Kitabı oku: «Сколько стоит корона», sayfa 6

Глава 10

В прошлый раз в доме леди Харроу он был как гость, пусть и нежданный, и хозяйка встречала его учтивой улыбкой. Комната была очень светлой, а на стены отбрасывала блики драгоценная эмирская ваза.

В этот раз ставни были закрыты и задрапированы широкими синими шторами, темнота едва разгонялась едкими жёлтыми свечами в резных канделябрах. И леди Харроу, затянутая всё в тот же вдовий наряд, смотрела зло.

– Леди Харроу, – произнёс Дойл, входя первым и заводя за собой четверых мужчин в тёмных одеждах – тени сменили свои костюмы с масками и выглядели почти как обычная охрана, только телосложение их выдавало: гибкие и невысокие, как на подбор. – Приношу вам своё извинение за вторжение, но мы вынуждены обыскать ваш дом на предмет запрещённых магических предметов.

Её небольшой рот дёрнулся и побелел так явственно, что это было видно даже в жёлтом свете. Глаза блеснули.

– Ваше внимание к моей персоне, милорд Дойл, настолько велико, – сказала она медленно, – что вызывает недоумение.

Дойл отвернулся и велел теням:

– Осмотреть дом. Без разрушений и хамства, но максимально тщательно. Всё подозрительное – ко мне, – и только когда они рассредоточились по дому, повернулся к леди Харроу.

Сейчас она мало походила на ведьму: просто рассерженная и уставшая за день женщина, не слишком красивая. Может, Дойл убеждал себя в этом: ему хотелось бы, чтобы она оказалась обычной. Сейчас, глядя на неё, он не желал даже думать о том, что будет делать, если тени что-нибудь найдут. Схватит её за роскошные рыжие кудри, повалит на пол и прикажет связать? Будет пытать в красной камере? Отправит на костёр?

При мысли об этом на языке стало горчить. Он ответил мягче, чем собирался и чем когда-либо отвечал подозреваемым:

– Не переживайте, леди Харроу. Это необходимая мера.

Она подошла к столу, взяла колокольчик и позвонила дважды. Пришёл слуга и по её приказу принёс ещё свечей, разгоняя мрак. Она оперлась рукой о столик, коснулась пальцами вазы и спросила:

– Вы всегда обыскиваете женщин, которые вас привлекают, милорд Дойл?

У него невольно дёрнулась щека. Её слова прозвучали бы достаточно оскорбительно и даже вызывающе, если бы не были сказаны так спокойно.

– Обратная зависимость, леди, – отозвался он.

– И могу я узнать, чем именно я… – кажется, она колебалась, выбирая между «привлекла внимание» и «вызвала подозрение», но не сумела определиться и ничего не сказала.

Дойл осторожно переступил с ноги на ногу, оценивая её сомнительное гостеприимство – присесть она ему не предложила. Как глава королевской тайной службы в доме у подозреваемой он, конечно, мог бы позволить себе любую грубость и уж конечно мог бы потребовать стул. Но перед леди Харроу ему не хотелось выглядеть ни грубым, ни тем более слабым. Поэтому он постарался сместить весь вес на здоровую ногу и ответил на её не заданный до конца вопрос:

– В столице неспокойно, леди Харроу. Вчера…

Она вскинула голову и спросила:

– Вы хотите сказать о том, что в вас стреляли?

Она снова не закончила мысль, но это было и не нужно: Дойл отлично помнил, что она спасла его если и не от смерти, то от очень опасной раны.

– Это только кусочек, звено длинной цепи. И пока я её не увижу целиком, я не буду иметь право на пристрастность.

– Присядем? – она указала на низкую деревянную скамью с высокой спинкой и несколькими подушками.

Дойл отказываться не стал, тем более что от стояния неподвижно нога начала ныть нещадно, и, покачнувшись, сел первым. Леди Харроу опустилась на другом краю, чинно сложив руки на коленях.

И почти сразу же сверху спустился один из теней, неся перед собой какой-то предмет, завёрнутый в грубый кусок холстины.

