Вещное право

3. Вещное право в современном гражданском праве Российской Федерации

Длительное отсутствие в отечественном правопорядке права частной собственности на землю, как и самих понятий недвижимости и вещных прав, оказало влияние на новое российское законодательство, вынудив его отступить от ряда классических подходов. Такие отступления стали неизбежными в условиях, когда свыше 90 % земельных ресурсов остаются в государственной и муниципальной собственности. Это обстоятельство способствует сохранению в качестве общего правила исключительной для обычного правопорядка ситуации: в девяти случаях из десяти земельный участок принадлежит публичному собственнику, а находящееся на нем (или возводимое) здание или сооружение, как правило, частному собственнику. При этом здания и сооружения традиционно (а в условиях сохраняющегося господства публичной собственности на землю – еще и вынужденно) рассматриваются как вполне самостоятельные объекты прав – недвижимые вещи, особенность которых состоит не только в их физической, но и юридической связи с земельным участком, на котором они находятся^[45].

Данное положение ясно отразилось в появлении специальных норм, допускавших раздельное отчуждение земельных участков и находящихся на них строений и сооружений (ст. 552 и 553 ГК РФ в первоначальной редакции 1996 г.).

В связи с этим в отечественной доктрине получила обоснование возможность свободного распоряжения собственником здания, расположенного на чужом земельном участке, как самим зданием, так и принадлежащим ему вещным или обязательственным титулом на земельный участок (разумеется, при одновременном запрете отчуждать свое право на земельный участок отдельно от расположенного на нем здания)^[46]. Предполагалось, что у собственника такой недвижимости имеется хотя бы обязательственный титул, например, право аренды на занятый его объектом земельный участок (ибо в некоторых случаях у таких «землепользователей» вообще не было никакого титула либо его невозможно было определить даже из содержания правоустанавливающих документов^[47]). Лишь в будущем четкое определение титула на землю должно было позволить перейти к рассмотрению здания (сооружения) и земельного участка как «единого объекта недвижимости», а после этого – к постепенному восстановлению классического принципа superficies solo cedit.

Кроме того, земельное законодательство было кардинально обновлено значительно позднее гражданского законодательства и к тому же почти в полном отрыве от него (не говоря уже о том, что в новый Земельный кодекс РФ 2001 г. были включены многочисленные нормы гражданско-правового характера, не всегда соответствующие общим нормам ГК РФ). Результатом данной ситуации стало появление содержательных противоречий между ними. Так, Земельный кодекс в прямом противоречии с гл. 17 ГК РФ даже не упоминает категорию ограниченных вещных прав на земельные участки.

В качестве одного из основных принципов земельного законодательства подп. 5 п. 1 ст. 1 ЗК РФ закрепил принцип «единства судьбы земельных участков и прочно связанных с ними объектов», что фактически ведет к восстановлению традиционного гражданско-правового правила superficies solo cedit (тогда как ГК РФ в первоначальной редакции его фактически проигнорировал). Одним из проявлений этого подхода является запрет на отчуждение земельного участка без находящегося на нем здания, строения, сооружения, если все они принадлежат одному лицу (абз. 3 п. 4 ст. 35 ЗК РФ)^[48]. Вместе с тем Земельный кодекс допускает возможность перехода права собственности на здание (строение, сооружение) отдельно от права собственности на земельный участок: в этом случае приобретатель лишь получает некое «право на использование соответствующей части земельного участка» (п. 1 ст. 35 ЗК РФ), в действительности совпадающее с тем титулом на землю, который имел прежний собственник здания.

