«Облачный полк» kitabının incelemeleri, sayfa 9

Война-война-война, сколько уже было прочитано и сколько всего сказано. И каждый автор преподносит те страшные события по-своему. Кто-то описывает детально все ужасы сражений и налётов, кто-то "ведёт дневник", а кто-то просто говорит о человеческой душе.

Книга начинается очень плавно, первое время я даже не сразу уловила, что мы находимся в "нашем" времени, когда война далеко позади. Наблюдаем со стороны за несколькими поколениями сразу, где дедушка на чердаке рассказывает своему внуку о событиях, которые были так давно, но о которых забывать нельзя. И сразу чувствуется эта разница поколений.

Что мне понравилось и тронуло - это то что автор не раскрывает нам возраст героев книги. Но по некоторым диалогам и воспоминанием читатель понимает, что им совсем немного лет.

Очень многое в этой книге строится именно на Человеке. На мыслях этих ребят, защищавших страну, на их чувствах и страхах. Ведь если подумать, сколько им? 15-18 лет, я думаю, а перед ними стоит такая важная и невероятно сложная задача: быть смелыми и идти вперед к Победе.

И мне понравилось что автор строит свое повествовние не только на войне, а затрагивает такие простые и "живые" вещи как любовь, дружба, соперничество. Люди остаются людьми даже в сложное время, а это мальчишки, подростки, которые вообще не должны были воевать и у которых была вся жизнь впереди.

Для меня эта книга не на первом месте, может быть, из-за того что я уже не совсем та целевая аудитория, но щемит в груди всё равно, особенно, когда повествование выходит на кульминационные моменты - ночь и немецкий фотограф, возвращение в пустую деревню. Трудно даже представить, что переживали в те моменты эти ребята. Книги о войне нужно читать, чтобы всегда помнить, какой ценой досталась нам Великая Победа.

По-моему, одна из лучших книг о Великой Отечественной войне из написанных в последние годы. Автор специализируется на романах о подростках и для подростков, и в этой книге рассказал о знаменитом и при этом малоизвестном герое-подростке Лене Голикове. Рассказ ведет от имени другого мальчика Димки, помладше. Дима - напарник Лени в партизанском отряде, и он зовет Леню уважительно «Саныч». А еще Дима до партизанского отряда пережил бомбежку и гибель семьи, поэтому его и прикрепили к Лене: Димку нельзя оставлять одного, он не вполне здоров. Такое «альтер эго» дает возможность Веркину не застревать на требовании достоверности, ведь как можно он травмированного мальчика требовать точности в терминах и деталях, и автор сосредоточился на сути. Была война, большая война, и надо было её пережить, как-то выдержать. Вот об этом повесть «Облачный полк» - как люди проживают войну, а главное, как она отложилась в сознании, в памяти народа. И как болезненно она отзывается до сих пор.

– А тебе нравилось убивать? – спросил я. – Что? – Убивать, – повторил я. – Немцев. Нравилось? Он все-таки достал свою папиросу, задымил. – А нам нравилось. Вот мне. И ему тоже нравилось. Писатель неловко стряхнул пепел прямо в салон, на кожаный диван. – Видишь ли… – Виктор курил и кусал зубы. – Про «Убей немца» сейчас не очень… своевременно. Эренбург сам не любит вспоминать. И общество… Писатель сделал рукой круговое движение, взволновал дым. Послюнявил пальцы, потер место ушиба. – Мы ведь сейчас с ГДР очень дружим. – А я не дружу, – сказал я. – Я вот лично не дружу. – Я не знаю… Писатель сломал папиросу, выкинул в окно. – Я считаю, что все еще не закончено, – сказал я. – У нас с немцами. И никогда не будет закончено. Каждый немец, пусть он через сто лет родится даже, каждый немец нам должен. – Ну да, за то, что они у нас тут сделали… – Совсем нет. Они нам должны не за то, что они у нас сделали. Они должны за то, что мы у них не сделали.

