Kitabı oku: «Нью-Йорк», sayfa 2
Но главным соблазном являлся не мех, а его мягкая кожаная основа. И почему же? Из нее делали фетр.
Шляпы. Фетровую шляпу хотели все, но позволить себе могли только богачи. Это был крик моды. Бывало, что шляпники сходили с ума, отравленные ртутью, которую использовали для отделения меха от кожи. И ван Дейк не исключал доли безумия в том, что ради модных шляп была основана целая колония, а то и империя, где люди рисковали жизнью и убивали друг друга. Но так был устроен мир. Если северо-восточное побережье Америки колонизировали ради атлантического рыбного промысла, то знаменитую бухту Нового Амстердама и большую Северную реку – ради фетровых шляп.
И в благодарность бесстрашному исследователю ван Дейк и ему подобные торговцы мехом нередко называли эту реку не Северной, а рекой Гудзон.
– Приехали. Вот он, Новый Амстердам.
Голландец улыбнулся при виде трепета, охватившего взволнованную дочь. Впереди в необъятные воды гавани вторгался южный мыс Манхэттена. Над гладью, чуть тронутой рябью, носились морские птицы. Просоленный воздух бодрил.
Бледное Перо таращилась на мельничные крылья и приземистый массив форта, господствовавшего над береговой линией. Когда они обогнули мыс, где остроконечные купеческие дома выстроились в некоторое подобие рядов, ван Дейк обратил внимание дочери на открывшуюся панораму:
– Видишь дома возле форта? Там был ваш лагерь до прихода белых людей. Они оставили после себя такие залежи устричных раковин, что мы зовем эту улицу Жемчужной – Перал-страат. Вон тот светлый дом принадлежит Стайвесанту. Он называется Уайт-Холл.
Миновав южную точку, они свернули в широкий, длинный канал, тянувшийся вдоль восточной стороны Манхэттена. Он был известен как Ист-Ривер – Восточная река, хотя рекой не являлся. Ван Дейк указал на противоположный берег:
– Бруклин.
Голландцы назвали это место в честь города неподалеку от Амстердама9.
– Земля моего народа, – произнесла девочка.
– Была.
На восточной стороне мыса построили пристань. Каноэ устремилось к ней. На Ист-Ривер по соседству стояло на рейде несколько кораблей. Когда каноэ достигло суши, к его пассажирам приковались любопытные взгляды.
Бобровые шкурки сгрузили в две большие тележки и повезли на склад Вест-Индской компании. Это не заняло много времени. Ван Дейк шагал рядом, Бледное Перо шла чуть позади. Он коротко кивал знакомым. На берегу толпился разношерстный люд: матросы в открытых рубахах, купцы в широких панталонах; был даже пастор в черном и высокой конической шляпе с широкими полями. Когда они покинули береговую зону, ван Дейк повстречал пару голландских торговцев, Спрингстина и Стинбёргена, – довольно важных птиц, с которыми пришлось здороваться обстоятельнее.
– Ваша жена у форта, мингер ван Дейк, беседует со Стайвесантом, – сообщил Спрингстин.
– Вы можете встретиться в любую минуту, – сказал Стинбёрген.
Ван Дейк мысленно выругался. Вчера ему казалось, что все получится легко и просто. Его люди разгрузят лодку и индейское каноэ. Индейцы останутся ждать отлива. У него будет время поводить Бледное Перо по городку и угостить голландским печеньем – счастливая кульминация недолгого пребывания вместе. Затем индейцы спокойно заберут ее обратно и увезут вверх по реке, а он пойдет к жене и детям.
Даже узнай Маргарета, что он был на причале, она поняла бы, что первым делом – склад, а остальное потом; она ждала бы его дома. Он не предвидел, что она отправится к форту.
Что ж, он сдержит данное дочери обещание, но будет осторожен.
– Идем, Бледное Перо.