Круг ограниченных вещных прав на земельные участки и на находящиеся на них объекты недвижимости также существенно различается в Земельном и в Гражданском кодексах: земельные участки не могут стать объектами прав хозяйственного ведения и оперативного управления, тогда как здания и сооружения, напротив, не могут стать объектами прав постоянного пользования и пожизненного наследуемого владения. Более того, новый Земельный кодекс постарался вообще устранить эти ограниченные вещные права на землю (п. 1 ст. 20 и п. 1 ст. 21 ЗК РФ, п. 1 и 2 ст. 3 Федерального закона от 25 октября 2001 г. № 137-ФЗ «О введении в действие Земельного кодекса Российской Федерации»^[49]), сохранив в качестве титулов землепользования лишь право собственности и аренду, а также некоторые сервитуты и стремясь тем самым максимально упростить правовой режим землепользования.

Примечательно, однако, что отказ от ряда вещных прав привел к появлению других таких же прав, ибо даже весьма примитивный современный отечественный оборот земли не смог обойтись только правом собственности и арендой. При этом «новые» вещные права были урегулированы крайне неудачно, поскольку, назвав их, закон не раскрыл их содержания. Так, в п. 1 ст. 35 ЗК РФ появляется «право на использование соответствующей части земельного участка», возникающее у приобретателя строения, находящегося на чужой земле; в п. 3 и 4 ст. 36 ЗК РФ (в настоящее время утратила силу^[50]) было закреплено «право ограниченного пользования» для казенных предприятий и (или) учреждений, являющихся «правообладателями помещений» в здании, расположенном на неделимом земельном участке, и т. д.

С другой стороны, попытки исключить появление вещных прав в земельных отношениях (в особенности права застройки) сопровождаются «развитием» в Земельном кодексе некоторых традиционных обязательственно-правовых институтов вне общих положений гражданского права. Так, уже после принятия в первом чтении законопроекта о новой редакции ГК РФ, предусмотревшего кардинальное обновление раздела о вещном праве, в ЗК РФ появились нормы о долгосрочной аренде земельных участков, находящихся в публичной (государственной или муниципальной) собственности, допускаемой на срок до 49 лет (подп. 2, 11 и 17 п. 8 ст. 39.8 ЗК РФ в редакции Федерального закона от 21 июля 2014 г. № 217-ФЗ^[51]). В результате, по справедливому замечанию А.Л. Маковского, «пути развития нашего законодательства о земле – основе всякого экономического строя – неисповедимы и непредсказуемы»^[52].

Ситуацию усугубило жилищное законодательство, которое последовательно (с момента принятия в 1991–1992 гг. законодательных актов, разрешивших приватизацию жилья) стало признавать самостоятельными недвижимыми вещами жилые помещения, которые в действительности представляют собой лишь составные части зданий – юридически неделимых вещей. Это привело, с одной стороны, к фактическому отрицанию существования здания в качестве единого объекта недвижимости, а с другой – к признанию отдельной вещью (самостоятельным объектом вещного права общей собственности) общего имущества дома^[53]. При этом гражданско-правовой оборот помещений (как жилых, так и нежилых) фактически осуществляется в полном отрыве от прав на соответствующие земельные участки, ибо по сложившимся в прежнем правопорядке, но господствующим и в настоящее время представлениям между жилыми и нежилыми помещениями и земельными участками, на которых расположены здания, нет и не требуется никакой юридической, а во многих случаях даже и физической связи^[54].

Предприятия в соответствии с требованиями нормального рыночного оборота вновь стали выступать в роли самостоятельных объектов, а не субъектов прав. Но при этом они были объявлены недвижимостями (п. 1 ст. 132 ГК РФ), хотя в действительности предприятие является разновидностью имущественного комплекса, общность которого ограничивается лишь сферой имущественного оборота (сделок и случаев универсального правопреемства), т. е. по преимуществу обязательственных, а не вещных правоотношений. В действительности такие имущественные комплексы, как предприятия, не должны становиться самостоятельными, едиными объектами вещных прав в нарушение классического вещно-правового «принципа специализации» (Spezia-litatsgrundsatz).

