Kitabı oku: «Избранное»

Yazı tipi:

* * *

Стихотворения

Письмо с фронта

Мама! Тебе эти строки пишу я,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую, слов даже нет!

Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Немного лентяя и вечно не в срок
Бегущего утром с портфелем под мышкой,
Свистя беззаботно, на первый урок.

Грустила ты, если мне физик, бывало,
Суровою двойкой дневник украшал,
Гордилась, когда я под сводами зала
Стихи свои с жаром ребятам читал.

Мы были беспечными, глупыми были,
Мы все, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры –
Все – сказка, все в дымке, как снежные горы…
Пусть так, возвратимся – оценим вдвойне!

Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов;
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…

За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры –
Ты здесь, ты со мною, родная моя!

В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
И вместе со мною к далеким победам
Солдатской дорогой незримо идешь.

И чем бы в пути мне война ни грозила,
Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!
Я знаю, что ты меня благословила,
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!

1943

Армянская песня

Бодро иду я дорогой своей,
В сердце моем ни тоски, ни тревоги.
Девушка чистая, словно ручей,
Мне пожелала счастливой дороги.

Мы повстречались на самой горе,
Сакля стоит у фруктового сада.
Сладки и сочны плоды в сентябре,
Гнется под гроздью лоза винограда.

Девушка имени мне не сказала,
Взгляд ее синим лучом пробежал.
Счастья и друга в пути пожелала,
Смех ее в сердце моем задрожал.

Снова пошел я дорогой своей,
Нет на душе ни тоски, ни тревоги.
Девушка звонкая, словно ручей,
Мне пожелала счастливой дороги.

Только вдруг что-то случилось в пути:
Руки вдоль тела повисли без силы,
Стало мне жарко и трудно идти,
Путь показался далеким, унылым…

Нежно защелкал в кустах соловей,
Солнце спускалось, в горах пламенея,
Только у девушки голос нежней,
Только у девушки губы краснее.

Что же вы, сильные, крепкие ноги?!
Надо шагать нам дорогой своей:
Девушка быстрая, словно ручей,
Нам пожелала счастливой дороги.

Я постоял и обратно пошел.
Сердце тревога неясная гложет.
Что потерял я и что я нашел?
Кто мне ответить на это поможет?

Я воротник распахнул на груди,
Душный, хмельной надвигается вечер.
Белая сакля стоит впереди,
Кто-то спускается быстро навстречу…

Люди, прислушайтесь к песне моей –
Лучше остаться сидеть на пороге,
Если вам скажет «счастливой дороги»
Девушка нежная, словно ручей!

1946

Я так хочу стихи свои писать…

Я так хочу стихи свои писать,
Чтоб каждой строчкой двигать жизнь вперед.
Такая песня будет побеждать,
Такую песню примет мой народ!

Пускай трудна порою крутизна,
Но там, где люди солнце обретут,
Быть может, песню и мою споют,
И в чьем-то сердце задрожит струна.

Я так хочу стихи свои писать,
Чтоб, взяв их в новый, незнакомый век,
Читатель мог уверенно сказать:
«Недаром прожил в мире человек!»

И там, у завершенья крутизны,
Сквозь яркий день и сквозь ночную тьму
Вплетая голос в гул моей страны,
Я так скажу потомку своему:

«Ты слышишь этот песенный прибой,
Ты видишь счастьем залитую ширь –
Храни же свято этот светлый мир,
Что добыт был великою ценой!»

Я так хочу стихи свои писать,
Чтоб этот миг приблизить хоть на час.
Они прекрасны, замыслы, у нас!
И наши песни будут побеждать!

1947

В землянке
(Шутка)

Огонек чадит в жестянке,
Дым махорочный столбом…
Пять бойцов сидят в землянке
И мечтают кто о чем.

В тишине да на покое
Помечтать – оно не грех.
Вот один боец с тоскою
Глаз сощуря, молвил: «Эх!»

И замолк. Второй качнулся,
Подавил протяжный вздох,
Вкусно дымом затянулся
И с улыбкой молвил: «Ох!»

«Да», – ответил третий, взявшись
За починку сапога,
А четвертый, размечтавшись,
Пробасил в ответ: «Ага!»