Ему пришлось нелегко: трудно показывать окрестности и одновременно высматривать жену. Но Бледное Перо казалась очень довольной. Он же поймал себя на том, что гордится городом. Нельзя было отрицать заслуг Стайвесанта. Широкое грязное побережье частично замостили. Даже в самом людном районе, близ рынка, дома с высокими уступчатыми фронтонами были окружены просторными ухоженными садами. Идя на восток, отец и дочь пересекли узкий канал и достигли ратуши – Stadt Huys. Это было большое здание с центральным входом и тремя рядами окон, а также еще двумя в крутой мансардной крыше с вдовьей площадкой10. Оно стояло среди прочих зданий, похожих на голландских купцов, невозмутимо взирающих на Ист-Ривер. Перед ратушей виднелись колодки для наказания злоумышленников. Ван Дейку пришлось объяснить дочери, как запирали туда людей, подлежавших прилюдному унижению.
– Вон там есть и виселицы, – указал он вдоль берега. – Душить веревкой преступников посерьезнее.
– У моего народа так не принято, – произнесла Бледное Перо.
– Знаю, – сказал он мягко. – Но это принято у нас.
Едва они остановились перед таверной, где пили какие-то матросы, из-за угла показалась и направилась к ним Маргарета ван Дейк, в свободном платье и с трубкой в руке.
Маргарета уставилась на мужа и девочку. Жена мингера Стинбёргена лишь несколько минут как сказала ей, что ван Дейк в городе. Возможно, ей показалось, но Маргарета заметила блеск в ее глазах, а потому насторожилась – так смотрят те, кто застукал чужого мужа с посторонней женщиной.
Неужто Дирк не постыдится так поступить с ней на людях? Ее вдруг охватил холодный липкий страх, но она взяла себя в руки и улыбнулась, как будто не удивилась, потому что сегодня его и ждала.
И вот он, с индейской девочкой. Так или иначе – не с любовницей. Но с девочкой, которая… была бледновата для индианки.
– Ты вернулся, – сказала Маргарета и быстро обняла его. Затем отступила.
– Да. Мы разгружались на складе.
Разволновался? Может быть.
– Удачно съездил?
– Очень. Шкурок столько, что понадобилось еще и каноэ.
– Это хорошо. – Она вперилась взглядом в Бледное Перо. – Что за девочка?
Дирк ван Дейк посмотрел на Бледное Перо – понятно ли ей, о чем шла речь? Он неожиданно понял, что не знает. Некоторые индейцы владели голландским языком, но с дочерью он всегда разговаривал на ее родном. Он мысленно помолился.
– Она приехала с индейцами, – ответил он хладнокровно. – Из клана Черепахи.
У местных индейцев принадлежность к клану наследовалась по женской линии. Ребенок был членом материнского клана.
– У меня добрые отношения с кланом Черепахи.
Маргарета сосредоточенно изучала Бледное Перо.
– Ты знаком с ее матерью?
– Нет, – мотнул головой ван Дейк. – Она умерла.
– Ребенок смахивает на полукровку.
Догадалась? Он ощутил укол страха, но быстро его отогнал:
– Мне тоже так кажется.
– А кто отец?
– Откуда мне знать? – пожал он плечами.
Жена пососала трубку.
– Эти индианки все одинаковы.
Странно, подумал ван Дейк. Несмотря на приверженность кальвинизму, голландки до замужества сплошь и рядом заводили любовников, и с этим мирились. Но стоило отдельным индианкам, народ которых ограбили белые, пасть до торговли телом в портах за мелкие суммы непонятных денег, как жена уже видела в каждой индейской женщине заурядную шлюху.
– Не все, – сказал он тихо.
– Она милашка. – Краем рта Маргарета выпустила дым. – Жаль, что недолго им быть такими.
Правда или нет? Увидит ли он при жизни, как увядает красота дочурки?
Он заметил, что Бледное Перо уставилась вдаль и застыла. Боже, никак она поняла? Или догадалась по тону?
Дирк ван Дейк любил жену. Наверное, меньше, чем следовало, но она неплохая женщина и прекрасная мать. Он считал, что идеальных браков не бывает, и в чем бы ни провинился он сам, ее вина была ровно такой же. Он был ей верен – большей частью, не считая матери Бледного Пера, но это особый случай.
Так или иначе, у Маргареты не было причин считать Бледное Перо его дочерью. Разве что женским чутьем.
– Не води ее в дом, – негромко сказала Маргарета.
– Конечно нет, – услышал он собственный голос.
