Kitabı oku: «Наше пересечение», sayfa 15

Девушка отпускает меня, и я встречаюсь с глазами Полли. Мы обе оценивающе смотрим друг на друга, после чего одновременно выдаём:

– Ну, уж нет.

Диего прячет смешок за кашлем, из-за чего я испепеляю его взглядом.

– Фуэнтес, это не смешно, я всё ещё не переношу её.

– Тогда мне не стоит сообщать некоторые новости.

– Лучше бы ты их сообщил сейчас.

– Ладно, но ты сама захотела.

Он проходит к шкафу, из которого вытягивает бумажный свёрток и протягивает Полли, на что я вопросительно выгибаю бровь.

– Она – новый капитан.

У меня уже готова отпасть челюсть, но я стискивая зубы, чтобы не позволить ей кануть к фундаменту здания.

– Не смотри так на меня. Ты же не будешь играть в футбол сейчас.

Диего проводит пальцами вдоль копны волосы, небрежно взъерошив её, а после чешет затылок.

– И в ближайшее время тоже.

– Ха-ха, – говорю я с каменным выражением лица. – Дайте мне мяч, я хочу забить тачдаун в голову Фуэнтеса.

Оливер, стоящий рядом, хихикает и плавно его смех перетекает в злорадный и такой громкий, что я едва не глохну.

– И он гонял нас по полю, как бродячих собак, – хмыкает парень. – Вот же нахрен.

Диего выгибает бровь и сверкает глазами в сторону Оливера, из-за чего последний резко замолкает, ворча под нос:

– Извиняюсь.

– Ладно, – выдыхаю я. – В любом случае, никто другой лучше с этим не справится.

– Я всё равно не обниму тебя после этих слов, Мелтон, – сообщает Полли.

– Какая досада, я поплачу из-за этого перед сном, – язвлю я.

– Не знаю, скучал ли я по этому, – устало тянет Диего. – Теперь хотя бы на поле не нужен доктор.

Закатываю глаза и стараюсь игнорировать его слова.

– Вы свободны вечером? – интересуюсь я, обращаясь к троице, пришедшей в тренерскую.

– Я проверю свой список для свиданий, – улыбается Оливер.

– Он также пуст, как твоя голова, – саркастически заявляет Полли, за что Оливер пихает её бедром.

– У меня их две.

– О, умоляю, огради меня от этой информации.

Парень передразнивает её, лишь Саманта не вступает в перепалки между ними, продолжая ждать то, что я хочу сказать.

– Вечером мы будем ужинать у бабушки с дедушкой, – говорю я, – и будем рады, если вы приедете тоже.

– Да без проблем, – соглашается Оливер. – Я там, где вкусно кормят.

– Теперь валите из моего кабинета, у меня много дел, – сообщает Диего, открывая дверь.

Оливер, чувствуя себя вождем, направляется на выход первым, предварительно ущипнув меня за талию, за что успеваю отвесить ему подзатыльник и получить в ответ лучезарную улыбку. За ним следует Сам и Полли. Парень не теряется, раскидывая руки по плечам девушек, Полли сразу скидывает её, но Оливер вновь ловит её и сгребает так, что девушка начинает закашливаться. Уже хочу выйти следом, как Диего ловит мою талию и возвращает обратно.

– У тебя нет сегодня лекций, Мелтон.

– И что? Я могу пойти домой.

– Нет, ты поможешь мне разгребать кучу, которую мы скопили вместе.

Хмыкаю, но возвращаюсь в кабинет и занимаю то же стул, что грела несколько минут назад.

Когда Диего говорил о куче, он приуменьшал количество работы, которая как слои накатывались друг на друга и подобно камню, повисала на шее. Бумаги. Бумаги. Миллион бумаг. Расписания. Оценки. Матчи. Тренировки. Успеваемость. И ещё огромная лавина всего. Мне приходится сортировать документы, пакеты с формой для каждого члена команды, я буквально подтираю зад какого-то мальчика, который в это время может получать букет.

За несколько часов получаю сообщение от бабушки, которая назначает время, и посылаю Диего мысленные мольбы отпустить меня с каторги. Он остаётся беспрекословным, делая вид, что я не видит моих мучений. Всё, что остаётся – хмыкать и устало вздыхать. Но и это Диего игнорирует. Он сосредоточен на работе, а я на карандаше, который грызу и представляю его в самых интересных картинках. В конечном счёте, делаю вид, что карандаш падает, и ползу за ним, но под стол. Это не просто, когда в тебе растёт не иначе, как мини слоник.