«Не могу уснуть, нет мочи! –
Пятый вымолвил солдат. –
Ну чего вы, братцы, к ночи
Разболтались про девчат!»

1947

* * *

Люблю я с откоса весенней порой,
Раздевшись, в студеную воду нырнуть,
Обдаст тебя сразу огонь ледяной,
От холода трудно сначала вздохнуть.

Потом ты плывешь, рассекая руками
Воды и зари многоцветное пламя,
Но так проберет леденящий поток,
Что пробкой летишь на прибрежный песок.

Мне холод такой не мешает ничуть,
Он бодрость и радость вливает мне в грудь,
Он утренней песнею в сердце звенит,
Он сил прибавляет, он кровь горячит.

Люблю я ядреный январский мороз
С холодным сверканьем синеющих льдов,
С лыжней, по которой летишь под откос,
Обрывками песен пугая клестов.

Что холод и что мне лихая зима,
Коль можно хрустальную свежесть вдохнуть?
Не кровь в моих жилах, а юность сама,
Рассвет загорелся, скорее же в путь!

Но все же мороз и меня леденит,
Едва лишь свидания час настает,
Глаза твои – лед, и душа твоя – лед,
И каждая фраза, как льдинка, звенит.

Зачем же тогда я про нежность пою?
Затем, чтоб помочь пробудиться весне,
Разбить скорлупу ледяную твою,
Согреться, а нет, так сгореть на огне.

Когда б я не верил всем сердцем в твой пыл,
Чудачка, неужто б тебя я любил?!
Сказал и почувствовал: кажется, лгу.
Пусть лед! Все равно разлюбить не смогу!

1947

У опушки

Чиж с березы трель швыряет бойко.
Первый луч речную гладь согрел.
Воздух – земляничная настойка,
Два больших глотка – и захмелел.

Ну, а если человек влюблен,
Если встречи ждет и объясненья?
От любви, от вешнего цветенья
Как же парень должен быть хмелен!

Он сидит, покусывая ветку,
А вокруг ромашковый прибой,
И не крыша парковой беседки –
Синева без дна над головой.

Меж кустов ручей змеится лентой,
А над ним, нарушив тишину,
Дятел, словно доктор пациента,
Принялся выстукивать сосну.

Постучит, замрет… И, удивленный,
Круглым глазом книзу поведет,
Где сидит на пне студент влюбленный,
Смотрит вдаль, волнуется и ждет.

Вспоминает, как вот тут зимою
Две лыжни над речкою сошлись,
Девушка с каштановой косою
Засмеялась и скользнула вниз.

Ничего как будто не случилось,
Только смех в ушах стоял, как звон,
Только сердце парня покатилось
Вслед за нею круто под уклон.

Были встречи, были расставанья,
И улыбки, и в руке рука,
Но пока все главное в тумане,
«Да» иль «нет» не сказано пока.

Но пора, теперь он все узнает,
Ведь дорог отсюда только две…
Вон и платье меж кустов мелькает,
И коса венцом на голове.

Видно, сердца разгадала муки,
Улыбнулась искорками глаз,
Подбежала, протянула руки
И к плечу припала в первый раз.

Взмыв над речкой, в лес умчался дятел.
Шишка с шумом полетела вниз.
Двое засмеялись, обнялись.
Мы теперь тут лишние, читатель…

1948

Стихи о рыжей дворняге

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
– Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу,
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал: «Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы…
А то ведь простая дворняга!»

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали…
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит, задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела…

Труп волны снесли под коряги…
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце – чистейшей породы!

1948

Медвежонок

Беспощадный выстрел был и меткий.
Мать осела, зарычав негромко,
Боль, веревки, скрип телеги, клетка…
Все как страшный сон для медвежонка.

Город суетливый, непонятный,
Зоопарк – зеленая тюрьма,
Публика снует туда-обратно,
За оградой высятся дома…

Солнца блеск, смеющиеся губы,
Возгласы, катанье на лошадке,
Сбросить бы свою медвежью шубу
И бежать в тайгу во все лопатки!

Вспомнил мать и сладкий мед пчелы,
И заныло сердце медвежонка,
Носом, словно мокрая клеенка,
Он, сопя, обнюхивал углы.