Надо сказать, что Веркину свойственна постмодернисткая ирония, как большинству современных писателей, поэтому когда начинала читать, побаивалась, что будет о войне – с иронией. Ничего подобного, книга написана очень добросовестно, есть только мягкий юмор в болтовне Саныча.

– Ты про указ слышал? – спрашивал он. – В «Правде» печатали. Ах да, забыл, вы ведь «Правду» теперь не читаете, звиняйте, звиняйте, герр фашист. Так вот, указ вышел, называется «О предателях Родины». Каждый, кто встретит предателя Родины, должен препроводить его в местные органы советской власти. Если же такой возможности нет, то надлежит расправиться с предателем самостоятельно, своими средствами. За каждого обезвреженного предателя полагаются продовольственные карточки в тылу и сухой паек за линией фронта. Вот мы тебя сейчас шлепнем, документики твои полицайские заберем, уши твои к ним приложим – и нам пять банок тушенки выдадут. А? Мить, ты тушенку любишь? – А то, – вздохнул я. – Люблю. Кто ее не любит-то? – Вот и я тоже люблю. Шлепнуть, что ли… Нет, это слишком легко. Шлепнуть! Мы его Ковальцу отдадим! Саныч подмигнул. – Может не надо? – подыграл я. – Сразу Ковальцу… – Не, точно Ковальцу. Пусть он с этим… разберется. Помнишь, как он с тем власовцем разобрался? Потом три дня по кустам шматки собирали. Так что, герр покойничек, готовься, – Саныч ухмыльнулся. – В ближайшее время ты узнаешь много нового о своем организме, – пообещал он. Здорово сказал, я позавидовал немного. Саныч все-таки человек выдающийся, умеет. И стрелять, и сказать. Наверное, это из-за того, что он газеты любит читать. Он их читает, а потом свое составляет. Ему, наверное, самому уже можно в газеты писать, надо, кстати, спросить… – Ты не переживай, – продолжал Саныч. – Не беспокойся, Ковалец тебя недолго, у него долго никогда не получается, он нетерпеливый очень… Ты не вались, не вались, ногами двигай, а то я тоже рассержусь. А я хоть и не большой специалист, но зато терпеливый, с предателями Родины у меня длинный разговор. А иногда и короткий – чик-чирик. Гад хрипел и хлюпал носом, а Саныч смеялся, говорил, что гад будет у него пятидесятым, или пятьдесят шестым, он уже сбился со счета. Что гад очень ошибся, связавшись с фашистами, фашисты уже покатились, а всех, кто это время целовал им пятки, скоро развешают по фонарям. Но на всех гадов, конечно, фонарей не хватит, оказалось, что скотов у нас в стране неожиданно больше, чем столбов, но это ничего, осин зато достаточно – лес у нас густой. Вообще, сегодня Саныч был необычно разговорчив, наверное, с голода. Последний раз мы ели вчера, в полдень, пшеничную кашу, прихваченную с собой в котелке, ничего, что горелая, так еще лучше, вкус держался почти до вечера и с утра немного. А сейчас одни воспоминания остались; от холодного осеннего воздуха есть хотелось сильнее, я вертел головой, искал можжевельник, здесь он должен водиться. Собрать ягод, пожевать, голод хорошо перебивает. Можжевельника не встречалось.

Этот юмор делает хрестоматийного Леню Голикова живым, реальным, почти современным подростком, который оказался в такой вот жизненной ситуации, именуемой Великая война. Язык у автора простой, явно рассчитан на подростков, а вот содержание – и композиция сложная, и много страшных фактов из реальности той эпохи. Начинается повествование в наше время, потом читатель попадет в воспоминания старика-фронтовика. Как он мальчиком был в партизанах, как с Санычем они ходили по оккупированным деревням, и пытались собирать информацию о фашистских войсках. Какой веселый и смелый был Саныч. Как он погиб, и почти весь отряд погиб. А потом повзрослевший Дима уже после войны пытается найти хоть какую-то память об отряде. И только теперь становится ясно, что старик – это Димка в партизанах, а Саныч – Герой Советского Союза Леонид Александрович Голиков. А название «Облачный полк» – это картина. В тех краях в годы войны жил талантливый художник Ефим Честняков, оригинальный мастер. И Эдуард Веркин предположил, что такой художник мог написать такую картину (а может, и написал, но точно выяснить не удалось).