Согнув одну ногу в колене, а вторую вытянув под столом, Диего переводит взгляд на меня, когда я двигаю его стул и скольжу ладонями по бёдрам.

– У нас мало времени, Грейс, – говорит он.

– Конечно, у нас мало времени, поэтому поторопись снять штаны.

– Нет, – смеясь, отрезает он.

– Фуэнтес, снимай гребаные штаны, пока я не разорвала их.

Дёргаю за ткань, которую Диего удерживает на месте, продолжая смеяться надо мной.

– Я не возбуждаюсь, когда передо мной ползает беременная женщина.

– Женщина? – пищу я, ударив его по ноге так, что начинает жечь ладонь.

– Это в широком смысле!

– Да, в широком смысле, – фыркаю я, вновь шлепая его, но уже по второй ноге.

– Грейс, ты отобьёшь мне ноги!

– Переживай за другое место.

В его глазах возникает озорной блеск.

– Что? Откусишь?

– Отрублю.

Лицо парня искажается от боли, и он тут же откатывается дальше, поднимаясь с кресла.

– Нам уже пора.

– Фуэнтес!

– Мы не можем опоздать на ужин к твоим бабушке и дедушке.

– Можем, я беременная женщина! – парирую я. – Мало ли что случилось.

– Мы не опоздаем к ним из-за секса.

– Снимай штаны, – бурчу я, поднимаясь на ноги следом за Диего.

– Нам пора. Грейс, время уже шесть.

– Время уже шесть, а ничего так и не произошло!

– Я сдвинусь с этого места, если ты пообещаешь мне такую ночь, из-за которой я смогу родить.

– Ты с ума сошла? – смеётся он. – Я не могу… черт, да ты шутишь. Я потом никогда не смогу заниматься сексом.

– Не придётся, если ты сдержишь обещание.

– Ужин ждёт, Грейс, – сообщает Диего.

Он обходит стол с другой стороны от меня и открывает дверь, останавливаясь, чтобы пропустить меня вперёд.

– Ладно, я подумаю, – выдыхает он, когда я не двигаюсь с места.

– Приятного аппетита.

– Господи, – страдальчески тянет Диего. – Хорошо, только не так, как ты хочешь.

Улыбаюсь, потому что всё будет так, как хочу я. Мы оба это понимаем.

Весь путь к дому бабушки и дедушки, я довольно топаю ногой и в предвкушении жду вечера. А точней, жду возвращения в квартиру Диего. Он не отберёт у меня то, что я люблю – его тело, нависающее надо мной. Быстрей земля поменяется местами с небом. В старости ему придётся пить таблетки, чтобы дать мне желаемое.

Рассылаю сообщение с местом встречи Сам, Оливеру и Полли. Никто из них не знает, что ректор университета – это мой дедушка. Не стоит греха таить, я и сама не знала, но не по своей воле. У меня отобрали тех, кто мог стать мне настоящей семьей. И сейчас я настроена на то, что у нас есть время наверстать упущенное. Хочется верить, что мы действительно можем стать семьёй. Бьюсь об заклад, все будут в восторге, и в первую очередь, от красочных речей Оливера.

За небольшой промежуток времени, успеваю придумать разные исходы вечера. Что должна говорить, и должна ли. Конечно, они знают правду, которую крутили по новостям, но я и понятия не имела, что мой живот никак не попадал в кадр. Кроме того, все тонкости известны только нам, и я не знаю, стоит ли их раскрывать.

Дверь нам открывает бабушка, а ароматы, которые бьют по носу, пробуждают зверский аппетит. Я наконец-то вспоминаю, какого это, есть за троих или хотя бы желать есть.

– Проходите, – спешно загоняя нас в дом, вторит бабушка. – Сейчас пирог подгорит.

Она торопится вернуться на кухню, пока я и Диего переглядываемся и улыбаемся её милой суетливости. Когда мы заходим на порог кухни, первое, что бросается в глаза, полный стол еды.

– Ты приготовила всё одна? – удивляюсь я.