Она догадалась. Ван Дейк был почти уверен в этом. Обвинит, когда он придет домой? Закатит сцену? Не исключено. Но он спокойно отопрется, и Маргарета останется в дураках. Для этого она слишком горда.
Он надеялся, что ранил ее не слишком тяжело.
– Пусть уходит, – велела Маргарета. – Тебя ждут твои дети.
Она повернулась, готовая уйти.
Он не мог ее упрекнуть – напротив, восхитился ею. Она вела себя достойно, оберегая семью. Но тут он взглянул на Бледное Перо.
Та продолжала смотреть вдаль, но на лице застыло изобличающее потрясение. Ей было незачем понимать слова. Все было ясно по тону и взглядам. Обещанные чудеса обернулись обидой и горем. Он предал ее, хотя и не по своей воле. Его захлестнули укоры совести. Он не мог покинуть ее вот так.
Маргарета уже удалялась. Как бы ей ни было больно, дело сделано. К тому же она зрелая и сильная женщина, а стоявшая рядом девочка – невинный ребенок. Он быстро прикинул.
– Грет, у меня еще останутся дела, когда индейцы уйдут, – сказал ван Дейк вдогонку. – Мне нужно на бувери Смита. Половина шкурок его, помнишь? – Это была чистая правда, хотя он собирался заехать к фермеру не сегодня. – Передай детям, что буду завтра.
– А снова когда уедешь? – обернулась жена.
– Уеду? – улыбнулся он. – Теперь не скоро, через несколько месяцев.
Маргарета кивнула. Смягчилась?
– Тогда до завтра, – сказала она.
Какое-то время ни ван Дейк, ни Бледное Перо не произносили ни слова. Ему хотелось приобнять ее, утешить, но он не осмелился. Они молча шагали по улице, пока она не спросила:
– Это твоя жена?
– Да.
– Она хорошая женщина?
– Да. Хорошая.
Они прошли еще немного.
– Теперь ты отправишь меня обратно?
– Нет, – улыбнулся он. – Идем со мной, доченька.
На сборы ушло меньше часа. Ван Дейк послал одного из своих людей за конем. Купил еды и два одеяла. Затем, отдав индейцам распоряжения, кликнул Бледное Перо и выехал в путь.
Главным выездом из Нового Амстердама была широкая дорога, начинавшаяся перед фортом на рынке и уходившая к стене через западную половину города.
Ван Дейк ехал медленно. Довольная Бледное Перо шла рядом. Голландские дома вскоре сменились огородами и садами. Они достигли городской стены и миновали ворота с каменным бастионом. Широкий тракт протянулся на сотни ярдов мимо кладбища и мельницы. Потом повернул направо. Они продолжили путь по берегу Ист-Ривер, оставив позади небольшую табачную плантацию и болото. Спустя короткое время слева показался большой пруд, и от него дорога шла на север до конца острова.
Остров Манхэттен был странным местом: лишь пара миль в поперечнике, но целых тринадцать в длину. Нетронутые топи, девственные луга и леса, испещренные холмами и участками обнажившихся скальных пород, представляли собой замечательные индейские охотничьи угодья. Да и сама дорога, которой они шли, была старой индейской тропой.
Индейцы, населявшие остров, звались манатами, но это была лишь одна из многочисленных групп местных алгонкиноязычных племен. На Ист-Ривер в Бруклине жило племя канарси; за бухтой, близ широкого участка суши, который голландцы называли островом Статен – Стейтен-Айленд, селились раританы. Выше к северу по великой реке жили хакенсаки и таппаны. Десятки наименований. Белые люди сразу отметили красоту туземцев: мужчины были рослы и грациозны, женщины – с точеными, изящными чертами. Ван Дейк испытывал гордость, посматривая на шедшую рядом девочку.
Но белые редко утруждались изучать индейцев. Да и был бы он лучше, если бы не ее мать?
Даже Манхэттенская колония родилась по недоразумению. Получая товары от Петера Минёйта, местные индейцы не сомневались, что белые люди вручали им традиционные дары за право на охоту в их землях в течение пары сезонов. В Европе это назвали бы арендой. Поскольку индейцы не знали частной собственности на землю, им и в голову не пришло, что Минёйт покупал ее в вечное пользование. Ван Дейк с кривой усмешкой подумал, что праведным бюргерам Нового Амстердама и не было дела до их понимания. Голландские представления о землепользовании отличались практичностью: если застолбил землю, то и владеешь ею.