– Нормально… – присвистывает Вовка (это правнук Димки). – Ничего себе картиночка – два на три метра, на целую стену… Он снова подносит к носу лупу: – Известная… Наиболее известная картина мастера… Тысяча девятьсот сорок третий год… Ого! Сорок третий! Ты как раз воевал тогда… А называется-то как… Heavenly Host… Heaven это небо, Host это… Вовка кусает губу. – В компьютере есть хост, только не помню, как он переводится. Host… Небесный хост, короче. А кто все эти люди, а? Ничего себе – народу тысяча, наверное… И сзади еще тени. Будто выступают… Он приближает лупу к бумаге, разглядывает пристальнее изображение, водит стеклом, бормочет. – Как будто фотография сделана, как живые все… А некоторые как мертвые… Вот у этого вся тельняшка в дырках от пуль, а на ногах стоит. Улыбается еще. А вот этот еще… Стой-ка… Это же Гагарин… Точно, Гагарин! И шнурки развязались! Вовка уже не смеется, лицо серьезное, напряженное, губами шевелит. – Гагарина знаю… А почему это? Почему тут Гагарин? Написано же – сорок третий? Я пожимаю плечами. – Точно ведь, Гагарин. А это крылья? Или тени… И в сорок третьем… Вовка щурится через лупу, смотрит на меня. Я молчу. – Понятно… – Вовка возвращается к альбому. – Ошиблись, наверное, англичане. Они все время не то делают. Что за народ? У папки «Ровер» через месяц сыплется… А все равно странная картина. Гагарин вроде как нарисован, а тут спереди все в кольчугах. А вот с копьем… Вовка опять смотрит на меня. – Прикинь, а? Пацан в фуфайке, в валенках и с золотым копьем. И звезда… Он опять щурит глаз, дышит на лупу, протирает ее фланелевым подолом рубашки. – Тут у него Звезда Героя, кстати, – говорит Вовка. – На фуфайке. Да уж. Надо будет в Интернете про этого Йепхима глянуть… … я опять достаю альбом из коробки. Йепхим, да уж, англичане. Страница двадцать восемь, «Heavenly Host» – я знаю, как это переводится. Сорок третий год, лупа мне не нужна. Я разглядывал эту картину тысячи раз, я могу разглядывать ее с закрытыми глазами, для этого мне даже не нужен альбом. С толстой глянцевой бумаги альбома на меня смотрит Саныч. Веселый и злой, стоит, прислонившись к стене. С копьем, в тени узкого горного ущелья, отделяющего сумрак от света, потомок Геракла в сорок третьем колене, вечно на страже. За его спиной мгла, глубокая, пронизанная почти невидимыми серебристыми нитями, в бешеных переплетениях которых угадываются смутные фигуры. Их много. И они…

У Высоцкого есть строки: «Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие – как часовые…»

Тезис «Победителей не судят» в литературе не только не действует, но и применяется с точностью до наоборот. Любая премия, полученная автором за конкретное произведение, автоматически помещает его под перекрестные лучи прожекторов, в роли которых выступают критические статьи. Можно ли считать жюри объективным? Действительно ли книга-лауреат представляет то лучшее, что есть в современной литературе?

В случае с «Облачным полком» Эдуарда Веркина необходимо признать: премия «Книгуру» сезона 2011-2012 присуждена ему заслуженно. Обращаясь к непростой теме Второй мировой, автор не скатывается ни в слащавость, ни в морализаторство, поистине виртуозно перевоплощаясь в очевидца самых страшных событий прошлого века. Образы главных героев – Димки и Саныча – выписаны настолько выпукло, а их диалоги звучат так живо, что поневоле тянет усомниться – точно ли все это фантазия автора?

Однако и в несомненно мощном пространстве «Облачного полка» есть слабые места – раздражающие взгляд тем назойливей, чем чище сделаны окружающие их страницы.

