Kitabı oku: «Мифшутки Древней Греции. Сатирический пересказ античных преданий», sayfa 2

Афродита

Вегетативно, говорят, зародилась Афродита златовласая.

Как оскопил Хрон Урана-родителя, капнула в морскую пену ДНК отцовская, и вышла из неё богиня – пеннорождённая.

Увидали киприоты Афродиту выходящую и храм ей тут же пафосный отгрохали. А богиня взошла на Олимп стройными ножками и принялась оттуда любовь да ревность по земле рассеивать.

 
                                         * * *
 

Полюбит, к примеру, какой мастер сотворённую им статую – и оживит её богиня добрая.

Вот, мол, вам, гражданин Пигмалион, жена в подарочек. Получите и распишитесь в личном пользовании.

А тех, кто пренебрёг дарами её бесценными, наказывала богиня суровая.

И вот пример.

Влюбилась как-то лесная нимфа Эхо в Нарцисса прекрасного, а тот взял да и отверг душевные порывы девицы.

– Отвяжись, – закричал, – надоедливая! По пятам за мной всюду бегаешь. Повторяешь слова, как дурочка!!

Разгневалась на Нарцисса богиня златовласая и огрела его наотмашь любовью пылкою.

Склонился к луже испить водицы юноша. И влюбился в своё отраженье без памяти.

– Кто ты, красавчик писаный? – у самого себя спрашивает. – Больно уж мне твой лик божественный нравится.

А сам не ест, не пьёт – всё ответа ждёт да в лужу смотрится.

Так и зачах на болоте том гнилостном, превратившись в цветочек беленький.

 
                                         * * *
 

А вот из Адониса юного цветочек вышел аленький.

Как последняя девка, в того Адониса богиня втрескалась. Олимп ради него бросила, увлеклась охотой спортивною. За утками, за зайцами словно малахольная бегала. Но вот вспорол однажды Адониса кабан подстреленный, и истёк кровью чудный юноша.

Несёт его на руках Афродита ополоумевшая, а кровь из рваных ран в траву так и капает. И прорастают из тех капелек анемоны алые.

Увидал Зевс, как бедняжка по Адонису убивается, и упросил Аида на побывку отпускать любовника.

«Иначе совсем, – говорит, – баба тронется».

Вот и мечется с тех пор бледный покойничек. Полгода с Афродитой милуется, полгода у Аида отлёживается.

Впрочем, «златовласка» не скучает в его отсутствие. И Гефесту, супругу законному, от кого только не рожает деточек.

И от Ареса, и от Гермеса, и от Диониса, Адониса, Анхиса…

А Гефест смотрит на весь этот страх и ужас на примере Деймоса с Фобосом, да только головой покачивает.

– Эти-то уж совсем какие-то страшненькие!

А Афродита ему ласково:

– Иди куй, муженёк миленький! Иди куй!

И уходит бог-кузнец махать молотом.

А потом опять диву даётся по возвращении. Благо див всегда хватало в Древней Греции.

 
                                         * * *
 

Но вот сплёл как-то Гефест сеть золочёную. Подвесил в спальне супружеской. И поймал в неё Ареса с Афродитою.

– А чего это вы тут делаете? – пойманных спрашивает.

– Да вот, лежим, – отвечает ему супруга бесстыжая, – от трудов божественных отдыхаем!

– В неглиже-то?!

– Да, в неглиже. Неглижим, отдыхаем!

И сказал тогда Гефест Афродите ветреной: «Хоть и прекрасна ты, жена моя любимая, да только сердце твоё слишком уж изменчиво!»

На что ответила ему пеннорождённая:

– Иди куй, муженёк! Иди куй, миленький!

Гефест

Сам же Гефест неликвидным ребёнком выдался.

Покрутила его в руках Гера-маменька.

– А где тут у нас помойка? – Зевса спрашивает.

– Зачем тебе?

– Да так, кое-что выбросить.

И скинула с Олимпа дефективного отпрыска.