Если в клетку из тайги попасть,
Как тесна и как противна клетка!
Медвежонок грыз стальную сетку
И до крови расцарапал пасть.

Боль, обида – все смешалось в сердце.
Он, рыча, корябал доски пола,
Бил с размаху лапой в стены, дверцу
Под нестройный гул толпы веселой.

Кто-то произнес: – Глядите в оба!
Надо стать подальше, полукругом.
Невелик еще, а сколько злобы!
Ишь, какая лютая зверюга!

Силищи да ярости в нем сколько,
Попадись-ка в лапы – разорвет! –
А «зверюге» надо было только
С плачем ткнуться матери в живот.

1948

В тайге

В светлом инее березы.
Злы в Сибири холода!
Речка скрылась от мороза
Под тяжелый панцирь льда.

Кедры в белых рукавицах
Молчаливо-высоки…
Жадно нюхает лисица
Деревенские дымки.

На сугробах птичий росчерк,
Ель припудрена снежком,
Дятел, греясь, как извозчик,
О крыло стучит крылом.

Завалил берлогу свежий
Снег. Мороз трещит окрест…
Спит в своей дохе медвежьей
Сам «хозяин» здешних мест.

Только белка-непоседа,
Глаз ореховый кося,
Мчит по веткам, для обеда
Шишку крепкую неся.

Ближний куст ударил громом…
Оборвав свой быстрый бег,
Белка светло-серым комом
Полетела в рыхлый снег.

Эхо в троекратной силе
Гулко ахнуло вокруг.
Кедры, вздрогнув, уронили
Рукавицы с длинных рук.

Человек скользит на лыжах,
Ручейками след бежит.
Средь лисиц пунцово-рыжих
Белка серая лежит.

Сумрак в лес ползет сторожко,
И на веточках осин
Льда стеклянные сережки
Загорелись под рубин.

Вновь от гула встрепенулся
Лес на целую версту,

Только лучше бы вернулся
Или просто промахнулся
Парень в эту красоту!

1947–1973

Влюбленный

День окончился, шумен и жарок,
Вдоль бульвара прошла тишина…
Словно детский упущенный шарик,
В темном небе всплывает луна.

Все распахнуто – двери, окошки,
Где-то слышно бренчанье гитар.
Желтый коврик швырнул на дорожку
Ярко вспыхнувший круглый фонарь.

И от этого света девчонка
В ночь метнулась, пропав без следа,
Только в воздухе нежно и звонко
Все дрожало счастливое «да».

Он идет, как хмельной, чуть шатаясь,
Шар земной под ногами гудит.
Так, как он, на весь мир улыбаясь,
Лишь счастливый влюбленный глядит.

Люди, граждане, сердцем поймите:
Он теперь человек не простой –
Он влюбленный, и вы извините
Шаг его и поступок любой.

На панелях его не сшибайте,
Не грубите в трамваях ему,
От обид его оберегайте,
Не давайте толкнуть никому.

Вы, шоферы, его пощадите,
Штраф с него не бери, постовой!
Люди, граждане, сердцем поймите:
Он сейчас человек не простой!

1949

Трудная роль

В плетеной корзине живые цветы.
Метель за морозным окном.
Я нынче в гостях у актерской четы
Сижу за накрытым столом.

Хозяин радушен: он поднял бокал
И весело смотрит на нас.
Он горд, ведь сегодня он в тысячный раз
В любимом спектакле сыграл.

Ему шестьдесят. Он слегка грузноват,
И сердце шалит иногда,
Но, черт побери, шестьдесят не закат!
И что для артиста года?

Нет, сердце ему не плохое дано:
Когда он на сцену вступает,
Лишь вспыхнет от счастья иль гнева оно
Пять сотен сердец замирает!

А радость не радость: она не полна,
Коль дома лишь гости вокруг,
Но рядом сидит молодая жена –
Его ученица и друг.

О, как же все жесты ее нежны.
Ее красота как приказ!
Он отдал бы все за улыбку жены,
За серые омуты глаз.

Все отдал бы, кладом кичась своим, –
Прекрасное кто же не любит!
Хоть возрастом, может, как дым, седым,
Брюзжаньем и чадом, всегда хмельным,
Он вечно в ней что-то губит…

Сегодня хозяин в ударе: он встал,
Дождался, чтоб стих говорок,
И, жестом свободным пригубив бокал,
Стал звучно читать монолог.