Все это дает основания для характеристики российского права, по крайней мере в рассматриваемой части, как правопорядка переходного типа, вынужденно отошедшего от ряда классических воззрений, но стремящегося к их восстановлению с учетом современных реалий и конкретных потребностей развивающегося имущественного оборота. Его доктринальное осмысление по сути также представляет собой известный компромисс между классическими постулатами и реальностью сформировавшегося законодательства и правоприменительной практики, возможное, а иногда и необходимое изменение которых должно основываться не столько на теоретических представлениях, сколько на продуманных предложениях по решению конкретных жизненных задач (пример которых являет собой упоминавшаяся Концепция развития гражданского законодательства о недвижимости 2003 г.). Такой компромисс объясняется своеобразием современной отечественной экономико-правовой ситуации: сохраняющееся господство государственной собственности на землю при преобладании частной собственности на находящиеся на земле объекты (строения) неизбежно влечет определенное видоизменение классических вещных прав, рассчитанных на взаимоотношения землепользователей с частными, а не с публичными собственниками.

Следует полностью согласиться с тем, что «система вещно-правовых институтов, норм вещного права и четко соотносящихся законодательных актов, которая была бы адекватна избранному страной четверть века назад социально-экономическому строю, никогда целенаправленно и последовательно создана не была. В этой области российского гражданского права образовалось бессистемное скопление разнородных юридических конструкций, часть которого сохранилась от принципиально иной экономики прошлого (оперативное управление, постоянное пользование земельным участком), тогда как другая создавалась «по ходу дела», скорее как ремонт прежних построек, а не новое строительство (хозяйственное ведение, пожизненное наследуемое владение, российская ипотека)», а «источником, генерирующим уже на протяжении многих лет бессистемность регулирования» рассматриваемых отношений, является «восходящее к советскому времени представление о возможности вывести регулирование вещных прав на землю из-под действия частного права»^[55].

Понятно поэтому, что в процессе реформирования Гражданского кодекса РФ, предусмотренного Указом Президента РФ от 18 июля 2008 г. № 1108^[56], было предложено создать «полноценную систему ограниченных вещных прав, которая могла бы удовлетворить потребности участников гражданского оборота также в основанном именно на вещном праве (максимально стабильном и защищенном) режиме пользования чужим имуществом»^[57]. Предусмотренное этой реформой кардинальное обновление раздела II ГК РФ исходило также из необходимости дополнения его подразделом о владении и владельческой защите и создания ряда общих положений о вещных правах. В свою очередь принятие этих мер предполагало серьезное реформирование земельного законодательства, в том числе путем исключения из действующего ЗК РФ чужеродных для него норм гражданского (вещного) права. К сожалению, к столь радикальным (хотя и максимально обоснованным) шагам отечественный законодатель оказался не готов, что значительно затянуло процесс их дальнейшего законодательного оформления после принятия Государственной Думой РФ в первом чтении 27 апреля 2012 г. его новой редакции. Судьба нововведений в этот раздел ГК РФ до сих пор остается неясной; во всяком случае, едва ли можно ожидать их появления в течение ближайших нескольких лет.

Глава 2
Понятие и виды вещных прав

§ 1. Понятие вещного права

1. Признаки вещных прав и принципы вещного права

Специфика вещных прав, включая право собственности, определяется юридическими критериями, позволяющими достаточно четко отграничить этот вид имущественных прав от других их разновидностей, прежде всего от обязательственных прав. Различные виды имущественных прав связаны с установлением для отдельных видов имущества – объектов гражданских прав – особого гражданско-правового режима. Разумеется, такой режим в действительности устанавливается не для самих объектов, а для лиц, совершающих с ними юридически значимые действия. Но различные объекты гражданских прав в этом своем качестве отличаются друг от друга именно своим правовым режимом, а не физическими или экономическими свойствами, а особенности такого режима формируются в виде тех или иных разновидностей имущественных (гражданских) прав. Вместе с тем в отсутствие установленного законом особого режима вещных прав (что, в частности, длительное время имеет место в отечественном гражданском праве) споры о вещной или обязательственно-правовой природе тех или иных конкретных имущественных прав, например прав залогодержателя или арендатора, теряют практическое значение и становятся схоластическими.