Долго летел Гефест вверх тормашками – благо погода выдалась лётная. Много о мамке успел дум передумать. А как додумал, грохнулся в море синее, и подхватили его Эвринома с Фетидою, дочери Океана и Нерея, старца кроткого.

Подхватили да в лучезарный грот вынесли.

И вырос в том гроте младенец всем грекам на зависть – хромым, кособоким да в кузнечном деле искусным.

Дни и ночи махал он своим молотом. Машет, бьёт да о мамке всё думает.

И как придумал, выковал ей трон золотой, с каменьями, да отправил его на Олимп до востребования.

Подивилась Гера подарку невиданному.

– От кого?! – вопрошает.

А никто и не ведает.

«От анонимного, – говорят, – воздыхателя».

Ну и села в него Гера властная. И обвили царицу путы крепкие. И не нашлось на те путы ни ключа, ни слесаря.

Уж и бил их Зевс громом-молнией – колотил-колотил, да всё без толку.

Вызвал он тогда к себе Гермеса-посланника.

– Ты уж сыщи, – говорит, – мне того воздыхателя! Да не мешкай, царице не можется!

И примчали сандалии крылатые бога к двери Гефестовой кузницы.

Но послал кузнец Гермеса до матушки.

«Будет знать, – ревёт, – как детями расшвыриваться!!!»

Передал отцу сын то послание, и призвал к себе Зевс Диониса-пропойцу – бога водки, вина, алкоголиков.

– Перепьёшь кузнеца? – сына спрашивает.

– Перепью! – тот отцу ухмыляется.

А затем, взяв вакханок две дюжины, к брату в кузню на тройках отправился.

 
                                         * * *
 

– Первый тост предлагаю за папеньку! – молвил Гефесту лужёный пропойца, до краёв наливая амброзии.

А потом: за сестёр, за племянников… Так споил брата-бога до обморока.

Погрузил в колесницу, сонного, и помчал на Олимп с песней звонкою.

Как узрел Зевс Гефеста сомлевшего, подлетел, да и грохнул раскатисто:

– Отпусти, твою мать, мать несчастную!!!

И не смог сын папашу ослушаться.

Извлёк мамку из трона отмычкою.

И обняла его царица, расплакалась.

– Где ж ты был, хромоножка пропащая? Мы же с папкой ужасно соскучились!

Ничего не сказал Гефест матушке. Только пить с тех пор стал не закусывая.

Так и ходит, то с кубком, то с молотом. Таким греки Гефеста описывают.

Гера

А вот Геру, богиню верховную, греки величают властной ревнивицей.

Ох и страдал, говорят, Зевс от её выходок. На какие только ухищрения не шёл, кем не прикидывался – и быком, и орлом, и лебедем.

Ничего не помогало эгидодержавному. Всюду слышал он глас повелительный: «Ты куда это, лебедь, намылился?! Куда хвост свой навострил, бычара поганая?!»

И кричал ей Зевс:

– На минуточку! Разгоню пару туч! Кину молнию!

Но неслось в ответ: «Перья выдеру! Хвост загну! Шкуру выверну!»

Громыхал небосвод. Содрогался Олимп от скандалов в семье небожителей.

Но сильней всех страдали любовницы. Будто гнид их ногтем Гера щёлкала. То дракона натравит стоглавого, то змеюку нашлёт ядовитую…

 
                                         * * *
 

Так, однажды, спасая любимую, превратил Зевс юную Ио в коровище.

Но и тут Гера мужа унюхала.

– С кем ты?! – крикнула. – С этой безрогою?!

И отвисло у грешницы вымя. А у Зевса державного – челюсти.

В стойло Гера корову поставила. Приказала доить по-стахановски. А стеречь повелела стоглазому Аргусу.

Когда ж убил Гермес стража стоглазого, Гера овода на Ио направила.

Из страны в страну гнал тот овод скотину мычащую. Лишь в Египте бедняжка отмучилась – отелилась сыночком Эпафиком и обратно женщиной сделалась.

Фаэтон и Гелиос

Кстати, из-за сына того коровьего однажды вселенский конец едва не устроился.