Минута… И вот он – разгневанный мавр!
Платок в его черной ладони.
Гремит его голос то гулом литавр,
То в тяжких рыданиях тонет…

В неистовом взгляде страдальца – гроза!
Такого и камни не вынесут стона!
Я вижу, как вниз опуская глаза,
Бледнеет красивая Дездемона.

Но, слыша супруга ревнивые речи,
Зачем без вины побледнела жена?
Зачем? Ведь в трагедии не было встречи!
Зачем? Это знаем лишь я да она.

Я тоже участник! Я, кажется, нужен,
Хоть роли мне старый Шекспир не отвел.
Я был приглашен и усажен за стол,
Но «роль» у меня – не придумаешь хуже!

Ты хочешь игры? Я играю. Изволь!
И славно играю, не выдал ведь злости.
Но как тяжела мне нелепая роль
Приятеля в доме и честного гостя!

1949

Жар-птица

– Любовь? Ее нет между нами, –
Мне строго сказала она. –
Хотите, мы будем друзьями,
Мне верная дружба нужна.

Что спорить, она откровенна,
Но только я хмуро молчу.
Ведь я же солгу непременно,
Когда ей скажу, что хочу.

Что ж, дружба – хорошее дело!
В ней силы не раз почерпнешь,
Но дружба имеет пределы,
А мне они – по сердцу нож!

Как жил я, что в сердце вплеталось,
Я все бы ей мог рассказать,
Когда бы она попыталась,
Когда б захотела понять.

Идя сквозь невзгоды и вьюги,
Не встретил я преданных глаз.
Случайные лгали подруги,
Я сам ошибался не раз.

Но думал я: вспыхнут зарницы.
Я знал: надо верить и ждать.
Не может так быть, чтоб жар-птицы
Я в мире не смог отыскать!

Когда же порой мне казалось,
Что к цели приблизился я,
Жар-птица, увы, превращалась
В простого, как хвощ, воробья.

Вспорхнув, воробьи улетали,
И снова я верил и ждал.
И все-таки вспыхнули дали!
И все-таки мир засиял!

И вот наконец золотые
Я россыпи в сердце открыл.
Наверное, в жизни впервые
Я так горячо полюбил!

Моя долгожданная, здравствуй!
Ты чувств не найдешь горячей.
Иди и в душе моей царствуй!
Я весь тут – бери и владей!

Жар-птица сверкнула глазами,
И строго сказала она:
– Любовь? Ее нет между нами.
Хотите, мы будем друзьями,
Мне верная дружба нужна.

Что спорить, она откровенна,
Но только я хмуро молчу.
Ведь я же солгу непременно,
Когда ей скажу, что хочу.

1950

Вечер

За раскрытыми окнами бродит весна,
Звездный купол, мигая, над домом повис.
На соседнюю крышу уселась луна
И глядит в мою комнату, свесившись вниз.

Не беда, если в городе нет соловьев, –
Наверху у соседа запел патефон.

Ветер дышит таким ароматом цветов,
Словно только что был в парикмахерской он.

Я сижу, отложив недописанный стих,
Хитрый ветер в окно мою музу унес.
Лишь большая овчарка – мой преданный пес –
Делит вечер и скуку со мной на двоих.

– Ты, Барон, не сердись, что дремать не даю.
Мы остались вдвоем, так неси караул. –
Положил мне на рукопись морду свою,
Покосился на сахар и шумно вздохнул.

– Был ты глупым, пузатым, забавным щенком,
Свой автограф писал ручейком на коврах.
Я кормил тебя фаршем, поил молоком
И от кошки соседской спасал на руках.

Стал ты рослым и статным, кинжалы – клыки.
Грудь, как камень, такая не дрогнет в бою.
А влюбившись в красивую морду твою,
Много сучьих сердец позавянет с тоски.

Мы хозяйку свою отпустили в кино,
До дверей проводили, кивнули вослед
И вернулись обратно. А, право, смешно:
В третий раз «Хабанеру» заводит сосед!

Я немного сегодня в печаль погружен,
Хоть люблю я и шум, и веселье всегда.
Одиночество – скверная штука, Барон,
Но порой от него не уйдешь никуда.