Выбранная Веркиным точка видения – простоватый, контуженный взрывом партизан Димка – накладывает на автора довольно серьезные ограничения. Мир Димки подчинен строгому дуализму: есть белое и черное, добро и зло, люди и звери, русские и немцы. Образы фашистов в романе являются своеобразными негативами по отношению к образам партизан – вчерашних пионеров, так и не успевших вступить в комсомол. Димка, Саныч, Ковалец и Алевтина обладают неповторимой речевой характеристикой, уникальными симпатиями и антипатиями. Веркин описывает их прошлое с трепетностью биографа, который на полвека опоздал встретиться со своими кумирами. Очевидно, что истории партизан представляют для него нечто большее, чем просто литературный материал.

Немцы у Веркина безлики. Если ребята из отряда буквально заполняют страницы своим дыханием, смехом и слезами, то фашисты напоминают картонные модули, списанные из исторической хроники. Что бы они ни делали – расстреливали партизан или выменивали у них же самогон на «гросс цукерку» – Веркин отказывает им в малейшем праве на характер.

Затем немец выудил бутылку из снега, отгрыз пробку, глотнул, закрыл глаза, глотнул еще, ахнул, занюхал рукавом. – Еще белая? – немец стрельнул завеселевшим глазом на наши котомки. Саныч хмыкнул. Немец хохотнул.

Эмоциональный диапазон веркинских фашистов невероятно узок, набор реакций сведен к минимуму. Автор оставляет им с полдюжины действий: пить, есть, туповато ухмыляться или расстреливать положительных героев, устраняясь из кадра за дулом пулемета. С одной стороны, такая сухость логична: взгляд повествователя – это взгляд Димки, который и через пятнадцать лет после окончания войны остается врагом ГДР. Поскольку в его представлении немцы – не люди, он физически не способен увидеть в них проявления человеческих чувств. С другой стороны, вынужденная «картонность» фашистов лишает их художественной правды и мешает читателю искренне в них поверить – а значит, и оправдать ненависть Саныча, которая побуждает его в упор расстреливать давно замерзшего немца или заталкивать кусок сапога в горло предателю-«полицаю».

Здесь Веркин, на мой взгляд, совершает вторую ошибку. Не сумев справиться с проблемой в плоскости текущего повествования, он переводит ее в плоскость ретроспективную. Письма детей, обнаруженные Санычем в сумке немецкого почтальона, имеют одну цель – вызвать у читателя те эмоции по отношению к фашистам, которых автор не сумел добиться другими, более честными способами на протяжении предыдущих глав.

Саныч читал чужим голосом, продолжал смотреть в сторону. Он как-то сломался, ссутулился и сгорбился, пальцы дрожали, сопли текли, но он их уже не вытирал. У меня тоже сопли… – …Тогда они поймали его и привязали к столбу поперек живота. И руки связали, сказали ему, что это такая игра, он сначала смеялся, потом, наверное, понял и описался. (...) И он испугался, и гранату только сильней прижал, а они как раз дернули. Взорвалось сильно, все стекла повылетали. А музыка все время играла. Столб загорелся и наклонился, а от Вовки только ноги стоять остались…

Вся десятая глава построена на приеме педалирования – то есть намеренного муссирования таких тем, которые гарантированно вызовут отклик у читателя . В эпизоде с письмами Веркин использует сразу два «запрещенных» приема: войну и детские страдания. Наложенные друг на друга, эти мотивы до бесконечности усиливают друг друга, позволяя автору с минимальными усилиями добиться сильнейшего воздействия на аудиторию.

Я захотел оглохнуть. Ненадолго, на день, до вечера, и еще немного ослепнуть, на полчаса, но слух и зрение оказались послушны, Саныч тоже с собой справился – хлопнул по щеке, с размаху, зубы щелкнули, и он сказал: – …Они ему руки отпилили… Ножовкой по локоть.