– Конечно, твоему дедушке можно доверить только управление университетом, но не кухню. Он сожжет дом.

Диего ехидно смотрит на меня, на что я закатываю глаза.

– Я умею готовить, – говорю я.

– Последний раз ты сожгла готовую лепёшку из супермаркета, – напоминает он.

– Я всего лишь не проверила температуру.

– Да, всего лишь, – согласно кивает парень.

– Таланты от дедушки, – улыбается бабушка, стягивая перчатку.

– Я могу помочь, – предлагаю я. – Помыть посуду, например.

– Занимай местечко, милая, тебе нужен отдых.

– Сегодня я потрудилась на славу, – не скрывая иронии и насмешливого взгляда, с которыми смотрю на Диего.

– Чем занимались?

– Помогала Диего с бумажной волокитой. Было весело.

Хихикаю, тихо добавляя:

– А потом-то как будет.

Диего сжимает моё колено под столом и тяжело выдыхает. К счастью, бабушка не понимает и не стремится понять мою иронию, либо же понимает, но оставляет её без внимания, не углубляясь в тему «было весело».

На следующий дверной звонок спешу я, потому что бабушка занимается выкладкой десертов на широкое блюдо. Не сдерживаю улыбку, когда на пороге нахожу Оливера, Сам и Полли. Некое беспокойство поднимается из-за Марии, но расстраивать бабушку и дедушку в первый нормальный семейный ужин тоже не хочется. Этот вечер очень важен для меня, полагаю, для них тоже, если они всё ещё желают меня видеть и называют нас семьёй. Я давно начала проникаться к ним, легко пуская в свою жизнь и сердце. Они единственные родные люди, которые у меня остались, кроме Иви.

– Это Оливер, Саманта и Полли, – представляю я, указывая в сторону каждого.

– Скарлет, – искренне улыбается бабушка, протягивая им ладонь.

Её щеки становятся пунцовыми, когда Оливер, как истинный джентльмен, целует тыльную сторону кисти. К слову, бабушке лучше не знать, что это джентльмен обычно не целует дамские руки, а спускает женские трусики во всех возможных местах.

– Дедушка задержится на десять минут, – сообщает бабушка. – Его собрания когда-нибудь меня доконают.

– Ничего страшного, – пожимаю плечами, переводя взгляд на одного из друзей. – Уверена, Оливер будет рад рассказать все новости.

– Конечно, – довольно соглашается он. – Ты же даже не в курсе, кто нас тренирует.

– Удиви меня.

– У нас новый тренер. Она… – парень смотрит на бабушку, явно подбирая слова: – Умопомрачительно милая.

Да, скорей, у неё огромные сиськи, и она умопомрачительно охренительная. Не исправляю его слова вслух, но судя по закатанным глазам Полли, я полностью права. Меня уже интересует другое. Сосредоточиваю всё внимание на Диего, который не упоминал подобную мелочь. Кажется, я начинаю ревновать. Ей лучше вытащить силикон из груди, иначе он лопнет.

– Я не видел, – говорит он, читая вопрос на моём лбу.

– Поверю, – киваю я. – Что ещё, Оливер?

– Я уже упоминал, что больше не пропускаю и не опаздываю?

– Это и так всем понятно, – вступает Полли. – Я бы даже сказала, что он бежит в первом ряду.

– Как ответственно, – улыбается бабушка. Но я улавливаю её насмешливый тон.

Спуск курка – так я могу назвать последующие новости, которые Оливер торопиться рассказать. Ему бы вести программу по телевизору, чтобы скрасить время новостей шуточками, сменой тона и передразнивания. Он буквально пуляет, подобно автомату. Кажется, даже Диего начал слушать его с неким интересом. Я же знаю, что половину он приукрашивает, ведь это лучшее оружие, которым владеет Оливер. Он мог быть бы диктатором, чтобы воодушевлять народ. В любом случае, там, где необходимо болтать – лучшая гавань для Оливера.

За всей этой сворой новостей, не сразу замечаем дедушку, который сообщил о своём приходе бренчанием ключей, которые положил на столешницу. Все взгляды резко устремляются в его сторону, и первым, конечно, восклицает Оливер:

– Вот же нахрен, у тебя дедушка ректор!

– Это главная новость, – киваю я, – та-дам.