Новый год, торжество ль первомайского дня,
Когда всюду столы и бокалов трезвон,
Хоть и много на свете друзей у меня,
Письма редки, почти не звонит телефон.

Но с хозяйкой твоей пятый год день за днем
К дальней цели иду я по трудным путям.
А какой мне ценой достается подъем,
Ни к чему это знать ни чужим, ни друзьям.

Нам с тобой не впервой вечера коротать.
Смех и говор за окнами смолкли давно.
Надо чайник поставить, стаканы достать –
Скоро наша хозяйка придет из кино.

Ветер, сонно вздыхая, травой шелестит,
Собираясь на клумбе вздремнуть до утра.
Звездный купол, мигая, над миром висит.
Спать пора…

1950

Ревность

Сдвинув брови, твердыми шагами
Ходит парень возле перекрестка.
В этот вечер под его ногами
Снег хрустит решительно и жестко.

Час назад в просторном зале клуба
Пестрый вихрь кружился, бушевал,
Пело сердце, рокотали трубы –
Был в разгаре молодежный бал.

Час назад он думал, что развеет
Подозрений горьковатый дым,
Час назад он верил, что владеет
Все еще сокровищем своим.

Но когда любимую увидел
С тем же длинным парнем в тюбетейке,
В сердце злые шевельнулись змейки,
Он смотрел, молчал и ненавидел.

На площадке лестницы пустой
Видел он, как обнял тот подругу.
Вот они придвинулись друг к другу,
Вот поцеловались раз, другой…

Нет, им даром это не пройдет!
Он отвергнут, только он не сдался.
Он им все итоги подведет,
Зря он, что ли, боксом занимался!

Потому суровыми шагами
Ходит парень возле перекрестка.
И недаром под его ногами
Снег хрустит так твердо и так жестко.

Только для чего готовить мщенье
И катать на скулах желваки?
Если сердце терпит поражение,
Разве тут помогут кулаки?!

1950

Весна в лесу

Дятлы морзянку стучат по стволам:
«Слушайте, слушайте! Новость встречайте!
С юга весна приближается к нам!
Кто еще дремлет? Вставайте, вставайте!»

Ветер тропинкой лесной пробежал,
Почки дыханьем своим пробуждая,
Снежные комья с деревьев сметая,
К озеру вышел и тут заплясал.

Лед затрещал, закачался упрямо,
Скрежет и треск прозвучал в тишине.
Ветер на озере, точно в окне,
С грохотом выставил зимнюю раму.

Солнце! Сегодня как будто их два.
Сила такая и яркость такая!
Скоро, проталины все заполняя,
Щеткой зеленой полезет трава.

Вот прилетели лесные питомцы,
Свист и возню на деревьях подняв.
Старые пни, шапки белые сняв,
Желтые лысины греют на солнце.

Сонный барсук из норы вылезает.
Солнце так солнце, мы рады – изволь!
Шубу тряхнул: не побила ли моль?
Кучки грибов просушить вынимает.

Близится время любви и разлук.
Все подгоняется: перья и волос.
Зяблик, лирически глядя вокруг,
Мягко откашлявшись, пробует голос.

Пеной черемух леса зацвели,
Пахнет настоем смолы и цветений,
А надо всем журавли, журавли…
Синее небо и ветер весенний!

1950

После дождя

Дождь весь день хлестал, бесился
Над опушкой, над полями.
К ночи вдруг устал, смирился,
Мирно зазвенел ручьями.

Ветерок промчал по сучьям,
Месяц встал над перелеском,
Рукавом широким туча
Звезды вытерла до блеска.

Тень легла от вербы гибкой,
Над водой камыш согнулся,
Через речку светлый, зыбкий
Лунный мостик протянулся…

Я не сплю, мне душно, жарко.
Может, ветер слишком ласков?
Может, звезды слишком ярки?
Может, мир в особых красках?

Я иду по мокрым травам,
Запах клеверный вдыхая,
Слева – месяц, речка – справа,
Впереди – поля без края.

Кто увидит – отшатнется:
Человек ума лишился,
Человек поет, смеется,
Человек с дороги сбился.