Следовательно, специфика вещных прав определяется не тем, что они юридически оформляют определенную часть экономических отношений присвоения (собственности). Обусловленность этого гражданско-правового режима содержанием или особенностями экономических отношений в лучшем случае косвенная, опосредованная, ибо на него влияют не только и даже не столько экономические факторы. Не случайно, например, однородные по экономическому содержанию отношения присвоения и использования земельных участков в различных правопорядках юридически оформляются совершенно по-разному (вещными правами в европейском континентальном праве и «титулами» – estate и interests – в англо-американском праве).

Вещные права означают особый гражданско-правовой режим, отличающийся от режима других имущественных прав. В сравнении с традиционно противопоставляемыми им обязательственными правами режим вещных прав характеризуется «юридической прочностью» (обеспеченностью). «Юридическая прочность» вещного права состоит в том, что, заключая в себе известную власть над вещью, оно обременяет саму вещь, а потому не зависит от смены ее собственника; следовательно, новый собственник вещи не может в одностороннем порядке прекратить такое право и вынужден мириться с установленным ранее обременением. Вещные права предоставляют либо полное (право собственности), либо частичное (ограниченные вещные права) господство над вещью.

В обязательственном же отношении по поводу пользования вещью власть управомоченного лица (кредитора) распространяется на поведение обязанного лица, а не на его объект (вещь); поэтому новый собственник вещи, не являвшийся обязанным лицом в прежнем обязательстве, по общему правилу вправе расторгнуть его в одностороннем порядке (под условием возмещения контрагенту всех убытков). Это обстоятельство, единодушно отмечавшееся отечественными цивилистами и романистами еще в дореволюционное время, показывает основную (хотя и не единственную) особенность вещноправового режима.

Далее, вещные права характеризуются своим абсолютным характером, ибо корреспондирующие им обязанности пассивного типа возлагаются не на каких-либо конкретных «должников», а на всех третьих лиц^[58]. Это обусловлено тем общепризнанным обстоятельством, что они юридически оформляют непосредственное «хозяйственное господство» лица над вещью, а не над поведением обязанных лиц (что характерно для обязательственных отношений, в том числе по использованию вещей, поскольку они предполагают предварительное совершение каких-либо действий со стороны иных (обязанных) лиц – по передаче вещи, по ее созданию и т. д.).

В отечественной литературе абсолютность вещных прав иногда подвергается сомнению со ссылкой на условность самого деления субъективных гражданских прав на абсолютные и относительные. Так, еще некоторыми дореволюционными цивилистами высказывались сомнения в том, «будто негры в Африке или малайцы в Полинезии были обязаны воздерживаться от нарушения моего вещного права в Петербурге, о котором они никогда не слышали и, вероятно, не услышат и которое уже поэтому никогда не могло бы быть ими и нарушено»^[59]. Эти сомнения были развеяны другими цивилистами; в частности, С.И. Аскназий указывал, что вещные права «открывают перед управомоченным лицом лишь возможности многообразных правоотношений с любым другим участником гражданского оборота», в которые он может вступить в процессе использования своей вещи, тогда как «обязательственно-правовое отношение предполагает уже сложившиеся правоотношения и именно с определенным лицом или лицами…»^[60].

Поскольку абсолютные вещные права действуют в отношении всех третьих лиц и должны соблюдаться ими, последние должны быть ясно осведомлены о содержании указанных прав, количество которых к тому же должно быть «обозримым», а новые приобретатели вещей (например, обремененных ограниченными вещными правами) должны заранее точно знать, что именно они приобретают. Поэтому вещные права могут создаваться только законом, но не соглашением сторон, причем закон должен исчерпывающим образом определить и содержание каждого конкретного вещного права. Иначе говоря, в отличие от принципа свободы договоров, одним из проявлений которого является возможность создания любых, в том числе прямо не предусмотренных законом договоров и вытекающих из них обязательственных прав, в области вещного права действует иной основополагающий принцип – закрытый перечень (numerus clausus) вещных прав, составляющий их следующую важнейшую характеристику^[61].