– Что там?

– Милорд, вам стоит взглянуть.

Дойл забрал предмет и развернул холстину. Тень снова вернулся к обыску наверху.

– Как вы объясните это, леди Харроу? – холодно спросил Дойл.

Он держал в руках ящичек, наполненный несколькими связками остро пахнущих высушенных трав. Дойл узнал горчину, зелен-цвет и лаванду.

– Это мои травы, – ответила женщина так, словно в её доме нашли Святейшую книгу, а не ящик трав. – Ничего волшебного в них нет – обычные лекарства. Мой лекарь – я говорила вам о нём – дал мне их с собой в столицу.

– Зачем? – Дойл наклонился так, чтобы поймать её взгляд.

– В качестве лекарств, как ни удивительно, – отрезала она.

Дойл снова перебрал связки. Он не хотел видеть этот проклятый ящик. Но видел – и нужно было что-то с ним делать.

– Леди Харроу, если бы я просто зашёл к вам побеседовать, ваш ответ был бы удовлетворителен, а мой вопрос – груб. Но я выполняю распоряжение короля. И от его имени требую объяснить мне назначение каждого из этих…

– Веников? – её взгляд стал не просто злым, а разъярённым. Она властно переставила шкатулку с его колен на подушку и вытащила первый пучок – горчину. – Это, милорд, от жара и простуд. Это, – на свет была извлечена зелен-трава, – от ран и порезов. Это, – лаванда, – для спокойных снов. Вас это также касается, милорд? Могу сообщить, что плохо сплю.

Она произносила каждое слово с таким видом, словно давала пощёчины. Глотнув воздуха, она продолжила как будто с наслаждением:

– Эти цветы называются полыний и помогают при женских болях. А эта трава – вам, милорд, она неизвестна – дана моим лекарем на тот случай, если я пожелаю быть с мужчиной, но захочу избежать бремени.

Крышка ящичка со стуком захлопнулась. Дойл впился в ладонь короткими ногтями, но нашёл в себе силы сказать:

– Благодарю за пояснение.

Ящичек так и стоял на подушке – и Дойлу казалось, что от него исходит не тяжеловатый травяной запах, а едкая отравляющая вонь. Он неосознанно опустил руку и коснулся рукояти меча.

– Тот человек… – проговорила леди Харроу, – который стрелял в вас, вы же арестовали его?

– Разумеется. Хотите за него заступиться?

– Я хотела узнать о его судьбе, – она отвернулась в сторону. Дойлу осталось смотреть на её белую шею с рыжими завитками волос.

– После допроса, когда он назовёт имена своих сообщников, его судьбу будет решать король. Вероятно, его ждёт казнь путём отрубания конечностей.

Шея покраснела.

– Это чудовищно.

– Предлагаете отпустить его на волю? Простите, но я не испытываю желания быть милосердным в отношении своего несостоявшегося убийцы и точно не стану просить за него перед королём.

Леди Харроу повернулась и легко встала со скамьи.

– Чудовищно то, что из смерти делают потеху. Что бы ни сделал этот парень, он не заслуживает того, чтобы его убивали посреди рыночной площади под визг и хохот черни.

Дойл тоже поднялся и увидел, что у неё дрожат губы. Слишком сильно для человека, который просто рассуждает. Но откуда у хорошенькой вдовы старика Харроу такие мысли? Что она видела? Дойл помнил – она упоминала о войне. Остеррад прошёл по землям Харроу дважды, а потом дважды по ним прошла освободительная армия Стении. Так легко было предположить, что она насмотрелась на то, что творили солдаты в деревнях и ни о чём не спрашивать. Но Дойл никогда бы не простил себе такого малодушия и бездумной мягкотелости, поэтому спросил:

– Откуда у вас такие мысли?

– Они тоже преступны?

Дойл молчал почти минуту, прежде чем ответил:

– Нет. И вы не обязаны отвечать на этот мой вопрос – он задан из любопытства и желания узнать вас.