Сказал как-то тот Эпаф Фаэтону, приятелю, что никакой тот не отпрыск Солнца-Гелиоса.

«Нагуляла тебя мамка! – посмеивается. – Не бывает от загара беременности!»

И разобиделся Фаэтон чувствительный. Кинулся мамку Клименту расспрашивать.

Отвечала ему невинная мамочка:

– Не мужик приласкал меня, а Сол-ныш-ко! Хочешь – сам спроси ясноликого!

И пошёл Фаэтон Солнце спрашивать. Отыскал его в храме сиятельном.

– Ты ль мой папенька? – бога спрашивает.

– Кто таков?! – тот в ответ настороженно.

– Фаэтон я, сын Клименты праведной.

А сиятельному «алименты» послышались.

Вот и дрогнул бог Гелиос лучиком…

Но затем, разъяснив ситуацию, не отрёкся от рыжего юноши и желание обещал его выполнить.

– Что? Любое?! – Фаэтон переспрашивает. – Тогда дай в колеснице проехаться. Клянусь Зевсом, не поцарапаю!

И уступил сыну лучезарный Гелиос.

Лишь сказал: «Не лихачь там, пожалуйста, не то оба в Тартаре сжаримся!»

Но ослушался Фаэтон отца ясноликого.

Впрыгнул он в колесницу огненную. Крикнул коням: «Но-о-о, залётные!» И помчал, дороги не разбирая, по небу.

Понесли его кони огнедышащие – то к звёздам взмывая, то к Земле камнем падая. И запылала Земля от той аномалии. Да так, что из живописного Парнаса шашлык сделался, а из моря Эгейского тройная уха сготовилась.

И взмолилась тогда Зевсу Гея пылающая:

– Защити, сынок! Спаси от катаклизма природного!

«Клизма!.. Клизма!..» – разнесла то воззвание Эхо юная. И проснулся громовержец в ужасе. И метнул в Фаэтона инстинктивно молнию.

Разлетелась от неё колесница вдребезги. Разбежались кони огнедышащие. А Фаэтон промелькнул кометой стремительной да в безымянную речку с шипением и плюхнулся.

И назвали греки фаэтоном коляску конную – всем последующим лихачам в назидание.

Дионис

Дионис же, олимпиец младшенький, уродился не богом, а выкидышем. И опять же из-за царицы-ревнивицы.

Как прознала Гера, что Семела, дочь Гармонии, от громовержца ждёт ребёночка, так и спросила ту ласково:

– От кого дитя? От быка или лебедя?

И зашамкала пассия губками.

А Гера ей:

– Прекращай-ка ты зоопарк тут устраивать! Пусть уж ходит, как богу положено!

И засела та мысль занозою. И принялась Семела громовержца просверливать:

– Хоть бы раз пришёл ко мне в виде божеском! Не быком, не орлом, а суженым!

И явился к ней Зевс в полной выправке… да, запнувшись о порог, молнию выронил.

И шарахнула тут шаровая молния.

Заметалась Семела в пожарище. А как выкинула дитё недоношенное, так и сгинула в языках пламени.

 
                                         * * *
 

Подобрал Зевс плод преждевременный, да и вшил себе в бедро правое. «Тут пока, – говорит, – посиди, Дионис Бедросович».

И засел Дионис в ляжке папиной.

А как сделал Зевс себе сечение кесарево, вышел в свет Дионис новорождённый и к бутылке потянулся ручками.

– Ух, мордастенький! – отец-роженик ему улыбается. – Вижу, быть тебе богом вина, красномордому!

И наказал в Орхомен снести грудничка ненасытного – к тётке Ино на воспитании.

 
                                         * * *
 

И вот отнёс Гермес Диониса в дом тётушки.

Но наслала злопамятная Гера на мужа той Ино горячку белую. И схватил топор Атмант обезумевший. Да как начал крушить всех и вся, невзирая на личности.

Хорошо, Ино с младшеньким со скалы скинулись, не то бы и их порубал безумец горячечный.

А так утонули себе абсолютно целёхонькими и божествами морскими сделались.