Неудивительно, что с годами возникли трения. Уязвленные индейцы перешли в нападение. Пришлось отказаться от колоний в верховьях реки. Даже здесь, на Манхэттене, серьезно пострадали два голландских поселения: Блумингдейл, что в нескольких милях к западу, и Гарлем на севере.
Но белый человек всегда побеждал и отвоевывал все больше территорий. Голландцам достались обширные земли вверх по реке. Датчанин Бронк заплатил индейцам за освобождение огромного участка суши севернее Манхэттена. Разрозненные кучки индейцев еще как-то перебивались на землях Бронка и в нетронутых районах Манхэттена, но тем дело и ограничилось.
Ван Дейк и Бледное Перо одолели миль пять и достигли лесного массива в центре острова, где голландец решил устроить привал. Свернув на тропку, которая уходила на запад, они прошли мимо лощин и скальных проплешин до земляничной поляны. Ван Дейк спешился и привязал коня к дереву. Расстелив одеяло, он пригласил Бледное Перо сесть.
– Ну-ка, посмотрим, что там у папы есть, – улыбнулся он.
Купить овсяные хлопья, изюм, орехи пекан и копченое мясо было довольно легко. Из них готовили смесь, которую индейцы называли «пеммикан». К нему прилагались голландский капустный салат и ржаной хлеб. Но ван Дейк прихватил и голландские сласти – печенье и шоколад, любимые всеми детьми. Сидя бок о бок, довольные отец и дочь разделили трапезу. Покончив с первым печеньем, Бледное Перо повернулась к нему и спросила:
– Как ты думаешь, мне нужно сделать татуировку?
Ван Дейк помедлил с ответом. Она была само очарование. Ножки обуты в мокасины, длинные темные волосы перехвачены ремешком. Как большинство индейских девочек ее лет, в теплое время года она прикрывала лишь нижнюю половину тела юбкой из оленьей кожи, которая доходила до колен. Верх был обнажен и только украшен крошечным амулетом, груди еще не обозначились. Кожа, защищенная от солнца и москитов тонким слоем енотового жира, была безупречна. Когда Бледное Перо подрастет, она, наверное, нанесет немного красной краски на щеки и темной вокруг глаз. Но он надеялся, что до поры до времени она останется маленьким совершенством. Нет, индейские женщины не уподоблялись мужчинам, делая себе большие татуировки. Но все равно…
– По-моему, лучше подождать, – заметил он осторожно, – пока ты не выйдешь замуж, и выбрать татуировку, которая понравится мужу.
Она подумала и кивнула:
– Я подожду.
Бледное Перо сидела молча, но ван Дейку казалось, что она о чем-то размышляла. Спустя какое-то время она взглянула на него:
– А ты медведя убивал?
Переходный обряд. В ее народе мальчики становились мужчинами, когда убивали оленя, – и правильно. Это доказывало, что человек может прокормить семью. Но чтобы показать себя настоящим смельчаком, приходилось выполнить задачу намного труднее и опаснее: убить медведя. Сделав это, человек считался истинным воином.
– Было дело, – ответил ван Дейк.
Семь лет назад он жил среди ирокезов. Индейцы посоветовали ему не ходить по той горной тропе, по которой он собирался пойти, поскольку незадолго до этого несколько человек подверглись там нападению медведя. Медведи обычно не нападают первыми, но если решаются, то дело плохо. Ван Дейк выступил в путь подготовленным. Ему повезло: когда зверь неожиданно выскочил и бросился на него, ван Дейк сумел уложить медведя первым же выстрелом из мушкета.
– Это был черный медведь, – пояснил ван Дейк. – В горах.
– В одиночку убил?
– Да.
Бледное Перо ничего не сказала, но он видел, что она довольна отцом: настоящий воин.