В современной германской цивилистике, наиболее последовательно реализующей классическое пандектное учение о вещных правах (что в отсутствие серьезных отечественных исследований предопределяет необходимость обращения именно к этому зарубежному опыту), принцип numerus clausus вещных прав рассматривается как двоякое ограничение общего принципа свободы договоров. Во-первых, это ограничение законом самого перечня вещных прав, «принудительная типизация» их видов (Typenzwang); во-вторых, прямая фиксация (типизация) в законе содержания каждого из этих прав (Typenflxierung). Частноправовая природа вещных прав проявляется в возможности выбора сторонами гражданских правоотношений того или иного права из числа прямо предусмотренных законом, но исключает для них возможность создания своим соглашением иных, новых видов вещных прав. Уже из этого, в частности, следует необоснованность попыток объявления аренды институтом вещного, а не обязательственного права: объем правомочий конкретного арендатора зависит от содержания договора аренды, т. е. определяется соглашением сторон, а не законом (ер. особенно ст. 615 и 616 ГК РФ).

Из абсолютного характера вещных прав, а точнее, из их действия в отношении всех третьих лиц, вытекает и еще один основополагающий принцип современного вещного права – принцип публичности (Publizitätsgrundsatz). В силу этого принципа необходима регистрация (фиксация) вещных прав, делающая их наличие и содержание доступными для всех остальных третьих лиц – участников гражданских правоотношений. При этом следует иметь в виду, что все вещные права, кроме права собственности и права залога, касаются исключительно недвижимых вещей, права на которые в любом случае подвергаются обязательной государственной регистрации в специальных реестрах. Залог же по самой своей природе обладает признаком публичности, ведь даже залог движимых вещей (и залог имущественных прав) не может действовать в отсутствие какой-либо регистрации. Она выражается, например, в необходимости ведения предпринимателями «книг записей залогов», оформления такого залога печатью залогодержателя или наложением им знаков, свидетельствующих о залоге, нотариального удостоверения залога движимости и т. п., имеющих место и в современном российском праве (ср. п. 2 ст. 338, абз. 2 п. 3 ст. 339, п. 3 и 4 ст. 357 ГК РФ в редакции Федерального закона от 21 декабря 2013 г. № 367-Ф3^[62]).

Что касается вещного права собственности на движимые вещи, то его возникновение и переход к новым приобретателям таких вещей традиционно связываются с их фактической передачей (traditio) новому владельцу, которая в этих случаях, как принято считать, и выполняет функцию «публичности». Даже если право собственности к приобретателю движимой вещи переходит только в силу достижения соглашения о ее отчуждении (система консенсуса, или романская система^[63]), само заключение договора (а в отношении вещей, определенных родовыми признаками, – момент их передачи) можно считать известной «публичностью». Кроме того, движимые вещи могут стать объектами лишь права собственности и некоторых видов залога, но не могут являться объектами иных (ограниченных) вещных прав.

В германском праве принцип публичности вещного права реализуется либо в форме записи в поземельной книге (Grundbuch) (поскольку к недвижимости здесь относятся только земельные участки), либо в форме предусмотренного § 929 BGB для отчуждения движимых вещей «вещного договора» (Einigung). Этот последний основан на «принципе абстракции» (Abstraktionsprinzip), или на «принципе разделения» (Trennungsgrundsatz) вещной и обязательственной сделки. В силу данного принципа лицо, получившее движимую вещь по «вещному договору», становится ее собственником независимо от действительности лежащей в его основе обязательственной сделки, а фактическое владение движимой вещью презюмируется как владение собственника (ср. абз. 2 § 854 BGB).