Дионис же с той поры регулярно стал к бутылке прикладываться – за что и получил прозвище Бахуса.

Греки говорят, детской травмы последствия.

Хотя нрава Бахус был развесёлого. Круглый год он гулял по всей Греции да задорные вакханалии устраивал.

Веселился с ним народ, разлагался морально. А Дионис лишь на бесчинства людские любуется да упорных трезвенников карает.

 
                                         * * *
 

Не пожелали, к примеру, дочери царя Миния с ним в вакханалии участвовать, вот и крикнул им Дионис: «Мыши летучие!» И повисли девицы, крыльями хлопая.

До сих пор так, вниз головами, болтаются – в назидание всем девственницам несговорчивым.

 
                                         * * *
 

Или вот ещё случай примечательный.

Схватили как-то Диониса разбойники – в рабство продать удумали. Но заструилось вдруг вино прям по палубе, и перепились матросы до чёртиков. Разглядела окосевшая команда в Дионисе льва разъярённого и за борт в полном составе скинулась.

 
                                         * * *
 

Впрочем, не только кары раздавал Бахус праведный. Он и награждать умел великодушненько.

Например, виноделию обучил Икария гостеприимного. За что пьяные пастухи того Икария насмерть зарезали.

Вскричали: «Потравил ты нас, Икарий, бормотухою!» – и кишки хлебосольному выпустили.

Долго его потом Эригона с собакой Майрой разыскивала. А как нашла могилку отцовскую, так от горя над ней и повесилась.

И сделал Дионис из Икария Волопаса, всем известного, из Эригоны – Деву звёздную, а из шавки Майры Большого Пса вылепил. Да так в ночном небе всех и развесил созвездиями.

 
                                         * * *
 

А вот царю Мидасу за пьянство его доблестное Дионис любое желание обещал выполнить.

– Золота хочу! – прогудел хмельной Мидас в бороду.

– Сколько? – деловитый Бахус полюбопытствовал.

– Всё, чего коснусь, хочу, чтоб превращалось в золото!

И исполнил Дионис то желание.

И стали тогда Мидаса все звать «касатиком», ибо всё, чего касался царь ненасытный, в червонное злато превращалось немедленно. От бутерброда до последней крошечки.

Так, от голодной смерти, едва и не помер богач сказочный.

Насилу Дионис отмыл в речке тот самородочек.

– Золотце ты моё ненаглядное! – оттирая, бог ему выговаривал. – Что ж ты всё ручищами хапаешь?! А вилкой и ножом тебя что, не учили пользоваться?!

До сих пор греки в той речке намывают золото.

Прометей

Добрым был титан Прометей, отзывчивым. За то и поплатился, собственно.

Сперва, пожалев богов, предал титанов-родичей. Затем, пожалев людишек, изменил богам олимпийским.

За что боги с титанами его окончательно прокляли. А первобытные людишки воспели яростно.

«Ты наш герой! – заголосили неандертальцы неистово. – Воспоём же тебя как следует!»

И ну на весь мир языками чесать о том, как титан добродетельный украл для них огонь божественный, да как из неандертальцев никчёмных их кроманьонцами сделал продвинутыми.

Вот через песни те и лишился Прометей здоровьица.

Как услыхал громовержец, что титан людишкам способствует, так и приказал его приковать к горам Кавказским.

«Кол ему, – кричит, – вогнать по самые! Пусть повисит на Эльбрусе да подумает!»

И повис титан на цепях, к скале прикованный.

А людишки, добро помнящие, насочиняли про него новые песенки – о том, как висит на скале их герой доблестный да богов поносит самоотверженно. А ещё про изжаленную оводом корову Ио балладу выдумали. Дескать, приходила к Прометею скотинка мычащая, и он ей предсказал всё будущее – родится, мол, у той Ио сынок коровий, и пойдёт от него род величественный, и выйдет из того рода герой могучий, что освободит титана несчастного.

Услыхал о том громовержец неистовый и аж позеленел от ярости.