День еще только начинался. Солнечный свет, проникавший сквозь листву, заливал траву с земляничными россыпями. Умиротворенный ван Дейк откинулся назад. План, так неожиданно возникший у него, заключался в том, чтобы провести с дочерью весь день. Утром индейцы с каноэ перехватят их на севере острова и заберут Бледное Перо в верховья реки. Он же отправится на ферму Смита и будет дома задолго до темноты. Хороший план, и времени вдоволь. Ван Дейк смежил веки.
Должно быть, он ненадолго задремал. Открыв глаза и сев, он обнаружил, что Бледное Перо исчезла.
Он огляделся: никого. Ван Дейк нахмурился. Глупо, но на секунду он испытал страх. Не случилось ли с ней чего? Он уж собрался звать, когда уловил легчайшее движение. Примерно в сотне ярдов, в лесу, вскинул голову олень. Ван Дейк инстинктивно замер. Олень смотрел в его сторону, но не видел. Затем опустил голову.
И тут ван Дейк заметил Бледное Перо. Она была справа, за деревом с подветренной стороны от оленя. Приложила палец к губам, показывая: тихо. Потом выступила из укрытия.
Ван Дейк не раз наблюдал, как подкрадываются к оленю; он сам это делал. Но ничего подобного не видал. Бледное Перо скользила среди деревьев бесшумной тенью. Он прислушался к едва различимому шороху мокасин во мху. Подбираясь ближе, она уподобилась кошке и двигалась все медленнее и медленнее, зависала на каждом шаге, невесомая словно пушинка. Теперь Бледное Перо была позади оленя в каких-то пятнадцати ярдах… уже в десяти… пяти… Олень по-прежнему не ощущал ее присутствия. Ван Дейк не верил глазам. Бледное Перо стояла за деревом в трех шагах от животного, пощипывавшего траву. Она выжидала. Олень поднял голову, помедлил, опять опустил. И Бледное Перо прыгнула. Она пронеслась как молния. Олень встрепенулся, отпрянул и бросился прочь, но не раньше, чем девочка с радостным воплем коснулась его.
Затем она побежала к отцу, смеясь, и тот поймал ее в охапку. И голландец Дирк ван Дейк осознал, что не испытывал и впредь уж не испытает большей гордости за ребенка, чем ощутил сейчас за свою проворную индейскую дочку.
– Я дотронулась до него! – ликовала она.
– Молодец!
Он обнял ее. Славно, когда у отца не дочка, а совершенство. Он изумленно качал головой.
Они посидели еще немного. Он мало говорил, а она не возражала. Ван Дейк прикидывал, не пора ли трогаться в путь, когда она попросила:
– Расскажи о маме.
Он поразмыслил:
– Что мне сказать? Она была красивая. Ты на нее похожа.
Ван Дейк подумал об их первой встрече. Это случилось летом в лагере у пролива, где ее соплеменники собирали моллюсков. Они ставили на берегу не длинные дома11, а вигвамы. Моллюсков высушивали, потом выскребали из раковин, которые зарывали, а содержимое припасали для супа – сушеные устрицы, мидии, клэмы12. Чем его так поразила та молодая женщина? Тем, что была свободна? Может быть. Она была замужем, но потеряла и мужа, и ребенка. Или причиной был огонек любопытства в глазах? И это тоже. Он остался там на два дня и проговорил с ней весь вечер. Влечение было обоюдным, но он приехал по делам, и их общение ограничилось разговорами.
Через неделю он вернулся.
Именно благодаря ей он впервые постиг индейцев. Он понял и первых голландских колонистов, которые, не имея собственных женщин, женились на индианках и после не покидали их даже при самых настойчивых религиозных внушениях. Она была гибка и проворна, как дикая зверушка, но если он уставал и гневался – превращалась в ласковую голубку.
– Ты очень-очень ее любил?
– Да. Очень. – Это была правда.
– А потом у тебя появилась я.
По обычаям ее народа, в большой семье материнского клана всегда находилось место для таких побочных детей.
– Ты ведь женился бы на маме, если бы у тебя не было жены на торговом посту белых людей?
– Конечно. – Ложь, но во благо.
– Ты все время ее навещал.
До страшной весны трехлетней давности, когда он прибыл в селение и узнал, что мать Бледного Пера занедужила.