Дедушка поднимает уголки губ, снимая пиджак и повесив его на спинку стула.

– Вы являетесь моим любимым студентом, мистер Блайт.

Оливер окидывает взглядом каждого, кто занимает место за столом, останавливаясь на дедушке.

– Это круто или нет?

– Лучшая из твоих заслуг, – хихикает Сам.

– Определённо, – соглашаюсь я.

– Ладно, я ещё никогда не тусил с ректором.

– Профессор Филипс ждёт ваши работы уже третий день, – с деловитой улыбкой, говорит дедушка.

– Этан, забудьте хотя бы на один вечер про ваши учебные дела, – просит бабушка. – У нас же ужин, а не совещание. Ты только что оттуда.

Дедушка ослабляет галстук и пожимает плечами.

– Хорошо, потусуюсь со студентами, – вздохнув, он вовсе снимает его, бросив поверх пиджака. – Целый день душит меня, чертова штуковина.

Не успевает дедушка поднять вилку, как дверной звонок поднимает его со стула и заставляет прогуляться до дверей. Я же улыбаюсь, когда он не сдерживает бранные слова. Сейчас он не мистер Харрис, а мой дедушка. Это довольно приятно. Не проходит и минуты, как он вновь возвращается, смотря на меня.

– Говорят, что к тебе, Грейс.

– Ко мне? – спрашиваю я, настороженно взглянув в сторону Диего, который тоже заметно насупился и насторожился.

– Кто там? – интересуется мой мужчина.

– Девушка, – жмёт плечами дедушка. – Говорит, что хочет срочно поговорить с Грейс.

– Ты не пойдёшь одна, – сообщает Диего, поднимаясь из-за стола. – Не дай Бог твой отец…

В глазах бабушки тоже возникает мгновенное беспокойство, с которым она смотрит то на меня, то на Диего, то на дедушку, который, кажется, растерян.

Диего первый выглядывает из-за угла, в ту же секунду его плечи заметно опускаются и расслабляются. Он поворачивается ко мне и кивает.

– Вам лучше поговорить вдвоём.

Не понимаю, о ком он, но выползаю из-за стола и направляюсь к парадной. Не знаю, как сильно вытягивается моё лицо, на пороге нахожу Марию.

Сжав пальцы в замок, она смотрит в сторону улицы и качается на пятках, кусая губы, которые уже искусаны чуть ли не до крови. Её потускневшее лицо, на котором под глазами синяки, поворачивается и девушка застывает, словно увидит что-то неземное и пугающее.

– Мари? – шепчу я, поглядывая через плечо, не подслушивают ли нас. К счастью, никого нет. Вероятно, дедушка занял место за столом.

– Грейс…

Её нижняя губа начинает дрожать, а в глазах подавленность и неприкрытая боль.

– Прости меня… пожалуйста, прости. Конечно, это ребёнок Диего, я просто злилась… Ты же моя лучшая подруга, а он мой брат. Вы ничего не сказали, а мне так хотелось узнать первой… я не нашла ничего лучше, чем обидеть тебя…

Не успеваю ничего ответить, потому что Мария продолжает тараторить.

– Я не должна была так говорить. Вы не заслужили… я хотела сказать, что мне жаль.

Она разворачивается, чтобы уйти, но у меня разрывается сердце, когда вижу её отдаляющуюся спину.

– У нас же ужин, ты даже не познакомишься с моей семьёй?

Девушка застывает. Несколько секунд, Мария не поворачивается, но она совершенно точно услышала меня. Я, как никто другой знаю, что каждый может совершить ошибку, и каждый заслуживает второй шанс. Я не хочу терять её. Со всеми перепадами настроения, вспышками гнева и радости, я хочу знать, что она присутствует в моей жизни. В жизни моего сына, потому что я до бесконечности люблю Остина. Уверена, Мари будет любить нашего сына также.

– Я всё испорчу… – тихо говорит она.

– Ты испортишь, если не будешь с нами.

Она берёт время на обдумывание, смотря то на меня, то вдаль улицы. Я же умоляю механизм в её голове дать согласие.

– Ты же моя лучшая подруга, – повторяю то, что сказала Мария, и то, что я действительно думаю.

– Ты хочешь меня там видеть?

– Да, ты же тётя моего сына. Он не сможет без тебя.