– И его задал милорд Дойл, а не глава тайной службы? – губы леди Харроу дрогнули в намёке на улыбку.

Дойл кивнул.

Леди Харроу снова села на скамью и произнесла:

– И милорду Дойлу я могу ответить…

Что именно она хотела сказать, Дойл не узнал: сверху снова спустились тени, на этот раз – с целым мешком.

– Поставьте здесь и осмотрите подвал и людские, – велел Дойл и, когда они снова остались вдвоём, раскрыл мешок.

– Увы, – леди Харроу тихо вздохнула, – вернулся глава тайной службы, а при нём я говорить не могу.

Дойл бросил на неё быстрый взгляд, чтобы убедиться в том, что не ослышался: это действительно была шутка. Добрая и, пожалуй, достаточно остроумная – явно не из тех, которые обычно ему адресовали женщины.

– Вы продолжите, когда он нас оставит, – сказал он и вытащил из мешка первый предмет.

Рассмотрел внимательно и, хмыкнув, положил на скамью – обычное зеркало в черепаховой оправе, снова эмирской работы – но едва ли волшебное.

Потом на свет был извлечён небольшой золочёный трезубец, который привлёк внимание Дойла, когда он впервые увидел леди Харроу. Тогда он не мог рассмотреть прибор, но теперь изучил его внимательно. Все три зубца были хорошо заточены – не хуже ножа.

– Что это за вещь, леди?

– Вилка. Её используют в Эмире, когда не хотят запачкать руки о пищу.

– Когда я перестану подозревать вас в колдовстве, – задумчиво произнёс он, – я обязательно начну подозревать вас в шпионаже в пользу Эмира. Ваза, это зеркало, теперь – вилка.

Леди Харроу ничего не ответила, и Дойл продолжил изучать найденные тенями улики, которые на улики, очевидно, походили не сильно. Надо совсем отчаяться, чтобы арестовать человека за хранение подобных вещей.

Были книги: сборники поэзии, естественные в женской библиотеке Святейшая книга и роман о подвигах, а также трактат «Анатомикон или человека описание», который был весьма неожидан; несколько томов эмирских сказок и древних легенд. Были украшения. Птичьи перья – леди Харроу показала детские игрушки, которые иногда собирает из них. И на этом – всё.

Гостиную тоже обыскали, причём очень тщательно: с простукиванием стен и полов. Наконец, тени объявили, что больше ничего подозрительного в доме нет. Дойл повернулся к леди Харроу и сказал тихо:

– Леди, глава тайной службы короля удаляется.

– А что милорд Дойл?

– Он рад, что подозрения в ваш адрес были напрасными. Теперь позвольте пожелать вам хорошего вечера, – он поклонился настолько, насколько позволяла спина, и последовал за тенями, не дожидаясь её ответа.

Глава 11

Следующий месяц не прошёл – промчался галопом, принеся с собой бесконечные обыски и допросы. Дойл обещал перевернуть город вверх дном – и он это сделал. Комната, куда он складывал изъятые запрещённые предметы, была забита почти до потолка, подземелье наполнилось бедняками и лордами, одинаково лепечущими оправдания, но настоящая ведьма ускользала.

Дойл был в ярости. И не только потому, что ничего и никого не нашёл, но и потому, что не уложился в отведённый самому себе срок: наступала Большая охота, и отговорить от неё Эйриха было невозможно.

– Брось, брат, ты становишься похож на сумасшедшего охотника на ведьм, – сказал ему Эйрих за неделю до выезда. – Твоя ведьма, должно быть, уже убралась из столицы. Или влюбилась здесь в какого-нибудь лорда и сейчас занята не кознями, а…

Король не договорил, только подмигнул. Дойл махнул рукой:

– Хорошо, что ты всё ещё шутишь.

Чем ближе была охота, тем больше Дойл укреплялся в мысли, что она не пройдёт гладко. Действительно, в замке, в столице король под надёжной охраной, тогда как в лесу он станет значительно более уязвим. Поэтому когда Эйрих спросил, едет ли он, Дойл однозначно ответил:

– Разумеется.