«Вчера была в парильне, но не помогло, – сказали ему. – Теперь ее лечат знахари».
Ван Дейку были известны их обычаи. Даже при сильной лихорадке индеец шел в конурку, которую нагревали докрасна раскаленными камнями, пока не становилось жарко, как в печке. Когда пот уже лился с больного градом, тот выбегал, окунался в холодную реку, закутывался в одеяло и высыхал у костра. Это лечение часто помогало. Если нет, за дело брались знахари, пользовавшие травами.
Когда ван Дейк приблизился к дому, где она лежала, оттуда вышел старик.
– Теперь надежда только на шамана, – горестно сказал тот.
Навыки шаманов превосходили способности простого знахаря. Они общались с духами и знали тайные заговоры. Если помочь могли только они, то больная лежала при смерти.
– Что за болезнь? – спросил ван Дейк.
– Лихорадка. – Старик ответил неуверенно, однако поморщился. – На коже… – Похоже, он говорил об оспенной сыпи.
Старик тихо удалился.
Оспа. Голландец содрогнулся. Болезни были величайшим проклятием, которое навлек на Америку белый человек. Грипп, корь, оспа – обычные хвори Старого Света, против которых у индейцев не было иммунитета. Вымирали целые деревни. Местное коренное население уже сократилось, наверное, на добрую половину. Корабли белых людей привезли с собой малярию, а также сифилис. Но самым страшным подарком была оспа. Только за последний год этот бич почти целиком выкосил целое племя, обитавшее южнее Новых Нидерландов, после чего добрался даже до Нового Амстердама.
Неужели оспа?
И тогда он совершил ужасный поступок. Конечно, понятный. Ему приходилось думать о себе, жене, детях, праведных жителях Нового Амстердама. Пастор сказал бы ему: думай о большем благе. О да, ван Дейку было чем оправдаться. Он правильно сделал, когда помедлил у входа и после, чураясь даже Бледного Пера, поспешил в лодку и отплыл вниз по реке.
Но разве нельзя было подождать, не улепетывать как трус? Он бросил свою индейскую подругу в тот самый час, когда ее родня готовилась оказать ей поддержку. Ребенка-то уж мог повидать? Его по сей день мучил чудовищный, убийственный стыд. По нескольку раз в год он просыпался посреди ночи в слезах от ужаса перед содеянным.
Он вернулся месяц спустя и нашел Бледное Перо под опекой ее многочисленного семейства. Ему было сказано, что ее мать скончалась на следующий день после его отъезда, но не от оспы, а от кори.
Он постарался наладить отношения с дочерью и приезжал ежегодно, когда ее народ поминал усопших. О мертвых было не принято говорить, за исключением этого торжества, когда живые молились об их душах. Этим и занимался ван Дейк на протяжении нескольких дней перед тем, как увез с собой Бледное Перо.
– Расскажи обо мне, когда я была маленькой.
– Нам пора, – сказал он, – но я расскажу на ходу.
Они покинули земляничную поляну и вновь отыскали старую индейскую тропу. Ван Дейк ехал медленно и старательно вспоминал мелкие события ее детства, дни, проведенные с ней и ее матерью. Бледному Перу нравилось. Спустя какое-то время он, хотя она не устала, посадил ее перед собой на коня.
Они достигли вершины Манхэттена задолго до сумерек и разбили лагерь на возвышенности поверх каких-то индейских пещер. Завернувшись в одеяла, легли и стали смотреть в чистое звездное небо.
– Ты знаешь, где сейчас мама?
– Да. – Он был знаком с индейскими верованиями и указал вдоль Млечного Пути. – Ее дух вознесся по звездной тропе на двенадцатое небо. Она пребывает с Создателем всех вещей.
Она долго молчала, и он уже решил, что заснула, но тут она сонно произнесла:
– Я часто думаю о тебе.
– И я о тебе.
– Если меня не увидеть, то можно услышать.
– Научи.
– Слушай голос ветерка, поющего в соснах. Вот и услышишь меня.
– Буду слушать, – ответил он.
Утром они спустились к воде и обнаружили большое каноэ с двумя индейцами. Оно отчалило, и Дирк ван Дейк поехал домой.