– Я заражу его бешенством.

– Поздно, его носитель сумасшедшая я.

На губах Марии расцветает улыбка. Она бросается ко мне, и сжимается в объятиях, но тут же их разжимает, положив ладони на живот.

– Он же такой большой, Грейс.

– Да, подрос за время моего побега.

Она хмыкает, я же беру её ладонь и направляюсь в дом. Осторожность и некий страх, который исходит от Марии, лишь приятен. Это означает, что ей не безразлично. Не выражая никаких эмоций, она лишь покажет то, что пришла не из-за желания, а из-за надобности, чего не хочу я.

Как только появляемся на горизонте, вижу лёгкую улыбку Диего, который обращает взгляд к нам.

– Это Мария, – сообщаю я. – У неё не получалось прийти, но она смогла.

Дедушка и бабушка радушно и приветственно кивают ей, все остальные держат правду за закрытой дверью. Неважно, что было до, главное, что есть сейчас.

Глава 22

Ледяные стены одиночной камеры хранили в себе крики заключённых, их ужасающие истории, от которых стынет кровь в жилах, а уровень тромбоцитов от испуга повышается до критической отметки. Мизерное окошко со стальной решеткой высоко на стене, куда заключённый уж точно не сможет достать, железная кровать с тонюсеньким ветхим матрасом, железный стол в середине комнаты и низкий стульчик, как для маленького ребёнка: то ли для того, чтобы показать заключённому его уровень, то ли просто для издевки, – весь интерьер камеры.

Страшно ли было здесь находиться?

Да, – ответит вам Вильям Мелтон и даже не попытается соврать. Какой уж теперь толк от его натуры.

Сколько же дней он здесь провёл? Неизвестно. Вильям пытался считать, но всё-таки сбился. От стресса в первые дни он вообще не понимал, что происходит. Последующие были как в прострации. А дальше началось принятие безысходности и ожидание, когда всё это закончится. А закончится, конечно же, не скоро. Очень нескоро. Вильям осознавал это как никто другой. На собственной шкуре ощущал то, как медленно, в его случае критически медленно, течёт время. Каждый день казался годом, еда помоями, охранники зверями, а мысли в собственной голове пожирающими.

Когда пришла осознанность происходящего, он начал размышлять: можно ли было этого избежать? Нет, не залечь на дно, после покушения на дочь. Избежать в корне. И Вильям пытался честно ответить на этот вопрос и ведь даже пришёл к ответу. Правда, не очень утешительному. Он такой, какой он есть. Из дерьма не сделать золото, а из золота дерьмо. Рано или поздно он стал бы тем, кто он есть сейчас: безжалостный ублюдок с дырой в сердце, которую он отчаянно заполнял деньгами.

Хорошо, давайте попытаемся оправдать его, раз уж на то пошло. Может, у него была отвратительная обстановка в семье, отчего от недостатка внимания со стороны родителей он поддался плохому влиянию парней с улицы? Нет. По крайней мере, обстановка дома была у него намного лучше той, что он создал в своём для своих детей. Тогда быть может это неразделённая любовь? Туше. Что бы он там не рассказывал, какие бы байки это ни были, – он никогда не любил Аннабель настолько, чтобы потерять себя от её отказа. Он просто хотел получить её, а она мало того, что отказала ему, так ещё и унизила. Тогда как же он стал таким монстром?

Вот что я вам скажу: монстрами не рождаются, монстрами становятся. Нас определяют наши поступки, наше мышление, рассуждения, наше видение жизни. Вильям изначально рос в далеко не лучшей обстановке: его родителям было на него плевать, пусть далеко это не заходило, например, до насилия. Глядя на своих родителей, деспота-деда, он постепенно впитывал в себя их образы, строя свою собственную оболочку из гнили. Методом проб и ошибок Вильям пришёл к тому, что всё, что в этой жизни нужно, – это деньги. Деньги решают всё, – думал маленький Мелтон. Можно ли его осуждать за это? Не вижу в этом смысла, ведь все мы любим деньги. Только каждый по-разному добивается их. Один трудится на работе днём и ночью, другой обманом забирает у старушек квартиры. А Вильям решил идти по головам, чтобы вырезать для себя место во влиятельном обществе и стать тем, кто не станет считать эти чертовы деньги. И ведь у него получилось. До чего же целеустремленным оказался Вильям Мелтон. Дедушка наверняка будет гордиться мной, – самодовольно фыркал Вильям. Будет, милый. Определенно. Уж он-то точно будет тобой гордиться.