Первые девять глав «Облачного полка» гораздо честнее по той причине, что в них автор сухо документирует события, позволяя читателю самому определиться в отношении к ним. Взгляд Димы, наблюдающего за гибелью сестры, предельно отстранен, а воспоминания похожи на быструю смену фотокадров: «Я видел – горит мой дом. Деревянные перекрытия, скрипучие полы, огонь занял все этажи и теперь вырывался в окна, а моя сестра стояла на балконе и махала рукой, а рядом с ней на перилах стоял горшок с геранью». В отличие от эпизода с письмами, здесь читателю не указывают, какие чувства он должен испытывать, уважая его личное эмоциональное пространство. Фразы наподобие «Он как-то сломался, ссутулился и сгорбился, пальцы дрожали, сопли текли, но он их уже не вытирал» такого пространства не предполагают. После них аудитории остается или оплакивать погибших детей, или ненавидеть фашистов – но только не трезво анализировать ситуацию. В этом проявляется не столько неуважение, сколько недоверие Веркина к своему адресату, который может – пусть даже теоретически – отреагировать на описанные события не так, как нужно автору.

Насколько перечисленные промахи умаляют достоинства книги – судить каждому конкретному читателю. Конечно, без десятой главы облачная симфония Веркина была бы стройнее. Однако и с этой нотой – во многом манипулятивной – текст определенно удался. Эдуард Веркин сделал для ребят из, возможно, никогда не существовавшего партизанского отряда то, что старик-художник для Саныча – а это многого стоит. Даже если из-под копий художественных приемов кое-где выглядывают кривые ухваты.

Эту книгу я внесла бы в список обязательной школьной литературы у 10-11 классов. Книга о войне, точнее о пионере на войне, который сейчас уже прадедушка. Он с внуком, разбирая сундук, возвращается мысленно в прошлое. Жестокое, голодное, холодное и военное. Книга по нарастающей повышает напряжение. В ней есть все. Дружба, связь поколений, любовь к Родине, страх, боль, горечь утраты.

Дочитал "Облачный полк" Веркина. Отличная книга. Про войну. Про детей на войне. Про подвиг. Про жизнь и смерть.

Сначала вчитываться тяжело из-за некоторой "кадровости" изложения материала. Не очень понятно кто есть кто. Я думаю, современному поколению, не читавшему военных книг, не знающих кто такой Леня Голиков, будет тяжело разобраться что к чему. Впрочем, Эдуард Веркин написал такую книгу не для среднего, или как раньше говорили массового читателя. Это книга-тайна, загадка, которая на каждой своей странице хранит массу ссылок, аллюзий к прошлому, настоящему... Тут вам и военная тема - рассказ о партизане-герое Лене Голикове, о буднях партизанского отряда, о буднях войны, тут вам и всякие древние предания, и первая любовь, и "художественный" угол - рассказ о художнике-примитивисте Честнякове.

Удивительно талантливая проза. Яркая, эмоциональная. Писать простым языком о сложных вещах тяжело, но Э.Веркину это удалось блестяще. В книге много тяжелых и щемящих эпизодов, но самый запоминающийся - эпизод с детскими письмами. Читайте, обязательно читайте эту книгу.

Очень хорошая книга о юных героях ВОВ. Начинается история степенно "по-взрослому", прадедушка отвечает на вопросы правнука, которому очень интересна история. На этом этапе юный читатель может засомневаться в выборе книги, так как это всё довольно скучно и совсем не о том, что ожидаешь от книги прочтя аннотацию. Но этот эпизод подготавливает читателя к главному вопросу от правнука - "А на что похожа война? По ощущениям?" Главной теме всей книги. Что такое война мы видели в кино, читали в книгах - танки, самолеты, взрывы, погибшие солдаты и замученные граждане, подвиг и предательство. А вот что такое война по ощущениям никакое кино не скажет и редко какая книга сделает на них акцент. Эдуарду Веркину в полной мере удалось передать ощущения, запахи, чувства войны. Понемногу привыкая к новым героям, после неожиданного перехода от вступления к повествованию, в какой то момент полностью погружаешься в историю и атмосферу, и буквально становишься третьим героем рядом с Санычем и Митькой, юными бойцами партизанского отряда. С ними мы переживём не только военные действия, но в большей степени тяжелый быт партизан, холод, голод и постоянные опасности. Книга неповторимая, рекомендую и подросткам и взрослым. Помним! Гордимся! Скорбим. P.S. Как выяснил, история основана на реальном подвиге Лёни Голикова (16 летнего героя) и здесь очень интересная фотостатья о разных событиях из книги http://murmansk-nordika.blogspot.com/2017/11/blog-post.html , но рекомендую с ней ознакомится после прочтения книги. P.S.S. Редкий случай когда захотелось увидеть картины о которых речь в книге. Прототип художника в книге это Ефим Честняков.