Маргарета ван Дейк ждала три недели. Наступило воскресенье. Муж был в гостиной и читал детям, а заодно мальчику-рабу Квошу; Маргарета наблюдала из кресла. Такие минуты она ценила превыше всего. Их сыну Яну было тринадцать; крепкий мальчуган с копной темных волос, обожавший отца и хотевший последовать по его стопам. Дирк водил его на склад, объяснял устройство кораблей, рассказывал о портах назначения, муссонах и пассатах, которым подставляли паруса капитаны. Но Ян напоминал ей и собственного отца: не такой неугомонный, как Дирк, и больше расположенный к бухгалтерии. Она считала, что он преуспеет в жизни.
Еще два ребенка скончались от лихорадки несколько лет назад. Это стало страшным ударом, но утешением явилось рождение крошки Клары. Ей, белокурой и синеглазой, исполнилось пять лет, и она походила на ангела. На редкость доброе и кроткое дитя. Отец души в ней не чаял.
Что касалось мальчика-раба Квоша, тот отлично прижился. Он был ровесником Яна, и им разрешали играть вместе, когда Ян был маленьким. Квош отлично поладил и с Кларой. Но он знал свое место.
При виде довольного мужа, читавшего детям, Маргарета подумала, что их брак еще может оказаться счастливым, если ей удастся кое-что изменить.
Поэтому она спокойно кивнула, когда муж, дочитав и отпустив детей к соседям на чаепитие, сообщил, что в скором времени опять отправится в верховье реки. Затем расставила силки:
– По-моему, Дирк, тебе пора вступить в синдикат.
Ван Дейк быстро взглянул на нее и пожал плечами:
– Мне это не по средствам.
Но она знала, что завладела его вниманием.
Дирк ван Дейк имел дар в отношении пушной торговли. Четверть века назад, когда в порту еще целиком заправляла Вест-Индская компания, он был бы фигурой покрупнее. Но экономика Нового Амстердама стала открытой и несказанно разрослась; синдикатами, которые финансировали перевозки табака, сахара, рабов и прочих, все более многочисленных товаров, правил золотой круг, образованный ведущими фамилиями – Бикманами, ван Ренсселерами и парой десятков других. Там-то и сколачивали состояния – оставалось заплатить вступительный взнос.
– Денег у нас больше, чем тебе кажется, – спокойно возразила она.
«У нас»: в команде, у мужа и жены. Ее слова прозвучали так, будто они владели деньгами на равных, но оба знали, что дело обстоит иначе. Отец Маргареты, скончавшийся полгода назад, оставил ей наследство, неподвластное мужу по условиям добрачного соглашения. Она же не говорила ему, насколько оно велико.
– Думаю, мы можем немного вложить в синдикат, – добавила Маргарета.
– Это рискованно, – предупредил ван Дейк.
Она знала об этом. В числе крупнейших инвесторов-колонистов были богатые вдовы и жены. Она потолковала со всеми.
– Не сомневаюсь. Но я верю в твое здравомыслие.
Она следила за ним, пока он раздумывал. Догадался о ее замысле? Возможно. Но предложение было из тех, от которых не отказываются. Ван Дейк поразмыслил еще, потом улыбнулся.
– Моя дорогая жена, – тепло произнес он, – я почитаю за честь твое доверие и сделаю для нашей семьи все, что в моих силах.
Совет ей дала богатейшая колонистка – вдова, только что взявшая себе третьего, молодого супруга. «Не помыкай мужем. Сделай так, чтобы он выбрал сам». Маргарета рассудила, что ван Дейк быстро войдет во вкус и приучится к крупным сделкам, а также к напряженной общественной жизни, которая им сопутствует. У него появится слишком много дел в Новом Амстердаме, чтобы гоняться по диким лесам за индианками. Быть может, его и потянет отбиться от стада, но он успеет привыкнуть к новому положению да побоится вдобавок того, что она урежет фонды.
– Но мне все равно придется уплыть, – заметил ван Дейк.
– В самом деле? – нахмурилась она.
– Не могу же я бросить пушную торговлю, которая есть. Во всяком случае, не сейчас. Прибыль покамест не лишняя, согласись?