Вильям перекатился на другой бок, сопровождаемый мерзким скрипом, который резал уши, кровати. Правый бок оказался в ещё более плачевном состоянии, и Вильям, кряхтя, лёг на спину, сложив ладони на груди и судорожно вздохнув от резкой боли в позвоночнике. Он даже предположить не мог, что убьёт его раньше: эта идиотская кровать-садистка или годы заключения.

Глядя в потолок, он вытащил из кармана штанов изрядно помятую фотографию и поднёс её к лицу. Из-за жуткого освещения разобрать, что же было запечатлено на фотографии, было невозможно. Но это Вильяму и не нужно было: он уже назубок знал, что и где расположено на фото. Это была единственная вещь, которую ему оставили. И он дорожил ею, как бы это банально не звучало. Самое интересное ведь то, что это не банкнота.

Бежевая стена в позолоченную полоску и на её фоне маленькая белокурая девочка. Волосы прямо спадают с плеч и переливаются на закадровом солнце. Лицо пунцовое, даже недовольное: носик сморщен, щёчки покраснели, брови сошлись у переносицы, губки надуты бантиком. Хрупкие плечи напряжены, ладони в кулаки. Его маленькая малышка Грейси. Вильям вздохнул, засунул фотографию поглубже в карман и закрыл глаза. Хватит с меня на сегодня, – решил он.

Любил ли он её? Конечно. Но любовь эта была извращённой. Сам Вильям считал, что делает вклад в её будущее. Жизнь далеко не простая вещь, – рассуждал он, – ей нужно уметь правильно управлять. И он с малых лет учил её этому. По крайней мере, ему так казалось. И вот сейчас, когда его дочь засадила в тюрьму, он чувствовал не ненависть, а своего рода гордость. Ученик превзошёл своего учителя.

Что-то заскрежетало в скважине, а затем железная дверь распахнулась со стуком.

В дверном проеме стоял Майкл и улыбался, а позади него пара охранников с недовольными лицами. Поправив накрахмаленный пиджак непонятного цвета, Майкл сверкнул белозубой улыбкой и зашёл в камеру.

Вильям хмыкнул.

– Вильям Мелтон, как я рад тебя видеть, – отнюдь не доброжелательным голосом пробасил Майкл и подошёл к столу в середине комнаты.

Мелтон закатил глаза и планировал отвернуться к стенке, чтобы не видеть самодовольное лицо бывшего приятеля, но внезапно возникшие охранники перед его койкой одним толчком перевернули его на живот, сцепили наручниками руки на спине, а затем жестко подняли и поставили на пол.

Вильям зло прокряхтел проклятия, и тогда один из охранников, что отличался особой жестокостью над заключёнными, схватил его за шею и притянул к себе так, чтобы губы были около уха.

– Не рыпайся, Мелтон. Одно лишнее движение – и ты навсегда пожалеешь о том, что родился на свет.

– Ладно вам, мальчики. Не запугивайте моего друга, – прозвучал следом приторный голос Майкла.

Охранник дёрнул Вильяма в сторону и усадил на стул. Затем двое скрылись, перед этим что-то шепнув на ухо Майклу.

Когда же бывшие друзья остались наедине, Вильям позволил себе сплюнуть на пол, а затем вызывающе посмотрел в глаза Майкла.

– Ну что, не молчи, рассказывай. Как тебе новые хоромы? Достойные великого и непобедимого Вильяма Мелтона?

Вильям молчал. Говорить с предателем он не хотел. Более того, желал ему смерти.

Майкл закатил глаза.

– Не хочешь говорить – не надо. Тогда слушай, как я снес твой офис и построил на его месте…

– Мне плевать.

– Что?.. Что ты там бубнишь себе под нос? Проклинаешь меня, да? А я между прочим…

– Мне плевать, – громче повторил Мелтон и отвернулся.

Это не было ложью. Ему и в самом деле было безразлично, что стало с делом всей его жизни. Сейчас это уже не имело никакого значения.

– Взрослый человек, а лжёшь как мелкий поганец, – прошипел Майкл, перегнувшись через стол и расставив ладони.