Мне нравится, как Веркин обращается со временем, в его книгах повествование легко прыгает из будущего в прошлое, и на третий временной слой, и снова в будущее - это дает новый взгляд на события, разное ощущение от них. Так же легко он двигается от события к событию, отсекая несущественное, промежуточное. Долго описывается бытовая жизнь отряда, без боестолкновений – и когда начинаешь с удивлением думать, что партизаны ведут вполне себе безмятежную жизнь, война врывается во всем ужасе. Одна боевая операция, но этого достаточно. Это, конечно, авторский прием: в жизни Саныч провел много боев. Роман подчеркнуто неполиткорректный, и потому правдивый. Легкие элементы сюрреализма удачно передают восприятие войны, особенно - контуженным подростком. Блестящий образ замерзшего в лесу одинокого немца с пачками писем. Кто он такой? Как сюда попал? Заставляет работать фантазию. Прекрасная книга, из которой вышел бы прекрасный фильм.

Приходилось читать отзыв, в котором говорилось, что "выпадает" эпизод с художником. А на мой взгляд он как раз один из ключевых. Книга - попытка изобразить героя, дать его портрет. Четко, фотографически, это невозможно - ушло много времени, наслоились пропагандистские искажения. В романе Саныча старательно живописуют: рассказчик, корреспондент, он сам (привирая), художник (вписал в картину), потом снова корреспондент, уже как писатель в мирное время, и в конечном счете все это сам Веркин, подступающий к задаче с разных сторон. Кстати, настоящая фотокарточка Саныча есть, но ее нашли не сразу и растиражировали фото сестры, изобразившей его. Художник в романе - это собирательный образ человека искусства, изображающего героев войн. Получается у него не очень четко, но все равно образно.

От этой книги я ждала многого - рекомендовали. Но впечатление получилось неоднозначное. И чем больше думаю о ней, тем больше вопросов возникает, внутренних, скорее к себе, а не к автору. Хотя это, пожалуй, показатель как раз настоящей прозы. В книге много того, за что её захочется посоветовать к прочтению. Это и прекрасный русский язык, не вычурный, простой, каким не все могут писать; и непривычное, но гармоничное звучание мистических нот в стройном "реалистическом" повествовании, от которых правда жизни становится той последней правдой о жизни, которую без таинственного невозможно уловить; и сами образы, герои, обстановки, в которые погружаешься моментально, и чувство абсолютного присутствия не покидает до конца. Но в то же время, дочитываешь последнюю страницу книги и остаётся вопрос: военная это литература или антивоенная. Я склоняюсь к первому, и отсюда неоднозначное впечатление. У меня есть ощущение, что сейчас мы остро нуждаемся в антивоенных книгах, в том чтобы нам показали трагедию войны не только с точки зрения "бей немцев", но как мировую трагедию, а значит как внутреннюю трагедию каждого человека, недопустимость и антигуманность которой и должно демонстрировать искусство.

Саныч... Как его зовут? Что геройского совершил? Сколько ему лет? ...Их очертания (героев текста и жизни) проступают неясно и не сразу, как будто выплывают из тумана. Оно и понятно. Полк-то непростой, облачный. Heavenly host. Наше небесное воинство. Три времени: сегодня, вчера и война. Три времени, а всё же оно одно. Война. Довоенное прошлое уничтожено контузиями. И настоящее почти иллюзорно: ты там, где твои воспоминания.

Иногда я не помню, что было в прошлую среду, зато прекрасно помню, что происходило семьдесят лет назад.