Эйрих кивнул и уточнил:

– А королева?

Он был готов рисковать своей жизнью, но вряд ли поставил бы под удар жизнь своего ещё не рождённого ребёнка.

Вопрос с королевой волновал и Дойла: он понятия не имел, что будет правильнее – взять её с собой и не спускать с неё и с Эйриха глаз или оставить в замке, под охраной Рикона. Наконец он сказал:

– Полагаю, королеве в её положении не пойдёт на пользу долгая дорога и тяготы походной жизни.

Королеву было решено оставить. Узнав об этом, она кусалась и плевалась ядом, билась в истерике и даже пыталась (по словам теней) поколотить Эйриха маленькими, но жёсткими кулачками, но, кажется, этим ещё больше убедила его в верности принятого решения.

Отец Рикон тоже остался – охранять королеву и, главное, её утробу от врагов, ведьм и собственной королевской глупости.

– У меня есть две женщины, – задумчиво произнёс отец Рикон, узнав, чем ему предстоит заниматься, – благочестивые монахини из монастыря Святейшей Рощи. Они обучены грамоте и этикету, неболтливы и некорыстолюбивы. Согласится ли милорд, чтобы я пригласил их в услужение Её Величеству?

– Если они надёжны – зови. Пусть глаз с неё не сводят, спят по очереди. И позаботься о том, чтобы тени всегда дежурили где-то поблизости.

Женщины выглядели внушительно: обе фигурами напоминали кормилиц, широколицые, с крупными мужицкими руками. Поклонились по-церковному, от пояса, но говорили чётко и грамотно. Побеседовав с каждой из них по два часа и удовлетворившись всеми ответами на свои вопросы, Дойл представил их брату и его супруге.

Сначала королева оскалила мелкие зубки и, кажется, собралась устроить ещё одну истерику. Но первая из женщин – матушка Сюз – расплылась в улыбке и проворковала:

– Как вы красивы, Ваше Величество, простите матушку Сюз. Бремени ещё не видно, но как оно красит женщину.

Королева инстинктивно положила руку на плоский живот и тоже слабо улыбнулась.

– Кажется, все довольны, – быстро сообщил Эйрих, и дело было решено.

Дальше были сборы в дорогу, несколько коротких перебранок с портным, который превратил охотничью куртку Дойла в инструмент пыток, и наконец длинная процессия, возглавляемая Эйрихом, вышла из замка и торжественно, но до зубной боли медленно поползла по улицам Шеана.

Эйрих поражал воображение подданных: для охоты ему сшили костюм из кожи белого вепря, оторочили каким-то белоснежным мехом, и в солнечных лучах он как будто светился. Дойл отводил взгляд и вполголоса бормотал, что сейчас ослепнет от этой блистательности. Эйрих – единственный, кто слышал его бормотание – также шёпотом советовал пошире улыбаться и временно спрятать куда-нибудь «эту кислую мину». Дойл с сожалением объяснял, что не может, поскольку эта мина и есть его лицо.

Когда ворота столицы остались позади, все вздохнули свободней, пришпорили коней и перешли с утомительного шага на бодрую рысь.

Сначала Дойл ехал возле Эйриха, отставая на полкорпуса, но потом, убедившись, что пока всё спокойно, позволил себе немного расслабиться, натянул поводья и остановился, пропуская вперёд уже вспотевших от скачки милордов, и дождался, пока к нему не приблизятся разноцветные кареты дам.

Та, которая его интересовала, была одной из самых скромных и однозначно самой тёмной: ни капли золота, никакой отделки. Пустив коня так, чтобы ехать вровень с этой каретой, он почувствовал неприятное волнение, отдавшееся горькой сухостью во рту, но запретил себе о нём думать и аккуратно постучал по закрытой ставне.

Окно открылось, и в него выглянула леди Харроу.