Вильям усмехнулся.

– Если это то, за чем ты пришёл – позлорадствовать, то можешь проваливать. Сегодня у меня есть планы получше.

– Поесть эту клейкую кашку, дать другим заключённым пару раз ударить себя в лицо, а затем лечь спать на жёстком матрасе? Это твои планы? – негодующе и как-то обижено крикнул Майкл.

И даже на этот раз Вильям смолчал, хотя обычно отличался агрессивным характером. Повысить на него голос значило вырыть себе могилу. Но не сейчас. Тот Вильям Мелтон, кажется, канул в лету.

– Ты – сукин сын, слышишь меня? Ублюдок, – Майкл уже не мог держать себя в руках от напирающей ярости. Он пришёл сюда с целью показать Мелтону насколько тот облажался, но он даже в ус не дует. Ему всё равно. И этот факт выводил Майкла из себя ещё больше. Он выиграл. Он выиграл практически непобедимого Вильяма Мелтона, который из года в год их дружбы, начинающейся с самого университета, получал всё, что хотел себе сам Майкл. Он всегда был лучше, но добивался этого мерзкими путями, и ведь ничего ему за это не было. А Майкл, который проходил тернистый труд, получал всего на всего – ничего.

Несправедливость, – выл Майкл и обещал себе, что однажды он покажет ему кто здесь король.

Вильям повернулся и лениво скользнул взглядом по краснеющему лицу Майкла:

– Это всё?

– Ненавижу! Ненавижу тебя! – зарычал Майкл. Он потянулся к Вильяму и схватил его обеими руками за шею. – Умри. Умри, гнида. Такие как ты не должны существовать.

Он все кричал и кричал. Кричал все то, что накопилось за долгие годы их «дружбы». Из-за криков охрана быстро вбежала в камеру и оттащила Майкла от задыхающегося Вильяма. Но даже тогда первый не успокоился, а второй всё так же молчал.

– Вы же говорили, что все будет тихо спокойно, – проворчал один из охранников Майклу. – Если главный узнает, что нам заплатили за личную встречу с ним, то нас накажут.

Тот отмахнулся.

– Насрать. Я убью его.

Мелтон хрипло рассмеялся, схватившись за шею. Тогда Майкл рванул в его сторону, но охранники быстро скрутили его и повели к выходу, но перед этим он успел выкрикнуть:

– Ты будешь гнить в тюрьме, жалкий мудак, пока я получаю всё внимания, все деньги, абсолютно всё, – но увидев, что слова не возымели желанного эффекта, он выплюнул: – Какого это осознавать, что я буду вести твою дочь к алтарю сегодня?

Вильям замолк. Он поднял покрасневшие глаза на Майкла.

Тот выдохнул и расхохотался. Наконец-то он пробил его броню.

– К алтарю? – тихо повторил Вильям, все ещё не веря.

Он наивно полагал, что Грейс всё-таки не разведётся с Арчером. Ведь он помнил любовь, которую видел в её глазах, смотрящих на этого мальчишку. Именно по этой причине он снизошёл и позволил им пожениться. Но сам сказал дочери, что это стратегический ход ради блага компании. Все было далеко не так. Да и какой толк от сотрудничества с компанией родителей Арчера, если они перешли в ресторанный бизнес, а это было не интересно Вильяму. По крайней мере, не настолько, чтобы выдавать дочь за их сына.

– Плохо слышишь, Мелтон? Твоя дочь сегодня станет женой этого Диего, а я буду играть роль отца на свадьбы. Может, даже понянчу их детишек. Ты же знаешь, что ей осталось немного до предполагаемой даты родов. Так вот Грейс даже предложила назвать мальчика в честь меня. Ну и я, естественно, не мог отказаться.

Вильям поднялся и в ярости пнул стул в сторону Майкла.

– Лжец! Ты лжёшь. Лжёшь! Надо было стрелять раньше, тогда я бы успел и тебя прикончить.

Охранники переглянулись. Кого же держать: дикого заключённого или не менее дикого гостя? Один из них подбежал к Вильяму и ударил того в живот, отчего он упал на пол и начал кашлять кровью. Другой же быстро вывел хохочущего Майкла.