Она заколебалась. Его доходы и впрямь не были лишними, а довод серьезен, коль скоро она не хотела огласить истинные размеры своего богатства. Но Маргарета поняла его игру. Он пытался соскочить с крючка. Черт бы его побрал!
Ждала ли его в лесах женщина? А то и несколько? Она не сомневалась, что эта маленькая индианка была его дочерью. Строго говоря, ему грозили серьезные неприятности. Одержимый страстью к соблюдению нравственности, Стайвесант объявил половые связи с индейцами вне закона. Но если она потащит мужа на губернаторский суд, то ничего не решит, какие бы чувства ни испытывала. Нет, она сохранит спокойствие. Пусть изворачивается как хочет, она все равно перехитрит. Она нагрузит его делами так, что ему еще долго не придется путешествовать по реке.
– Да, ты прав, – ласково произнесла Маргарета.
Пусть думает, что победил.
В последовавшие недели Дирку ван Дейку сопутствовала удача. Он быстро сошелся с группой крупных торговцев, переправлявших через Атлантику табак на огромные перерабатывающие фабрики старого Амстердама. Они с Маргаретой стали вхожи в знатные торговые дома, куда прежде и на порог не ступали. Ван Дейк купил новую шляпу и даже несколько пар отличных шелковых чулок. Камин в гостиной украсился замечательными бело-голубыми изразцами. Даже Квоша, состоявшего на побегушках, Маргарета приодела и научила прислуживать за столом. Старый пастор, почтивший их визитом, особо отметил смекалку маленького раба.
Однажды в июне ван Дейк отыграл в таверне партию в кегли, и молодой голландский купец назвал его боссом. А если голландец называл тебя словом «баас», то это означало, что ты большой, уважаемый человек. Ван Дейк поверил в себя еще больше; жена, казалось, не могла на него нарадоваться.
Поэтому ссора застала его врасплох.
Стоял июльский вечер. Утром ван Дейку предстояло отплыть к верховью реки. Маргарета уже знала об этом, а потому он не нашел никакого резона в ее неожиданной реплике:
– Мне кажется, тебе не следует завтра плыть.
– Это еще почему? Все уже готово.
– Потому что нельзя бросать семью в такое опасное время.
– Чем же оно опасно?
– Ты отлично знаешь. Я говорю об англичанах.
– Ох ты, – пожал он плечами. – Об англичанах!
Конечно, она говорила дело. Купец Спрингстин, чье мнение он уважал, недавно выразился предельно ясно: «Англичане, понятно, хотят прибрать к рукам нашу торговлю рабами и мехом. Табак, который отправляют из этого порта, принесет им десять тысяч фунтов в год. Но главное, мой друг, в том, что с Новым Амстердамом им достанется и река, а потом и весь север».
Англичане наращивали агрессию. Они владели дальней частью длинного острова, а земли по соседству с Манхэттеном всегда оставляли за голландцами. Однако в прошлом году коннектикутский губернатор Уинтроп решил обложить налогом и некоторых голландских колонистов. Отказаться посмели не все.
Недавно возникла угроза пострашнее.
Король Англии Карл II был веселым повесой и ни капли не походил на своего младшего брата Джеймса, герцога Йоркского. Джеймса недолюбливали. Его считали надменным, упрямым и честолюбивым. Подоспевшие новости произвели панику: «Король отдал брату американские колонии от Массачусетса и чуть не до самого Мэриленда». Эта территория включала в себя голландский Новый Амстердам. И герцог Йоркский, намереваясь заявить о своих правах, выслал в Америку флот.
Стайвесант был вне себя. Он начал укреплять оборонительные сооружения, выставил дозоры. Вест-Индская компания приказала ему защищать колонию, хотя не выделила ни войск, ни средств, и отважный губернатор решил отстоять хотя бы сам Новый Амстердам.
Но из Голландии прибыло новое сообщение. Британское правительство категорически заверило голландцев, что и не думает посягать на их колонию. Флот направлялся в Бостон. Вскоре прибыли и новости утешительные. Флот действительно прибыл в Бостон и там остался. Кризис миновал. Стайвесант уже держал путь в верховья реки, намереваясь уладить кое-какие трения с тамошними индейцами-могауками.