– Доброе утро, леди, – произнёс Дойл, а потом мысленно выругался: зачем он, спрашивается, сюда подъехал? Что здесь забыл?

На самом деле, у него был ответ на оба этих вопроса. Он хотел подъехать к этой карете, причём именно так, верхом. Ему хотелось поговорить с леди Харроу из седла, сверху вниз, когда его уродство и отвратительная несоразмерность фигуры не бросаются в глаза и когда он выглядит так, как выглядел бы, не пошути над ним природа.

– Милорд Дойл? – леди Харроу нахмурилась. – Что-то случилось? Новые подозрения?

Справедливое замечание. Покинув её тогда после обыска, он больше не появлялся у неё дома, а на пиры и прочие увеселения не ходил: жалко было терять драгоценное время.

– Отнюдь нет, леди. Простое пожелание доброго утра.

Леди Харроу о чём-то задумалась, её глаза опустились вниз, но вскоре снова блеснули прежней живостью, и она спросила:

– Поможете мне пересесть в седло?

От козел отвязали уже осёдланную кобылу, и Дойл вместе с молчаливым слугой леди Харроу помог ей выйти из кареты и сесть верхом.

Теперь можно было не тащиться возле карет и не глотать лишнюю пыль, поэтому они переместились в середину вереницы всадников и подстроились под общий темп. Леди Харроу держалась в седле отлично и, кажется, чувствовала себя верхом великолепно.

– Не думала, что вы присоединитесь к охоте, милорд, – сказала она спустя некоторое время.

Дойл скрипнул зубами, чувствуя, как по жилам растекается густая ярость. Он ненавидел любые намёки на собственное уродство, даже понимая, что от них никуда не деться. И особенно его злили такие – касающиеся не внешней стороны, а его способностей. Пальцами здоровой руки он стиснул повод так, что побелели костяшки. Проклятье, он был одним из лучших мечников страны – и всё равно был вынужден слышать нечто подобное. Но он не успел ничего ответить, потому что леди Харроу продолжила:

– У вас столько дел в столице. Это правда, что вы арестовали половину города?

Ярость схлынула.

– Четверть, не больше, – ответил Дойл и слабо улыбнулся.

Леди Харроу не ответила на улыбку.

– Значит, на рыночной площади запылают костры?

– Леди Харроу, боюсь, это не тот вопрос, который я могу с вами обсуждать. Чтобы утешить ваше… – он хмыкнул, – сострадательное сердце, заверю, что казнены будут только те, кто действительно виновен.

В этот раз она всё-таки улыбнулась и завела разговор о природе и погоде, а Дойл сосредоточился на дороге и на звуке её голоса: в этом было что-то приятное – просто слушать, не вдумываясь в смысл. Поэтому он вздрогнул и едва не дал шпор коню, когда она произнесла:

– Но я так и не знаю, когда вам снова придёт в голову подозревать меня и, может, тоже упрятать в тюрьму, – а потом добавила: – да, я заметила, что вы меня не слушаете, милорд.

– Я вас слушал, леди Харроу, – ответил он.

– Нет, – она негромко засмеялась, – но я на вас не в обиде. Мужчины часто уходят в свои мысли. Женщины вслушиваются в смысл, ловят каждое слово, а мужчины воспринимают тембр голоса.

Это звучало… абсурдно.

– Не хотите ли вы сказать, что женщины внимательней мужчин? – спросил Дойл, намеренно игнорируя её слова о тюрьме и аресте.

– Конечно, хочу. Но вы со мной будете спорить, рассердитесь – поэтому давайте лучше говорить об охоте.

Он дёрнул плечом и неожиданно для себя сказал:

– Терпеть не могу охоту.

Он не мог вспомнить, говорил ли это кому-нибудь хоть раз в жизни.

– Нужно не много доблести и ещё меньше ума, чтобы толпой, с собаками затравить одного оленя, – как будто отвечая его мыслям заметила леди Харроу. – Да, я тоже об этом думала. Но людям нужно развлечение. Правда… – она задумчиво опустила плечи, – почему-то предпочтение отдаётся тем, в которых проливается кровь.