«Так он там что, – орёт, – на солнышке греется?! С моими тёлками любимыми заигрывает!»

И низверг Прометея на два века во мрак беспросветный.

А потом из мрака того жуткого вытащил и давай то лучами палить, то снегами студить мученика.

 
                                        * * *
 

А людишки всё новые баллады выдумывают и горланят их вовсю по пьяной лавочке.

«Смеётся над Зевсом Прометей мужественный! Знает титан от Фемиды-матушки, когда и кто низвергнет эгидодержавного!»

Тут и вовсе у тучегонителя крыша съехала.

«Лети! – орёт он Гермесу-посланнику. – Одна сандалия тут, другая – там! Да скажи этому неугомонному, пусть заговорщиков выдаст немедленно, не то орла накормлю его печенью!»

Прилетел Гермес к Прометею висячему. И замотал башкой титан-мученик.

«Клянусь мрачным Тартаром – не ведаю, о чём поют эти людишки бешеные – чтоб их тот огонь уж спалил к чёртовой матери!.. Спички, каюсь, приносил им из жалости. Остальное – наветы всё, наговоры лживые!»

Но не поверил Зевс Прометею на слово и наслал на него орла ненасытного. Каждое утро прилетал стервятник прожорливый клевать печень геройскую. (Поскольку это единственный способный к регенерации орган внутренний.) Так что каждое утро было орлу тому новое пиршество.

 
                                         * * *
 

А людишки меж тем вконец распоясались и пуще прежнего воспевают преступника.

«Ох, и силён! Ох, и крепок духом наш Прометей несломленный! Уж и орёл его печенью лакомится, а он лишь знай себе со скалы поплёвывает!»

Заблажил от тех баллад Прометей дурным голосом:

– Всё расскажу, – кричит. – Всех сдам тебе, Зевсушка! Не женись на Фетиде-предательнице – сыночка она родит тебе, выродка!

И смилостивился тогда тучегонитель отходчивый. Послал к Прометею Геракла с заданием – сразить орла кровожадного да кол из груди титановой вытащить.

И освободил Геракл Прометея истерзанного.

Освободил, а затем и спрашивает:

– Ну, куда теперь пойдёшь, титан поклёванный?

– В Тартар, – отвечает ему Прометей искренно. – Говорят, там людишек проклятых не водится…

– Не, – улыбается герой титану освобождённому. – Этих-то уж как вшей всюду понатыкано… А что касаемо Тартара, так за тебя в него Хирон сойдёт, я уж договорился заранее – рану ему отравленной стрелой организовал незаживающую.

Так и избавился Прометей от мук вечных.

А греки его печень до сих пор воспевают. Особенно после возлиянья чрезмерного.

Пандора

Вольготно жилось людишкам с дарами Прометеевыми. Огонь согревал их жилища холодные, быки к посеву землю распахивали.

Раздражало такое положение Зевса всесильного.

«Это что ж, – говорит, – такое получается? Теперь и они, что ли, как боги, на всём готовеньком?!»

И удумал громовержец бедствия с невзгодами наслать на человечество.

Раздобыл золочёный ларец по случаю. Начинил его пороками да бактериями разными и говорит Гефесту-мастеру:

– А сваляй-ка, сынок, мне бабу крепкую. Да такую, чтоб люди ахнули!

– Хорошо, – отвечает кузнец батюшке. – Глина есть, вода есть – сработаем!

И свалял Зевсу бабу ладную.

Афродита одарила её красой невиданной, Афина начинила деву мудростью, и назвали Пандорой новоявленную – что «подарочком» с древнегреческого переводится. Дескать, «от всех по дару» получила та девица.

 
                                         * * *
 

И влюбился в тот «подарок» Эпиметей, брат Прометея-мученика. Да так влюбился, что замуж за себя потребовал.

– Пойдёшь за меня? – Пандору спрашивает.

А та ему:

– Как не пойти за красавца эдакого?! Правда, у меня из приданного лишь ларец один, громовержцем выписанный.

И побледнел от тех слов женишок новоявленный.