И вот уже два детских образа начинают сливаться в один. Ленька-Вовка. Подросток на войне. Подросток вне войны. (Как бы сложилась жизнь того, если б не война? А этот как бы повел себя в тех, предложенных историей обстоятельствах? Больше размышления, чем вопросы.) Да уж, "времена не выбирают, в них живут и умирают". Или погибают. На войне. Впрочем, наоборот. Это война нереальна.

Война похожа на болезнь... Как будто всё происходит не с тобой, а рядом. В параллельном мире...

Иногда я не помню, забываю, иногда не верю, что всё оно вообще было.

Книга про войну глазами ребёнка. Книга про войну нутром ребёнка. Хотя, в чём оно, это отличие: глазами "ребёнка", "молодого" или "взрослого"? Полпуда грязи на ботинках. Виселицы в окрестных сёлах. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Жирующие предатели. Мечта "нажраться от пуза". И поверх всего этого - ужас от происходящего. Запрятанный до лучших времён - ужас от происходящего. Иногда вырывающийся наружу - ужас от происходящего.

Я захотел оглохнуть. Ненадолго, на день до вечера, и ещё немного ослепнуть на полчаса, но слух и зрение оказались послушны...Я напряг шею, стараясь натянуть барабанные перепонки и не услышать, но звук пробрался.

Так о чем эта книга? О том, почему горелая каша лучше. О том, чувствуют ли птицы войну. О том, зачем хранить засвеченную пленку в век цифровых технологий. И ещё о том, что где-то на границе сумрака и света, вечно на страже стоят они, наши "потомки Геракла в сорок третьем колене". С копьями, похожими на ухват.

Есть в первой главе цитата:

«Жизнь для него не календарь событий, а альбом ощущений».

Так я и читала книгу «Облачный полк»: не перелистывая страницы с зарисовками сюжета, а погружаясь в эмоции и впечатления фотографа Митьки.

Сказать, что книга легкая – слукавить. Книги о войне легкими не бывают.

Сказать, что книга тяжелая – обмануть. Книги для детей и подростков не могут быть тяжелыми.

Так, какая же эта книга? Я вам отвечу: настоящая. Живая. Одновременно легкая и тяжелая, простая и сложная, добрая и злая… Книга, совсем как жизнь. Книга о жизни. О жизни во время войны.

Мы привыкли, что люди, которые сражались за нашу Родину во время Великой Отечественной войны, это Личности. Они кажутся такими далекими, такими сильными… Совсем другими, непохожими на нас, живущих в XXI веке. Но ведь это не так!

Молодые парни и юные девушки, которым 75 лет назад было по 15-17 лет, проснулись однажды утром и узнали, что началась война. Но это вовсе не значит, что в их сознании или в их душе что-то резко перевернулось. Нет. Они остались такими же подростками, какими и были.

Подростками, которые дружат, влюбляются, травят байки и мечтают о мирной жизни.

Подростками, которые не стремятся геройствовать, а просто делают то, что нужно делать.

Подростками, на неокрепшие плечи которых выпало огромное горе – война. Горе, переживет которое далеко не каждый.

Книга «Облачный полк» лишена всякого пафоса и это очаровывает. Герою-рассказчику веришь, а раз веришь, значит, сопереживаешь. И разбиваешь свое сердце вместе с ним…

Парни, о которых пишет Эдуард Веркин, защищают не абстрактное понятие «государство», а вполне конкретных людей. Своих матерей и отцов, братьев и сестер, друзей и подруг. Защищают друг друга и жертвуют жизнями, чтобы хоть кто-то остался в живых. И когда идут в бой, они не думают о том, как прославиться. Они просто делают свое дело. Без лишних возвышенных фраз. Настоящие Герои, помнить которых – святой долг каждого, кто сейчас благополучно живет на мирной русской земле.

Я благодарна автору за каждое слово этой книги. Благодарна за каждую цитату, которую я для себя подчеркнула. Благодарна за сотни поводов для размышлений, которые родились в моем сознании по прочтении. Благодарна за то, что теперь я знаю, как рассказать будущим детям о том, что такое война…