Так и закончилась легендарная дружба, длившаяся годы, пропитанные болью, желчью и желанием стать лучше другого.

***

Находясь в коконе смешанных ощущений, Мария покрутилась перед зеркалом повторно, чтобы наверняка знать, нет ли где складок на платье, не задралось ли оно, всё ли хорошо смотрится. Встав боком к зеркалу и повернув голову так, чтобы видеть спину, она дернула плечом, чтобы пряди волос плавно спали на спину. Темно-каштановые волосы – её новый цвет, который она сделала в очередной период маниакальной стадии, в последний раз, когда она ещё ощущала этот «полёт эмоций», необузданность диких мыслей, – прекрасно сочетались с темно-зелёным, с оттенком изумрудного, платьем, которое она решила надеть на свадьбу.

Изначально ей до безумия хотелось тоже быть в белом, чём-то элегантном, но, когда рассудок встал в позу злой мамы, Мария осознала, как это неудачно будет смотреться. Блистать на свадьбе должна лишь невеста, – такой тактики поддерживалась Мария, но все же вертелась перед зеркалом битый час, сходила на укладку, маникюр и прочие прелести жизни далее по списку. Хотелось выглядеть хорошо, но не для гостей. Нет, вовсе не для них.

Впервые ей хотелось выглядеть блистательно лишь ради одного человека.

Даниэль же в это время стоял за стеной с телефоном у уха и пытался успокоить взвинченную маму. Признаться честно, парень удивился, когда Диего пригласил и родителей Даниэля на свою свадьбу. Это было приятной новостью и необязательным, уже давно ненужным, подтверждением сути их дружбы. Они были уже как семья.

– А я тебе говорю: мы опоздаем на свадьбу и все из-за твоего отца, – ворчала мама в трубку, чем-то шурша. Скорее запаковывала подарок для будущих молодожёнов.

Даниэль закатил глаза и сел на кровать, не боясь помять брюки.

– Мам, прекрати себя накручивать. Мы ещё даже не вышли, так что не расстраивайся и не думай ни о чём таком. Все придём вовремя. И не кричи ты так на папу, ты же знаешь, как он обожает свадьбы. Пусть собирается сколько угодно, без него точно не начнут.

– Он, конечно, обожает свадьбы… но когда нам ждать вашу? Мы очень любим Диего, но хотелось бы…

– Не надо, – резко перебил Даниэль, ставший мягким голос матери.

– Ну как не надо!?

– Мама, – тихо зарычал Даниэль.

Видимо слишком громко, раз дверь в спальню приоткрылась и в щелочке появилась голова Марии.

Даниэль повернул голову в её сторону и замер.

Она была сногсшибательная. Её оливковая кожа блестела под светом люстры, брови с изящным изгибом чем-то уложены, губы ярко накрашены красной матовой помадой. Тело облечено в длинное обтягивающее платье с провокационным декольте. Мягкая кожа так и притягивала вдохнуть ванильный запах, погладить, даже ущипнуть. А эти пухлые губы…

Мысли Даниэля прервал скромный вопрос матери:

– Не кричи на мать. Лучше скажи дату празднования. Ты уже не молод, пора бы и жениться. А если Мари против, так давай я с её мамой поговорю, замечательная женщина. Обещаю, она будет твоей! Только скажи – сразу.

– Мама… – страдальчески застонал Даниэль и сбросил вызов. Да, за это получит подзатыльник, но уже лучше это, чем слушать её бред.

Мария, увидев, что теперь можно зайти, грациозно прошла в комнату.

Бесконечные чертовы ноги, – взвыл внутренний голос Даниэля. Он уже представлял, как он посадит её на стол, эти ноги обвивают его торс, а он глубоко входит в неё с каждым жестким толчком, пока красные ногти Марии царапают его шею. Он будет гладить правой рукой её гладкое бедро, а левой придерживать за упругую маленькую попку, чтобы прижимать её к себе ещё ближе. Он укусит её за шею, оставив свой след, и признается в самых сильных чувствах.

– Даниэль? – переспросила Мария, смущённая его пристальным взглядам. От неловкого положения она сцепила ладони в замок, отчего сильнее прижала плечами груди друг к другу.

Мать твою, – уже вне себя умолял Даниэль.

– Да? – с дрогнувшей улыбкой и пересохшим горлом спросил он.