– Не открывай, – шепчет. – А лучше вообще выброси! Мне мой братец Прометей сказывал: ничего хорошего не ждать от тучегонителя!

– Так я ж одним глазком! Всего на секундочку!

– Ни-ни! – замахал Эпиметей на невестушку.

– А если в темноте и захлопнуть быстренько?

– Нет! Нельзя категорически!

Как услышала Пандора «нельзя» окончательное, так на ящике том и зациклилась. Всё ходит вокруг него, рассматривает, ногти грызёт в исступлении. То потрясёт золотую кубышечку, то по крышке постучит пальчиком. А потом опять к мужу возвращается и пластинку заводит заезженную.

– А если я булавкой и глянуть в щёлочку?.. Или приподнять на миллиметр с краешка?!

И кричал ей муж: «Я ж сказал: НЕЛЬЗЯ!»

– Что, совсем нельзя?!

– Да! Совсем! Лучше выкинуть!

– Вот и выкинь!!! – в сердцах Пандора ему крикнула. Да и откинула с ящичка крышечку.

И рванулись в мир пороки и бедствия. Лишь надежда осталась на донышке. Стали люди хворать, чахнуть, стариться, истреблять друг дружку по-всякому. Словом, из первобытных да недоразвитых – в современное шагнули общество.

Часть вторая
Смертные и не очень

Данаиды

А у Эпафа, сына коровьего, внучата, говорят, были очень уж плодовитые. Внук Данай породил полсотни девочек, а его брат Египет полсотни пацанов себе выстругал.

Вот и решили те сыны Египетские с кузинами официально сблизиться.

– Нас пятьдесят, – говорят. – Вас пятьдесят… Давайте поженимся!

– А нам жениться не велит папенька! – отвечают египтянам скромные девицы.

– Ах, ну раз так… – вздыхают на то молодцы. – Тогда ладно, сэкономим на подарочках…

И, взявши мечи с копьями, войной на Даная двинули.

Хорошо, запасливый Данай кораблик на такой случай имел, пятидесятивёсельный.

Побросал он в тот кораблик пожитки нехитрые, да и уплыл с дочками в Аргос солнечный. Так что египтяне им лишь платочками помахали с берега.

Помахали да призадумались: «Нас пятьдесят. Их пятьдесят. Арифметически всё сходится».

И, построив корабли быстрые, за невестами следом ринулись.

А как прибыли в Аргос солнечный да разбили там царька местного, снова завели свои речи призывные: «Нас пятьдесят. Вас пятьдесят. Давайте поженимся!»

И согласился на сей раз Данай несговорчивый.

– Ну, действительно, – говорит. – Раз вас пятьдесят и дочек у меня столько же – тогда, конечно, благословляю по-отечески!

Говорит, а сам с дочурками всё перемигивается.

Ну а перемигнувшись, свадьбу справили. Пятьдесят бочек вина на торжестве выпили. Пятьдесят быков зажарили. Пятьдесят баранов зарезали…

А наутро пересчитали – не пятьдесят, а лишь сорок девять получилось трупиков!.. Сорок девять женихов Данаиды той ночью по папиной указке прикончили.

А Линкея прекрасного Гипермнестра взяла да и отпустила живёхоньким.

«Люб он мне, – говорит, – пока хочу его тёпленьким чувствовать!»

И осерчал на дочку строгий папенька. Казнить велел строптивую ослушницу. Но вступилась за Гипермнестру Афродита златовласая:

– Не зарезала, – говорит, – значит, любит истинно! А недорезанный пусть теперь на спасительнице женится.

И женился Линкей на Гипермнестре влюбчивой. Да так удачно, что Геракл произошёл из их рода впоследствии.

А радостный Данай на поминках египетских Олимпийские игры устроить выдумал и вместо медалей дочерей своих повручал всем победителям.

 
                                         * * *
 

Да только не простили боги мужегубства коварного и обрекли Данаид на муки вечные.

Льют теперь, бедняжки, у Аида воду вёдрами. Льют-льют, а кувшин тот дырявый, оказывается.