Наконец, объектом вещных прав могут служить только индивидуально-определенные вещи. В этом качестве не могут выступать не только обязательственные и иные права (т. е. по сути, поведение обязанных лиц), но и вещи, определенные родовыми признаками, ибо невозможно осуществлять непосредственное хозяйственное господство в отношении не индивидуализированного, абстрактно представляемого имущества. Это обстоятельство отражает «принцип специализации» (Spezialitatsgrundsatz), который составляет еще одну важнейшую черту вещных прав. Из нее, в частности, вытекает невозможность иметь право собственности на имущественный комплекс (например, предприятие), состоящий из юридически разнородных объектов с различным правовым режимом, или на совокупность нескольких вещей (например, коллекцию или стадо сельскохозяйственных животных). В силу данного принципа с гибелью соответствующей вещи автоматически прекращается и вещное право на нее. Объектом же обязательственного права является поведение должника, обязанности которого после смерти гражданина или при реорганизации юридического лица в ряде случаев могут переходить к другим лицам в порядке правопреемства.

К числу юридических особенностей вещных прав обычно относят и особые – вещно-правовые – способы их защиты (виндикационный и негаторный иски), которые, подобно самим вещным правам, отличаются абсолютным характером и могут быть предъявлены управомоченным лицом к любым третьим лицам, нарушившим абсолютное вещное право. К сожалению, с позиций действующего российского законодательства этот признак пока следует признать не имеющим значения. Еще ГК РСФСР 1964 г. в ст. 157 впервые предоставил право лицу, владеющему вещью в силу договора, предъявлять вещно-правовые иски к третьим лицам, а ГК РФ (следуя нормам ранее действовавших законов о собственности 1990 г.) в ст. 305 допустил предъявление вещных исков «владельцем по договору» в защиту своего «титульного владения» даже к самому собственнику вещи (с которым он находится в обязательственных отношениях) (для арендатора такая возможность была закреплена еще раньше – в ст. 170 ГК РСФСР 1922 г.).

Объяснение этому парадоксальному с классических позиций решению состоит в том, что ГК РСФСР 1964 г. вещной защитой всякого «законного (титульного) владельца» стремился обеспечить интерес самого собственника, который должен был получить уверенность, что в руках договорного контрагента (например, арендатора) «вещь будет защищена законом не хуже, чем в его собственных руках»^[64], что было особенно важно для защиты публичной («социалистической») собственности. Гражданский кодекс РФ вслед за законами о собственности, напротив, стремился защитить от возможного произвола основного собственника – государства (и его органов) – его юридически самостоятельные предприятия и арендаторов его имущества.

В результате того, что данный подход приобрел общий для всех собственников характер, арендаторы уже в современном имущественном обороте стали активно использовать вещно-правовые способы защиты своих интересов в обязательственных отношениях с арендодателями, что привело к появлению многочисленных случаев необоснованного смешения различных способов гражданско-правовой защиты. Так, при создании арендодателями-собственниками искусственных препятствий в использовании сданных в аренду помещений (отключение в них освещения и отопления, замена замков и т. д.) арендаторы нередко предъявляли к таким арендодателям виндикационные или негаторные иски, а не требования о надлежащем исполнении условий арендных договоров.

При этом в определенной мере искажаются традиционное понимание и различие абсолютных (вещных) и относительных (обязательственных) отношений: если вещные правоотношения как абсолютные могут быть нарушены любым лицом, причем личность нарушителя (ответчика по иску) впервые определяется только фактом правонарушения, то обязательственные правоотношения как относительные, т. е. характеризующиеся полной определенностью участвующих в них лиц, могут быть нарушены лишь контрагентом по обязательству, личность которого заранее известна. Возможность нарушения договорного обязательства не участвующим в нем третьим лицом исключена, ибо у него нет и не может быть никаких договорных обязанностей, которые он мог бы не исполнить (ср. абз. 1 п. 3 ст. 308 ГК РФ).