Почти наверняка она снова подумала о казнях. Но вслух сказала другое:

– Даже лучшее развлечение рыцарей – турнир, – и тот существует ради крови.

– Турнир предпочтительней охоты, – сказал Дойл. – И у вас будет возможность почувствовать контраст. Как только мы доедем до Оствудского леса и разобьём лагерь, король объявит ежегодный турнир Большой охоты.

Леди Харроу поджала губы, явно показывая, что ей эта новость не по душе. И Дойл ради разнообразия решил быть вежливым и сменил тему разговора.

Казалось бы, он должен был получать от происходящего удовольствие. В конце концов, он ещё месяц назад перестал скрывать от самого себя влечение к леди Харроу, а сейчас они уже добрый час болтали как хорошие знакомые, и он имел возможность рассматривать её тонкую фигуру, любоваться выбивающимися из-под маленькой шапочки волосами и белой шеей. К тому же, сейчас он был лишён необходимость смотреть на неё снизу, мучаясь от отвратительного чувства униженности.

Но что-то мешало ему наслаждаться дорогой. Что-то заставляло то и дело отводить взгляд от собеседницы и осматривать процессию. Как будто что-то должно было произойти.

Зов рожков, возвещающих стоянку – единственную на пути к Оствудскому лесу, – Дойл приветствовал почти что ликованием и, вежливо сопроводив леди Харроу к её карете и слугам, во весь опор бросился вперёд, туда, где уже разбивали королевский шатёр.

– А, – махнул рукой Эйрих, – вот и наш блудный брат.

Окружавшие его милорды угодливо захмыкали.

– Надеюсь, дорога доставила вам удовольствие, Ваше Величество, – холодно сказал Дойл. Смешки тут же стихли.

– Полагаю, как и вам, Дойл. Мне говорили, что наше общество вы предпочли обществу значительно более прелестному.

В этот раз милорды не отважились издавать посторонние звуки и выражать восторг от очередной удачной шутки короля.

– Вас ввели в заблуждение, Ваше Величество, – отозвался Дойл, – ваше общество невозможно предпочесть ничьему иному.

– Я и не думал упрекать вас, дорогой брат, – Эйрих сел на широкий деревянный стул, который уже вытащили из обоза, вытянул ноги, чтобы слуги стянули сапоги. Дойл, оглядевшись, подвинул себе какой-то тюк и тоже сел – сапог, правда, снимать не стал. Милорды были вынуждены остаться стоять. – Ты знаешь, как я был бы рад, реши ты наконец выбрать себе жену.

Милорды насторожились, явно пытаясь угадать, какова вероятность того, что выбор Дойла падёт на дочь одного из них.

– Ваше Величество печётся о благе всех своих подданных, – едко заметил Дойл, – и я благодарен за заботу о себе и о… своём ложе. Но брак в мои намерения не входит.

Милорды погрустнели.

– Могу ли я просить Ваше Величество уделить мне несколько минут для личного разговора?

Эйрих кивнул и сделал милордам знак отойти, после чего тихо спросил:

– В чём дело? Ты как на иголках.

– Я беспокоюсь за тебя. Эйрих… что-то произойдёт на охоте, клянусь тебе. Я не ошибаюсь в этом, ты помнишь.

Конечно, он помнил. Помнил, как во время войны не раз и не два Дойл подскакивал посреди ночи от этого болезненного чувства опасности, будя весь лагерь и вылавливая вражеских шпионов или предупреждая внезапные атаки на рассвете.

– Я помню. Но сейчас не война.

– Война не кончается.

– Она закончилась, – Эйрих рубанул рукой по воздуху и добавил тише: – Ты борешься с призраками прошлого.

Переубедить его было невозможно, поэтому Дойл просто попросил:

– Не теряй бдительности.

После недолгого отдыха и холодного обеда снова двинулись в дорогу, но в этот раз Дойл наступил на горло собственным желаниям и остался возле Эйриха.