Ну и пусть себе гадает,
Отчего я в поле вышел.
Знаю я, а он не знает,
Я слыхал, а он не слышал,

Как совсем еще недавно
В блеске звезд она стояла.
– Мой единственный, мой славный.
Я люблю тебя!.. – сказала.

1950

Лыжник

Лыжи звенят на упругом снегу,
Птицы, поднявшись, над просекой вьются,
Елки, дубы позади остаются…
Ветер… Я следом за ветром бегу!

Галка вспорхнет или заяц проскачет,
Крикну я вслед им – и дальше, вперед!
Дремлют в снегу подмосковные дачи,
В небе озябшее солнце встает.

Вниз, под уклон, только ветер в ушах!
Холод и страх овладеть не сумеют
Тем, кто горячее сердце имеет,
Крепкие нервы и силу в руках.

Завтра учеба: конспекты, зачеты,
Все подготовить в положенный срок.
В будни поможет упорней работать
Славный морозный воскресный денек!

Поле, за полем заснеженный лес…
Сколько тут солнца, простора и ветра!
Гриву раскинув на полкилометра,
Мимо со свистом промчался экспресс.

Тени вокруг все длинней, все темнее,
Вечер на сучьях развесил закат.
Птицы смолкают. Пора и назад!
Снег вдоль оврага слегка голубеет.

Я не устал, я не мерзну в пути.
Ветер, я мог бы с тобой потягаться!
Мог бы еще хоть до полюса мчаться,
Только мне завтра вставать к девяти.

1951

Любовь

Известно всем: любовь не шутка,
Любовь – весенний стук сердец,
А жить, как ты, одним рассудком
Нелепо, глупо наконец!

Иначе для чего мечты?
Зачем тропинки под луною?
К чему лоточницы весною
Влюбленным продают цветы?!

Когда бы не было любви,
То и в садах бродить не надо.
Пожалуй, даже соловьи
Ушли бы с горя на эстраду.

Зачем прогулки, тишина,
Коль не горит огонь во взгляде?
А бесполезная луна
Ржавела б на небесном складе.

Представь: никто не смог влюбиться
И люди стали крепче спать,
Плотнее кушать, реже бриться,
Стихи забросили читать…

Но нет, недаром есть луна
И звучный перебор гитары,
Не зря приходит к нам весна
И по садам гуляют пары.

Бросай сомнения свои!
Люби и верь. Чего же проще?
Не зря ночные соловьи
До хрипоты поют по рощам!

1951

Прогулка

Мы шли по росистой тропинке вдвоем
Под сосен приветственный шорох.
А дачный поселок – за домиком дом –
Сползал позади за пригорок.

До почты проселком четыре версты,
Там ждут меня письма, газеты.
– Отправимся вместе, – сказала мне ты
И тоже проснулась с рассветом.

Распластанный коршун кружил в вышине,
Тропинка меж сосен петляла
И, в речку сорвавшись, на той стороне
Вползала в кусты краснотала.

Смеялась ты, грустные мысли гоня.
Умолкнув, тревожно смотрела.
И, каюсь, я знал, что ты любишь меня,
Ты чувства скрывать не умела.

Цветущий шиповник заполнил овраг,
Туман по-над лугом стелился.
Любой убежденный ворчун-холостяк
В такое бы утро влюбился!

Я ж молод, и ты от меня в двух шагах –
Сердечна, проста и красива.
Ресницы такие, что тень на щеках.
Коса с золотистым отливом.

Трава клокотала в пьянящем соку,
Шумела, качаясь, пшеница.
«Любите!» – нам ветер шепнул на бегу.
«Любите!» – кричали синицы.

Да плохо ли вдруг, улыбнувшись, любя,
За плечи обнять дорогую.
И я полюбил бы, конечно, тебя,
Когда не любил бы другую.

Для чувств не годны никакие весы,
К другой мое сердце стремится.
Хоть нет у нее золотистой косы
И явно короче ресницы.

Да что объяснять! И, прогулку кляня,
Я пел, я шутил всю дорогу.
И было смешно тебе слушать меня
И больно, пожалуй, немного.

Тут все бесполезно: прогулка, весна,
Кусты и овражки с ручьями.
Прости, я другую любил, и она,
Незримая, шла между нами.

1954