Если же объектом обязательства является вещь, которой третье лицо может каким-либо способом неправомерно завладеть, то речь пойдет о нарушении прав и интересов обеих сторон обязательства, в первую очередь – собственника вещи (например, арендодателя), а не только ее договорного владельца (в частности, арендатора). Ведь последний лишается возможности использовать арендованную вещь только на оставшееся время аренды, тогда как первый – навсегда (если не истребует ее по виндикационному иску). Поэтому еще в римском праве наниматель, как известно, считался лишь «держателем», а не владельцем нанятой им вещи и потому не пользовался в отношении нее самостоятельной владельческой защитой против третьих лиц, осуществляя охрану своих интересов опосредованно, с помощью собственника-наймодателя^[65].

Отечественное право, традиционно (с 1922 г.) предоставляя арендатору абсолютную защиту, тем самым приблизило его статус к вещно-правовому. Однако право арендатора предъявить вещный иск к собственнику-арендодателю, с которым он связан договорными отношениями, в любом случае представляется лишенным логических оснований. При этом возможность предъявления вещно-правового иска субъектом обязательственного права (в силу договора обладающим правомочием владения в отношении индивидуально-определенной вещи, которое могло бы охраняться с помощью владельческой защиты) сочетается с запретом субъекту вещного права в этом своем качестве воспользоваться обязательственно-правовым иском в его защиту^[66].

Все это свидетельствует об отсутствии в российском праве еще одного традиционного признака вещных прав – их преимущества в применении перед обязательственными правами. По общему правилу российский закон исключает для сторон правоотношения возможность выбора иска в защиту своих прав (т. е. «конкуренцию исков», в том числе вещных и обязательственных), но, даже в редких случаях допуская ее, он все равно не предоставляет субъектам вещных прав никаких преимуществ перед обладателями обязательственных прав. Более того, в ч. 1 ст. 398 ГК РФ устанавливаются преимущества кредиторов по обязательствам в зависимости от времени их возникновения (в германском праве этот «принцип приоритета» установлен для вещных, а не для обязательственных прав – ср. § 879 и 1209 BGB), но нигде прямо не устанавливается преимуществ вещных прав перед обязательственными. Ранее такие преимущества усматривались в том, что обязательственное право должно уступать вещному при их коллизии (столкновении), например, собственник-арендодатель мог в любое время истребовать свою вещь у арендатора при условии возмещения ему всех причиненных этим убытков^[67]. Однако в настоящее время против таких неправомерных действий собственника арендатор фактически по своему выбору может защищаться как обязательственным, так и виндикационным иском (ер. п. 3 ст. 611 и ст. 305 ГК РФ).

Таким образом, следует констатировать, что современный российский правопорядок утратил некоторые из классических признаков вещных прав (хотя в значительной мере сохранил остальные), что затрудняет разграничение вещных и обязательственных прав и дает известные основания для их «смешения» и даже отрицания практической значимости выделения самой категории вещных прав. В связи с этим Концепция развития гражданского законодательства РФ и разработанный на ее основе проект новой редакции ГК РФ (в том числе его разд. II) предусматривают восстановление ряда традиционных подходов и решений, в том числе принципа преимущества вещных прав и особенностей их вещно-правовой защиты, предполагаемой принципиально недоступной для обладателей обязательственных и иных невещных титулов на имущество^[68]. Их последовательная законодательная реализация должна привести к окончательному признанию вещного права в качестве самостоятельной подотрасли российского гражданского (частного) права, построенной на классических пандектных основаниях.

Суммируя изложенное, можно сказать, что вещным правом является установленное законом абсолютное субъективное гражданское право, предоставляющее своему обладателю возможность непосредственного господства над индивидуально-определенной вещью и отстранения от нее всех других лиц, защищаемое специальными гражданско-правовыми исками.