучающая гримаса.